Последнее время, по недавнему снятию секретов, много продают повсюду топографических карт областей центральной России. Наверное, это одно из весьма немногочисленных добрых обретений минувших перемен… Я охотно покупаю красивые цветные карты. Взял сегодня вечером такую с полки, разложил на столе и, немало табака выкурив, пробыл с нею наедине целые часы времени, остановившись взглядом на одном из квадратов карты.
«Сплошные горизонтали проведены через 50 метров. Проекция равноугольная, поперечно-цилиндрическая Гаусса» — как замечательно! Восхитительно непонятный язык точного ремесла.
Сплошь трогательные прямоугольники деревень и мистическая вязь грунтовых дорог. Редко наметится червонный сосудик асфальтового тракта. Невеликую по нашим понятиям местность изображает квадрат — 150 на 150 всего-то вёрст — впрочем, вполне достаточных для существования целой области иного государства. Увлекаясь, волнуясь, живо воображая вид таинственной местности, общался я с картой.
Какая огромная панорама глуши! Что за обездоленная территория! Бежит карандаш по чёрному волоску наверняка в реалии непроезжей, заросшей дороги в лесу. Вот деревни по пути: Старые Дегтяри (нежилое), Громково (нежилое), Озерки (нежилое), Шутовка (нежилое). На полсотни вёрст всё нежилое. Отчего же нежилое? Ведь показывает карта в этом краю и смешанный лес — здоровый, без болотины, на высоком месте стоящий, и худенькую речку Боровскую Робью, и невдалеке от неё из ничего в никуда проложенный «ус» узкоколейки. Что-то двигалось в этих землях? Но нет здесь ныне жизни. Рядом, за пунктирами просек, лишь опять смотришь — одинокая речка Язвищенская Робья и деревня Большие Язвищи — вот имя, прости, Господи! — а тут же: Рябково, Кошели, Жглово — всё опять: (нежилое). На запад за шоссе ложится смутное, географически неясное пространство, а за ним непроходимое болото Рдейское, у болота — озеро Рдейское, напоминающее контуром человеческое сердце. А бегут к тому озеру одни зимники; на берегу же его карта рисует крест и надпись: «бывш. Рдейский монастырь». Вот и он — бывший… И, куда ни побреди далее взглядом по точной живописи карты, всё большие да малые водоёмы, и всё лес, лес, болотины, урочища, зимники, гати, редкие кресты церквей в деревнях, кое-как связанных между собой паутинкой чёрных дорог. Кажется, от самого листа карты пахнет сыростью, мхом, печным дымом. Ах, бедная, бедная Родина! Неужели в сегодняшние времена разноцветная карта краше истинного состояния её необычайной местности? В край сей не поедет нынче ни беглый человек, ни даже патриотически настроенный бородатый интеллигент со своей пассией, ни респектабельный дачник на «Жигулях» из столиц, вознамериваясь основать жилище, ни смешливый забулдыга-турист со звоном ёмкостей в рюкзаке и ветхой гитарой — больно уж пусто и глухо тут. Усопший край; застывший край.
Торжественно кажет карта розовые ленты по пунктирам границ соседствующих областей, словно деля земли государств. Новгородчина, Псковщина, тверская Голубая Русь. Одни имена печальных губерний заставляют подумать о чём-то призрачном, вечно туманном, не в добрый час родившемся на свет у кордона миросозерцаний. Вековая неприбранность, вековое безвременье, вековая одинаковость бытия. Встаёт ли над краем сим солнце? Жива ли в лесах сказочная нечисть? Колдует ли вещунья в урочище? Спит ли где прекрасная царевна? Ох уж, скорее нет их более. Нет.
Словно на самолёте, на отчаянной деревенской «антошке» иду над картой, слышу — тарахтит мотор над ней симпатичной картинкой, покачиваются тряпичные крылья близ узора земли. Поверяю свой путь, как пацан-пилот с четвёртым классом в свидетельстве, по милым пометам карты. Со мною движется ночь за окном и всегда ласковые взгляды её добродушных издали огней. Какое чудо — одиночество за картой. Я — здесь, рядом город, чашка чаю на клеёнке стола; а там, довольно далеко, под кромкой выглядывающих ёлок спит, как скончавшийся праведник, несчастная эта, дивная эта, родная эта местность, бедная моя, жалостливая, наказанная от века за что-то, прекрасная, восхитительная Родина!..
1993