Так неужели варвар - вдруг разрушил
Посада многопесенную душу?
Она живёт - чеканными веками,
горит бронёй резного кирпича! Коломна - лишь поэзия. И камень
в ладонях реставратора-врача.
ВЫВЕСКИ
Андрею Климанову
О дивный мир старинных магазинов!..
у булошной - пылающий калач; а вот и самовар - весьма горяч;
а вот, полна лимонами, корзина.
Блестят калоши лаковой резиной;
в аптеку звоном колбы манит врач; а над мясною лавкою - секач
клыкастый зев торжественно разинул.
И ты, как зачарованный, глядишь
на пестроту обёрток и афиш, на древние серебряные фото,
на ветхий и забавный водевиль... И вьётся, как египетская пыль,
ушедших дней седая позолота.
КЕРОСИНОВАЯ ЛАМПА
Памяти З.Л.
Магический туманный абажур,
прикованный сюда во время оно, стеклом своим - молочным и зелёным -
подводит нас к ночному рубежу.
И я с нездешним трепетом гляжу
на этот светоч, бронзой оплетённый, на гибкие растения плафона,
подобные цветному миражу.
...Под ним вязали, делали уроки,
и мир казался ясным и широким. Но дата на металл занесена:
"Четырнадцатый год, январь". Безвестно
в уютный свет Жюль Верна льётся Бездна: всемирная и страшная война.
БИБЛИОТЕКИ
Елене Новиковой
О сладостная тишь усадеб сонных,
сафьяновый покой библиотек, где золотом обрезов - прежний век
застыл в тиснёных гербах и коронах!
Как полновесен перечень имён их! - вот - римлянин, а рядом - древний грек.
А для прекрасных дам - важнее всех прелестный мир Кларисс и Грандиссонов.
Но лёгкий вздор сантиментальных леди сменил надменный блеск энциклопедий,
с которым не поспоришь налегке.
И всё же - как милы в тепле сафьяна
наивные старинные романы, забытые на старом чердаке!
ИЗРАЗЦЫ
Анатолию Червякову
Коломенский Арбат! Печными изразцами
украшены твои дымящие дома. Орлов и сочных трав роскошная тюрьма
в углу волнует взор извилистым мерцаньем.
Нарядны и пестры, как пряник, терема, построенные здесь брадатыми купцами;
их печи, в кораблях, с цветами и дворцами;
милордов, птиц и дам цветная кутерьма.
А рядом классицизм - куда стройней и строже,
и кафельный отряд блестит, на полк похожий,
как будто кирасир горящая броня;
отделка их скупа: простой рисунок синий.
...Но есть особый шик - в изысканном камине
с чугунным кружевом у самого огня!
ЗЕРКАЛО
Виоле
Блеск зеркала, хранящий темноту,
Венеции заветное преданье... Ну что ж! - начнём крещенские гаданья, -
серебряную пыль с него смету
и в зыбкой глубине увижу ту,
которая таит мои страданья, - ночной лагуны шёлковою тканью
укутанную в сумрак и мечту.
Мерцанье Тициана, дым Беллини,
горенье Веронезе, вихри линий и гладкого стекла алмазный лес,
дворцовых спален сонные повои... Вот что поведал в сумрачных покоях
хранящий темноту свинцовый блеск.
СТОЛОВОЕ СЕРЕБРО
Наталье Андреевой
Тяжёлое барокко серебра -
чеканные столовые приборы; на ризницу немецкого собора
похожа их нарядная игра.
Ракушки, где во льду лежит икра,
раскрыли металлические створы; а вот - ладья салатницы, которой
английские гордились мастера.
Но кончится обед, и роскошь эта
войдёт во чрево грузного буфета, а на столе поставят самовар.
...И словно дорогих столетий тени серебряные льются отраженья
и тает на металле тонкий пар.
ЛАРЕЦ
Галине Горчаковой
О глубина непролазной столовой!
Пыльная рухлядь, да книжные кипы. Ветошь семейная: веер бордовый,
кольца, гербарии, дагерротипы,
и, - потемневшею бронзой окован,
старый ларец из ореха и липы... Что там скрывают под крышкой пудовой
бронзовых скреп потаённые скрипы?
Цветом подобные выцветшим листьям,
старые связки загадочных писем взор беспокоят французскою прозой.
Пусть же ларца медносвитые вены строчки забытые тьмою оденут!
Письма... И пепел засушенной розы.
ФАРФОР
Памяти Николая Петропавлова
Арбатского уютного фарфора
молочно-перламутровая гладь: сервизы свет струят из-за стекла,
и горки громоздятся, словно горы.
Арбатские шкафы... Фарфоры их -
как будто створки раковин морских - для взора пенно-белая утеха.
Развеян даже след былых семейств... Но вот из темноты - исходит весть:
фарфоровое призрачное эхо...
МНОГОУВАЖАЕМЫЙ ШКАФ
Ирине и Геннадию Савиновым
Как старый мажордом, таинственно-угрюм,
резной, как монумент античного тирана...
Поклон тебе отдать давно пришла пора нам
твоих богатств, о шкаф, не смог измерить ум.
Как древний галеон, таит бездонный трюм:
шкатулки, и стекло прозрачного Мурано,
корицу и ваниль, и сладость майорана,
гвоздику и мускат, и сказочный изюм.
Откроем-ка сезам: все пряности на месте?
А там - китайский чай в коробочках из жести,
где некогда бисквит хранил седой Эйнем.
Что может быть милей, семейней и мудрее?
...Как старый мажордом в готической ливрее,
стоит в столовой шкаф - загадочен и нем.
РУЧНАЯ МЕЛЬНИЦА
Маргарите
Коломенские кухни! Благодать,
от коей никуда теперь не деться: печей горячих каменное сердце,
подносов медь и ступок череда...
А сколько рядом утвари немецкой,
сюда свезённой в давние года! Сверкает шкапа старая слюда,
а в нём - ручная мельница для специй...
И вьётся дух корицы и гвоздики, и рдеет лак, обласканный мастикой;
изящный деревянный автомат
горит на полке, гордый, словно талер,
собрав и бронзу маленьких деталек и дерева дразнящий аромат!
МАРКИ
Виктору Мельникову
В альбоме старом - выцветшие марки:
портреты императоров, орлы... Зубцы - как будто ветхий след пилы,
как будто воск в оплавленном огарке.
Советских надпечаток слой неяркий,
картинки цвета пепла и золы, вожди и пионеры - слишком злы,
но сердцу нет прекраснее подарка.
Трепещет знак имперского расцвета
на кончике блестящего пинцета, зацепленный холодным остриём.
И в сущности - вся наша жизнь и мысли - всего лишь маркированные письма,
отправленные сквозь небытиё.
СУХАРНИЦА
Л.Б.
В шкафу она стоит настороже -
богатый чай венчать своею сеткой готовая. И лёгкая салфетка
поверх неё наброшена уже.
Изящный штрих в буфетном витраже:
обычное плетенье... Но заметь-ка: сверкает серебром, работы редкой
сухарница - от фирмы Фаберже!
Как переданы гладью и чеканкой
соломки острота и волны ткани! И прошлый век вернула нам легко
В древесной плоти есть магическая стать, и сокровенный свет, и вечности приметы...
Как видно, неспроста в мерцании паркета озёрной глубиной легла цветная гладь.
Какое мастерство - мозаику слагать! Сосна и палисандр сиянием согреты
и собраны в узор - бесценные букеты - они легли ковром. На долго ли? Как знать!
И в зеркале мастик, и в лёгком блеске воска доселе длится стиль изысканного лоска
и даже целый век не в силах расколоть
цветные тени дам, изящных, точно стебель.
Карельским янтарём отсвечивает мебель и дерево живёт, и дышит, словно плоть.
СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ
Геннадию Чистякову
Прошедший век провеял, как мгновенье,
и нет - ни тех людей, ни той страны, и только их пленительные тени
глядят из серебристой старины.
Какие непонятные наряды,
забавная застылость строгих поз!.. Но что же так тревожит в этих взглядах?
Неслышимый укор? Немой вопрос?
Всего лишь век прошёл - такая малость!
И эти снимки - всё, что нам осталось?
О нет! Не пропадёт ничто на свете!
И верится - когда наступит час, родные тени к нам придут - и встретят,
и в свой туманный край проводят нас...
КОЛОМЕНСКАЯ ФИЛОКАРТИЯ
Александру Денисову
Старинная-старинная открытка
(как будто из Ассирии конверт, где шифры треугольников и черт
в огне окаменев, укрыла плитка)...
На улицу закаркала калитка,
вот стройный кавалер идёт, как ферт; девицы: гордый взор жестокосерд;
снуёт вдоль древних стен людская нитка!
Монастыри, базары и лабазы,
ряды, Библиотека, башни, вязы, гимназия, и Кремль, и вечный сквер...
...Ах, призрак это всё, кусок картона, поблёклого, коричневого тона, -
как будто из Ассирии конверт!..
СТЕКЛО
А.А.
Имперские орлы и вензеля
на склянках и причудливых бутылках. Они звучат воинственно и пылко
узорным звоном царского рубля
А вот - гербы чужого короля -
забавная торговая развилка. Хранила эти странные посылки
арбатская богатая земля.
И смотрит удивлённая Коломна
на склянки для духов, одеколона и капель, что назначены врачом...
...Ты выкопал бутылку из Шампани, а в ней лежит истлевшее посланье,
залитое столетним сургучом.
КОВКА
Виктору Камаеву
Лианы драгоценного железа -
над входами витые кружева, густых оград чеканная трава,
ажурный крест, пылающий над бездной,
звучание подков, сверканье лезвий,
и скрепы на дверях, и маска льва, всё это - сплав мечты и мастерства,
когда горит огонь на грани среза,
когда играет пламя в глотке горна,
и молот заплетает звон узорный в тугую и трепещущую ветвь.
Ночное колдовство - Судьбы союзник! И льётся, как настой, из древней кузни
овеянный веками дымный свет.
ГЛИНА
Александру Тельнову
Укрыты рукотворные былины
под грудами коломенской земли... Их гончары когда-то обожгли -
сокровища, отлитые из глины.
Обломки от лощёного кувшина,
седого рукомоя сбитый слив, посуда, что на рынок привезли:
шершавый шар корчаг, полива кринок;
смешных игрушек тонкие скорлупки,
фигуристый чубук табачной трубки - в плену таятся, тёмном и сыром.
Посадская земля богата с лишком - как будто чрево глиняной кубышки,
до горлышка набитой серебром.
ГОРОД
Анатолию Кузовкину
Мой Город, заколдованный и старый,
укрыт в пыли; и спит который год, похожий на готический комод,
забытый кем-то в лавке антиквара.
И там, среди богатого товара,
невидимый паук молчанье вьёт; стоит хрусталь, и теплится киот,
мерцают медью латы самоваров...
Зубцы Кремля в тени затаены,
но кружево венцов его резных зажжётся позолотой на рассвете.
Мой город стар, и в дрёму погружён. Не трогайте его, - он видит сон,
ведущий в глубину Тысячелетья.
