APR3

Андрей Радищев

Литературные пути-дороги

В этом очерке мне хочется рассказать о своей многолетней деятельности по литературному краеведению, о том, как, не имея навыков и теоретической подготовки, начиная всё буквально с нуля, я овладевал методикой работы на собственном опыте, в живом общении с молодежью. Разговор пойдёт о том, как пишущий эти строки в течение 25 лет проводил с учащимися старших классов походы по памятным литературным местам нашей Родины.

В рамках небольшого очерка невозможно рассказать обо всём, даже самом значительном, дорогом из того бесконечного богатства увиденного, познанного, найденного, что накопилось за четверть века путешествий. Все эти годы многие поколения участников литературно-туристического коллектива Дома пионеров города Коломны знакомились с литературной географией родного края, связанного с именами Лажечникова, Огарева, Григоровича, Достоевского, Куприна, Есенина, народных поэтов Разоренова, Праскунина и других.

В путь - дорогу. Иногда - налегке!

Мы посетили около ста литературных музеев Москвы и Подмосковья, Ленинграда и Киева, многих городов России, Украины, Кавказа, Прибалтики. Это всемирно известные музеи Пушкина, Шевченко, Лермонтова, Л. Толстого, И. Чавчавадзе, Я.Райниса, Чехова, Горького. Это и затерявшийся в горах Северной Осетии сакля-музей К. Хетагурова, и расположенный в Миргороде на Украине музей великого грузинского поэта Давида Гурамишвили, и дом-музей "литовского соловья", народной поэтессы Литвы Саломеи Нерис в Палемонасе, на окраине Каунаса. Для нас не было музеев "главных" и "второстепенных", ибо любой из них уникален и неповторим, как неповторим каждый писатель, жизни и творчеству которого посвящён музей, как уникальна и неповторима культура каждого народа.

А сколько за эти долгие годы было у нас незабываемых встреч с замечательными людьми, нашими современниками - писателями, литературоведами, руководителями и научными сотрудниками музеев, краеведами, родственниками и потомками писателей, учителями и активистами школьных литературных музеев и обществ!

Многолетняя дружба с И.Л. Андрониковым, которого мы считаем своим духовным отцом, неоднократные встречи с последним секретарем Л.Н. Толстого В.Ф. Булгаковым, с Ю.Л. Давыдовым - племянником П.И. Чайковского и внуком декабриста В.Л. Давыдова, с поэтом и художником П.А. Радимовым, знакомство с Н.М. Чернышевской - внучкой писателя-революционера, с ростовскими писателями Б.В. Изюмским и М.А. Андриасовым, с пензенской писательницей и фольклористом А.П. Анисимовой, с дочерью писателя М.М. Коцюбинского И.М. Коцюбинской, сердечное общение с поэтами К. Кулиевым и М. Дудиным - всё это стало для юных следопытов неиссякаемым источником личностного приобщения к духовной жизни общества.

Избрав в начале своей деятельности основной целью походов и экспедиций знакомство с литературными музеями, мы очень скоро убедились в том, что литературный поход - это не прыжки от одного объекта к другому, когда на окружающую жизнь смотрят из окна вагона или экскурсионного автобуса. Одностороннее, оторванное от непосредственной жизни народа знакомство с памятными литературными местами лишает школьников наглядных примеров глубинных истоков литературы.

Мы отказались от "аристократических" способов передвижения, то есть от поездок в плацкартных вагонах и туристских автобусах, и не прогадали. Передвигаясь на перекладных, попросту говоря, на попутных машинах, и совершая пешие переходы, мы погружались в самую гущу народа: ночевали не в гостиницах, а в крестьянских избах и саклях, в сельских школах и клубах, на обочине дороги и в лесу, в Домах и Дворцах пионеров, в лесничествах, охотничьих хозяйствах, на опытных станциях.

И всюду: в украинском ли селе Великие Сорочинцы, прославленном Гоголем, или в татарском селе Пензенской области, в ауле Абайтикау у истоков Терека или на окраине эстонского города Пярну - мы неизменно встречали тёплое, сердечное участие и гостеприимство. Благодарная память хранит воспоминания о многих простых и скромных людях, в беседах с которыми перед нами раскрывалась народная жизнь во всём её богатстве и разнообразии, в сложности и неповторимости человеческих судеб.

С чего всё началось

В начале были любительские походы по родному краю с участниками хора, которым я руководил в Доме пионеров. Ребята отдыхали, наслаждались природой. Были в этих путешествиях и беседы у костра, и дразнящий аромат супа из белых грибов, и ночлег в палатках. В пути нам встречались интересные люди, старожилы, хранители местных былей и легенд.

Короткий привал. Ветер, моросящий дождь не помеха.

Возвращались ребята из таких походов загорелыми, окрепшими, возбужденными и радостными, спеша поделиться своими впечатлениями с родными и друзьями.

Я радовался вместе с ними. В то же время какое-то подсознательное чувство неудовлетворенности каждый раз преследовало меня. Пытаясь в этом разобраться, понял, как мало был готов к той роли экскурсовода, которую принял на себя. В пути ребята осаждали меня вопросами, а я часто не мог ответить, как называется тот или иной цветок, голос какой птицы мы слышим.

Плохо я был знаком с фактами местной истории, её памятниками. Мало что слышал об известных людях, связанных с нашим краем, о чём теперь, когда их уже нет, приходится горько сожалеть: как много ценного и неповторимого ушло с ними навсегда!

Главным недостатком таких любительских походов было отсутствие определенной цели. Это были скорее прогулки. Но такие походы-прогулки помогли мне осознать, что мало просто любить природу. Надо её знать. И знать не только, например, названия растений, но и их полезные качества и как эти растения используются в народной медицине.

Мало просто любить историю. Надо изучать её через конкретные факты, события, через судьбы людей, живших в ту или иную эпоху в родном городе, в Подмосковье.

Первый поход с ясно осознанной целью был в Бородино. Запомнилась величественная панорама поля исторической битвы, на котором застыли в вечном карауле многочисленные памятники героям Бородина. Запомнился вдохновенный рассказ экскурсовода о народном подвиге защитников Отечества. Ребята слушали, затаив дыхание. Казалось, что перед нами выступает участник великого сражения.

Ночь на Бородинском поле

У памятника на Бородинском поле. 1948

А потом была ночь у костра недалеко от музея, рядом с деревянным навесом, который отвели нам для ночлега. Сознание того, что мы находимся на месте исторического сражения, что здесь покоятся останки наших предков, может быть, и твоего прапрадеда, вызывало до иллюзии конкретное ощущение твоей личной причастности к тому, что происходило здесь в тот далекий сентябрьский день 1812 года. Те же, будто притаившиеся в ночной тиши холмы, перелески, речка Колоча, что были и тогда. Только не было в то время памятников, которые сейчас тёмными силуэтами проглядывают во мраке пасмурной, прохладной ночи.

Ребята не спят, жмутся к костру, тихо переговариваются между собой, временами замолкают и смотрят на беспокойно вздрагивающее пламя костра. Но вот кому-то почудилось, будто он слышит стоны. Все мы начинаем прислушиваться, всматриваемся в темноту, и нам уже кажется, что всё поле усеяно спящими тревожным сном перед битвой русскими воинами.

И тут как бы сами собой зазвучали лермонтовские строки. Один мальчик задумчиво и проникновенно произнёс:

И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень...
"Ребята! Не Москва ль за нами?
Умрёмте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!"
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.

Удивительное действие возымели эти бессмертные строки! Знакомые с детства, здесь они прозвучали живым голосом истории, пропущенным через взволнованные детские души.

Заснули мы поздно. Ещё долго у затухающего костра длилась беседа: слушали безмолвную ночь, распростёртую над полем, вспоминали вполголоса, боясь вспугнуть свои впечатления, сцены и эпизоды из "Войны и мира", которые перечитывали перед походом.

Собственно, поход в Бородино ещё не был в полном смысле литературным. Состав группы был самый разношёрстный - в основном участники хора и других кружков Дома пионеров. Однако некоторая литературная подготовка способствовала определённому настрою.

Участники похода, может быть, и не осознав этого полностью, ощутили могучую силу художественного слова, глубокую связь литературы с жизнью народа, его историей. Персонажи гениальных произведений Лермонтова и Толстого сошли с книжных страниц. Образы прошедшего, оживая, вставали перед детским воображением.

Закономерно, что посещение Бородинского поля усилило у ребят интерес к жизни и творчеству Л.Н. Толстого. Когда осенью заговорили о планах на будущее лето,то единодушно решили отправиться в Ясную Поляну. К этому времени в коллективе туристов сложилось крепкое литературное ядро. Начав подготовку к походу на родину Л.Н. Толстого, мы привлекли новичков из числа тех, кто интересовался литературой, любил читать. Так, можно сказать, стихийно, в процессе работы со школьниками возникла наша литературно-туристическая группа.

Работы новому коллективу хватило на весь учебный год. Начали со сбора всего, что можно было достать о Л.Н. Толстом: воспоминания современников, альбомы, путеводители по Ясной Поляне, фотографии, автобиографические произведения Толстого, всевозможные публикации в печати. Всё внимательно просматривалось, читалось.

Из этих, казалось бы, столь разрозненных источников перед нами стали вырисовываться отдельные живые черты Толстого - человека, писателя. А чтобы уяснить значение Ясной Поляны в его жизни и творчестве, надо было постараться воссоздать по возможности весь сложный образ великого писателя в его развитии - от идиллического детства до трагического последнего ухода из Ясной Поляны.

Так мы подошли к следующей ступени подготовки к походу - систематическому и последовательному изучению биографии писателя. Здесь основным источником для нас стала "Летопись жизни и творчества Л.Н. Толстого", составленная его секретарем Н.Н. Гусевым. Большой нашей удачей была встреча с Гусевым и его рассказ о годах, проведенных им рядом с Толстым.

Поскольку значительное место в жизни писателя занимала музыка, мы и этой теме уделили большое внимание. Свои беседы об отношении Толстого к народной песне, его общении с выдающимися музыкантами (Чайковским, Танеевым, Гольденвейзером и др.), о его любви к классической музыке я иллюстрировал исполнением на пианино прелюдий и мазурок Шопена, "Патетической" и ре-минорной сонат Бетховена, "Баркаролы" из "Времен года" и Анданте кантабиле из первого квартета Чайковского, а также произведений других композиторов-классиков. В грамзаписи ребята прослушивали русские народные песни в исполнении Шаляпина, народную плясовую музыку в виртуозном исполнении балалаечника Трояновского.

Для более целенаправленной подготовки к предстоящему походу распределили темы будущих докладов: "Ясная Поляна в жизни и творчестве Л.Н. Толстого", "Толстой и народ", "Толстой в памяти народа", "Педагогическая деятельность Толстого", "Ясная Поляна - всемирный памятник культуры".

Каждый из ребят готовил предварительный вариант своего доклада, который зачитывался и обсуждался на занятиях коллектива. Решили, что окончательный текст докладов будет утвержден по возвращении из похода, после чего докладчики получат "добро" для выступлений на отчётном вечере коллектива и на уроках литературы в 9-х классах при изучении жизни и творчества Толстого.

Наконец вся подготовительная работа проведена, соблюдены формальности для придания походу статуса законности. Несколько дней пути через Каширу, Приокско-Террасный заповедник, Серпухов, Тулу, и вот - долгожданная Ясная Поляна!

Пять дней, проведённые здесь, были насыщены до предела: знакомство с домом-музеем Толстого, осмотр литературной экспозиции в доме Т.А. Кузьминской, беседы с Валентином Фёдоровичем Булгаковым, последним секретарём Л.Н. Толстого, обаятельным, огромной культуры человеком, послужившие началом нашего многолетнего общения с ним.

С В.Ф.Булгаковым, секретарём Л.Н.Толстого. Ясная Поляна, 1957

Один день мы полностью посвятили парку и окрестностям усадьбы. Здесь нашим экскурсоводом был К.С. Семёнов, автор одного из первых путеводителей по яснополянской усадьбе, знавший историю буквально каждого её дерева.

Все дни пребывания на родине Л.Н. Толстого прошли в атмосфере большого духовного подъёма. Память хранит отдельные яркие моменты нашей жизни в усадьбе.

Вечер в Ясной Поляне

Тихий тёплый летний вечер. Предзакатное солнце сгладило резкие тона в природе, накрыло розовой шалью зелёные верхушки деревьев яснополянского парка. Мы сидим около палаток рядом с золотыми соснами - двумя мощными пятисотлетними старцами. Они уже облысели, их стволы приняли серовато-белесый оттенок. Прямо перед нами пологий скат с молодыми яблоневыми саженцами. Внизу опоясанный тёмной зеленью пруд, а за ним озарённая мягкими красками заката деревня Ясная Поляна.

Дом Л.Н.Толстого в Ясной Поляне

У палаток течёт мирная беседа. Ребята отдыхают после трудного дня пути. Они ещё полностью не освоились с мыслью, что находятся на родине писателя, где каждый уголок напоминает о живом Толстом.

Но вот со стороны дома, скрытого от нас густой зеленью парка, доносятся звуки "Баркаролы" Чайковского. Мы замолкаем, поражённые красотой музыки, её слиянием с умиротворенной природой. И нам уже представляется, что ожил яснополянский дом. Вся семья Толстых в сборе в столовой-гостиной. На одном из двух роялей играет Александр Борисович Гольденвейзер - пианист и композитор, большой друг семьи. Лев Николаевич сидит в глубоком вольтеровском кресле, подперев голову рукой, всем своим существом погруженный в музыку. И мы ещё долго молчим под впечатлением гениальной музыки и вызванной ею картиной.

Комната, где Л.Н.Толстой писал "Войну и мир".
Картина И.Репина

У великой могилы

Ночью один добрый сотрудник музея, усадебный сторож, повёл нас к могиле Льва Николаевича. Шли возбуждённые, тихо перешёптываясь, по ясеневой аллее (кстати, позже узнали, что Ясная Поляна вначале была Ясеневая). Быстро дошли до развилки, где дорога, как в сказке, расходилась на три стороны: направо - в дубовую рощу Чепыж, любимое место Льва Николаевича, прямо и вниз - к реке Воронке и Калинову лугу, известному по роману "Анна Каренина", наконец влево, через густой орешник - к Старому Заказу, где похоронен Толстой. Здесь ребячьи голоса вовсе смолкли. Путь продолжили в непроглядной тьме, на ощупь. Только иногда наш провожатый освещал фонариком дорогу впереди себя. Остановились. Прошло несколько мгновений, прежде чем нам удалось различить рядом с собой, справа от дорожки небольшую площадку, окружённую склонившимися над ней высокими деревьями. Всмотревшись, заметили посреди площадки холмик. И только тогда поняли, что находимся около могилы, стоим на том самом месте, к которому в далёком 1910 году было приковано внимание всего мира. Да и теперь нескончаемым потоком идут сюда люди со всех концов земли. А сейчас мы в глубокой тишине ночи находимся один на один с величайшим писателем земли русской.

Сколько бы раз я ни бывал в Ясной Поляне, непосредственное чувство скорбной торжественности, возникавшее при каждом новом посещении могилы Л.Н.Толстого, для меня наслаивалось на незабываемые впечатления той, всё более удаляющейся во времени первой ночи в яснополянской усадьбе.

Позже я понял, как необходимо, чтобы первое впечатление от встречи с дорогими сердцу памятными местами было эмоционально насыщенным. И дело вовсе не в том, чтобы искусственно создавать экстремальные условия или излишне торжественно обставлять эту первую встречу.

Однако учитывать психологический эффект первого впечатления необходимо, ибо оно не только даёт настрой на весь поход, но и остаётся в душе как одно из тех сокровенных переживаний, которые сохраняются на всю жизнь. Это возможно в том случае, если посещение литературного музея, усадьбы писателя будет не иллюстрированным приложением к урокам литературы, а долгожданной встречей с любимым автором, близким человеком.

Подвожу итог нашего первого пребывания в Ясной Поляне: как много дали эти несколько дней участникам похода! В беседах с людьми, лично знавшими Л.Н.Толстого, в обстановке дома, каждая комната которого, каждый предмет напоминают об их хозяине, в прогулках по усадьбе, где многое говорит о хозяйственной деятельности Льва Николаевича, его заботливом отношении к природе, перед ребятами вырисовывался образ Толстого-человека с обычными присущими людям качествами. Однако это нисколько не умалило в их глазах величие Толстого-писателя. Проникновенный рассказ экскурсовода о сложностях и трагических противоречиях жизни писателя помог ребятам осознать, что всё его творчество было подвигом во имя служения великим и благородным идеалам человечества.

А для меня как руководителя тот поход в Ясную Поляну стал настоящей школой литературного краеведения. Я воочию убедился в огромном воспитательном и образовательном значении литературных музеев и проводимой ими работы. Эти очаги культуры отныне станут основной опорой нашей литературно-краеведческой деятельности.

В музее Л.Н. Толстого. Ясная Поляна, 1949

Прояснились для меня и многие вопросы подготовки и проведения экскурсий, организации жизни походного коллектива. Я понял,например, как важно научить школьников слушать экскурсовода, который даёт основную канву жизненного и творческого пути писателя. Подкрепляя свой рассказ показом представленного на стендах материала, экскурсовод одновременно учит ребят разбираться в плане экспозиции, что потом облегчит им работу по выбранной теме. Одна из серьёзных проблем (а их во всех походах было немало) возникла уже во время первого посещения Ясной Поляны. С одной стороны, огромная жажда всё увидеть, узнать как можно больше заставила нас до предела уплотнить каждый день, регламентировать буквально каждый час. В то же время у некоторых ребят возникало желание побродить в одиночестве, остаться наедине со своими мыслями и чувствами, отразить их в дневнике.

Вывод подсказала сама жизнь: нужно выделять в конце дня один или два свободных тихих часа, чтобы каждый участник похода смог в спокойной обстановке разобраться в своих впечатлениях и мыслях, подвести итог дня, сделать в дневнике записи. Такой распорядок стал нашим непреложным законом, и нарушался он очень редко, только в исключительных случаях.

Много раз со школьниками разных поколений довелось мне бывать в Ясной Поляне, и не было двух походов одинаковых. Всегда Ясная Поляна открывалась нам новыми гранями, и мы всегда искали и находили новые формы работы в музее-усадьбе Льва Николаевича Толстого.

Л.Н. Толстой в памяти народа

Один из очередных походов в Ясную Поляну мы посвятили сбору устных рассказов и преданий о Л.Н. Толстом. По совету сотрудников музея, которые дали нам несколько адресов старожилов деревни Ясная Поляна, мы вооружились блокнотами, карандашами и отправились в свою первую фольклорную экспедицию. Встречали старые люди нас приветливо, охотно делились воспоминаниями, но почему-то их рассказы были очень похожи один на другой.

Заходим в один дом, дружно здороваемся: "Здравствуйте!" -"Здравствуйте!". После нескольких фраз, необходимых для обоюдного знакомства, спрашиваем: "Скажите, вы помните Льва Николаевича? Видели его?" - "А как же, как сейчас помню! Я тогда была маленькой. Пошли мы однажды с мамой на усадьбу за хворостом. И только его набрали и хотели идти, как тут Лев Николаевич. Мама испугалась, а он говорит: "Ничего, ничего, голубушка. Не бойся, неси домой. Только не ходи мимо пруда, там черкес с ружьем". (Это Софья Андреевна держала вооруженную охрану - А.Р.).

В следующей избе повторяется примерно тот же рассказ.

Тогда, поразмыслив, мы решили пойти подальше от Ясной Поляны, копнуть, так сказать, нетронутую целину. И не ошиблись. На этот раз результаты превзошли все наши ожидания.

Разбившись на две группы, мы за день обошли несколько деревень, в которых записали около 100 устных рассказов о Л.Н. Толстом. Основным содержанием этих рассказов была помощь Льва Николаевича и членов его семьи крестьянам.

У одного пала лошадь, он дал денег купить другую.

"Сгорело у нас в деревне в 1907 году домов пятнадцать, - вспоминает Н.П. Буянов. - Приехал Толстой. У кого был деревянный дом - давал по тридцатке, у кого кирпичный - по двадцатке".

Вдове из деревни Ясная Поляна Лев Николаевич вместе с дочерьми помог сложить печку.

Нашлись среди рассказчиков настоящие самородки. Особенно запомнился нам молодой мастер по гармоням Алёша Черкасов из деревни Смирное. Ему в то время было 17 лет. С его слов мы записали 13 рассказов, которые он в свою очередь слышал от старого крестьянина Василия Макаровича Ахромушкина, современника Толстого.

Яснополянский старожил был необыкновенно приветлив и разговорчив. 1949

Впоследствии мы ещё не раз бывали в Ясной Поляне.

Хорошо узнали хранителей музея, познакомились с огромной библиотекой.

"Звездным часом" нашего общения с Ясной Поляной стало одно из воскресений июля 1962 года, когда сюда приехала из Москвы в полном составе индийская делегация, присутствовавшая на Всемирном конгрессе за всеобщее разоружение и мир. В это время я был здесь с небольшой группой старшеклассников, нашим литературно-туристским активом. И так уж получилось, что мы оказались не только свидетелями встречи с представителями дружественной страны, но и непосредственными её участниками. По просьбе дирекции музея трое наших ребят, хорошо подготовленных, провели экскурсии по выставке "Толстой и народ", а я водил основную часть индийской делегации, членов Индийского национального конгресса, на могилу Л.Н. Толстого. Мне, пережившему незабываемые минуты в этом священном месте, было что сказать гостям, тем более что я знал, как чтят в Индии великого русского писателя.

В один из наших приездов дирекция музея подарила нам передвижную выставку "Л.Н. Толстой и Ясная Поляна". Это ещё больше укрепило нашу связь с музеем, и мы стали считать себя, в шутку, крохотным филиалом "Ясной Поляны" в Коломне. Присоединив к этой выставке имевшиеся у нас стенды, посвящённые Пушкину, Герцену и Некрасову, мы в течение лета путешествовали со своей передвижной выставкой по пионерским лагерям, сельским и заводским клубам своего и соседних районов. В зимнее время выставка побывала в школах Коломны, с ней ознакомились сотни учащихся 6-10 классов.

Встреча в Смедовской долине

Теперь, уже много лет спустя, вглядываясь в прошлое, я спрашиваю себя, чем меня привлекло литературное краеведение, почему я стал проводить именно литературные походы. Была любовь к литературе, музыке, была большая жажда познания, движения. В то же время некоторые случаи в моей жизни исподволь корректировали линию моих интересов и поведения, определяя увлечение путешествиями по литературным тропам Родины.

Об одном из таких случаев и его последствиях мне хочется рассказать. Незадолго до Великой Отечественной войны я, тогда ещё молодой преподаватель педагогического техникума, гостил летом у своих друзей-студентов в деревне, расположенной на живописном крутом берегу Оки, напротив небольшого текстильного городка Озёры.

После городской суеты я наслаждался деревенской тишиной. Вместо пыльных и тесных городских улиц - просторы большой русской реки.

В один из погожих дней, бродя по окрестностям, я со своими деревенскими друзьями очутился в уютной долине прихотливо извивающейся речки Смедвы. За одним из её поворотов нам открылась широкая, окаймлённая крутыми лесистыми склонами луговина, на которой паслось стадо коров.

Старый пастух, с которым мы поздоровались, приветливо ответил и спросил, откуда мы и куда идём. Я сказал, что приехал из города, а мои друзья знакомят меня с окрестностями.

- А знаете, где вы находитесь? - сказал оказавшийся словоохотливым старик. - Вот по этим местам сам Григорович Дмитрий Васильевич ходил. Бывало, идёт, высокий, стройный, с бакенбардами, в белом костюме. Встретит крестьянина или крестьянку, остановится, назовет по имени, многих знал в наших деревнях, начнёт расспрашивать о житье-бытье. Вот наши места он и описал в рассказе "Смедовская долина".

- Откуда же вы всё это знаете? - не скрывая удивления, спрашиваем мы. - Вы так рассказываете о Григоровиче, будто видели его самого.

- А как же, я у Дмитрия Васильевича кучером был. Его имение находилось в деревне Дулебино, это недалеко отсюда. Я там живу. Приходите в гости, не пожалеете.

- А как вас там найти?

- Спросите Якова Лебедева, меня в деревне все знают. Дом мой с краю, как войдёте в деревню, недалеко от того места, где стояла изба Афанасия Лисичкина, с которого Григорович писал Антона Горемыку.

В то лето я так и не выбрался в Дулебино. Однако неожиданная встреча оставила в душе след, окрасив окружавшую меня жизнь романтикой прошлого. Я увидел окрестные места глазами человека, жившего сто лет назад. Меня наполнило радостное чувство сопричастности к вечному движению жизни от прошлого к будущему.

Снова попал сюда я только после войны с группой школьников-старшеклассников: мы ходили в поход по родному краю. Старика Лебедева уже не было в живых. Печальное зрелище являла собой бывшая усадьба писателя. На месте дома, сгоревшего в первые годы нашего столетия, зияла яма, заросшая бурьяном.

Пробыли мы в Дулебине дня три. За это время разыскали всех стариков, которые помнили писателя: им было уже по 80-90 лет. С их слов мы записали воспоминания о последнем приезде Григоровича в Дулебино в 1896 году. С помощью одного старожила составили план не существующей ныне усадьбы.

Вернувшись из похода, поехали в Москву, с большим трудом отыскали внучку писателя Татьяну Александровну Черемисинову. Она подтвердила правильность составленного плана, расчувствовалась, поблагодарила за память о деде и дорогих её сердцу местах. Потом долго шарила в старом комоде, нашла крохотный узелок, развязала его, вытащила две старые фотографии (размером примерно 4х6 см, перегнутые и сложенные ввосьмеро) и подарила нам. На одной из фотографий была изображена она сама со своей матерью Марией Дмитриевной, дочерью писателя. На другой - не существующий ныне дом Григоровича, в котором прошли его детство и юность, куда он часто приезжал, будучи взрослым, и где написал свои лучшие произведения: "Деревню", "Антона Горемыку", роман "Рыбаки". Здесь бывал у него Ф.М. Достоевский, чьё имение Даровое находилось недалеко отсюда, под Зарайском. По преданию, бывал у Григоровича в Дулебине и Тургенев. И будто бы в свой последний приезд Григорович сидел под своим к тому времени разросшимся дубом и плакал, вспоминая друга.

Вскоре мы узнали, что ни в музейных фондах, ни в литературе изображение дома писателя не сохранилось. Тогда от имени ребят я подарил обе фотографии Гослитмузею, который выразил нам благодарность за спасение ценной реликвии. Кто знает, может быть, со временем будет решено восстановить усадьбу Григоровича, и тогда этот единственный сохранившийся снимок сможет оказать неоценимую услугу реставраторам.

Так мы отдали дань уважения писателю-земляку, одному из основоположников "натуральной школы" в русской литературе, о котором Л.Н. Толстой говорил, что именно Григорович научил его смотреть на жизнь русского мужика изнутри.

В своём письме к Григоровичу Толстой писал: "Помню умиление и восторг, произведённые на меня, 16-летнего мальчика, ... Антоном Горемыкой, бывшим для меня радостным открытием того, что русского мужика - нашего кормильца - и хочется сказать: нашего учителя - можно и должно описывать, не глумясь и не для оживления пейзажа, а можно и должно писать во весь рост, не только с любовью, но с уважением и даже трепетом".

Высокую оценку творчества Григоровича дал М.Е. Салтыков-Щедрин: "...с лёгкой руки Григоровича мысль о том, что существует мужик-человек, прочно засела и в русской литературе, и в русском обществе".

Проведя наш краеведческий поиск, мы выразили признательность простому русскому крестьянину из подмосковной деревни Дулебино Якову Ивановичу Лебедеву. Случайная встреча с ним стала одной из тех искр, которые положили начало нашему увлечению литературной историей родного края.

Пушкин с нами

Рассказ о нашем паломничестве к местам, освящённым пребыванием великого поэта, никак не укладывается в рамки только пушкинских маршрутов. Можно сказать, что Пушкин в любом нашем походе незримо присутствует с нами.

Перед стартом первого пушкинского похода.
Коломна, Дом пионеров. 1950

Мы ещё готовимся к очередному путешествию, настраиваемся на походный лад, жажда движения всё больше овладевает нами, но мы уже чувствуем добрую улыбку поэта, слышим его сердечное напутствие:

Что ж надобно? - Движенье, господа!
............ ......
Друзья мои! Возьмите посох свой,
Идите в лес, бродите по долине
Крутых холмов, устаньте на вершине,
И в долгу ночь глубок ваш будет сон...

Наверное, нет на земле другого поэта, чья жизнь и творчество так органично связаны с жизнью народа, с природой. Познать это можно только находясь в тех местах, где бывал Пушкин, к которым прикоснулся его гений.

В Михайловском вся природа, каждый уголок говорили с нами языком Пушкина:

Здравствуй, племя младое, незнакомое!

Эти слова привета, обращённые Пушкиным к потомкам, встречают нас при входе в михайловские рощи. Вот он,

Приют спокойствия, трудов и вдохновенья...,

те "милые пределы", к которым всю жизнь стремился поэт. Вот "поэта дом опальный", а рядом домик няни Арины Родионовны. Мы представляем сидящую "под окном своей светлицы" старую женщину и слышим обращённые к ней сердечные слова поэта:

Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя!

Ещё шаг - и мы у Пушкина, в Михайловском. 1950

С балкона дома поэта любуемся широким раздольем полей, голубой гладью реки Сороти и озера Кучане (Петровское), и сами собой всплывают в памяти пушкинские строки:

Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов...

И всё-таки это ещё не сам Пушкин. Это мы, захваченные новизной первых впечатлений, нахлынувших на нас, ещё не успев свыкнуться с мыслью, что это именно "то самое" Михайловское, выражаем свои ещё не осознанные чувства словами Пушкина. И нам ещё надо проникнуться мыслью, что мы наслаждаемся той же природой, дышим тем же воздухом, ходим по той же земле, по которой ходил поэт.

Но для этого недостаточно беглого осмотра усадьбы и окрестностей, что обычно является уделом экскурсий-однодневок. Хочется остаться с этими местами наедине, вжиться в них, настроить себя на такой лад, когда, говоря словами поэта,

Минувшее меня объемлет живо.

Пушкинские места - это не просто географические точки, где поэт отмечал свои подорожные и, как любой из смертных, подвергался превратностям судьбы странствующего человека. Каждое место пребывания Пушкина являет нам свидетельство различных граней духовного развития поэта, его самоутверждения, неистребимого интереса к жизни во всем её многообразии, глубочайшего проникновения в историю. И всё это на фоне трагических коллизий жизни человека, являвшегося знаменем всего самого светлого и передового в русском обществе.

С сожалением, что день так быстро пролетел, уходим на ночлег в Пушкинские Горы.

На Савкиной горке. 1950

Утром, чуть свет, мы снова в Михайловском. Но мы уже не те, что были вчера. Возбуждённые, восторженные вчера, сегодня мы более спокойны и сосредоточенны. И видим не только то, что непосредственно находится перед нашими глазами, но можем мысленно представить себе усадьбу в целом: "холм лесистый", и Савкину горку, и холм Воронич, и скамью Онегина в тригорском парке, и Петровское - всё, что успели бегло осмотреть вчера.

Это помогает нам сосредоточиться на образе Пушкина, как бы увидеть его здесь. Подойдя к "холму лесистому", у подножия которого находится озеро Маленец, легко представили себе поэта, сидящего на склоне холма, вспоминающего

... с грустью
Иные берега, иные волны...

В Тригорском на крутом берегу над Соротью сидим на том месте, где тригорская молодёжь собиралась, вглядываясь вдаль, в сторону михайловской рощи, откуда

На вороном аргамаке,
Заморской шляпою покрытый,
Спеша в Тригорское, один -
Вольтер, и Гёте, и Расин -
Являлся Пушкин знаменитый...

Этими стихами поэт Н.М. Языков вспоминает лето в Тригорском и свои встречи здесь с Пушкиным. И мы напряжённо всматриваемся туда, где на горизонте синеет массив михайловского парка. Нам кажется, мы видим скачущего на коне поэта. Мало того, мы чувствуем его настроение, с которым он спешит к милому его сердцу семейству П.А. Осиповой, к молодому другу Языкову. Мы представляем себе один из летних вечеров, когда все обитатели Тригорского вместе с Пушкиным сидят притихшие в уютной гостиной, освещённой багрянцем заката, и слушают песню на стихи слепого поэта Козлова "Ночь весенняя дышала", которую так чудесно поёт на мотив гондольерского напева племянница хозяйки дома Анна Петровна Керн.

Незабываемые минуты прикосновения к прошлому. И сколько их было за время нашего пребывания в пушкинских "милых пределах"! Несказанно рад тому, что нам удалось, минуя тиски школьной программы по литературе, найти путь к живому Пушкину, увидеть его в окружении друзей, на лоне природы, которая вдохновляла поэта.

У могилы поэта в Святогорском монастыре. 1950

В первый наш вечер в Михайловском, когда людской поток схлынул, а мы ещё бродили по усадьбе, сотрудники заповедника удивились: "Как, вы ещё здесь?" На следующий день нас уже встречали с добрыми улыбками. А на третий день мы были чуть ли не на правах близких друзей.

Общение с сотрудниками музея и раскованный походный режим, когда ребята могли часами бродить - отдельными группами и в одиночку - по заповеднику, или ночью сидеть у могилы Пушкина, у стен собора в Святогорском монастыре, или встречать рассвет на берегу Сороти в Тригорском, - всё помогало сердцем прикоснуться к поэту, почувствовать живую душу его поэзии!

Выпуск газеты "Юный пушкинист". Михайловское, 1950

Как-то раз в воскресный день, прохаживаясь по толкучке коломенского рынка, я обратил внимание на старую женщину, торговавшую всякой рухлядью. Мой взгляд остановился на лежавшей среди вещей старинной книге в порыжевшем от времени переплете.

- Бабушка, продаёте книгу?

- Продаю, продаю.

Беру, осторожно раскрываю, и у меня начинают трястись руки: "Московские ведомости", 1817 год! Сто лет до Октябрьской революции! В книге переплетены номера одной из первых русских газет за три месяца - апрель, май, июнь.

- Сколько же вы просите за книгу?

- Да сколько, касатик, дашь!

Не скупясь, выгреб всё, что было в карманах. А сам думаю: ста рублей за неё мало! Спешу домой, а в голове сверлит мысль: 1817 год! С каким большим событием связана эта дата? И вспомнил: июнь 1817 года, первый выпуск Императорского Царскосельского лицея. Пушкин!

Прибежав домой, судорожно перелистываю книгу. И в самом конце, на странице 1465-й (счет страницам велся с начала года), нахожу строки: "По окончании 15-дневного публичного испытания воспитанникам Императорского Лицея, по всем частям преподаваемых в оном наук, последовал в 9-й день июня первый выпуск 29 воспитанников, окончивших положенный 6-летний курс Лицея..." (так в тексте - А.Р.).

Далее идёт описание торжества, список воспитанников "с назначением чинов и отличий, коих они при выпуске их удостоены". Знакомые с детства имена! Вот Александр Горчаков, "первый из первых", самолюбивый красавец, будущий канцлер Российской империи. И почти рядом с ним в списке - Вильгельм Кюхельбекер (или, как тогда писали, Кихельбекер), нелепый, смешной, близорукий Кюхля, добрейшая душа, будущий декабрист, чью могилу в наше время бережно хранят сибирские школьники. А вот Иван Пущин, "Большой Жанно", самый близкий, самый преданный друг Пушкина. Через семь лет он первым посетит поэта-изгнанника в его печальной михайловской глуши:

Мой первый друг, мой друг бесценный...

Читаю с волнением их имена, и мне становится нестерпимо жаль этих прекрасных юношей. Они ведь ещё ничего не знают. Они не знают, что пройдёт совсем немного времени, и Пушкин обратится с пламенным словом участия к своему другу и его товарищам по несчастью, закованным в кандалы, загнанным в каторжные норы далекой Сибири...

Всё это потом, всё это будет. А сейчас я держу эту книгу, и передо мной витают образы юных лицейских братьев, вступающих в большую жизнь. Я вижу неугомонного Сверчка - Пушкина. Он наконец присмирел, сидит в укромном уголке, покусывает нервно гусиное перо и пишет прощальные стихи:

Промчались годы заточенья;
Недолго, милые друзья,
Нам видеть кров уединенья
И царскосельские поля.
Разлука ждёт нас у порогу,
Зовет нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум...

Счастливо сложилась судьба этой книги. Тысячи школьников нескольких поколений в Коломне, Коломенском и соседних районах знакомились с ней, читали её, осторожно, благоговейно дотрагивались до пожелтевшего от времени переплёта.

Литературными тропами Кавказа

Готовясь к походу по литературным местам Кавказа, я поделился мыслями о предстоящем путешествии с одним уважаемым литератором. Мой собеседник скептически улыбнулся: "Знаем, какая литература! Горы, море и прочая экзотика - вот что вас интересует!".

Что и говорить, чудесная природа Кавказа, знакомая с детства по стихам Пушкина и Лермонтова, по репродукциям и фотографиям, нас манила. Но также велико было желание ближе познакомиться с жизнью кавказских народов, их героической историей, приобщиться к их культурному наследию. Хотелось также понять, какая могучая сила издавна влекла многих деятелей русской культуры сюда и какую, в частности, роль в жизни наших народов сыграло общение русских и грузинских писателей.

Подготовка к походу оказалась на редкость увлекательной и в то же время трудной. Трудность заключалась в том, что ребята не были знакомы с литературой народов Кавказа. Лишь более начитанные знали имена грузинских писателей - Ш.Руставели, А.Церетели, И.Чавчавадзе, Важа Пшавела, да и то только понаслышке.

Отрывочные сведения о пребывании русских писателей на Кавказе, которые имелись в учебниках по литературе, были явно недостаточны. Пришлось приложить немало усилий, чтобы разыскать литературоведческие издания по интересующим нас темам.

Большую помощь нам оказали сотрудники Государственной библиотеки Грузии. Они прислали по нашей просьбе книги: Л.Асатиани "Пушкин и грузинская культура", И.Ениколопов "Грибоедов в Грузии", Л.Семенов "Лермонтов на Кавказе", А.Николадзе "Русско-грузинские литературные связи". И ещё приложили список рекомендательной литературы. Отдельные сочинения грузинских классиков мы достали в библиотеках нашего города.

Погрузившись в чтение, и руководитель, и участники группы почувствовали себя первооткрывателями. Перед нами открылся огромный, богатый мир грузинской литературы. Мы ощутили, какой необычайной красоты духовное общение связывало на протяжении столетий передовых людей России и Грузии, столь, казалось бы, разных по характеру и образу жизни народов.

Из глубин средневековья дошёл до наших дней свет гуманных идей дружбы, верности и любви, воспетых в бессмертном творении гениального Шота Руставели - "Витязь в тигровой шкуре".О многострадальной истории Грузии, раздиравшейся опустошительными нашествиями с юга и междоусобицами, и о своей личной трагической судьбе поведал нам в поэме "Давитиани" выдающийся грузинский поэт XVIII века Давид Гурамишвили.

Пройдёт несколько лет после нашего первого похода на Кавказ, и мы посетим на Украине место его последнего успокоения.

На этом месте стоял дом для приезжающих.
Здесь в мае и августе 1829 года останавливался А.С.Пушкин.
Владикавказ, 1954

Привлекла нас и яркая личность родоначальника грузинского романтизма Александра Гарсевановича Чавчавадзе, чей дом в Тбилиси и усадьба Цинандали в Алазанской долине были центром культурной жизни Грузии того времени, центром, который связывал передовое грузинское общество с приезжавшими на Кавказ русскими, среди них были и декабристы, сосланные в действующую армию.

Здесь, в Цинандали, произошла незабываемая встреча грузинских писателей, поэтов с Пушкиным. Одним из желанных и дорогих гостей радушного хозяина был Александр Сергеевич Грибоедов, женившийся в 1828 году на дочери Чавчавадзе Нине.

Грот на склоне Мтацминда. Здесь нашёл покой А.С.Грибоедов. Тбилиси, 1954

Бывал в доме Александра Гарсевановича и гениальный юноша Николоз Бараташвили, крупнейший после Руставели поэт Грузии. Умер он в 27-летнем возрасте. Сохранилось всего 36 его стихотворений и одна поэма. Они были опубликованы только через семь лет после смерти поэта. И только тогда Грузия поняла, какого великого сына она потеряла.

В гениальном стихотворении Николоза Бараташвили "Мерани" (Мерани - крылатый конь, популярный образ грузинской мифологии и древней поэзии) воплощена непокорная душа человека, не желающего быть рабом своей судьбы:

Мчит, несёт меня без пути-следа мой Мерани.
Вслед доносится злое карканье, окрик враний.
Мчись, Мерани мой, несдержим твой скач и упрям.
Размечи мою думу чёрную всем ветрам!
Рассекай вихри, разрезай волны, над горной кручей смелей лети.
Скачи быстрее, чтоб легче были нетерпеливому дни пути.
Не ведай страха, мой конь крылатый, презирай бури, презирай зной,
Лети, не станет просить пощады самозабвенный наездник твой.

Вспоминаю, какое впечатление произвело на ребят чтение этого стихотворения на грузинском языке Ираклием Андрониковым во время одной из встреч с нашим другом.

Тбилиси. Пантеон. Памятники поэтам Николозу Бараташвили и Важа Пшавела

В первом путешествии по Военно-Грузинской дороге отрезок пути от Ананури, где расположен знаменитый замок, бывшая резиденция Георгия Саакадзе, до Мцхеты мы ехали на попутной машине, в открытом кузове. Тёплый ветер дул нам в лицо. Долина Арагвы постепенно расширялась, холмы сглаживались, и наконец перед нами открылась панорама Мухранской долины. Дорога шла вдоль правой стороны долины, ограждённой цепью крутых холмов, а по другую сторону виднелась крутая гора, поросшая лесом.

Ехавший с нами в кузове местный житель, грузин, обратил наше внимание на подножие горы, спускавшейся к Арагве:

- Видите там, у горы, обелиск? На этом месте был убит Илья Чавчавадзе, наш великий писатель. В 1907 году он выступил в Государственном совете в Петербурге с требованием отмены смертной казни в России. А когда он вернулся домой и ехал в своё имение Сагурамо, вон оно видно слева, у подножия горы, его убили, жену, ехавшую с ним, тяжело ранили. Грузия в это время готовилась торжественно отметить его 70-летие, но вместо праздника получился всенародный траур. Вся Грузия оплакивала его.

Слушая проникновенный рассказ нашего попутчика, я подумал, как хорошо, что мы перед походом познакомились с биографией и творчеством Ильи Григорьевича Чавчавадзе, выдающегося общественного деятеля Грузии, основоположника и крупнейшего представителя реализма в грузинской литературе. Мы читали его "Записки проезжего", сатирическую повесть "Кациа адамиани?" ("Человек ли он?") и стихотворение "Базалетское озеро". И тут всё, что мы читали и успели узнать об Илье Чавчавадзе, обернулось явью, и писатель предстал перед нами не абстрактной личностью, а реально жившим человеком, согретым благодарной памятью и любовью народа.

Я испытал огромное удовлетворение от того, что мы были знакомы, хотя бы в самых общих чертах, с историей грузинской культуры, с её историческими памятниками, являющимися одной из ярких составных нашей общей культуры.

На родине великого грузинского поэта Важа Пшавела ("Мужа Пшавского" - Луки Павловича Разикашвили)

Просыпаюсь утром, и первое, что испытываю, это ощущение пьянящей свежести горного воздуха и радостного возбуждения. Пробуждающееся сознание напоминает, что произошло какое-то важное и хорошее событие. Открываю глаза. Покрытые лесом горы, окутанные кое-где "бродячими туманами", так называют на Кавказе ползущие по горным склонам низкие облака, и укрывшиеся бурками, коврами, спящие безмятежным здоровым сном туристы сразу восстанавливают в памяти все события вчерашнего дня.

Вышли из Пасанаури в седьмом часу вечера. По разноречивым советам сотрудников пасанаурской туристской базы и местных жителей, мы должны были к ночи дойти до перевала Укан-Тба. "До него дойдёте легко, там и заночуете", - говорили одни. "А не успеете, можете остановиться на ночлег в селении Дихчо, это на пути к перевалу", - говорили другие.

Но всё вышло по-иному. По дороге мы заблудились. Тропинка привела нас через поросшие лесом склоны большого холма на его открытую вершину, а при спуске с холма тропинка затерялась. Мы пошли лесом наугад. Между тем быстро наступили густые сумерки, и мы двигались в тревожной неизвестности буквально на ощупь.

Вскоре где-то далеко впереди послышался собачий лай, и до нас донёсся уютный запах костра. Ребята приободрились, прибавили шагу: было ясно - впереди человеческое жилье!

Тропинка, которую мы еле-еле различали, неожиданно привела нас к стогу. Бросившуюся нам навстречу собаку остановила женщина. На наши вопросы она отвечала односложно, и трудно было понять из её ломаной русской речи, довольна ли она нашим ночным приходом. Когда же мы спросили, можно ли нам у них переночевать, она, повернувшись к нам, ответила: "Ну, конечно, можно!". В её голосе послышались приветливые нотки, а на лице мелькнула добрая улыбка. И оттого сразу стало теплее на душе.

Направились следом за женщиной и через минуту, раздвигая кусты, неожиданно оказались на маленькой ровной площадке, правый край которой провалился куда-то в темноту. Слева прилепилась к крутому лесистому склону сакля, больше похожая на навес, так как у неё не было передней стены. Это горное жильё при тусклом свете керосиновой лампы, висевшей в заднем углу, открылось нам, как на экране телевизора.

В глубине сакли на железной печке варился ужин. На широкой кровати, которая стояла посередине, перед занавесом, разделявшим саклю на жилое и хозяйственное помещения, сидели малыши. Притихнув, они во все глаза глядели на нас. У стола хлопотала ещё одна женщина.

Вся правая часть сакли была заставлена и завалена различной утварью, под потолком висели шлеи, косы, кувшины и другие неразличимые в темноте предметы.

Пока ребята, сняв рюкзаки, приводили себя в порядок и отдыхали, наши дежурные уже нашли общий язык с гостеприимными хозяйками и составили меню ужина. В ход пошли наши консервы, сгущённое молоко, хлеб, хозяйская стручковая фасоль.

Вскоре пришел хозяин - высокий, сухощавый, средних лет грузин. Заговорил с нами запросто, без тени удивления от нашего неожиданного ночного появления.

Увидев, что дело с приготовлением ужина идёт полным ходом, хозяин подсел к нам. Завязалась беседа. Узнав, что наша группа - это школьники из Подмосковья, что мы движемся пешком из Владикавказа в Тбилиси, а сейчас наш путь - в Чаргали, на родину Важа Пшавела, добрый грузин обрадовался, оживился. Оказалось, его отец, лесник, дружил с поэтом, ходил вместе с ним на охоту: "Лука Павлович был большой души человек, весёлый, справедливый. А уж охотник какой - лучше его не было: смелый, выносливый, меткий стрелок. Отец рассказывал, что Важа и в этих местах бывал".

Чуть не за полночь продолжалась наша беседа. А когда наступило время сна, хозяева вытащили из своих запасников, кажется, всё, что можно было постелить и чем можно было укрыться. Мы расположились на ночлег на площадке перед саклей. Утром, к удивлению, узнали, что эта обжитая нами площадка не что иное, как крыша нижней сакли, в которой находится домашний скот.

Приходилось ли вам ночевать на Кавказе, в сакле лесника, на склоне горы, когда над всем миром царит луна, а где-то внизу, на дне ущелья, журчит ручей? И вы не один. С вами ваши ученики, да нет, не ученики, а ваши надёжные юные друзья и помощники, которые делят с вами все походные трудности и невзгоды, радуются открытиям, находкам и встречам. И сейчас, несмотря на усталость, делясь впечатлениями от прошедшего дня и такого необычного, счастливого вечера, они долго не могут уснуть.

Наутро, уточнив с хозяином дальнейший наш маршрут, напутствуемые пожеланиями доброго пути, мы двинулись дальше. Преодолели с приключениями перевал Укан-Тба. По перекинутой с берега на берег огромной чинаре, которая служит местным жителям надёжным мостом, перешли норовистую Пшавскую Арагву. Ещё полчаса пути, и мы оказались у цели, в селении Чаргали.

Встретил нас хранитель дома-музея Важа Пшавела, его сын Вахтанг Лукич Разикашвили. Сутки нашего пребывания здесь были наполнены беседами с Вахтангом Лукичом, который поделился с нами воспоминаниями и семейными преданиями о своём отце, показал саклю, в которой жил со своей многочисленной семьёй "великий муж Пшавский".

Мы были потрясены убогостью обстановки, окружавшей гения грузинской литературы в его горестной и многотрудной жизни. Как же надо было любить свою родину, её природу, чтобы потом, умирая в городской квартире в Тбилиси, попросить опустить себя на пол, а вокруг насыпать травы и положить камни из родного Чаргали!

Прикосновение к жизни и творчеству Важа Пшавела убеждает, что любой, даже самый малочисленный народ может выделить из своей среды великого поэта, если тот сумеет понять душу своего народа, услышать биение сердца народного.

Хочется закончить краткое слово о мужественном поэте Пшавии строками его завещания, которые мы не раз читали во время похода:

Не нужно жаловаться, дети,
На то, что много разных дел
Не завершили мы на свете
И вам оставили в удел.
Увы, наш век был веком чувства,
Мы жили горестью одной,
И не познали мы искусства
Спасенья родины больной.
Ужель мой стих, облит слезами,
Погибнет здесь, в родном краю?
О, если б крикнули вы сами
В могилу тесную мою:
"Забудь, поэт, свои печали.
Загробных слёз своих не лей:
Сыны отцов, мы тоже встали
За дело родины своей".

Всё дальше в прошлое уходят наши походы на Кавказ. Но навсегда останутся в памяти каждого из нас воспоминания о величественной природе Грузии, о замечательных людях, встреченных в пути, о высокой культуре древнего и мудрого народа.

По следам Э.Л. Войнич в России

Встреча с писательницей Е.А.Таратутой, её рассказ о поисках прообраза Овода, а также о своей работе над биографией Степняка-Кравчинского. Наше посещение села Новоживотинное под Воронежем, где одно лето в качестве гувернантки в семействе князей Веневитиновых жила Войнич. Знакомство с замечательным школьным музеем села Новоживотинное.

К штыку приравнявшие перо

Побывав в городе Ельце, мы узнали о поэте-комиссаре А.А. Вермишеве, написавшем стихи во время штурма Зимнего дворца. О его мученической смерти от рук мамонтовцев. Мы открыли для себя основоположника советской чувашской поэзии Мишу Сеспеля (город Остер Черниговской области, краеведческий музей). "Украинский Гайдар" - Н.П.Трублаини (беседа с директором музея-библиотеки Гайдара в Каневе; встреча с родными Трублаини в Харькове).

Литературная Украина

Город Канев. У могилы Гайдара; беседа с художником, автором триптиха в музее Гайдара; могила и музей Т.Г. Шевченко. Украинская "Ясная Поляна" - имение М.А. Максимовича.

Вместе весело шагать...

Прохоровка. Литературные музеи Киева, Новоград-Волынского, Львова. Нагуевичи (родина И.Я.Франко). Гоголевские места - Нежин, Великие Сорочинцы. Миргород. Огромное впечатление от посещения музея Ярослава Галана во Львове, знакомство с героической личностью писателя, его творчеством. Знакомство с вдовой писателя М. Кротковой-Галан, которая дарит нам трёхтомник сочинений Я.А.Галана. Наше беспокойство по поводу плохого состояния музея Леси Украинки в Новограде-Волынском.

Цикл литературно-музыкальных вечеров, посвящённых походам на Украину.

На берегах Невы

Многие из самых ярких страниц походной жизни нашего коллектива связаны с Ленинградом.

Вспоминается первый пушкинский поход 1950 года. Получив тогда доброе напутствие научных сотрудников Гослитмузея, в том числе учёного, классика советского литературоведения Николая Павловича Анциферова, мы посетили пушкинские места Москвы, провели незабываемую, насыщенную массой впечатлений неделю в псковском Пушкиногорье и наконец приехали в Ленинград.

Величие исторического города, одного из крупнейших в мире центров культуры, колыбели революции, города-героя ошеломило нас. В первые два дня все наши литературные планы полетели кувырком. Всё было, как обычно у всех экскурсантов - общее знакомство с городом, его достопримечательностями. И как-то не доходило до сознания, что вот это именно тот самый Медный всадник,который каждому из нас знаком по картинам, по стихам Пушкина. А эта прямая, как стрела, улица с прекрасными зданиями и скульптурами и есть тот самый Невский, по которому прогуливался Гоголь.

Петропавловская крепость, Зимний дворец, Адмиралтейство, Летний сад, береговой гранит Невы - всё постепенно становилось для нас явью. Ощущали мы себя и первооткрывателями подлинных бесценных сокровищ Эрмитажа, Русского музея.

В день Военно-Морского флота мы приветствовали с Дворцовой набережной участников парада. 1972.

Раскрылись перед нами и страницы героической истории великого города. Смольный со скромным кабинетом В.И.Ленина и историческим актовым залом, в котором была провозглашена Советская власть и где прозвучали Декреты о мире, о земле; крейсер "Аврора", Марсово поле, Пискарёвское кладбище. Трудно передать словами те чувства, которые испытали ребята, посетив эти места!

После такогого беглого, в основном зрительного осмотра города (умом грандиозность всего, к чему мы прикоснулись, нельзя было сразу объять) мы приступили к основной теме похода. Посетили последнюю квартиру Пушкина на набережной Мойки, постояли молча у обелиска на месте дуэли поэта, ездили в город, носящий его имя, побывали в Лицее. Так после Михайловского мы вживались в атмосферу пушкинского Петербурга.

Поэт Михаил Дудин.

А через несколько лет перед юными туристами уже другого поколения Ленинград предстал по-новому. Мощным порывом в наши души, в наше сознание ворвалась современность. Мы увидели Ленинград не только городом- музеем, застывшим в величии своего прошлого, но и городом, продолжающим свою историю, городом, в котором кипит современная жизнь, и она не заслоняет прошлого, наоборот, крепко связывает его с действительностью. Ребята почувствовали эту связь времен, более того, сами стали не просто экскурсантами, а участниками истории.

Во всём этом необыкновенном превращении был "виноват" один человек - бывший ивановский ткач, поэт-фронтовик, мужественный лирик, общественный деятель, большой друг братских народов Михаил Александрович Дудин. А дело обстояло так.

В 1972 году, готовясь к очередному походу в Ленинград, мы с ребятами просматривали всё, что появлялось в печати о культурной жизни города на Неве. В газете "Известия" нам попалась статья Дудина, в которой он рассказывал об участниках героической обороны полуострова Ханко (Гангут), своих боевых товарищах. Мы не были знакомы с биографией Дудина, и для нас эта статья стала первым штрихом к портрету поэта. Вскоре в наши руки попала книга хранителя пушкинского заповедника С. Гейченко "У Лукоморья". Открывалась книга статьей Дудина "Хранитель Лукоморья". Проникновенное вступительное слово, вдохновлённое любовью к Пушкину, к заповедным местам, преклонение перед благородным подвигом страстного подвижника культуры, каким является Гейченко, открыло нам Дудина-человека, глубинно связанного со всей нашей культурой.

Из разных источников мы узнали о дружбе Дудина с Кайсыном Кулиевым, Михаилом Квливидзе и другими представителями нашей многонациональной культуры, о его внимании к молодым, начинающим поэтам.

Одним словом, ещё не будучи знакомы с Дудиным лично, мы уже нашли близкого нам по духу человека. И по приезде в Ленинград, естественно, не смогли не встретиться с ним. И как мы радовались, что с первой беседы у нас зародилась дружба.

Встреча с Дудиным носила сердечный, непринуждённый характер, что, однако, не мешало нам вести беседу на самые серьёзные темы. По нашей просьбе Михаил Александрович рассказал о своём участии в обороне Гангута, о том, как они с художником Борисом Прохоровым в ответ на ультиматум бело-финского генерала Маннергейма составили от имени гангутского гарнизона иллюстрированное письмо в стихах.

Слушая поэта.

Потом зашёл разговор о проблемах культуры. Запомнилась интересная мысль, высказанная Дудиным. Он говорил о том, что развитие науки идёт по пути всё большего углубления и расширения её частных разделов. От каждой классической науки отпочковывается множество самостоятельных наук. Присущая каждой из них терминология всё более обособляется, и это приводит к тому, что люди, работающие в разных отраслях науки, разучиваются понимать друг друга. В чём же выход? В искусстве. Оно выражает чувства, мысли, чаяния людей и приобретает исключительно объединяющее значение.

В один из последних приездов в Ленинград у нас, по взаимной договоренности с М.А.Дудиным, должна была состояться встреча в музее-квартире Н.А. Некрасова на Литейном проспекте. Тему встречи - "Литературная карта СССР" - мы заранее согласовали с руководством музея. Были разосланы пригласительные билеты сотрудникам литературных музеев Ленинграда. Однако в то время как все заинтересованные предстоящей встречей с нами уже заполняли зал журнала "Современник" в некрасовском музее, мы, инициаторы создания Литературной карты (макет которой везли с собой), добираясь до Ленинграда на перекладных, застряли в городе Чудове - по иронии судьбы, тоже некрасовское место. Пришлось звонить в музей и Дудину, просить перенести встречу на завтра. С нами согласились, но сказали, что за полный сбор не ручаются, так как ленинградцы - "народ занятый и не любят два дня подряд ходить на одно и то же мероприятие".

Музей-квартира Н.А. Некрасова. Беседа с М.А.Дудиным. 1972

На следующий день встреча всё же состоялась. Правда, из музейных работников пришло два-три человека, но добрый наш Михаил Александрович, которого никак нельзя было заподозрить, что он занят менее других, пришёл.

И вот наша группа вместе с Дудиным и находившимися в это время в музее-квартире Н.А.Некрасова посетителями сидит в гостиной около стола, за которым в своё время работала редакция "Современника". Мы рассказываем Михаилу Александровичу о нашей Литературной карте, о целях и задачах похода, он - о своём путешествии по Псковщине, о Михайловском. Поэт отвечает на наши вопросы, читает свои стихи. В конце беседы я сажусь за рояль, он стоит у входа в спальню Некрасова, и играю пьесу Чайковского "На тройке" из "Времен года", предварительно прочитав некрасовский эпиграф к ней:

Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши.

Потом наши девочки Валя Вилкова и Оля Фокина поют песни на слова Некрасова: "Назови мне такую обитель", "Что ты жадно глядишь на дорогу", "В полном разгаре страда деревенская".

Из музея ребята уходят окрылённые, унося с собой возвышенное чувство духовного общения с великим русским поэтом, "певцом гнева и печали", которому они выразили свою любовь и признательность от имени его потомков. И глубоко символично, что этот неповторимый час общения с Н.А.Некрасовым с нами разделил замечательный поэт, наш современник Михаил Александрович Дудин.

На другой день вечером собрались уже на квартире Дудина. Уселись в креслах, на полу и слушали поэта: он читал нам свой перевод стихотворения Николоза Бараташвили "Мерани". Тогда у Михаила Александровича мы встретились с его гостями - югославским поэтом Йоле Станишичем и детским писателем Николаем Григорьевым.

Заключительным аккордом вечера стал телефонный звонок Кайсына Кулиева. С поэтом Кабардино-Балкарии некоторые из нас познакомились ещё в прошлые походы. И вот мы узнаём, что Кулиев отдыхает сейчас в Дубултах, недалеко от Риги.

Вдоль Янтарного моря

В то памятное лето 1972 года наш путь из Ленинграда лежал в Таллинн - Пярну - Ригу - Шауляй - Каунас - Вильнюс. Кроме этих известных городов, мы побывали ещё в нескольких посёлках, курортных местечках, сёлах, деревнях Прибалтики. На первый взгляд, может показаться невозможным, что группа в 20 человек путешествует по такому длинному маршруту автостопом. И тем не менее поход проходил именно так. На попутных машинах мы проехали 3175 километров по территории пяти союзных республик - РСФСР, Эстонии, Латвии, Литвы, Белоруссии. Наш путь не был усыпан розами, средства на поход мы заработали сами. Зато у нас было тесное общение с народом.

На литовской дороге. Ожидаем попутку

Как ни странно, прибалтийская природа показалась нам очень похожей на нашу среднерусскую. Представляли иначе: сосны да дюны. А Эстония чем-то напоминала Рязанщину, лес в Паланге - наши леса в июне. По пути к морю мы ночевали у дороги. Место для ночлега выбрали отличное: скошенный луг, по обеим сторонам кустарник, и наш костёр с потрескивающими сучьями. Всё было почти как у Тургенева в его рассказе "Бежин луг"!

Поразили нас облака над литовскими полями, идущие с Балтики, густые, причудливые, низко плывущие над землёй, и ещё море. В ясный день в Паланге оно у берега прозрачно-жёлтое, а песчинки, поднимающиеся со дна, сияют, как солнышки. Спрессованный белый песок на берегу, если провести по нему ногой, свистит, поёт. А утром следующего дня - иная картина: волны в пятибалльном шторме мчатся на берег, словно стремительная кавалерия. Казалось, по пологому берегу они унесутся далеко-далеко, ничто их не удержит. Но, притянутые неведомой силой, они каждый раз возвращались назад. Забавно было смотреть на эти грозные, но "бессильные" водяные громады с белыми гребнями.

У Рижского этнографического музея. 1972

Надолго запомнятся нам озёра Тракая с необыкновенно прозрачной водой, с замком на острове и своеобразная архитектура Прибалтики, её средневековые соборы, костелы, крепости, дворцы, кривые и узкие городские улочки.

Всем очень понравился Вильнюс. Пестреющий красками, он показался нам ближе и роднее других городов. Много стилей, много красок, много веков: замок на горе Гедиминаса, костёл св. Анны, университетский дворик, костёл св. Петра и Павла, Кафедральный собор и тут же Жирмунай, новый Выставочный зал, строящийся Театр оперы и балета. Всё так хорошо сочеталось со спокойным движением на улицах, с зеленью, что хотелось ходить по городу, как по музею.

Прибалтийцы не жалеют энергии и фантазии, чтобы устроить свой быт рационально и красиво. Недаром их дома превратились в интересные музейные объекты. Этнографический музей в Риге привлекает своей простотой и достоинством. А в музее Айнажского мореходного училища многие из нас впервые увидели грубые предметы рыбацкого труда. С какой любовью они были представлены и какими занимательными оказались для посетителей!

И вот так повсюду - яркие впечатления, удивительные открытия. На границе Латвии и Литвы, например, мы узнали, что это за растение - рута. Приветливый литовец принес нам зелёную руту (маленькие листочки, приятный запах) и рассказал, что в Литве рута считается символом верности и любви. До сих пор обязательный элемент свадебного наряда невесты - венок из руты.

Но мы не только впитывали в себя прелести природы, не только знакомились с достопримечательностями, лежащими на пути нашего маршрута. Поход был литературный, и мы посещали музеи, собирали материалы о жизни и творчестве писателей разных национальностей - наших современников и тех, имена которых составляют уже историю литературы.

Литва открыла нам Саломею Нерис и художника-композитора Чюрлёниса. Дом-музей известной литовской поэтессы расположен в живописном местечке под Каунасом. Атмосфера, царящая в доме, создаёт ощущение присутствия самой Нерис, человека цельного, свободолюбивого, сильного и необыкновенно тонкого.

В небольшом курортном городке Пярну находится дом-музей Лидии Койдулы. "Нельзя ехать в Эстонию, если тебе ничего не говорят имена Койдулы и Крейнвальда", - услышали мы в Пярну и были горды тем, что ещё у себя дома, в Коломне, читали стихи замечательной поэтессы, чьё имя в переводе с эстонского значит "певец утренней зари".

А в Латвии состоялось наше знакомство с классиком латышской литературы Янисом Райнисом. В его доме-музее в Майори мы посмотрели документальный фильм о поэте: открытое, умное лицо, уверенная походка, добрая улыбка, а главное - его стихи, звучащие тут же в зале:

Вей, вей, ветерок, спозаранку,
Ты гони мой чёлн к курземчанке.

Музей Яниса Райниса. Оля Фокина и Валя Вилкова поют латышскую народную песню,
им аккомпанирует экскурсовод музея Э.Грасис. Второй слева - А.П. Радищев. 1972

Из Майори, под сильным впечатлением от личности Яниса Райниса, мы шли по берегу моря в Дубулты, где в это время отдыхал Кайсын Кулиев. Новая встреча с поэтом Кабардино-Балкарии была интересной и содержательной. Кайсын Шуваевич прочитал нам строки о Земле на своём родном языке, с теплотой рассказал о красоте звучания и поэтической разработанности древнего балкарского языка, в котором нет шипящих, а преобладают сонорные "м", "н", "р". Оттого-то он мягок и мелодичен. Много вопросов задал поэт нам, и мы чувствовали, насколько интересны ему наши ответы.

С поэтом Кайсыном Кулиевым

Из похода мы привезли дорогой нам подарок - книгу стихов Дудина с автографом. Слова поэта мы воспринимаем как напутствие: "Дорогие ребята! На дверях своего клуба вы написали: "Мы изучаем Родину". Это прекрасно. Знание - самый тяжёлый и самый интересный груз. Будьте мужественны".

Заключение

Богаты были наши походы встречами. Мы их воспринимали как живое соприкосновение с современной литературой, её проблемами. В центре нашего внимания всегда оказывался автор.

В живом общении с представителями разных народностей в любом уголке нашей многонациональной Родины я каждый раз осознавал глубокий смысл высказывания великого армянского поэта Ованеса Туманяна:

"Нет более благодатной почвы для лучшего сближения и взаимопонимания народов, взаимной любви и уважения, чем литература, в которой выявляются лучшие чувства народов, их национальный гений и дух".

Убеждён, что одной из наиболее содержательных и популярных форм такого общения являются литературные походы и экскурсии.

Коломна, 1973 - 1985