Несколько фрагментов из утраченного и уничтоженного
Рукописи не горят...
М.А. Булгаков.
«Мастер и Маргарита»
«Умер он в глубокой старости и перед смертью сжег все свои рукописи», — писал о А.Е. Разоренове Н.Д. Телешов в своей широко известной книге «Записки писателя». Так и устоялось это мнение. Стало настолько привычным, что никто не подвергал его сомнению. Тем более что ни в одном архивохранилище страны нет личного фонда этого почти позабытого писателя.
Конечно, историки литературы знали имя автора песни «Не брани меня, родная…» и книжку под длинным названием «К неоконченному роману «Евгений Онегин», сочинение А. Пушкина, продолжение и окончание, сочинение Алексея Разоренова». Долгие годы он оставался автором единственного стихотворения и одной достаточно курьезной книжки, которая до сих пор остается лишь знаком преклонения поэта-самоучки перед классиком родной литературы, а собственного значения не имеет.
Как это часто бывает, уточнение пришло случайно. Лет тридцать тому назад в рукописном отделе Государственного литературного музея зашла речь о возможности создать в Коломне экспозицию, посвященную писателям-землякам. Помнится, перечисляя знакомые мне тогда имена, я давал характеристики и сохранившимся фондам. «От Разоренова нет ничего. Все сжег», — говорил я. «С чего вы это взяли? — поинтересовалась хранительница. — Вот уж с кем не будет проблем, так это с Разореновым. Столько рукописей. Правда, непрочитанные. Никому не нужны. Хотя, может быть, никто не знает, где их искать. Ведь фонда Разоренова нет. Поэтому все разореновские архивы надо искать в фонде Ивана Алексеевича Белоусова — его друга и редактора. Он собрал рукописи писателя, а потом передал их архивы и музей». Я попросил показать неведомые материалы, и вскоре на стол легла объемистая серо-зеленая папка. Разбирая ее, я увидел и стихи, и их варианты, и прозу.
Уже значительно позже, работая над диссертацией, я узнал о том, что И.А. Белоусов, хотя сам и не был знаменитым поэтом, хорошо был известен современникам, и, прежде всего своими переводами из Шевченко. Его знали и как бессменного редактора сборников стихотворений поэтов из народа: Дрожжина, Разоренова, Сурикова… О том, как относились к нему поэты-любители, красноречиво свидетельствует письмо нашего земляка, учителя гимназии П.К. Каплина.
«Многоуважаемый Иван Алексеевич,
позвольте неизвестному Вам лично, но давно уже знающему Вас по Вашим литературным трудам обратиться к Вам с усердною просьбой: посодействовать введению меня в круг литературной семьи, к которому негласно и в малой степени я имею уже прикосновение. Москвич по рождению, переехавший в Коломну более двадцати лет тому назад, я, в бытность мою в Москве, сотрудничал когда-то в газетах «Новости дня» (отдел «Смех и горе») и «Московские ведомости» и в журналах «Русский сатирический листок», «Радуга» и «Детский отдых» (в отделе шарад и мелочей). В Москве же вышло первое издание небольшого сборника моих юношеских стихотворных опытов. С переездом в Коломну я как-то сразу оборвал мои небольшие литературные связи, и за весь долгий последующий период выпустил только 2-е и 3-е издание моего сборника; оба издания разошлись почти исключительно в Коломне.
В настоящее время, познакомившись с молодым беллетристом Б.А. Вогау («Пильняк») и много наслышавшись от него о Вашем участливом отношении ко всяким малоизвестным собратьям по орудию, я, по его совету, и решился беспокоить Вас своею просьбой направить прилагаемые при сем образчики моих стихотворных произведений в те журналы, к программе которых Вы найдете их наиболее подходящими. Относительно условий гонорара вполне соглашаюсь с существующими в той или другой редакции, причем обусловил бы мое участие присылкою мне экземпляра того повременного издания, в котором будут печататься мои труды.
Извиняясь за доставленное беспокойство, прошу принять уверение в совершенном уважении
готового к Вашим услугам
П. Каплина.
Адрес мой:
Коломна, Моск. губ. Гимназия.
Павлу Кузьмичу Каплину»[i].
Основная часть фонда И.А. Белоусова осела в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ). Сюда же попали и некоторые, хотя и не все, рукописи А.Е. Разоренова. А среди них и то стихотворение, которое мы здесь публикуем. Поскольку текст его вряд ли известен молодым читателям альманаха, приведу его по автографу писателя. Он озаглавил его «По грыбы». Так и слышишь его мягкое «г» и, наоборот, — твердое, раскатистое «р». То, что это не случайная описка, показывает постоянство, с каким употребляет писатель эту явно диалектную форму. Впрочем, сам он и исправил ее на обычную литературную форму. А это исправление позволяет нам в этой публикации дать не диалектную, а общепринятую огласовку слова[ii]. Впрочем, наблюдение над орфографией писателя было бы достаточно интересным: она часто отображает живую старомосковскую речь (например, регулярно повторяется написание «перьстень»).
ПО ГРИБЫ[iii]
I
За грибами в лес девицы
Гурьбой собрались,
Вот пришли и врассыпную
Всюду разбрелись;
Ходят, ищут, собирают,
Топчут там траву.
И, друг дружку окликают
Там и сям: «Ау!»
В чаще леса у пригорка,
Где ручей звенит,
Лишь одна из них красотка,
Притаясь, стоит.
И грибов не собирает,
Грустных дум полна.
Зорко томными очами
Смотрит в даль она.
Тишь вокруг нее немая:
Лист не шелохнет,
Лишь порою только где-то
Пташка запоет.
Вдруг раздался шорох; вспыхнув,
Вся она дрожит:
Молодой, красивый егерь
Перед ней стоит.
Каждый раз как на охоте
В том краю он был,
То дней несколько в их доме
Приютяся жил,
И взаимною любовью
Их сердца зажглись,
Вот на тайное свиданье
Здесь они сошлись.
«Ждешь меня, моя ты радость?»
С лаской он сказал.
И, обняв ее, он крепко,
Страстно целовал,
Вот она уже стыдливо,
Рядом с ним сидит
И, потупя в землю очи,
С дрожью говорит:
«Ты зачем меня, крестьянку,
Барин, полюбил?
И мое к себе сердечко
Все приворожил?
Сам ты знаешь, я не стою
Быть твоей женой,
Ведь ты шутишь и смеешься
Только надо мной:
Опозоришь и покинешь
Бедную меня;
То какая ж после будет
Жизнь тогда моя?
Все смеяться надо мною
Будут, осуждать,
Из беседы, хоровода
Станут выгонять.
И никто меня в деревне
Замуж не возьмет,
А семья меня со света
Белого сживет!
Пожалей меня, желанный,
Жизнь мне не губи
И другую, городскую,
Лучше полюби.
Ты найдешь себе другую
С ней счастливый будь,
А мня навек крестьянку
Глупую забудь!
И опять мы, как и прежде,
Разно заживем,
А любовь мою к тебе я
Выплачу тайком!»
Смолкла, а в груди сердечко
Так ведь и стучит,
На лице румянец алый
Словно жар горит,
И дыханье замирает
На ее устах,
Кровь горячую волнует
Страсть любви и страх.
На красавицу, любуясь,
Жадно он глядит.
И, обняв ее, целуя
Страстно говорит:
«Нет! Тебя я не покину.
Будешь ты моей.
Лишь тебя одну люблю я,
Нет тебя милей!
Верь мне: скоро за тобою
В дом я ваш вернусь,
Увезу с собою в город
И потом женюсь;
Ты тогда со мной в богатстве
В счастье заживешь!»
«Побожися перед Богом,
Если ты не врешь!»
Он божился, и вдруг перстень
Снял с руки своей,
И еще шелковый пояс
Вместе отдал ей:
«Вот тебе еще порукой
Будет за меня,
Знай, с тобой я обручился
Этим перстнем я!»
Так сказав, к себе в мгновенье
Он ее привлек.
И в глазах его недобрый
Вспыхнул огонек.
И сбылись влюбленных грезы
В час тот наяву:
А по лесу раздавалось
Там и сям: «Ау!»
II
Быстро лето пролетело,
Осень настает.
Друга милого девица
С нетерпеньем ждет.
Вот и осень на исходе,
И зима близка,
Одолела сиротину
Горькая тоска.
От семьи она украдкой
Горьки слезы льет;
Но ему еще все верит
И его все ждет.
И на перстень и на пояс
Все тайком глядит:
Не смыкая ясны очи,
Ноченьки не спит.
Вот и первая пороша
Землю серебрит,
Все сильней тоска-кручина
Сердце ей щемит.
Будто сорванный цветочек
Вянула она:
Похудела, побледнела
И грустна, грустна!
Вдруг еще того горьчее
Горе узнает:
Под больным ее сердечком
Горе то растет.
Убоясь стыда и страма,
Грозного отца.
Как ей быть теперь, не знает
С горем без конца?
Закружилася головка
От тяжелых дум,
Потускнели ясны очи,
Помутился ум.
Вдруг в дому ее не стало,
Ищут — нет и нет,
От околицы лишь к лесу
По снегу был след.
След привел к тому пригорку,
Где он с нею был:
Пояс шелковый и перстень
Ей он подарил.
На пригорке том береза
Старая стоит,
А на этой на березе
Труп ее висит.
Он собою куп березы
Низко принагнул,
Пояс шелковый ей шею
Крепко затянул.
Распущенною косою
Ветер шевелит.
Другом перстень подаренный
На руке блестит.
А<лексей> Р<азоренов>
Тверские ворота
Палашевский пер.
д. Яковлевой
Овощ<ная>. лав<ка>. А.Е. Роззоренову»[iv].
Вероятно, эта запись стихотворения, сделанная четким почерком, предназначалась для публикации. Как уже говорилось, именно Белоусов брал на себя труд издавать произведения писателей-самоучек. Об этом свидетельствует одно из сохранившихся писем Разоренова к своему издателю:
«Давайте, давайте! Сборник! Сборник хороший! Полный, полный. Не какой-нибудь, а видный. Толстый-толстый, брюхастый, чтобы было, что в руки взять, было б что читать; было бы, за что брань выслушивать. Не мытьем так катаньем отличимся!»[v]
Многие старожилы, вероятно, уже знали этот текст. Во всяком случае, его основную часть.
В самом деле, предложенное вашему вниманию стихотворение до сих пор записывается во время фольклорной практики как народная песня «За грибами в лес девицы…». Приведу песню в одной из последних записей[vi].
За грибами в лес девицы
толпой собрались.
Как дошли до опушки леса,
тотчас разбрелись.
Вдруг в кустах раздался шорох.
Вспыхнула, дрожит.
Перед ней красивый парень
Смотрит* <>:
«Ждешь ты, ждешь меня милая», —
весело сказал.
И объял ее в объятья,
долго целовал.
«Не губи меня ты, милый,
душу не губи.
А другую, городскую
лучше полюби».
«Нет, тебя я не забуду,
будешь ты моя.
Как приеду — обвенчаюсь,
возьму за себя».
Вот проходит уже осень,
а его все ждет.
Под ее бедным сердечком
горюшко растет.
На пригорке в чаще леса
береза стоит.
А на этой на березе
труп ее висит.
Перстень, другом подаренный,
на руке блестит.
Вот вам, девушки, наука
как в лесок ходить.
А еще одна наука
как мужчин любить.
Иногда песню не помнят целиком, но воспроизводят фрагменты из нее. Известен и случай, где забытые места заменены певицей прозаическим пересказом сюжета. Долгие годы устного бытования не оставили пененный текст без изменений: он сильно сократился, получил четкое композиционное завершение — мораль, потерял повторы, которыми изобилует оригинал, а взамен приобрел динамичность, которой явно недоставало произведению А.Е. Разоренова. Можно смело утверждать, что народ «огранил» стихотворение писателя-самоучки и только после того поставил в ряд любимых баллад. В текст были внесены так называемые «общие места», ласкательные суффиксы, повторения одного корня в разных частях речи. Эти привычные для народной песни приемы сгладили стихотворческие погрешности автора, придали стиху напевность, характерную для всех песен.
Таким образом, теперь мы знаем, что А.Е. Разоренов является создателем не одной («Не брани меня, родная…»), а двух популярнейших песен конца XIX — начала ХХ веков. Их пела вся Россия, а имя автора позабылось, как и имена многих создателей классики русского романса и баллады.
Более того, мы еще раз можем задуматься над системой локальной культуры, где одно вытекает из другого, где авторы старшего поколения явно взаимодействуют с художниками последующих времен через общих знакомых, общие точки приложения своей творческой энергии, интерес друг к другу. В самом деле, даже если писатель и сжег все свои рукописи — они не сгорели, потому что их вторые, третьи, какие там еще экземпляры бережно сохранили друзья. И мы читаем. Читаем сожженные автором строки…
Примечания:
[i] ГАЛИ. Ф.66. Оп.1. № 1275. Л. 15–16 об. Текст письма не датирован, публикуется по автографу. Явные описки и ошибки исправлены. Сложный синтаксис автора оставлен без изменения. К письму прилагалось множество стихотворений. Оно представляет интерес также и тем, что подтверждает знакомство И.А. Белоусова и Б.А. Пильняка еще с одним коломенцем — П.К. Каплиным. Кстати, в РГАЛИ сохранилась переписка Пильняка с Белоусовым. Будем надеяться, что родственники писателя все-таки откроют к ней доступ, тем более что через несколько лет уже невозможно будет отыскать людей, способных прокомментировать некоторые упомянутые в письмах реалии.
[ii] В данной публикации все грамматические ошибки автора выправлены мною без соответствующих оговорок. Редакторская правка И.А. Белоусова не учитывается.
[iii] РгаЛИ. Ф. 66. Оп. 1. № 1307. Л. 14–16 об.
[iv] Там же, л. 16 об. Адрес написан карандашом и почерком И.А. Белоусова. Если эта запись была сделана со слов Алексея Ермиловича, то можно сделать вывод, что сам писатель указывал свою фамилию иначе, чем это приято в современных изданиях. Однако мы приняли традиционное написание фамилии А.Е. Разоренова.
[v] Там же, л. 4 об. Орфография выправлена мною. Пунктуация расставлена по смыслу, поэтому не везде соответствует авторской.
[vi] Запись сделана во время фольклорной практики 5 июля 2000 г. от жительницы Коломны А.Я. Малофеевой студентом И. Куманяевым. Оригинал записи — у автора публикации.
* Информант не помнит.