I
Я в Коломне, на родине Ивана Ивановича Лажечникова.
Здесь прошли его милые детство и отрочество, о которых с такою любовью и нежностью он говорит в своих воспоминаниях «Беленькие, чёрненькие и серенькие» и в романе «Немного лет назад», здесь впервые увидел он старинные башни, говорившие об ушедших веках, отсюда послал печатать первую вещь, — здесь, под сенью исторических башен, складывался характер писателя, автора исторических романов.
Я иду по уличкам городка. В небе точно раскололось солнце и брызжет раскалёнными лучами. Заполдни — тот час, когда бывают миражи, когда видишь сны наяву.
И не мираж ли передо мною?! «Сон давних дней»…
Я в восемнадцатом веке, — так должно было быть тогда! Улицы мощены огромными булыжинами, стоят дома архитектурных стилей позапрошлого века, — барокко и классицизм. Вот тянется каменный забор с урнами на пилястрах и стоит навеселе «Эрмитаж»… А вот и дом. Я стою очарованный. Не стенах лепка, виньетки, завитушки, крыльцо в парк, пилястры — барокко!.. Иду дальше. Ещё дом, ещё красивее, ещё интимнее. На нём вывеска — Коломенская женская «Пушкинская» гимназия, на подъезде барельефы — головы Диониса, и маленькие колонки — это уже примешался к барокко классицизм… На окраине города стоят заставы — по два маленьких белых домика с колоннами, полосатая будка и обелиски с гербами города на своих шпицах…
Но вот — я уже не в восемнадцатом, — я в шестнадцатом веке. Я в Кремле. Стоят башни, высятся стены, поднимается собор, оставшийся от четырнадцатого века, вот церковь, где по преданию венчался с женою своею Дмитрий Донской, вот ворота, через которые он уходил воевать с Мамаем, — Пятницкие ворота, на них написано, когда и как это было, и стенопись воспроизводит прежнее — Дмитрия с воинством на конях, воеводу и горожан с хлебом-солью, духовенство, народ…
«Мир городу сему и всем, кто пройдёт ворота сия» — написано на них. Я прохожу их. Направо под холмом Москва-река, в которую впадает Коломенка. На Коломенке шумит мельница (в «Беленьких, чёрненьких и сереньких» она описана). За Москвою-рекою луга и среди них — Бобренев монастырь (предание говорит, разбойник Бобреня его основал). За Коломенкою — Запрудье. В Запрудье родился Ив. Ив. Лажечников… Слева за Кремлём — базар, полукругом идут каменные ряды. Впереди — Брусенский женский монастырь, а за ним видна Маринкина башня, — по преданию в ней схоронена Марина Мнишек…
Тихо, безлюдно, палит раскалённое солнце. Не мираж ли это?
Нет, не мираж. Так же описывал Коломну и Ив. Ив. Лажечников. Только с тех пор она не изменилась ничуть.
Есть на Руси города, которым давала история многое, но потом отнимала всё. Так было с Коломной. Коломна в древних летописях упоминается почти на сто лет раньше Москвы, и долго эти два города конкурировали между собою. Тогда история первый раз отняла у Коломны всё, сделав её форпостом Москвы против рязанского княжества. Потом она опять получила многое.
Коломна лежит на слиянии Москвы-реки с Окою, на Великом водном пути, и она стала торговым посредником между Поволжьем, Каспием, Персией и Москвою, — недаром в Коломне все купцы (Ив. Ив. Лажечников тоже происходил из купеческого рода). Коломна процветала, богатела, про неё говорили: «Коломна-городок — Москвы уголок». Но тут, на рубеже позапрошлого и прошлого веков, в дни детства Лажечникова, история ещё раз обделила Коломну — отняла у неё Москву-реку и Оку: реки обмелели (от этого разорился, между прочим, отец Лажечникова, взявший постав соли для всей Московской губернии и не выполнивший его благодаря невозможности доставить его водным путём). И от дней детства Ив. Ив. Лажечникова до теперешних дней — Коломна осталась такою же, замерла, разве чуть подряхлела…
Такою, как сейчас она, видел её и Ив. Ив. Лажечников.
II
Но где он родился, где тот дом, в котором он играл и по-детски озорничал? Я знал из автобиографии, что родился он в Запрудье и что вскорости после рождения переехал в новый дом в центре, на Астраханскую улицу.
Старая история! Я ходил, спрашивал — сначала у общественных деятелей, потом у старожилов, — никто не знает. Лишь случайно, у старичка на улице, я узнал о «новом доме». Старичок, согбенный и белый, сидел у калитки, греясь на солнце.
— Не знаете ли, дедушка, где тут дом, в котором раньше жили купцы Лажечниковы? — спросил я.
— Что, батюшка? Слышу плохо, — ответил он тихо, со-старчески бессильно.
Я повторил вопрос.
— Про сочинителя Ивана Ивановича хочешь знать? — ответил он. — Как же, знаю, знаю… Самого видали, самого его, батюшку Ивана Ивановича…
«Сон давних дней!..»
— Самого? Когда? Где?!
— Спервоначалу жили они на Запрудье. Это, конечно, не при мне было, я ещё не родился, и про то, где старый дом, я спрошàл, никто не знает: не то цел он, не то разобрали его, не знаю, думаю только, что его и нет больше совсем. А новый дом — вон он, против Иоанна Богослова, теперь в нём купец Нестеров живёт… Конечно, когда здесь Иван Иванович мальчиком жил, я тоже не помню, потому ещё не родился. А я из крепостных господина Сазонова, в оркестре у него на пиколе играл. Иван Иванович тогда приезжали сюда уже офицером, а потом чиновником, приходили к нашему барину в гости уж в зрелом возрасте. Обходительный барин были, дали раз мне на чай рубль ассигнациями. Я на пиколе играл…
Больше он ничего не рассказал, забыл всё уже… «Сон давних дней»!
III
Я иду к купцу Нестерову.
Дом стоит на главной улице, против него Иоанн Богослов, левее Брусенский монастырь, совсем налево — видна Маринкина башня, справа базар, торговые ряды, вдалеке видна Спасская церковь, сохранившаяся от тринадцатого века.
Дом отодвинулся от уличного ряда вглубь двора. Ворота на улицу — две колонны — уже развалились. Налево во дворе белые каменные службы, направо белый флигель. Дом большой, белый, двухэтажный, каменный, без всяких украшений снаружи, с широкой лестницей парадного, с двустворчатым парадным входом. За домом парк, от прежнего осталось несколько лип. Над парком висит терраса.
Я звоню, говорю, зачем пришёл. Меня любезно впускают.
И опять — «сон давних дней»!
Дом, как все старинные дома, имеет внизу кладовые за решётчатыми окнами и людские комнаты — кухня, лакейская, девичья. Наверх ведёт широкая, темноватая лестница, но наверху широкая передняя, с двумя большими окнами. Из передней направо и налево амфилада комнат, паркетные полы, лепные потолки, камины. Здесь жил Лажечников… Комнаты, — как во всех старых домах, — проходные. Вот верно была гостиная, вот кабинет, вот зал, откуда дверь на террасу, вот верно была столовая — сюда ведёт узкая лесенка снизу, а вот верно детская… Большая комната с большими окнами, здесь уже простые потолки и крашеный пол… Здесь слушал Ив. Ив. нянины сказки, отсюда любовался на Кремль…
Неудобно долго быть в чужом доме, особенно, когда около стоит ждущий человек. Я быстро прохожу по комнатам и спускаюсь вниз… Здесь ходил, здесь был грустен и радостен Ив. Ив., здесь он написал первую свою вещь… здесь он любил первый раз… здесь первый раз омрачились его глаза грустью об уходящем, — когда он смотрит на Кремль. Сейчас здесь живёт купец Нестеров, — но он ничем не виноват.
«Сон давних дней»…
Я иду в Кремль. Солнце ушло к западу. В церквах звонят к вечерне. Древний старик всё ещё сидит у калитки.
— Ну, что, видал? — спрашивает он и улыбается.
— Видал.
— Вот здесь и жили. Богато жили. Потом, конечно, обеднели и продали всё. Теперь купцы там живут… Я на пиколе играл у господина Сазонова…
— Давно это было?..
— Да вот, посчитай… Мне теперь сто три года…
Сон давний!.. В Брусенском монастыре, рядом над нами, ударил колокол. Старик перекрестился, посмотрел в небо и заснул на солнце — прикрыл глаза.
Я тихо побрёл по уличкам.