"В общем, все умерли".
т/ф "Формула любви"
Верочка - беленькая, крепенькая, вкусненькая, как кругленький, ручной лепки вареник с зазывной вишенкой внутри - проснулась нынче рано и была этим обстоятельством очень недовольна. Страсть, как не хотелось ей выпрастывать разнеженное тело из-под теплой перины и нести его на холодную, мокрую, грязную улицу. А нести было надо, потому что Аркадий Иванович - Верочкин муж - сегодня в ночную и придет никак не раньше десяти, а собачка его - рыженькая Дурочка - уже скулит вовсю в прихожей и, если не выйти с ней сейчас, непременно нагадит под дверью.
"Да чтоб ты издохла, погань вонючая!" - озлилась Верочка и с тяжким вздохом откинула пуховую перинку и нашла крепенькими своими ножками пушистые тапочки. Забрала на ходу в лохматую дулю беленькие волосики, поставила на огонь красный в горошину чайник и проплыла, не торопясь, в ванну.
Уже обтирала розовым полотенчиком умытое со сна лицо, когда затряслась, загудела дробным рыком водопроводная труба. "Танька, шалава косматая, чтоб тебя разорвало!". Танька - соседка сверху - была женщина молодая, но безмужняя, и вечно что-то у нее ломалось: то утюг сгорит, то полки с книгами упадут ("Умная шибко!"), то вот закапризничал горячий кран. Приходила уже Танька к Аркадию Ивановичу, рассказывала про кран и просила починить, да собирался Аркадий Иванович в тот час на работу и обещал зайти только назавтра. "Вот зараза востроносая! - возмущалась Верочка. - Нет, чтобы слесаря вызвать. Аркадия Иваныча ей подавай, стервозе задрипанной!" Не то, чтобы ревновала белотелая Верочка, а просто - ну жалко было ей мужниной над Танькиным краном работы, и не потому, что "за так", а вот жалко и все тут.
Верочка не спеша оделась, ругая на чем свет и Таньку, и злосчастную собаку, и заодно Аркадия Ивановича, и вышла в прихожую. А там и встала, изумленно: Дурочка не кружилась, по обыкновению, громко скуля, у двери, а лежала себе тихонько в уголке и вроде как спала. "Может, и не ходить вовсе? - подумала Верочка. - Может, так и проспит, скотина, до прихода Аркадия Иваныча, да он сам и прогуляется". Постояла еще минутку в нерешительности и все же пнула легонько рыжий комочек ногой: "Вставай, дура", - оделась, так уж придется и выходить. Но собака на пинок не отозвалась - не повела даже остреньким своим ушком. "Вставай, сука!" - рявкнула Верочка и протянула маленькое тельце жестким кожаным поводком. Да только реакции опять не последовало: как лежала себе Дурочка, так и лежала, лишь всколыхнулась рыженькая шерстка - рука у Верочки тяжелая. Постояла озадаченно Верочка еще немного над собакой, да и пошла одеваться в домашнее: вот придет Аркадий Иваныч - пусть сам со своей тварью поганой и разбирается.
Надела Верочка синий шелковый в красных розах халат и принялась за любимое свое занятие - лепить да жарить мужу на завтрак румяные оладушки. Живо да споро замесила вкусное тесто, выложила на сковороду и, с нежностью глядя, стала ждать золотистой корочки. Совсем, было, благостно сделалось Верочке, да только заверещал вдруг благим матом за стеной соседский младенец. Ах, как докучали Верочке чужие дети! Как раздражали они непрестанным ревом и шумной возней под окнами! "Да чтоб тебя! - Верочка от злости даже не смогла подобрать подходящее наказание. - Поназаводят детей, а нам - мучайся". Спроси теперь у Верочки: а кому это "нам"? - и не ответит, не до того ей. "Да чтоб ты кашей своей подавился!" - придумала, наконец, Верочка, переворачивая на белый бочок оладушек.
Защелкал в прихожей дверной замок - вернулся с работы Аркадий Иванович. И как же славно подоспели румяные оладушки - горячие, в сочном маслице - глазам радость, животу объеденьице. Откушает сейчас Аркадий Иванович вкусного да и спать завалится, а у Верочки своих дел - до завтра не переделать.
"Что это Дурочка спит так крепко - даже не встретила?" - прихлебывая чаек, спросил Аркадий Иванович. "Да кто ж ее, скотину, знает", - ответила Верочка, облизывая пухленькие масляные после оладушков пальчики.
Вот и улегся Аркадий Иваныч, вот и задышал ровненько. Значит, пора Верочке приниматься за дела. Для начала надо бы в магазин, и не в этот свинарник во дворе, а вон в тот теремок через дорогу. Там же и газетку Аркадию Иванычу купить - в голубеньком киоске. Втиснулась Верочка в дорогое ангорское пальто ("Никак село после чистки... Да чтоб он взорвался, этот комбинат бытового обслуживания!") да и пошла себе. На Дурочку, все также без движения в прихожей лежащую, даже не глянула - не мешает, и ладно.
Мокро на улице и грязно - шла Верочка тихонько, каждую лужу обходя обстоятельно. Потому и не заметила невесть откуда выскочившего жигуленка, лихо просвистевшего в полуметре и обдавшего Верочкину модного цвета беж ангорку жидкой осенней грязью. "Чтоб у тебя колеса поотваливались!" - истошно завопила Верочка вслед, да толку-то - наглоталась только едкого выхлопного дыма. "Эк вам пальтишко-то", - сочувственно пробормотала семенящая мимо старушка, да еще головой покачала, сожалеючи. Слова эти старушкины совсем Верочку расстроили, и думала она, было, вернуться - нехорошо на людях-то с таким-то безобразием - да не вернулась, лень ей стало. "И пускай смотрят, паразиты! Буду я еще из-за какого-то засранца по два раза на четвертый этаж ходить".
"Ой, а пальто-то у вас..." - курносенькая барышня в голубом ларечке очень даже ей посочувствовала. Но Верочка уже и не Верочка была вовсе, а гневливая фурия: "Чего вылупилась? Газету мне вон ту и вот этот журнальчик, и быстренько!". А про себя подумала: "Ишь - сидит себе в тепле да сухости, а людей тут средь бела дня грязью обливают. Да чтоб у тебя зенки повылазили!". А еще подумала, что так вот и все теперь на нее смотреть будут, да пальцем - боже, упаси! - показывать, и решила все же вернуться домой, благо, что ничего особенного ей в магазине и не нужно было, молока если только, да молока она и в свинарнике дворовом купит.
Домой Верочка пришла вконец озленная - не оказалось в ближайшем магазине молока. Дурочка все лежала в уголке, и показалось Верочке, что она улыбается. Как взбесилась Верочка - пнула с размаху рыженькое тельце грязным сапогом: "Ты еще тут, отрава такая!". Швырнула на пол испоганенное ангорское пальто, скинула обувку, прошла, раздувая ноздри, в комнату и уселась у телевизора.
Фильм показывали красивый - про любовь и жаркие страны. Поначалу Верочке такие фильмы очень нравились, но потом начала она путаться, кто кого теперь любит, и это обстоятельство страшно ее раздражало. А еще потом научилась Верочка смотреть, не вникая в такие сложные подробности, а просто любуясь на пальмы и океан, которых не видела отродясь.
Так бы и пришла Верочка к всегдашней своей благости, красивыми картинками завороженная, да загремело за стеной, как над ухом - вернулся, видать, из института Зойкин Виталик - большой любитель кошмарной импортной музыки. "Да чтоб у тебя уши полопались! - аж подскочила Верочка. - Так ведь и Аркадия Иваныча разбудит, гаденыш". И точно - позевывая да потягиваясь, вышел из спальни заспанный Аркадий Иванович: "А что, Верочка, не попить ли нам чаю?". "Да чтоб ты провалился, козел пархатый! Все б тебе жрать да спать! А я тут с утра до ночи, как..." - ругнулась в сердцах, но про себя, Верочка, однако так и не додумав, что она с утра до ночи и как. Поджав недовольно губы, поднялась с усилием и пошла в кухню - ставить красный в горошину чайник.
"Верочка! - раздался вдруг истошный крик Аркадия Ивановича - Верочка-а-а-а-а!". Побросав в испуге чайные мельхиоровые ложки и крахмальное посудное полотенце, кинулась Верочка в прихожую, где так жутко орал невозмутимый прежде муж.
Еще больше потрясла Верочку обнаруженная ею картина: Аркадий Иванович бился в конвульсиях, уткнувшись лицом в рыжую Дурочкину шерсть, аккурат в вонючее грязное пятно от Верочкиного сапога. "Батюшки!.. - у Верочки аж сердце захолонуло. - Может, "скорую"?..". Тут муж поднял голову, и Верочка в ужасе уставилась на мокрое, чумазое, с прилипшей на щеке шерстинкой лицо: Аркадий Иваныч плакал! "Верочка-а-а-а-а! Померла Дурочка-то!" - выл он, раскачиваясь над окоченевшим тельцем. "Господи, я-то уж думала - случилось что, - облегченно выдохнула Верочка. - Ну померла - так померла, надо на помойку выбросить". "Дура! - страшно заорал Аркадий Иванович. - Тебя! Тебя, паскуду, на помойку надо!". Он нежно прижал к себе собачий трупик и сказал сквозь всхлипы и новые потоки слез рыжей мордочке: "Это ж одна моя отрада была...". "Подумаешь - отрада", - фыркнула Верочка и пошла в кухню - чай пить.
Аркадий Иванович как-то очень быстро собрался, погремел маленько в кладовке и скоро ушел, захватив лопату и синтетический мешок из-под сахара. Верочка лениво глянула в окно и повела брезгливо сдобным плечиком: "Никак, хоронить понес. Вот дурак-то!".
С той поры пропал Аркадий Иванович. Верочка сбилась с ног в поисках, в милицию заявление носила - все без толку, как и не было его. Поперву взгрустнула Верочка, а потом привыкла, добилась пенсии по потере кормильца и теперь даже радовалась, что одной ей достаются все румяные оладушки, и что никто больше не докучает ей по утрам.
***
В день, когда померла Дурочка, "скорая" выезжала в этот район шесть раз. Повезло практиканту Евтееву: все случаи были, как по заказу, нестандартные. Скончалась от обширного инфаркта молодая, абсолютно здоровая женщина; захлебнулся жидкой кашей годовалый младенец; у юной совсем девушки вывалились вдруг наружу глаза, как их что вытолкнуло, и умерла она, видимо, от ужаса - во всяком случае, до больницы ее не довезли; лопнули барабанные перепонки у студента-меломана - истек, бедолага, кровью пока родители с работы не вернулись; в жуткой аварии погибла целая семья: отец, мать и трое детишек - мал мала меньше, - гаишник только репу чесал удивленно: у старенького жигуленка прямо на ходу отвалились колеса, и машина буквально размазалась по бетонной стене. Но самый тяжелый вызов случился вечером: взорвался от каких-то скопившихся химических паров Комбинат бытового обслуживания. Тут, конечно, одной только "скорой" не обошлось - и милиции понаехало, и прочих разных начальников. И эмчеэсники еще дня три чьи-то ошметки из-под обломков вытаскивали.
А на следующий день любопытная ребятня нашла в канализационном колодце старого седого жалобно блеющего козла, невесть каким чудом оказавшегося в душном мегаполисе. Рядом с козлом валялся грязный мешок из-под сахара, и уходить от этого мешка козел отказывался категорически: бодался, брыкался и вообще всяко недовольство проявлял. Мешок подняли и обнаружили в нем мертвую рыжую собачку с длинной лисьей мордочкой и остренькими ушками. Козел тот как собачку-то увидел - заорал дурниной и упал замертво. Вместе и закопали.
14 октября 2002 г.