Михаил Маношкин

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Ланны

Леопард неподвижно лежал в своей каменной нише. Его желтые глаза упорно смотрели в проем входа, но, кроме серых камней, не видели ничего: все скрылось за ливневой завесой дождя.

Вода угнетала зверя. Он тоскливо ждал солнца, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, покинуть логово, вдохнуть запахи посвежевшей земли. Но стихии продолжали буйствовать, и он оставался в полумраке логова, устремив перед собой невидящий взгляд. В своей неподвижности зверь напоминал камень. Лишь когда сверкали молнии и гремел гром, веки у него вздрагивали, а в глазах вспыхивал огонек.

Леопард был терпелив, но ждать становилось все труднее. Ручеек, который всегда тихо журчал рядом и в котором зверь утолял жажду, начал вспухать, заливать камень за камнем.

Леопард сменил место, лег повыше, но вода упорно подбиралась к нему, дыша на него холодом и сыростью.

Охваченный тревогой, зверь встал, тоскливо и злобно огляделся. Кроме воды, в логове не было никакого врага, с водой же он ничего не мог поделать. Она завладела его убежищем, она не оставила ему сухого места, она гнала его вон.

Он шагнул к выходу и в нерешительности остановился: шум ливня, вспышки молний и раскаты грома пугали его. Едва почувствовав на себе дождевой поток, он отпрянул назад, в глубь логова, но и здесь была вода.

Убедившись, что она сильнее его, леопард покинул логово — ливень тут же окутал его с головы до ног. Отфыркиваясь, рыча от бессилия, он зашагал прочь.

Привычные запахи стерлись, все стало незнакомым, будто он попал в чужие края. Он задерживался под каменными карнизами, но они не спасали его от воды, и он шел дальше.

Он наткнулся на куропаток, миновал логово рыжих собак, вспугнул стайку коз. Он никого не преследовал, вода отняла у него аппетит, Леопард искал сухой уголок, где можно было бы стряхнуть с себя воду, растянуться на земле и уснуть.

Вдруг зверь замер, будто прикованный к месту, и забыл о воде, о молниях, о раскатах грома: он уловил запах человека.

Глаза у него желтовато блеснули, он припал к земле и пополз на этот запах.

Вот оно, жилище человека, самого любопытного из всех существ, с которыми когда-либо сталкивался леопард! Притаившись среди камней, он увидел темную дыру пещеры, всем своим телом почувствовал: там сухо и тепло, а человек у входа вряд ли окажет ему сопротивление. Этот не был похож на тех крупных и сильных двуногих, которые смело ходили по земле. Тех леопард не считал своей добычей, а этого сомнет, как травинку...

Зверь больше не чувствовал дождя, не обращал внимания на мутные ручьи, бежавшие мимо. Зверь ступил на охотничью тропу.

* * *

Старая Луху сидела под навесом у входа в пещеру и растирала в деревянной ступке корни гро. Эта работа требовала терпения и внимания. Дымный полумрак пещеры мешал Луху, зрение у нее утратило остроту, силы иссякли, и она уже с трудом готовила лекарства для больных ланнов. А когда-то она была сильна и вынослива, как воин. Великая анга ланнов, она хранила в себе мудрость предков, и ее слова значили не меньше, чем слова вождя. Но с тех пор, как силы начали изменять ей и Урбу сорвал с нее амулет, дающий анга власть и мудрость предков, ланны стали смеяться над ее старостью, хотя по-прежнему не отказывались от ее лекарств.

У Луху были умелые руки, они помогали ее ослабевшим глазам, которые теперь лучше видели вдали, чем вблизи.

Сейчас она истолчет в ступке ядовито-горький корень гро, добавит к нему листьев лавы и цветов лии, чтобы смягчить горечь. Эту смесь она затем пересыплет в рог быка, зальет водой и подвесит сбоку костра. Когда настой будет готов, Луху снимет рог, остудит на холодных камнях и потом даст больным отпить из него по нескольку глотков. Последним выпьет Тощий Лок. Он лежал в стороне от остальных, потому что в праздник самой короткой ночи ланны отвергли его...

Леопард подползал все ближе. Дым не пугал его, сгорбившийся у входа человек был не сильнее ягненка: один удар лапой — и путь свободен. Он ворвется в пещеру, и тогда наступит Праздник Крови...

Луху сосредоточенно растирала корни, но запах зверя насторожил ее: поблизости был леопард!

Она подняла голову — сквозь завесу дождя проглядывали камни, окаймленные ручьями мутной воды. Вода висела в воздухе, вода была везде. Луху пережила много ливней и гроз, но таких вот гроз и таких потоков воды она не видела давно. Пенистые ручьи проносились мимо пещеры и скатывались в Дуа, на которую сейчас страшно было смотреть: в ней текла мертвая вода, мутная и свирепая. Она несла вдаль кусты и деревья, она пожирала травы, землю и камни, она затопила противоположный низкий берег до темной полосы далеких лесов. А ливни продолжались, вода ширилась и буйствовала. В такую погоду все живое прячется, охваченное страхом перед водой, огненными стрелами и раскатами грома.

Еще несколько шагов, и леопард упруго вскинет свое каменно-мускулистое тело, ударом лапы сокрушит человека у входа, ринется внутрь пещеры и начнет сладкий танец Крови... Но вода выдала зверя — не будь ее, он не встал бы на неверный камень...

Луху заметила зверя и предостерегающе вскрикнула. Леопард не ожидал, что это слабое существо способно так громко кричать. Он на мгновение задержался перед прыжком, и тут же из пещеры один за другим выбежали два человека, встали перед ним, закрыли собой старую женщину.

Тело леопарда взвилось вверх и упало почти на то же место. Поразительное совершенство мышц: зверь прервал свой прыжок на лету!

Не страх, а удивление остановило его: люди не убегали прочь, они приготовились к битве с ним, их руки были удлинены острыми предметами, способными причинять жгучую боль.

Удивление — сестра осторожности. Леопард с любопытством разглядывал своих противников. Они были высоки и прямы, стояли свободно, глядя ему в глаза и не испытывая перед ним страха. Один был светловолос, другой потемнее...

Гал и Рун закрыли собой Луху. Еще мгновение — и их копья вонзились бы в тело зверя, но тот не спешил напасть, и они не торопились нанести ответный удар.

Оскалив пасть, злобно рыча, леопард яростно бил хвостом. Он надеялся устрашить людей, но они не дрогнули, не отступили ни на шаг. Их хладнокровие действовало ему на нервы, он отпрянул от пещеры. Сила уважает силу, сильный уходит от сильного своей тропой. Все предки леопарда чтили этот древний закон. Пещера, где было сухо и тепло, принадлежала людям, готовым отстоять свою территорию, и леопард, недовольно рыча, побрел прочь. Но он уходил непобежденным, потому что не нарушил закон.

Тогда из пещеры выбежал кривозубый Баок и взмахнул рукой с дротиком. Гал успел помешать ему — от толчка Гала Баок упал в дождевую лужу, а дротик пролетел мимо зверя и вонзился в землю.

Что Баок хотел ранить леопарда, видели и женщины, высыпавшие на площадку перед пещерой.

Леопард задержался у дротика, обнюхал древко, пахнущее человеком, сбил лапой в грязь и, зарычав, скрылся за завесой дождя.

Люди знали: назад леопард не вернется и больше не нападет на них, потому что они заключили с ним мир.

— Ланны не враждуют с пятнистым зверем! — крикнул Гал под одобрительные голоса женщин.

Баок встал, потер ушибленное при падении плечо, ухмыльнулся:

— Гал боится пятнистого зверя!

— Баок поступил недостойно ланна! — ответил Гал.

Они стояли лицом к лицу — стройный Гал и сутуловатый Баок, младший брат Урбу. Тут же стоял Рун, брат Рего. Женщины и дети смотрели на них с беспокойством: стычка между Галом и Баоком была пострашнее леопарда...

* * *

Ланны умели переносить беды, не боялись вступать в битву с врагами, но были беспомощны против внутренних раздоров, где действовали запутанные, как колючий кустарник, законы. В повседневном быту племя распадалось на группы, каждая из которых во всем считала себя правой.

Гал и Рун не вступили в схватку с леопардом, потому что он предложил им мир. Зверь ушел от них без боя и без страха, подобно воину, не желающему проливать кровь.

Ланны не враждовали с хищниками, если те уважали их права. Сам Рего, лучший охотник племени, опускал копье вниз острием, если встретившийся ему на пути зверь уходил от него своей тропой, и никто не смел смеяться над Рего, даже Урбу.

Обвинив Гала в трусости, Баок произнес пустые слова. Он вел себя недостойно ланна. От страха он забился в дальний угол пещеры, когда Гал и Рун встали перед леопардом, но он метнул в леопарда дротик, когда зверь предложил ланнам мир и опасность уже никому не грозила. Гал изменил полет дротика, не дал Баоку ранить зверя. Любой охотник знал: раненый леопард опаснее тигра, он не прощает людям причиненную ему боль. Он объявляет им войну и начинает охотиться на женщин и детей.

Древний закон гласил: если ланн поднимает копье на леопарда, медведя, тигра и льва, он не имеет права ранить их — он обязан их победить. Тот, кто ранит хищного зверя, приносит племени беду.

Баок поднял дротик на леопарда, нарушил старый закон ланнов. Баока ждал суд племени, но за Баоком стоял Урбу, а Урбу больше чтил палицу, чем Закон.

Только три человека не страшились Урбу — Рего, Сухой Лу и Луху. Рего, как и Урбу, был вождем ланнов, Сухой Лу мог быть вождем, а Луху от старости давно забыла, что такое страх.

* * *

Ланны переживали беспокойные дни: мужчины не возвращались с охоты, ливням не было конца, огненные стрелы били не переставая, и так страшно грохотало, что подрагивали камни пещеры.

Племя без мужчин — беззащитно, а духи зла только того и ждут, чтобы ланны ослабели и можно было бы наслать на них болезни, отчаяние и страх. Зло пугается обильной пищи и танцев у веселых костров, а сейчас ланнам было не до веселья: дрова давали больше дыма, чем огня, пищи не хватало, на травяных матах, застланных шкурами, плакали больные дети.

С первым отрядом охотников ушел Рего. Он ступил в след куланов. Небо было еще высокое, голубое. На повороте тропы Рего оглянулся, поднял руку. Его жест означал: «Скоро вернусь!»

Но и опытным охотникам нелегко добывать куланов — Рего не вернулся, как обещал, и тогда Урбу увел в степь остальных мужчин.

Потом небо потемнело и хлынул ливень.

Уходя, Урбу оставил вместо себя Баока, хотя среди юношей, готовящихся исполнить брачный танец, силой и сноровкой выделялись Гал и Рун. Но Урбу хлопнул по плечу Баока, и никто, кроме Луху, не мог возразить ему. Луху сказала:

— Урбу оставляет власть над племенем недостойному!

Урбу поиграл палицей. Забавно: старая развалина осмеливалась возражать ему, хотя он мог смять ее, как пучок травы!

Ланны знали страшную силу Урбу. Ударом палицы он повергал наземь лошадь, перебивал хребет оленю, оглушал быка. Неукротимый в гневе, он не признавал ничьих советов. Повлиять на него мог лишь Рего: он был не только силен, но и мудр. В трудные для ланнов дни слова и палица Рего значили больше, чем одна только палица Урбу.

Так было, когда Урбу сорвал с Луху амулет анга и повесил себе на грудь. Согласно обычаю, этот амулет должен быть или у анга, который общается с духами предков и избавляет ланнов от болезней, или — если сам анга ушел в черные туманы — у мальчика, пока племя не признает нового анга. Урбу нарушил обычай, присвоил амулет себе. Вызывающе ухмыляясь, он стоял среди ланнов, положив руки на палицу. Рего спокойно снял с него амулет и надел на маленького Улу, двоюродного брата Риа, самой красивой девушки племени. Урбу впал было в ярость, но вскоре присмирел: он все-таки побаивался гнева предков, да и с Рего шутки плохи. Рего умел без лишнего шума охладить гнев Урбу, а за Рего неизменно стоял Сухой Лу. Но теперь никто не сдерживал Урбу. Он взглянул на Гала и Руна, усмехнулся:

— Кто поднимет руку на Баока — тот против Урбу!..

Баок не скрывал своего торжества над сверстниками. Урбу давал ему власть, а власть пьянила, как сок ковы, который ланны пьют у праздничных костров.

Оставшись за вождя, Баок задирал сверстников, раздавал шлепки подросткам, покрикивал на женщин, хотя ими распоряжалась Нга, жена Урбу. Втайне Баок желал, чтобы мужчины подольше не возвращались домой, — тогда он вдоволь насладился бы властью.

Мужчин и в самом деле долго не было. Вода отсекла их от пещеры, задержала в пути, а может быть, и еще какая беда задержала.

Не счесть зол, подстерегающих ланнов на земле. Только в краю черных туманов, куда ланны уходят после смерти, не бывает ливней, хищников и огненных стрел.

Но торжество Баока вскоре погасло, как костер под дождем: ланны начали голодать. В короткие перерывы между ливнями женщины торопливо собирали в степи съедобные корни, однако утолить голод одними только корнями и травами ланны не могли. Надо было позаботиться о мясной пище, а Баок бездействовал. Он боялся покидать пещеру. Он вздрагивал, когда сверкали молнии и по темно-багровому небу перекатывался грохот. Баоку теперь хотелось, чтобы охотники поскорее возвращались домой. Власть хороша, когда вдоволь мяса и никаких забот.

Бездействие Баока никого не удивило — иного ланны и не ждали от него. Урбу дал ему власть, но в трудные дни ланны ценили не того, в чьих руках власть, а того, кто достойнее. Самыми же достойными из юношей были Гал и Рун.

* * *

Гал давно мог быть вожаком среди сверстников, если бы не его пристрастие к уединению, не его странные слова, не дружба со старой Луху. У него была своя особая жизнь, не похожая на жизнь многих молодых ланнов. Возможно, так стало потому, что он с детства вынужден был сам заботиться о своем пропитании.

Ланны пришли к Дуа из светлых лесов, из края малых рек и озер. С Дуа они по-настоящему не подружились: бурная, неукротимая, она была не очень гостеприимна. Рыбной ловле ланны издавна предпочитали охоту, хотя умели делать лодки и плоты. Рыбалка для них скорее была развлечением, чем промыслом. Лишь весной, когда рыба метала икру, они прекращали охоту и шли на берега ручьев бить острогой тучных рыбин. Рыбачили они и в Дуа, выбирая для этого неглубокие затоны, однако охотнее ловили не в ней, а в ее притоках.

В отличие от соплеменников, Гал крепко подружился с Дуа. Ему полюбились ее просторы, он плавал в ней, как рыба, бил копьем и острогой щук, судаков, сазанов и осетров, ловил на удочку лещей, окуней, плотву, стерлядь, собирал на мелководье устриц и раков, нырял с прибрежных камней до дна. Ему никогда не было скучно с Дуа. Среди береговых скал всегда можно было что-нибудь найти — гнезда птиц, куски кремня и яшмы, камни-цветы и даже знаки неведомых людей, выбитые на больших плоских камнях. Однажды, спустившись в расселину, он обнаружил глыбу каменной соли. Ланны перенесли ценную находку в пещеру. В нескольких тысячах шагов от становища Гал открыл на берегу грот, достаточный для того, чтобы в нем можно было развести костер и укрыться от дождя. В этой маленькой пещере он бывал не только днем — он провел в ней немало ночей. В одну из них за ним упорно следил леопард. Гал не испугался его, и зверь ушел. Позже они не раз видели друг друга, но пятнистый зверь больше не ступал в его след. Во время ливней этот леопард едва не напал на Луху. Гал узнал его — может быть, зверь тоже узнал Гала...

Гал любил, поднявшись на высокую скалу, оглядывать окрестности. Земля тогда раздавалась вширь, дали тонули в молочно-синей дымке и волновали своей таинственностью. Эту земную громаду Дуа делила пополам. Одну половину занимала неровная степь, на другой загадочно темнели далекие леса. Дуа тоненькой змейкой выползала из небесной дымки, полнела, ширилась, становилась

огромной, а потом опять сужалась вдали и исчезала в голубых туманах.

Она текла оттуда, где летними вечерами заходило солнце, и уползала туда, где по утрам небо охватывал пожар.

— Чьи это костры? — спросил однажды у Луху Гал, показав на оранжевое предрассветное небо. Но Луху тоже не знала чьи.

— Зачем тебе небесные костры? — проговорила, повернув к утренней заре морщинистое, как кора старого дерева, лицо. — Духи предков привели ланнов сюда, а там, за краем земли, не наш мир. Там отдыхает солнце, там живут чужие духи, там чужие края охоты.

Гал любил слушать Луху — никто из ланнов не знал и не помнил столько, сколько знала и помнила она. Опираясь на мудрость предков и на собственный опыт, она умела объяснить многое.

— Голубая дымка, — говорила она, — это граница охотничьих земель ланнов. То, что скрыто от наших глаз, принадлежит другим людям. Они жгут костры и прикрываются дымкой, чтобы сохранить свои охотничьи края...

Слова Луху волновали его, как таинственная загадка, а загадок у Гала было больше, чем у всех молодых ланнов. Его интересовало, почему небо голубое, а трава и листья зеленые, почему солнце восходит и заходит в одних и тех же местах и почему из одних облаков выпадает дождь, а из других — нет. Он подолгу смотрел, как трудятся муравьи, как паук ткет паутину, он недоумевал, почему птицы умолкают, когда на небе горят огромные костры. Он многое хотел знать.

Сверстники посмеивались над его любопытством.

— Зачем ломать голову над тем, что есть? — шумно возражали ему. — Существует, и этого достаточно. Ты произносишь пустые слова, оттого что дружишь с Луху!

Выведенный из себя, Гал пускал в ход свои крепкие кулаки. Рун неизменно становился на его сторону, и насмешники быстро умолкали перед напористой силой двух пар мускулистых рук.

Ланны посмеивались над Луху, потому что не уважали старых и слабых и не заботились о них. Луху питалась кореньями, орехами, болотными ягодами, предварительно растерев их в своей ступке, а когда их не было, подолгу обходилась без пищи, словно у нее вообще угасла потребность есть. Она равнодушно смотрела на пиршества соплеменников и ничего не требовала для себя. Она прощала ланнам их неразумие и продолжала лечить их. Особенно старательно она ухаживала за больными детьми, что не мешало им, когда они подрастали, бессознательно усваивать ту племенную жестокость, которая позволяла им смеяться над слабостью Луху и равнодушно воспринимать ее обездоленную старость. Ланны не желали замечать, что у Луху был светлый и добрый ум.

Иногда Луху говорила загадками, доставшимися ей от предков.

— Откуда появились камни-цветы? — неторопливо объясняла она Галу.— Они родились из огня, который выбрасывают из себя горы...

Гал не видел ни гор, ни горного огня, но он верил Луху, потому что камни-цветы действительно находят в скалах.

Ланны издавна ценили эти камни за красоту и твердость: камни-цветы давали им власть над другими камнями и костью. Хранили их обычно такими, какими находили, потому что обработать камни-цветы мог не каждый: для этого требовалось слишком большое терпение. Камни-цветы дарили в брачную ночь невесте; в обмен на них мужчина мог приобрести благосклонность самой неприступной женщины. Иногда мужчины жестоко ссорились между собой из-за камней-цветов. Правым в споре обычно признавался сильнейший. При случае Урбу присваивал себе чужие находки. Так же поступали другие сильные воины, поэтому многие ланны до поры до времени старались держать свои камни в секрете от соплеменников.

Были свои камни и у Гала. О тайниках, где они хранились, знала только Риа. Камни-цветы всегда были волнующей загадкой для Гала. Он подолгу рассматривал их, держа в лучах солнца, испытывал на твердость. Уних, как у ланнов, слабый подчинялся сильному. Самым сильным был Бесцветный камень. Его можно было расколоть, но никакой другой камень не мог оставить на нем свой след.

Лучшие камни Гал показывал Луху.

— Мои глаза слабы, — вздыхала старуха, — но они еще видят камень-цветок. Он красив, как утренняя заря. Береги его — он делает женщину счастливой. Ты подари его в брачную ночь Риа...

Луху открыла Галу и Риа великую истину: все вокруг — живое, а люди, если они хотят достойно жить, должны чтить законы жизни. Гал помнил уроки Луху, он никогда не разорял птичьих гнезд, не трогал крошечных зайчат, если натыкался на них, и не преследовал новорожденного олененка, если находил его среди кустарников и трав.

Гал рос и убеждался, что Луху говорила правду: живыми были и камни, и степь, и небо, и Дуа. Береговые скалы разговаривали с водой и ветром, дружили с козами и леопардами, давали пристанища птицам; ветер мог спать и бодрствовать; степь то зеленела, то желтела, а то накрывалась снежным одеялом; у неба, у Дуа, у луны и у солнца было множество лиц; у земли было тело, глаза-озера, кровь-реки, одежда-травы. Все в мире оказывалось необходимым. Сухие дрова были пищей для огня, огненные стрелы открывали дорогу ливням, в скалах обитало эхо, а на самой высокой вершине жил белый сокол, от которого произошел род Гала. Со скалы сокол взмывал вверх, выше и выше, пока не становился крохотной белой точкой в голубом небе, и оттуда камнем падал на свою добычу. Он никогда не промахивался, он бил насмерть. Опустившись с добычей на скалу, он гордо озирал вокруг себя, и от его клекота тревожно замолкали другие птицы.

Из рода Сокола уцелели лишь Гал и Луху. Остальные сородичи скрылись под пологом черной ночи. Они перенеслись туда во время кровавых битв с дамами. Воины Сокола и их жены не уступили дорогу дамам и вместе переселились в черные туманы.

Гал рос без матери и отца — их заменила ему Луху, а великий охотник Рего, возглавляющий род Леопарда, покровительствовал ему. Когда-то род Сокола был сильным и могущественным, а теперь у костра Совета он был нем. Только в юном Гале текла смелая кровь рода, и с ним одним теперь было связано как возрождение, так и гибель Сокола.

* * *

Уходя на охоту, Рего и Урбу брали с собой юношей и подростков, приучая их к многотрудной мужской жизни. Но в этот раз молодых ланнов оставили дома с наказом позаботиться о безопасности становища.

Самые смелые из юношей — Гал и Рун — не ограничивались дозорной службой. Когда в пещеру заглянул голод, они, не страшась ливней и гроз, вдвоем уходили на охоту. Они добывали кабанов, коз и больших птиц. Домой они возвращались промокшие, но гордые тем, что отвращали от соплеменников голод. У костра опять запахло жареным мясом. Ланны повеселели, больные понемногу выздоравливали — черные туманы поглотили только двоих. Умерших похоронили в одной могиле, засыпали землей, асверху прикрыли тяжелым камнем, чтобы они не вздумали вернуться в пещеру и не натворили какого-нибудь зла. Двое мертвых — это немного. Случалось, болезни уносили в черные туманы гораздо больше ланнов.

Когда приходят дожди и солнце надолго прячется за тучи, в пещере становится холодно и сыро. Тогда злые духи напускают на ланнов болезни, выпивают у них силы, как у Тощего Лока, а для ланна нет беды хуже, чем слабость. В праздник самой короткой ночи, когда юноши становятся мужчинами, а девушки — женщинами, племя отвергло Лока, потому что его иссушила болезнь. С той поры Лока гнали от общего костра, ему доставались объедки, он спал в самом неуютном углу пещеры, он обязан был чистить отхожие места. О нем никто не заботился, кроме старой Луху. Обычай запрещал ланнам помогать отверженному, но на Луху никто не обращал внимания, она будто стояла вне законов. Ее собственная участь вряд ли была бы лучше участи Лока, если бы не Гал. Он заботился о том, чтобы у нее была теплая одежда и теплая постель; он сопровождал ее в степь, где она собирала лекарственные травы; он добывал для нее барсучье сало, которым она лечила детей. Он приносил ей печеную рыбу — жесткую пищу Луху давно уже не могла есть. Но и рыбу она не съедала одна — она делилась с Локом. Сначала она заставляла его глотать барсучье сало, а потом давала ему рыбы. Ланны посмеивались над чудачествами Луху и не придавали значения тому, что она подолгу занималась с Тощим Локом.

* * *

Наконец ливни начали иссякать, перерывы между ними удлинились, небо посветлело. Ланны совсем повеселели: скоро появится солнце, недолго теперь и до возвращения охотников!

Полные радостных ожиданий, ланны понемногу забывали о недостойном поведении Баока, но Баок не забыл своего бесчестья и не простил его им. Он затаился, выжидая подходящий случай, чтобы укрепить свою пошатнувшуюся власть. Он незаметно наблюдал за Галом и Руном, которых побаивался и которым остро завидовал. Он давно мечтал восторжествовать над ними, поэтому и метнул в леопарда дротик. Он хотел наказать их за смелость — для этого надо было лишь ранить зверя. Леопард мгновенно бросился бы на них. Они, возможно, и победили бы зверя, но кто знает, что могло бы случиться. Раненый леопард страшен...

Гал понял и сорвал замысел Баока. Своим поступком Баок добился лишь того, что ланны осудили его.

Время от времени Гал один покидал пещеру. Где он бывал, он не говорил даже Руну, но Рун догадывался где: на скале Сокола. Руну путь туда был закрыт. Скала принадлежала предкам Гала, а предки не любят, когда к ним приближается человек из другого рода.

Одна Риа была посвящена в тайну Гала и могла вместе с ним подняться наверх. Предки Гала ничего не имели против нее.

Сокол жил недалеко от вершины. Издали Гал с тревогой наблюдал, как в скалу били молнии. Он боялся за сокола. Огненная стрела сжигала целое дерево, без труда убивала мамонта — что для нее поразить птицу! А если это случится, погибнет и род Сокола...

Скала возвышалась над другими прибрежными скалами — подняться на нее во время ливня было нелегко даже для ловкого Гала. Но в дождь и не имело смысла подниматься: когда небо хмуро, радость спит, а звери и птицы одинаково неприветливы. Зато как только небо прояснилось, Гал поспешил наверх: сокол был жив и здоров! Радуясь Галу, он расправил крылья, стряхнул с себя неподвижность последних часов, взмыл под облака и вскоре уже с добычей опустился к гнезду.

Гал тоже отправился домой. По пути ему удалось добыть двух дроф.

Риа и Рун встретили его на площадке. Тут же, у костра, собрались остальные ланны. Все тотчас обступили Гала, разглядывая добычу. Многие с похвалой отозвались о его ловкости: обе птицы были пронзены одним дротиком.

Женщины испекли дроф в золе костра. По праву охотника Гал первым взял себе мяса, остальным мясом распорядилась Нга. Ланны начали есть. Полагая, что им сейчас не до него, Гал отошел от костра, отделил от своего куска половину, дал Риа и Улу и прошел в пещеру. Но Баок следил за каждым его шагом. Он давно обратил внимание на то, что Гала и Риа связывала необычная для ланнов дружба. Это вызвало у него зависть: он сам надеялся исполнить брачный танец с Риа. Баок последовал за Галом — тот повернул в закуток к Тощему Локу, где была Луху. Она поила Лока настоем гро. Гал дал ей мяса, потом дал Локу, остальное оставил себе.

Баок ликовал: Гал дважды нарушил обычаи ланнов! Он поделился мясом с девушкой, не принадлежащей к его роду. Право на это он имел бы лишь в случае, если бы женился на ней, но жениться на Риа он мог лишь в брачную ночь, и то если ланны дадут согласие на этот брак. А еще Гал заботился о Тощем Локе. Теперь-то Баок не промахнется, отплатит ему и за толчок в грязную лужу, и за Риа! Он устроит так, что сами ланны расправятся с Галом — надо только набраться терпения, выбрать подходящий момент.

Повинуясь осторожности, которая не покидает охотника, почуявшего дичь, Баок не торопился нанести Галу удар, хотя отсрочка мести стоила ему невероятных усилий: он ненавидел Гала, он, не колеблясь, убил бы его, если бы ему представилась такая возможность. Впрочем, к тому все и шло. Пусть пока Гал делится с Риа мясом — Баок не упустит час своего торжества, а Урбу не даст Баока в обиду! Ланны снисходительны к тем, кто, добиваясь женщины, поднимает палицу на соперника. Баоку бояться нечего.

* * *

Гала опять долго не было, и Риа беспокойно ждала его на площадке. Встепи грызлись волки и собаки, из прибрежных зарослей донесся рык тигра, стороной прошли мамонты. Их мокрые спины блестели, будто натертые жиром, длинная шерсть волочилась по траве. Они двигались один за другим — строго, неторопливо и грозно. Что-то побудило зверей-великанов покинуть края предков. Возможно, соперничество других мамонтов, но скорее всего— какие-то люди. Пасущиеся мамонты добродушны, к ним можно приблизиться вплотную, их можно даже коснуться рукой и перегнать с места на место. Охотники всегда пользовались их доверчивостью и без труда загоняли мамонтов в заранее приготовленные ловушки. Гиганты-животные до удивления легко подчинялись человеческой воле. Они необъяснимо доверяли людям, и лишь когда те чересчур злоупотребляли их доверием, мамонты уходили туда, где не было людей.

Местные мамонты тоже ушли вдаль. Ланны были несправедливы к ним. Охотникам доставляло удовольствие убивать доверчивых животных. Взяв себе часть туши убитого мамонта, они шли домой. Остальное мясо становилось добычей коршунов и хищников, даже Рего не мог удержать ланнов от чрезмерной жестокости по отношению к мамонтам, и звери, вытянувшись в цепочку, покинули берега Дуа.

Когда мамонты переселялись в новые края, никто не смел становиться у них на пути. Стоило в такой момент человеку или какому-нибудь потерявшему рассудок животному ранить мамонта, все стадо приходило в ярость. А впавший в неистовство мамонт легко настигает бегущего быка, тигра, человека.

Ни один охотник не смел также приблизиться к мамонтам, если они в жаркий день спешили к воде или если радом с ними были новорожденные мамонтята. Удивительные звери — мамонты, то добродушные и беззащитные, то злобные и всесокрушающие...

Мамонты скрылись вдали. Беспокойство Риа перерастало в тревогу: Гала не было слишком долго. Но наконец он появился. Он свободно, легко шел к пещере, неся на плечах козу. И тут случилось то, чего ждал Баок: Риа бросилась навстречу Галу. Это видели многие ланны. Еще немного — и Гал и Риа коснулись бы друг друга. Беду предотвратил Рун. Он обогнал Риа и поднял руку, предостерегая их об опасности. Баок не успел крикнуть властное слово закона: Риа остановилась, Гал бросил перед собой добычу, Рун и Риа подхватили ее и понесли к пещере. Обычай был соблюден! Баок опять потерпел поражение.

* * *

Наступил день, когда небо совсем очистилось от туч, стало бездонно-голубым, и вся земля повеселела, залитая теплым солнцем. Ланны высыпали из пещеры, где было сыро, холодно и темно. Дети природы, они радовались и оживали вместе с землей.

Подсыхали тропы, запели жаворонки, гуще зазеленели травы и деревья, по лужайкам деловито зашагали аисты и журавли; степные озера и тихие заводи Дуа побелели от множества гусей и лебедей, среди прибрежных камней засновали куропатки, в степных просторах показались стада животных. Все ожило вместе с весенним солнцем.

Женщины принялись убирать в пещере. Пещера — это и дом, и защитница ланнов от многих бед. Здесь, на постелях из шкур, женщины зачинали и рожали детей, здесь маленькие ланны учились ходить и произносить первые слова, отсюда многие уходили в черные туманы — предки рано призывали их к себе. Немало молодых женщин отправлялись туда во время родов и после праздников, на которых ничем не ограничивались вожделения мужчин. Преждевременно переселялись в черные туманы и мужчины: охота на крупных животных каждый сезон уносила кого-нибудь к предкам. Мало кому из ланнов удавалось дожить до глубокой старости. В черные туманы их вели болезни и несчастные случаи. Враги окружали их со всех сторон, и чем раньше и чаще ланны уходили к предкам, тем больше врагов оставалось у живых...

Распоряжалась женщинами Нга, жена Урбу, решительная и властная. У нее были сильные руки, высокая грудь, широкие бедра и неутомимые ноги. Ни одна женщина не смела ослушаться ее. Нга побаивались даже многие мужчины — по силе она едва ли уступала им. Кроме того, она всегда могла рассчитывать на помощь мужа. Урбу нравилось, что Нга боялись, в то время как сама она подчинялась ему.

Нга нередко пускала в ход кулаки, у костра решительно завладевала лучшими кусками мяса. Другие женщины не только не осуждали ее за это, но, наоборот, во всем подражали ей. Еще меньше обижались на нее мужчины. Мускулистая, способная постоять за себя, она была для них образцом женственности, и многие из них смотрели на нее с восхищением.

Взяв с собой группу женщин, Нга повела их на поиски пищи. Юноши тоже разделились. Рун остался дома, а Гал отправился с Нга.

Пока женщины собирали травы и охотились на птиц, Гал с возвышенного места наблюдал вокруг. День был солнечный, и звери будто изменили своим привычкам, отдавшись долгожданному теплу. Могучие туры лениво пощипывали траву, не обращая внимания на неторопливо идущего мимо тигра. Большие рыжие собаки грелись на камнях, снисходительно поглядывая на ошалевшего от весны зайца...

Гал понимал язык трав, птиц и зверей: все нежилось на солнце, радовалось жизни. Ему самому хотелось беззаботно растянуться на теплом камне, и чтобы рядом никого не было, кроме Риа...

Женщины закончили сбор пищи и направились домой. Теперь Гал был свободен от обязанностей дозорного. Женщины шли кучно, а к ланнам, если их много, не осмеливался подступиться ни один хищник.

Гал спустился вниз, постоял, пропуская мимо женщин. Риа шла сзади, она была свободна от ноши! Он тихо сказал ей:

— Когда тропа повернет к пещере, возвращайся, я буду ждать тебя!

— Я сделаю так! — Риа вспыхнула от волнения и радости.

Оба знали, что поступают вопреки обычаю и что племя жестоко карает тех, кто не считается с его законами. Но как тут соблюсти какой-то темный обычай, если все вокруг полно любовной ласки, а для них не существовало ничего, кроме желания быть вместе! Оба были молоды и еще не перешли черту, отделявшую юность от зрелости. А если и перейдут, то это не помешает им исполнить вдвоем брачный танец, и тогда племя забудет, что они оставались наедине друг с другом в то время, когда мужчины были на охоте.

Гал и Риа дружили с детства, и их дружба крепла из года в год. Риа тоже лишилась родителей в те страшные дни, когда ланны понесли поражение в битве с Рослыми Людьми, а потом едва ушли от преследователей-дамов. Луху заменила ей мать...

Как только женщины скрылись за поворотом, Риа повернула назад, к Галу, и ступила за ним на тропу к скале Сокола. Это была веселая тропа. Она вилась среди трав, камней, кустарников и деревьев, и всюду разноголосо пели птицы.

Риа не отставала от Гала. На бегу она любовалась его сильным телом. Светлые волосы у него спадали до плеч, ничем не связанные. В брачную ночь она скрепит их лентой, которую свяжет из волокон чо, проявляя изобретательность, на какую только способна. Каждая девушка, готовясь вступить в брак, вяжет такую ленту для своего будущего мужа. Как только Риа накинет ленту на голову Гала, а Гал наденет на Риа брачное ожерелье, их брак будет признан всеми ланнами. Тогда волосы у Гала не будут больше так развеваться на ветру — он станет мужчиной, а она женщиной, и потом у них родятся дети...

Гал и Риа не помнили сейчас ни о ланнах, ни о жестоком законе, подчиняющем мысли и поступки отдельного человека коллективным обычаям племени. Молодые люди были счастливы друг с другом, а все остальное не имело для них значения. Они радовались, что они вместе, что никто не видит их, что скоро Брачная ночь.

Но радость сделала их чересчур беззаботными. Они вовремя не заметили опасность: Баок видел, что они уединились вдвоем, и предупредил об этом Нга. Гал и Риа не подозревали, что ланны наблюдают за ними. Нга была полна решимости наказать ослушницу Риа, а Баок предвкушал наслаждение от неотвратимого теперь суда над своим соперником.

Видя, что Гал и Риа поднимаются на скалу Сокола, ланны остановились: путь к предкам Гала был для них закрыт.

* * *

Гал легко взбегал вверх по каменистым глыбам, перепрыгивал через глубокие расселины, на дне которых пенились ручьи; он не замедлял бега, даже когда видел дремлющих на солнцепеке змей. Луху открыла ему немало змеиных секретов, ее уроки не прошли даром: змеи не трогали его. Он свободно двигался своей тропой, не упуская из вида Риа. Стоило девушке чуть-чуть помедлить или ступить на ненадежный камень, и Гал прыжком переносился к ней. Он, смеясь, ходил по краю пропасти, ему, казалось, доставляло удовольствие видеть, как из-под ног у него вырывались камни и с шумом падали вниз, он всегда готов был помочь ей. Она знала это и рядом с ним не испытывала страха. Она тоже переставала замечать и кручи, и змей.

Сердце у Гала билось спокойно и ровно, сильные ноги не знали усталости. Он мог бы бежать весь день, с утра до вечера,— лишь бы рядом была Риа. Они останавливались бы только для того, чтобы выпить глоток воды, съесть кусок мяса или горсть орехов ваа. Гал был создан для суровой жизни охотника и воина, а Риа была его достойной спутницей.

На площадке, на полпути к вершине, они задержались: рядом пенился водопад. Гал всегда останавливался здесь и зачарованно смотрел на грозную мощь падающей воды. У нее был голос, цвет, запах, она день и ночь шлифовала камни, делая их гладкими и круглыми. Луху утверждала, что это вода научила ланнов обрабатывать камень. Вода сильнее людей: они превращали небольшие куски кремня в топоры, ножи и наконечники, а она играючи ворочала такие глыбы, какие и нескольким воинам не сдвинуть с места.

Гал и Риа стояли радостно взволнованные: ни зверь, ни птица не решились бы приблизиться к водопаду, а они купались в тумане из мельчайших водяных брызг и даже могли коснуться воды руками.

Гал давно дружил с водопадом. Покидая площадку, он подкармливал его камнями: все живое должно есть. А теперь, с Риа, он особенно щедро накормил пенистую воду. Риа помогала ему — оба они напоминали расшалившихся детей. Им было весело и уютно наедине с грохочущей водой.

Гал первый начал танец — Риа присоединилась к нему. Она была грациозна, ее светлые волнистые волосы пышно колыхались за спиной, обнаженная грудь золотилась на солнце, гибкие бедра, прикрытые узкой повязкой, пели ему о желании, а синие глаза полыхали, как камень-цветок. Сладкий туман заслонил Галу Дуа, скалы и небо. Риа неудержимо влекла его к себе. Но не время было исполнять брачный танец, и Риа первая опомнилась, замерла на месте. Когда мужчины на охоте, любовь запрещена законом, нарушить который не решался даже Урбу. Гал с трудом пришел в себя. Он был недоволен, что Риа прервала танец. Но ее синие глаза по-прежнему улыбались ему. Таких глаз больше ни у кого не было: они и возбуждали его, и успокаивали.

— Побежали дальше! — предложил он.

До вершины было еще неблизко, но с Риа тропа казалась ему легче и короче. Предки облегчали им путь, радуясь, что с Риа род Сокола продолжит свою земную жизнь.

Белый сокол слетел с гнезда, блеснув крыльями в лучах солнца. Сколько раз Гал любовался могучей птицей — никакая другая не могла сравниться с ней!

— Я — твой бра-ат! — крикнул он, подняв руку. — А это — Ри-иа!

Сокол услышал его. Он снизился, сделал круг над скалой и потом серебристой молнией метнулся в небо.

Гал и Риа смотрели на сокола, а снизу за ними наблюдали возбужденные ланны: в то время, как женщины были неприкосновенны, Гал и Риа касались друг друга!

Нга не терпелось наказать Риа, бросить на землю, наступить ей на грудь ногой. Она уже готова была кинуться вслед за Галом и Риа, но серые змеи среди камней напомнили ей, что путь на скалу для нее закрыт. Нга остановилась, сгорая от гнева и нетерпения. Что ж, она дождется их внизу. Отсюда, от скалы, она погонит перед собой ослушницу Риа. Она будет бить ее до самой пещеры, а потом швырнет в угол к Тощему Локу. Там, лежа на голой земле, она будет ждать суда, и ни один ланн не посмеет ей помочь! А Гала будут судить мужчины — он ответит и за танец с Риа, и за дружбу с Тощим Локом...

Поднимаясь выше, Гал и Риа заметили много новых голубиных гнезд: сокол не трогал доверившихся ему птиц.

Галу и Риа оставалось до вершины не более ста шагов, когда над скалой появился большой черный орел.

Гал ускорил бег. Черный орел — враг сокола. В небе он силен, как леопард на земле, но у него не было гордости, он разорял птичьи гнезда и не отказывался от падали. Он напоминал Баока, который мог отобрать мясо у слабого и больного.

Убедившись, что сокола поблизости не было, орел снижался, нацелив когти на двух птенцов.

Гал торопился как только мог, но до гнезда было еще далеко, он не успевал прийти на помощь птенцам! В это мгновенье из горячего голубого неба камнем упал сокол. Он ударил черного орла в шею. Орел перевернулся, закрылся когтями, но сокол был быстрее орла, он уклонился от когтей, взлетел вверх и снова, еще яростнее, ударил врага. Он бил не переставая — черные перья летели в небе. Орел потяжелел, неуклюже замахал крыльями. Белый сокол победил черного орла!

Орел падал в пенистую пасть водопада. Сокол преследовал его до воды, а когда врага не стало, с победным клекотом взлетел вверх и опустился около гнезда. Из груди у него сочилась кровь.

— Сокол победил черного орла! — крикнул Гал. — Гал и Риа не оставят своего брата в беде!

Сокол бесстрашно смотрел на людей. Он победил врага и спас соколят от смерти, но он вернулся без пищи, и грудь у него была в крови. Он уже не мог взлететь в небо и взять там свою добычу. Ему и его птенцам грозила смерть от голода и жажды. Только люди могли спасти их.

Со скалы Гал оглядел округу. Дуа разлилась до горизонта и занимала половину земли. Ланны видели немало рек — ни одна из них не могла сравниться с Дуа. Конечно, они сумели бы связать плоты и пересечь на них великую реку, только нужды в том не было, пищи в избытке хватало и на правом берегу. Навсегда оставаться у Дуа они тоже не намеревались: здесь им грозило новое столкновение с чужими людьми, потому что Дуа была Дорогой Племен. Рего уже давно хотел увести племя от большой реки...

Рего все еще не вернулся с охоты за куланами — самой ценной охотничьей добычей: мясо и жир куланов возвращали ланнам силу и здоровье, а из шкур получались красивые мягкие кожи. Вскоре Гал станет воином и тоже отправится за куланами. Он принесет на скалу теплого куланьего мяса, чтобы сокол быстрее окреп и снова мог летать.

Галу хотелось также взглянуть на неведомые земли, побывать на левом берегу Дуа — он всегда с любопытством вглядывался в заречные дали. Там, на лугах, паслись стада, а у самого горизонта темнела полоска таинственного леса. Луху рассказывала, что в лесах живут удивительные звери и незнакомые ланнам люди...

Правый берег Дуа, высокий и каменистый, Гал знал хорошо. Вместе с охотниками он исходил здесь немало троп, а в одиночку удалялся от пещеры на пять-шесть тысяч шагов.

Земля после дождей была молода и полна жизни. К степным озерам слетелось множество птиц. Гал показал на ближнее озеро:

— Мы добудем для сокола большую птицу!

Они поспешили вниз. На площадке у водопада они наткнулись на мертвого орла: хищник все-таки выбрался из потока, но разбился насмерть о камни. Гал хотел было сбросить его в воду, но

передумал: черный орел — это добыча сокола!

Они опять поднялись к гнезду. Увидя их, сокол тревожно поднял голову. Гал успокоил его:

— Это твоя добыча!

Он бросил орла на камни и отступил назад. Сокол даже не взглянул на мертвую птицу. Он никогда не брал пищу с земли. Он был горд, он смотрел в глаза Галу и молча требовал, чтобы люди уходили своей тропой. Сокол не хотел, чтобы они видели его слабость. Он вел себя как воин.

Гал взял Риа за руку:

— Он ждет, чтобы мы ушли!

Когда люди покинули вершину скалы, из груди сокола вырвался победный клекот: сокол узнал своего врага. Он подлетел к орлу, разорвал ему грудь и проглотил несколько кусков мяса. Он принял помощь Гала и Риа, он признал в них брата и сестру. Сокол и соколята будут жить!

У водопада Гал и Риа опять выкупались в тончайшей водяной пыли. Возвращаться в пещеру им не хотелось. Они решили поохотиться на птиц и домой вернуться с добычей. Тогда никто из ланнов не упрекнет их, что долго отсутствовали вдвоем.

Они ступили на тропу вниз и заметили ланнов.

Соплеменники давно следили за ними. Темный обычай не умер — на страже его стояло все племя. Обычай запрещал ланнам предаваться любви, когда мужчины на охоте, а Гал и Риа уединились друг с другом. Это исключительное событие взбудоражило племя.

Радости у Гала и Риа как не бывало. Риа испуганно попятилась — Гал заслонил ее собой, но у него у самого не было выхода: гнева племени не избежать. Земля велика, а он уже не мог свободно ступать по ней. Он напоминал сейчас раненого сокола. Луху не зря говорила: «Когда плохо предкам, плохо и живым...»

Гал с завистью взглянул на вольную Дуа, на неровную линию знакомых берегов и... увидел людей. Возвращались охотники! Впереди не спеша шел Урбу, сутуловатый, длиннорукий, с огромной дубиной на плече. Волосы у него горели рыжим огнем, за спиной темнела свернутая накидка, на поясе висел длинный нож. Короткая шея, волосатая грудь, тяжелые руки и мускулистые ноги в сандалиях из бычьей кожи своей мощью приковывали к себе взгляд. Урбу был похож на большого рыжего зверя. Его спутники немногим отличались от него. Шли они почти налегке: кроме оружия, заплечных сумок, накидок, десятка птиц и туши козла у них не было никакой ноши.

Гал невольно подался назад, увлекая за собой Риа, но этим лишь усилил возбуждение ланнов: все они видели, что Гал и Риа касались друг друга! Сейчас об этом узнает Урбу, а Урбу на расправу скор. Что же делать? Может быть, спуститься вниз с другой стороны скалы и бежать от суда? Нет, поступать, повинуясь страху, недостойно воина. Гал тоскливо оглядел степь и радостно вздрогнул: возвращалась и другая группа охотников, скоро здесь будет Рего! Страха и безнадежности больше не было.

— Стой здесь! — потребовал он от Риа. — Я задержу их до прихода Рего!

Риа осталась на месте, а Гал спустился вниз и, безоружный, встал перед ланнами.

* * *

Десятки глаз будто впервые разглядывали его. Ближе всех к нему были Баок и Нга. Баок победно ухмылялся, скаля кривые зубы. Нга рассматривала Гала с мрачным интересом: юноша был сложен на диво, в светлых глазах ни тени страха. Вопреки решимости немедленно наказать ослушников в дикой душе Нга зародилось сочувствие к Галу — тем сильнее в ней распалялся гнев при мысли о Риа, с которой дружил Гал. И другие женщины смотрели на него с тем же любопытством, а девушки — с откровенной симпатией. Но в глазах у своих сверстников Гал не видел сочувствия к себе. Молодые ланны завидовали ему и готовы были сделать, что прикажет Баок. Только Рун — и он был здесь — безучастно стоял в стороне. Он признавал обычаи племени, но он не хотел участвовать в суде над своим другом.

Он повернулся, нерешительно пошел прочь. Его фигура выражала несвойственную ему растерянность. Он не знал, что сейчас правильнее, — уйти или остаться.

Гал видел, как уходил Рун. Теперь Гал был один на один с племенем. До прихода мужчин ему предстояла жестокая схватка со сверстниками. Схватка необычная, без правил: все на одного. Нарушив закон ланнов, он лишился их покровительства. Ему придется драться до конца, как белому соколу, защитившему свое гнездо от черного орла. Другой тропы у него не было. Что бы с ним ни случилось, он должен вызвать на себя весь гнев племени. Ланны вспыльчивы и часто несправедливы в гневе, но зла долго не помнили. Расправившись с ним, они пощадят Риа...

— Гал нарушил закон! Он уединился с Риа, когда мужчины на охоте!— крикнул Баок.

— В брачную ночь Гал и Риа будут танцевать вместе! — возразил Гал.

При этих словах Рун остановился, посмотрел назад. Сложное, тягостное чувство овладело им: он сам мечтал танцевать с Риа. Глаза у Баока полыхнули злобой:

— Ты станцуешь с Тощим Локом!

— Баок — трусливый шакал! Твои слова и поступки недостойны ланна! Ты хотел ранить леопарда!

Баок втянул голову в плечи, покосился на Нга: она сейчас была высшей властью над племенем.

Нга сжимала в руках палицу и, казалось, не слышала, что говорил Гал. Обрадованный, Баок дал знак к нападению на Гала и сам кинулся вперед.

Галу не впервые было сражаться против многих молодых ланнов, но тогда рядом с ним стоял Рун. Он никому не позволял напасть на Гала сзади. Вдвоем они могли устоять даже против очень сильного воина. Атеперь Гал был один, а против него стояло десятеро. Только отступив к тропе, ведущей вверх, он мог продержаться в этой неравной схватке: тропа вынудила бы нападающих атаковать небольшими группами.

Гал отбросил от себя Баока и еще нескольких парней и начал отходить к скале. Из оцарапанного плеча у него закапала кровь. Он не обращал внимания на такой пустяк, но, когда он приблизился к тропе, мимо него просвистел камень.

Схватки молодежи были у ланнов обычным явлением. Нередко и женщины решали свои спорные дела посредством кулаков. В этих потасовках выявлялись как самые сильные и смелые, так и самые слабые и трусливые. Для подростков и юношей драки были пробой сил и подготовкой к нелегкой жизни охотника-воина.

Сами по себе стычки молодежи были волнующим зрелищем, и ланны всегда спешили полюбоваться на дерущихся. Впадая в азарт болельщиков, они шумно подбадривали драчунов. Удачный удар и ловкий бросок неизменно вызывали у зрителей возгласы одобрения.

Дрались стенка на стенку — с обеих сторон равное число бойцов. Но особое любопытство ланнов привлекали схватки неравных по численности групп. Гал и Рун, как самые сильные и ловкие из юношей, всегда стояли против большего числа соперников. Гал был стремителен и упорен в борьбе, он никогда не приседал перед яростно наскакивающим на него противником. Присесть значило признать его превосходство над собой. Чем труднее приходилось ему, тем решительнее он атаковал. Он умел одним ударом сбить соперника с ног, а когда дерущиеся сходились слишком близко, валил атакующих друг на друга, перебрасывал через себя. Приемам рукопашного боя Гал и Рун учились у Рего и Сухого Лу.

Рун во время схватки горячился меньше Гала, но и его удары были неотразимы. Оба они держались так стойко, что у зрителей-мужчин невольно появлялось желание помериться с ними силой, хотя правила запрещали воинам выступать против юношей. Но однажды с одобрения всего племени это правило было нарушено: против Гала и Руна вышел сильный и ловкий воин из числа сторонников Урбу. Ланны следили за этой схваткой, затаив дыхание: такого захватывающего зрелища они не видели давно. Гал и Рун не только устояли против опытного воина, но и заставили его присесть!

Охваченные зрелищным азартом, взрослые ревниво следили за действиями своих сыновей, но и не забывали, чтобы дерущиеся соблюдали правила рукопашного боя: наносили удары только голой рукой, в близкой схватке не ломали друг другу суставы и вообще остерегались причинять сопернику увечья. Закон сурово карал тех, кто переступал пределы юношеской игры и наносил сопернику телесные повреждения, то есть лишал племя нового воина. Нарушитель правил подлежал изгнанию из племени, что было равносильно смерти.

Баок, бросивший в Гала камень, от злобы потерял рассудок и теперь, опомнившись, побледнел от страха: он сам нарушил закон!

Юноши остановились, опасливо взглянули на Урбу, который только что подошел со своими охотниками и с любопытством наблюдал, как Гал в одиночку сражался с десятью противниками. В эти минуты Гал напоминал леопарда, отбивающегося от своры собак.

Урбу стоял, опираясь на палицу. Он мог одним взглядом приостановить избиение Гала, но не делал этого. Он угадывал в юноше своего будущего соперника в борьбе за власть над племенем и хотел убедиться, насколько тот силен уже сейчас. Глядя на Гала, он, кроме того, вспомнил свою молодость. Когда ему было столько лет, сколько сейчас Галу, он тоже в одиночку дрался с многими своими сверстниками. Только Рего и Сухой Лу ни в чем не уступали ему. А когда они ушли в дальний поход со стариком Суа, равных ему не стало. Плох тот воин, кто не умеет драться! Сила, ловкость и смелость Гала нравились ему, но Гал был сторонником Рего, дать ему хорошую трепку не мешало. Конечно, Баок заслужил крепкого тумака — он бросил в безоружного камень. Но что из того? Гал все равно увернулся — этот светловолосый юнец ловок, как рысь...

Юноши смотрели на Урбу и ждали, что он сделает — предаст Баока суду по закону ланнов или, щадя младшего брата, допустит беззаконие. Урбу не усмотрел преступления в поступке Баока. Тогда Баок, видя, что Урбу не осудил его, поднял с земли второй камень и снова бросил в Гала, который тоже остановился, рассчитывая, что Урбу восстановит справедливость. Примеру Баока последовали другие молодые ланны, в Гала полетело несколько камней. Один попал ему в бедро. Урбу довольно зарычал, а Гал поспешил к тропе между скальными глыбами. Уж на ней-то он сумеет защититься от врагов! Ланны решили убить его, как убивали пещерного медведя, — камнями, и теперь он будет сражаться насмерть!

Камни все гуще падали вокруг него. Урбу рычал от восторга. Галу оставалось сделать не более десяти шагов, чтобы прикрыться каменными щитами, но ранение в бедро утяжелило его бег, он уже не надеялся добежать до тропы вверх. Схватка зашла слишком далеко, она могла кончиться только его увечьем или смертью. Он бросил взгляд на Урбу, еще надеясь, что тот остановит казнь. Но Урбу откровенно наслаждался зрелищем избиваемого Гала. Так ланны-охотники преследовали раненого оленя или окровавленную лошадь. Гал сейчас ничем не отличался от загнанного в тупик зверя.

На помощь ему пришла Риа. Не боясь нарваться на летящий камень, она выбежала из укрытия и протянула Галу копье. Он моментально перехватил его и тут же прикрыл собой Риа. Подняв над головой копье, он готов был теперь поразить всякого, кто бросит еще.

Юноши остановились, опустили руки: Гал приготовился сражаться насмерть, а за его спиной стояла Риа! Еще больше их удивило, что Гал и Риа не скрывали от ланнов своей дружбы и на глазах у всех самоотверженно помогали друг другу.

Общее замешательство прервала Нга. Зарычав от злобы, она ринулась вперед с палицей в руках. Ее долго сдерживаемый гнев против Риа вырвался наружу. Еще несколько мгновений, и она пала бы на землю, пронзенная копьем Гала, или раскроила девушке череп. Голос Рего остановил ее, заставил ланнов вздрогнуть:

— Здесь нарушен закон!

Все как один повернули головы на этот мощный голос. Рего стоял, подняв вверх палицу, а за ним стояли лучшие охотники племени, готовые по его знаку защитить закон. Рего был высок, прям, широкоплеч, на теле у него переливались бугры мышц.

Слова Рего, подкрепленные зрелищем тяжелой палицы и молчаливой готовностью его воинов отстоять закон, устрашили и отрезвили ланнов. Перестал ухмыляться и Урбу: древний закон, таинственный, как все давнее, приводил в смущение и его. Не подчиниться закону значило разгневать предков, незримые души которых сопровождали ланнов на охоту и оберегали у костров.

Рего подошел к Галу, выхватил у него из руки копье, откинул в сторону: ланн, нарушивший закон, утрачивал право на оружие.

* * *

Ланны знали многие секреты дерева, кости и камня. Деревянные рукояти их ножей, топоров и скребел были удобны, древки копий — прямы, а палицы так прочны, что при случае ими дробили камни.

Дерево было старым другом ланнов. Оно питало огонь их костров, служило им оружием; из него строили хижины, возводили ограды. Живое — на корню,— оно давало им пишу, укрывало их от солнца и дождя, а в случае необходимости — и от хищников. Без дерева не было бы и самих ланнов.

Из костей и рогов животных ланны делали иглы, шилья, резцы, гарпуны, отбойники, чаши для воды, флейты, наконечники для копий и палок-заступов и другие полезные вещи; случалось, из костей мамонтов они сооружали каркасы временных охотничьих жилищ...

С камнем ланны дружили так же давно, как с деревом. Мудрость предков помогала живущим подчинить себе не только кремень, но и яшму, и даже кварц. Переселяясь в черные туманы, предки оставляли свои знания самым достойным из соплеменников — прежде всего, великому анга и вождям. Но с тех пор, как Урбу сорвал с Луху амулет предков, в племени умолк голос анга, и ланны во всем брали пример только с вождей. А из вождей с мудростью предков дружил один Рего — Урбу больше полагался на палицу, чем на рассудок.

Урбу не любил чересчур утруждать себя. Он довольствовался массивными, грубо сделанными наконечниками, а Рего всегда тщательно обрабатывал камень. Его топоры и наконечники были округлы и остры. Копьем с таким наконечником Рего мог пронзить кабана. Но чтобы сделать поверхность камня округлой, надо было немало потрудиться, а многие ланны не проявляли особого усердия в труде. Их вполне устраивал стиль Урбу: ведь птиц и зверей можно было убивать и грубо обработанными камнями. Стоило ли понапрасну тратить силы? Дело охотника — выслеживать и бить зверя, а трудиться, не разгибая спины,— обязанность женщин!

Примеру Рего следовали шесть-семь воинов, остальные равнялись на Урбу. Но в одном все были едины: каждый ланн сам заботился о своем вооружении. По тому, какое у кого оружие, ланны судили друг о друге. Тяжеленная палица в руках у охотника лучше всего свидетельствовала о силе и авторитете ее владельца, убогое копьецо обрекало мужчину на унизительное положение среди сородичей. Больные и старые, не способные постоять за себя, вызывали насмешку даже у детей.

Как все молодые ланны, Гал изготовил свое оружие сам. Уединившись на скале Сокола, он работал долго и упорно. Он откалывал от кремневой заготовки узкие пластины, придавал им правильную округлую форму. Он не раз с досадой отбрасывал испорченный им кремень, но тут же брался за другой. Камень подчиняется только настойчивым и умелым. Гал научился скалывать кремень, отжимать с него мельчайшие частицы, обнажая жалящее каменное острие. Он не зря внимательно наблюдал, как работал Рего. Обладая изобретательным умом, и сам он открыл немало секретов камня, ему удалось покорить даже яшму, которая тверже кремня.

Гал сделал два копья с округлыми, как у Рего, наконечниками, крепкими, тщательно выпрямленными кленовыми древками, — для себя и для Риа. Потом изготовил два ножа с удобными рукоятями из рога оленя. Когда Гал и Риа впервые предстали с этим оружием перед соплеменниками, ланны взглянули на них с любопытством: Гал подарил Риа копье и нож! Многие женщины завидовали ей: у них не было такого красивого оружия, как у нее, а юноши завидовали Галу, потому что он дружил с Риа и умел делать такие добротные веши.

Галу и Риа недоставало лишь палиц. Подобрать по себе палицу не так просто, как кажется на первый взгляд. Палица — оружие особое. Она должна быть удобна, в меру тяжела и крепка, как камень. Подходящее дерево не валяется повсюду, и не из всякого отростка выйдет хорошая палица. Галу помогла Дуа: она прибила к берегу часть расщепленного огненной стрелой дуба. Гал тщательно осмотрел дерево и нашел, что искал: прямой, длинный, достаточно толстый сук, годный для ударного оружия. Он вырезал из него нужные для двух палиц заготовки и слегка обжег их на костре. Времени у него было достаточно, чтобы не спеша закончить палицы до брачной ночи, но теперь он вряд ли воспользуется подарком Дуа: нарушивший обычай утрачивал право на оружие. У Риа тоже отнимут копье и нож. Странно: оба они никому не принесли зла, а только хотели по-своему жить — и против них встал жестокий закон.

Одно лишь немного успокаивало Гала: его противники тоже нарушили закон и должны были предстать перед судом племени.

* * *

Закон гласил: ланн, поднявший на безоружного ланна камень или копье, должен быть изгнан из племени; судьей над ним становится вождь или тот, кто произнес слова Закона. Рего произнес их и стал судьей. Сейчас его власть могло ограничить только большинство ланнов, но ни один ланн в отдельности не мог ослушаться его.

— Они нарушили закон! — крикнул Рего, указав палицей на Баока и его сообщников.

— Изгнание! — ответили несколько голосов, но многие ланны молчали, опустив головы. Они защитили юношей, нарушивших закон.

Рего показал палицей на Гала:

— Он нарушил закон!

— Смерть! — отозвалось большинство голосов.

Рего нахмурился: справедливость покинула ланнов. Урбу ухмыльнулся: племя осудило сторонника Рего! Ланны притихли, следя за событиями. Здесь, у скалы Сокола, не только несправедливо осудили Гала — здесь происходил поединок между Рего и Урбу, между законом и беззаконием.

Трудно было бы подобрать двух таких сильных и непохожих воинов, как Урбу и Рего.

Урбу был сутуловат, огненно-рыжие волосы и бороду расчесывал пятерней, смеялся хрипло, скаля неровные зубы.

Рего был прям, русоволос, львиную голову держал высоко, бороду расчесывал гребнем из упругой сердцевины дуба.

Урбу был необуздан, не терпел возражений, повиновался желаниям, адоводам рассудка предпочитал удар своей тяжеленной палицы. Женщины, дети и многие мужчины побаивались его.

Рего подчинял свои порывы велениям разума, умел выслушать других, решения принимал не спеша. С охоты его воины всегда возвращались тяжело нагруженные добычей. При этом без нужды он не рисковал охотниками. Случалось, Урбу и его люди посмеивались над осторожностью Рего, но никто из них не переходил границ, за которыми мог вспыхнуть гнев Рего. Ланны не забывали, что Рего в одиночку ходил на матерого тигра... А сила Рего заключалась не только в его палице. Он был разумом племени, это делало его положение особым. Бросить вызов Рего не посмел бы никто.

И все-таки многие охотники недолюбливали Рего: он слишком чтил закон и чересчур строго придерживался правил, которые не всегда нравились им. Он требовал, чтобы охотники несли всю свою добычу в становище. Урбу больше устраивал их. Он снисходительно относился к мужским слабостям и мало беспокоился о женщинах и детях. После удачной охоты он беззаботно пировал со своими воинами у походных костров и в становище обычно возвращался сытый и довольный. Если женщины упрекали его охотников в нерасторопности и лени, он только посмеивался: «А разве вам тут не хватало травки и корешков?» Пошучивал он и над Рего, который охотился не для себя, а для всего племени, но случая присоединиться к обеду, обеспеченному охотниками Рего, не упускал...

Ланны напряженно следили за Урбу и Рего. Урбу стоял, положив руки на палицу, и ухмылялся. Рего был спокоен, а его вытянутая мускулистая рука, державшая палицу, ни разу не дрогнула, будто палица была невесома. Перед ними стоял осужденный на смерть Гал, а вокруг столпились встревоженные ланны. На глазах у них происходили труднообъяснимые события: Баок и его сообщники, бросавшие камни в безоружного Гала, были оправданы племенем, а Гал и Риа, гораздо меньше их виновные в прегрешениях перед законом, были осуждены на смерть и позор. Сначала должен будет умереть Гал — ему оставалось жить считанные минуты, потом Риа станет добычей разгневанных женщин. Сейчас Рего опустит палицу, потом сломает копье Гала, и юноша отправится к предкам. Род Сокола перестанет существовать. Останется одна Луху, но она не в счет...

Урбу наслаждался этими минутами: сейчас он избавится от одного своего будущего соперника, а судья Рего потеряет одного своего сторонника!

Рего держал в вытянутой руке палицу, а мысли у него обгоняли одна другую, стремясь по кругу, подобно степным коням после бешеного бега. Что делать? Как судья он мог настоять на изгнании Баока и тех его сообщников, которые бросали камни в безоружного Гала, но тогда племя потеряет пятерых молодых ланнов. Рего не имел права нанести соплеменникам такой удар. Но он и не даст людям Урбу убить Гала и опозорить Риа! Только как? В его распоряжении мгновения...

Он бросил взгляд на Руна — если бы тот сейчас вспомнил старый обычай ланнов, если бы догадался, что ему надо сделать! Рун стоял напружинившись, как перед прыжком вперед: он вспомнил, что ему рассказывал Рего!

Рего начал медленно опускать палицу — Рун тотчас качнулся к Галу. Рего больше не сомневался в решимости младшего брата действовать. Выход был найден!

Рего опустил палицу, ткнул ею в землю, предупреждая предков о том, что племя шлет к ним еще одного ланна, и шагнул к копью. Но Рун опередил его. Прорвав кольцо ланнов, он схватил копье Гала, а свое собственное бросил ему. Гал понял Руна, поймал копье на лету. Они обменялись копьями, Рего уже не мог сломать копье! Рун прыгнул к Галу, стал рядом с ним. Оба юноши подняли вверх копья. Этот старый обычай многие ланны уже начали забывать...

Из десятков глоток вырвались крики удивления, недовольства и радости: Гал, а значит, и Риа были спасены!

Решившись спасти их, Рун рисковал жизнью. Отважиться на такой поступок мог только тот, кто пользуется авторитетом у сородичей, кого нельзя было обвинить в пороках, к которым ланны не имели снисхождения.

Поменявшись с Галом копьем, Рун сам предстал перед судом племени. Но никто ни в чем не мог упрекнуть его. Молчал даже Баок, нетерпеливо ожидавший казни Гала. Рун был достойным братом Рего. Он ручался за Гала, племя признало его поручительство, и теперь, согласно обычаю, Гала нельзя было убить. Но Рун не помог бы Галу и Риа, если бы не заслуживал доверия ланнов, а только погиб бы вместе с ними за то, что пытался спасти их...

Ланны были отходчивы. Возбуждение, вызванное судом над Галом и самоотверженным поступком Руна, сменилось у них радостью, что мужчины возвратились домой. Охотники тоже радовались возвращению в родное становище. Это были мускулистые широкоплечие воины с обветренными лицами, с гривами всклокоченных волос, многие — с бородами. Ростом и сложением среди них выделялись Рего, Урбу и Сухой Лу, прозванный так за то, что был худощав и почти не потел.

Окруженные женщинами и детьми, охотники направились к пещере. Скоро на площадке весело запылает костер, запахнет жареным мясом. Его хватит всем — теперь ланнам несколько дней не надо будет заботиться о пище, а жир куланов вернет силы ослабевшим и больным.

Мужчины вернулись — ланны опять говорили и смеялись во весь голос. Когда мужчины дома, нет места беспокойству и страху!

О Гале все будто забыли. Только Нга с прежним интересом поглядывала на него. Странные желания зародились в ее душе. Нга хотелось и остаться наедине с юношей, и задать ему трепку, проучить его, как мальчишку,— за то, что дружил с Риа. В Нга крепла темная страсть к Галу и такая же ненависть к нему.

Рун, бесстрашно спасший Гала от смерти, а Риа — от позора, хотел было дождаться девушку, увидеть у нее на лице радость, но передумал, присоединился к охотникам. В том, что один ланн спас от смерти другого, не было ничего особенного. Ланны постоянно рисковали собой, чтобы спасти сородича и соплеменника: иначе они не могли бы победить ни зверя, ни врага-человека. Но Рего-вождь не удержался от особой похвалы младшему брату: Рун спас не только Гала и Риа — он отвел от племени беду, отстоял закон. Рего положил руку на плечо Руна — это была высшая из почестей, известных ланнам, ее ценили не меньше, чем женскую любовь. Рего свидетельствовал: поступок Руна достоин настоящего воина. А Урбу теперь с любопытством посматривал на Руна: и этот в недалеком будущем наверняка станет его соперником в борьбе за власть. Из молодых ланнов, сторонников Урбу, вряд ли кто устоит против него. Сыновья, близнецы Ижи и Вагх, еще малы, чтобы носить боевые палицы, Баок хитер, но труслив, а Гал и Рун уже сейчас могли помериться силой с воинами...

Убедившись, что ланны забыли о нем, Гал позвал Риа.

— Пойдем! Мы с Руном поменялись копьями!

Девушка сначала неуверенно, а потом решительнее шагнула вниз. Закон снова охранял их.

* * *

Они присоединились к соплеменникам. Гал прихрамывал, он слегка опирался на копье.

Перед пещерой мужчин встретили остальные женщины и дети. С новой силой вспыхнула радость, хотя в нее вплелся женский плач: с охоты не вернулся один воин Урбу.

Ланны не очень-то предавались печали, потеряв соплеменника. Смерть слишком часто посещала их. Да и какой смысл в чрезмерной печали? Живые — живут, и те, которые переселились в черные туманы, тоже живут — в черных туманах. Все живущие когда-нибудь отправятся туда и там снова встретятся с теми, кто ушел раньше.

Женщины занялись костром, мужчины принялись освежевывать добычу. Она была достаточна для того, чтобы ланны несколько дней жили без забот. Потом мужчины опять уйдут на охоту. Весной и летом ланны не делали запасов мяса: в жару только соль могла уберечь его от порчи, но соль — продукт особенный, соль экономили. Проще было добыть нового зверя, чем хранить готовую добычу, да еще расходовать на это соль. Зато с наступлением холодов мясо заготавливали впрок, на всю зиму. Случалось, загонная охота давала ланнам такую богатую добычу, что до весны они съедали лишь часть ее. Остальное — десятки, а то и сотни убитых животных — весной становилось пищей стервятников. Ланны не очень-то разумно вели свои охотничьи дела. Даже Рего не всегда удавалось унять их безудержные охотничьи страсти, хотя его усилия и не пропадали даром: загонные охоты были редки...

Увидев Гала, Луху принялась готовить лекарства. Она ни о чем не спрашивала у него, и ее лицо оставалось безучастным к нему. Долгая, полная опасностей и несчастий жизнь научила ее глубоко прятать свои чувства. Но глаза Луху смеялись от радости, что он жив и что раны у него пустяковые по сравнению с теми, какие ей нередко приходилось лечить.

Она промыла их соком алу, потом прикрыла листьями ру, а поверх них закрепила полоски мягкой кожи. От таких повязок раны и ссадины исчезли с тела без следа.

Около Луху, когда она перевязывала Гала, находился Тощий Лок. Он, казалось, состоял из кожи и костей и был наполовину мертв. Только глаза у него жили нормальной жизнью. Их интересовало все, что делалось вокруг, они с любопытством смотрели на Гала, внимательно следили за каждым действием Луху.

Кроме нее, с Локом никто не разговаривал и не прикасался к нему, потому что дух болезни, поселившийся в Локе, мог перекинуться от него к другим ланнам. Луху же была стара, и духи, поразившие Лока, не желали перейти в ее тело. Да и она умела ладить с ними, хотя у нее давно не было амулета анга.

— Гал будет великим воином, как его отец, — проговорила старуха, заканчивая перевязку.

— Кто был мой отец?

— Придет час, и ты узнаешь кто, а пока Луху должна молчать.

Лок слушал, о чем они говорили, и в его больших темных глазах жила напряженная мысль.

— Ты тоже будешь здоровым, — старуха повернула свое морщинистое лицо к Тощему Локу. — Духи болезни покидают тебя. Теперь они больше всего страшатся мяса и рыбы.

Глаза у Лока заблестели от радости.

— Я принесу тебе мяса, Лок, — пообещал Гал, нарушив запрет разговаривать с отверженным,

— Осторожнее, Гал. Баок опять ступает в твой след.

— Сокол не боится шакала!

— Баок жалит, как змея, — беспокоилась Луху.

— Баок не укусит Гала, как змея, — змея ужалит его самого, — проговорил Лок, и в глазах у него зажглась мрачная сила.

Луху заметила это, улыбнулась:

— Лок получит амулет предков и станет великим анга! Тогда Луху спокойно уйдет в черные туманы...

Баок слышал, о чем они говорили. Пророчества Лока и Луху наполнили его суеверным страхом, он поспешил смешаться с другими ланнами.

Гал вышел из пещеры и присоединился к охотникам, которые свежевали оленя и кабана, предназначенных на обед. А в запасе были еще поросенок, козел, птицы и походные сумки охотников Рего, набитые жиром и копченым мясом куланов.

Мужчины работали быстро и ловко — сняли с оленя шкуру, отделили голову и ноги, удалили малоценные внутренности. Готовую для костра тушу у них тут же взяли женщины, а ноги и внутренности зверя мальчишки бросили собакам.

Шкура годилась только на кожу. Ее опустили в ручей — промыть. Очищенную от грязи и спекшейся крови, ее удобнее будет обрабатывать. Потом ее расстелят на земле шерстью вниз, растянут с помощью костяных колышков, подсушат, очистят от жира, мяса и мездры и после этого перенесут в бочажок — здесь, в непроточной воде, обильно сдобренной золой от костра, она пролежит день и ночь. Затем ее очистят от шерсти, подсушат, а чтобы она стала мягкой, пригодной для одежды и обуви, натрут с обеих сторон жиром, смешанным с мелким речным песком, и хорошенько разомнут руками. Останется разгладить ее, придать ей блеск — для этого ланны пользуются гладкими рогами и лопатками животных, — и кожа будет готова.

Из жестких кож ланны вырезали обувь, мягкие шли на одежду и головные уборы.

Накидки из кож и шкур защищали охотников от непогоды, служили им постелью и покрывалом у походных костров. При случае — сражаясь с хищником — охотник мог накидкой прикрыть себе грудь и живот.

Из кож шили также заплечные сумки, мешочки для хранения соли и огненных припасов, нарезали ремни, необходимые в хозяйстве и на охоте. Лучшие кожи получались из шкур куланов, телят и коз. В одежде из таких кож щеголяли немногие, самые сильные воины. Остальные довольствовались чем попроще. Стоило ли утруждать себя их выделкой, если нельзя было быть уверенным, что в самый последний момент они не достанутся более сильному? Лучше уж вовсе обойтись без них. Летом тепло, а в остальное время года ланны больше нуждались в шкурах, чем в кожах.

После воды и пищи для ланнов не было ничего дороже шкур. От предков они унаследовали умение выделывать меха и шить из них одежду. В случае необходимости они могли обойтись без огня и даже без оружия, но без одежды, взятой у животных, они не продержались бы. Чем больше было у них шкур, тем меньше они страдали от холода и реже уходили в черные туманы. В зимние ночи они крепко спали на меховых постелях под меховыми одеялами.

Обычно лучшие шкуры доставались самым сильным. Если охотник убивал зверя, шкура становилась собственностью его семьи. Однако часто не один, а несколько охотников поражали зверя — в этих случаях шкура доставалась тому, кто нанес самый опасный удар. Если охотники оспаривали друг у друга первенство, шкурой распоряжались Урбу и Рего. Они присуждали ее одному из претендентов или брали себе. Если же никто не претендовал на шкуру добытого зверя, ее отдавали одиноким женщинам и старикам.

Гал всегда с любопытством наблюдал, как освежевывают зверя, обрабатывают шкуры и превращают их в меха или прочнейшие кожи. У него у самого уже был небольшой охотничий опыт. Ему случалось добывать зайцев, барсуков, коз и даже волков. Он снимал с них шкуру, а Луху и Риа обрабатывали ее. Этой добычи не хватало, чтобы одеться самому и одеть Луху, Риа и Улу, но Рего заботился о том, чтобы у них не было недостатка в шкурах.

Гал нетерпеливо ждал близящегося праздника Самой Короткой ночи: тогда он станет воином, возьмет Риа в жены, и у рода Сокола тоже будет свой бочажок для вымачивания кож...

С кабаном охотники управились быстро — шкуру снимать незачем. Его достаточно выпотрошить и промыть в ручье.

Мужчины дома — у ланнов радость и довольство. Племя готовилось к долгожданному обеду, а вечером на площадке вспыхнет большой костер — дров понадобится много!

Молодежь отправилась за сушняком. Гал и Рун держались вместе. Рун все время молчал, Галу тоже было не до разговоров: болели раны и ссадины. Когда принесли по последней вязке дров, Гал отозвал Руна в сторону, достал из поясного кармана камень.

— Ты спас Риа и меня — возьми.

Это был голубой алмаз. На свету он вспыхивал чистым голубым пламенем. Рун пришел в восторг от редкого камня, но от подарка отказался.

— Оставь себе, — выговорил с усилием. — У брачного костра я буду танцевать с Риа...

Запретить неженатому ланну танцевать с понравившейся ему девушкой никто не имел права, но

слова Руна удивили и огорчили Гала. Отныне Рун встанет у него на пути так же упрямо, как один лось перед другим. Гал, конечно, никому не уступит Риа — и Руну! — но ему не хотелось бы вызывать своего друга на поединок, неизбежный в случаях, когда мужчины не могут поделить между собой женщину.

Споры у ланнов вспыхивали нередко — из-за женщин, из-за добычи на охоте, из-за места в пещере или у костра. Правым всегда считался сильный, а сильного выявляла лишь борьба. Такие поединки ослабляли племя, но ничто не могло устранить их, так как причин для ссор всегда было достаточно.

И все-таки Гал надеялся избежать стычки с Руном: Риа не допустит поединка между ними! Руну ведь хорошо известно, что она — из тех, кто сами выбирают себе мужа...

— Рун, пусть Риа сама решит, с кем ей исполнить брачный танец. Я не хотел бы скрестить с тобой палицы.

— Пусть будет так, — помолчав, согласился Рун. — Я тоже не хотел бы сражаться с тобой.

— Возьми. Это — от меня.

Рун взял алмаз. Они разошлись, не сказав больше друг другу ни слова. Галу захотелось побыть одному, но бедро у него болело — с такой раной нелегко подняться на скалу Сокола, лучше оставаться дома. Да и обед скоро.

* * *

Над жаркими углями костра оленья туша посветлела, покрылась аппетитной корочкой. Еще привлекательнее выглядела кабанья туша, с которой на раскаленные камни костра капал жир, распространяя вокруг сладкий аромат. Ланны все чаще поглядывали на костер, подходили ближе — Нга, распоряжавшаяся у огня, гнала всех прочь. Нга умела приготовить мясо, сделать его мягким и сочным. Другие женщины тоже умели, но ни одна из них не решалась открыто соперничать с ней. Нга превосходила их силой, и они признавали ее право первенствовать у костра.

Наконец Нга объявила, что обед готов. В эти последние минуты перед пиршеством ланны были полны нетерпения: вскоре они насытятся, и наступит пора любви. Взрослые разойдутся по своим спальным местам, и только к вечеру все снова соберутся на площадке. Мужчины расскажут, что видели на охоте, а женщины — что пережили во время минувших ливней, когда на небе полыхали огненные стрелы, а к пещере пришел леопард...

Ланны поспешили к мясу, соблюдая при этом порядок, заведенный предками. Раньше всех свои места заняли вожди племени Урбу и Рего. Рядом с ними сели воины, отличившиеся на охоте. Далее разместились мужчины, не пользовавшиеся особым уважением у соплеменников. Женщины располагались за своими мужьями и получали мясо из их рук, которое затем распределяли между своими детьми. На самых неудобных местах, за спинами мужчин, их жен и детей, стояли вдовые и незамужние женщины, старики и осиротевшие дети. Мясо им доставалось в последнюю очередь, после того, как все остальные брали себе по куску, достаточному для того, чтобы насытиться. Никого не удивляло, если старикам, одиноким женщинам и детям-сиротам оставались лишь кости.

Таков был обычай. Даже Луху, помнящая старые легенды, не могла бы сказать, что у ланнов когда-то делалось иначе. В свое время мудрый вождь Суа попытался изменить обычай, но его попытка кончилась неудачей. Древний закон был сильнее Суа, он оберегал право сильного, и он же обрекал сильного на положение неудачника, если несчастье, болезнь и старость ставили его в число слабевших...

Сначала мясо брали себе вожди и самые сильные воины, потом остальные воины, и лишь после них ели вдовы, дети-сироты и одинокие старики. О больных ланны вспоминали только после обеда и тогда давали им, что оставалось.

Нередко из-за обеденного мяса вспыхивали ссоры. Тогда судьей выступал вождь. Это было естественно и никого не удивляло. Ланны чтили закон сильного, как чтут его звери и птицы.

Мамонты подчиняются своим вожакам, в львиной семье сначала насыщается лев, и только после него едят остальные, даже если добыча принадлежала не льву, а львице. Тигры уступают дорогу турам, леопард уходит с тропы тигра, волк спешит прочь, почуяв медведя. Таков закон клыков, когтей, рогов и копыт. Его не изменить, как не изменить течение великой Дуа, в водах которой плавают такие огромные рыбы, что одной из них хватило бы на обед всему племени ланнов. Но и эти рыбы страшатся человека.

Закону силы подвластно все живое, а над всем на земле властвуют День и Ночь, Голод, Холод, Тепло и Любовь. Каждое существо знает свое место и защищает его, но только разумный, сильный и ловкий может отстоять свое право на жизнь — таков Всеобщий закон. Кто не считается с ним, тот не считается с жизнью. Волк не нападет на тигра, тигр избегает стычки со львом, лев разумно уступает дорогу мамонту. Горе тому, кто нарушает общий закон, — ничто не спасет нарушителя от смерти!

Но если зверь, птица и человек чтут мудрый закон природы, у них сразу становится меньше врагов. Тур мирно пощипывает траву, если люди проходят мимо, не покушаясь на его жизнь; змея не ужалит ланна, если он не потревожит ее покой; пчелы не нападут на него, если он не разрушит их жилище...

Всеобщий закон неизменен и суров: в жизни страдают нерасторопные, слабые и больные. Но когда дети взрослеют, а больные выздоравливают, увесистая палица обеспечит им место среди сильных. Тогда и у них будут лучшие шкуры, лучшие куски мяса, лучшие женщины, а воины менее сильные подчинятся им...

Гал подолгу размышлял об этом. Всеобщий закон напоминал ему лес, в котором проложено множество запутанных троп. По ним можно было идти и идти и все-таки никуда не выйти. Никому не дано исчерпать законы жизни.

Он восхищался мощью Дуа, силой степных быков, преданностью собак, неслышной поступью тигра, но все, что касалось Дуа, зверей или птиц, можно было понять и объяснить. Когда же он думал о ланнах, то простоты и ясности у него не получалось.

Сила Урбу, Рего и Сухого Лу была достойна восхищения. Благодаря им— особенно Рего и Лу — у ланнов не переводилось мясо. Но плач осиротевших детей, которые довольствовались остатками пищи, в то время как мужчины ели до отвала, вызывал у Гала жалость и гнев. Гал не раз наблюдал, как маленькие птички кормили своих птенцов: они без передышки носили им мух, жуков и червей. Он невольно сопоставлял крохотных пташек с воинами-ланнами, и это сравнение порождало в нем смутный ропот против Закона. Слабенькая птичка заботливо выхаживала своих детей, асильный ланн, способный убить мамонта, бросал детям лишь то, что не нужно ему самому...

По праву вождя и старшего охотника Рего первым подошел к мясу, ножом прочертил по кабаньей туше ряд продольных и поперечных линий, так что она оказалась поделенной примерно на равные части. Теперь каждому воину оставалось лишь вырезать своим ножом одну из частей. Такой способ делить мясо, оберегающий право сильного, существовал у ланнов издавна.

Не каждая часть тела животного содержала лучшее мясо. Вожди и воины, которым принадлежала главная заслуга в победе над животным, обычно самые сильные и ловкие, — имели право на преимущественный выбор мяса. Они могли взять сколько хотели, не считаясь с тем, останется ли что-нибудь другим. При таком дележе пищи вдовым и одиноким женщинам и детям-сиротам доставалась шея и ребра животного.

Гал тоже получал свое мясо в последнюю очередь. Его более удачливые сверстники посмеивались над ним: он ел вместе с самыми слабыми. Впрочем, особой вольности на этот счет никто себе не позволял: Галу доставались худшие куски не потому, что он в чем-либо уступал сверстникам, апотому, что таков был обычай. Гал, единственный, не считая Луху, представитель рода Сокола, еще не имел прав воина, и в системе племенных рангов он, таким образом, стоял за последним из мужчин. Но ланны не сомневались, что ему уже недолго оставалось довольствоваться скромной долей у костра: по силе и ловкости он вряд ли уступал многим мужчинам, а из молодых ланнов с ним мог сравниться только Рун. После брачной ночи Гал наверняка получит у костра полную долю воина. Он и сейчас вел себя смело и независимо. Нередко он вообще отказывался от общего обеда и уходил на берег Дуа. Риа тогда присоединялась к нему. Ланны посмеивались: не хотят есть — их дело. Пусть заботятся о себе сами — вернутся и объедков не получат!

Но Гал не торопился назад в пещеру, особенно если был вдвоем с Риа. Дуа всегда была добра к ним, она не отказывала им в дружбе и пище. Наловив рыбы, они пекли ее в золе костра. Приправленная солью и пряными травами, она по вкусу не уступала мясу. Если же им хотелось мяса, они добывали себе птиц, во множестве населявших береговые скалы, речные затоны и ручьи, впадающие в Дуа. В пещеру они возвращались с печеной рыбой или жареным мясом — для Луху, Улу и больного Лока.

Ланны не запрещали им эти прогулки. До брачной ночи молодым людям предоставлялась свобода, невозможная для мужчин и женщин, и Гал и Риа без ущерба для себя пользовались ею. Они беспрепятственно могли ловить рыбу — взрослые смотрели на их занятия как на детскую забаву. Но если бы взрослый ланн принялся охотиться или ловить рыбу только для своей семьи, его действия считались бы нарушением обычая и повлекли за собой тяжелое наказание.

Нередко к Галу и Риа присоединялся Рун. У реки он был неизменно предприимчив, старался ни в чем не уступать Галу, зато в пещере, среди соплеменников, вел себя сдержанно и никому не давал повода упрекнуть его в недооценке или в нарушении обычаев. Он следил за тем, чтобы ланны не истолковали его поступки во вред ему. В осмотрительности Рун не уступал Рего. Он никогда не подходил к Локу, а у обеденного костра, получая из рук Рего лучшие куски жареного мяса, не делился ими с Галом. Существующий у ланнов порядок Рун воспринимал как необходимость. Уравновешенный, трезвый, он заметно отличался от беспокойного, непосредственного Гала, однако различия между ними до поры до времени не мешали их дружбе. Отойдя от костра, у которого им полагалась неравная доля, они как ни в чем не бывало бежали к Дуа. Минувший обед переставал что-нибудь значить для них. Обоих ждали веселые игры с Дуа, увлекательная охота на рыб, бег наперегонки по усеянному обломками скал берегу, костер, звонкий смех Риа.

Однако дольше так продолжаться не могло. Гал и Рун достигли брачного возраста, а Риа превратилась в самую красивую девушку племени, и они переставали смотреть на нее только как на спутницу детских игр. Но если бы Риа и не встала между ними, им все равно вряд ли удалось бы избежать конфликта друг с другом: став воинами, они непременно померились бы силой, чтобы, согласно обычаю ланнов, занять полагающееся каждому из них место в племени. Возможно, в будущем они относились бы друг к другу, как Рего и Сухой Лу. Только кому из них быть Рего и кому— Лу?

Гал был великодушен, порывист, чужд чрезмерной расчетливости, внем изо дня в день усиливалось недовольство обеденным обычаем ланнов, когда мужчины брали себе, сколько хотели, а дети-сироты питались впроголодь. Это и раньше возмущало его, а теперь, после недавних беззаконий Урбу, он решился на дерзкий поступок — и опытный воин едва ли осмелился бы на такое.

Рего только что отделил от кабаньей туши большой кусок мяса для своей семьи, за ним следовала очередь Урбу. Гал опередил его. Он вошел в круг и громко заявил:

— Кулана за кусок мяса!

Пока ланны справлялись с недоумением, глядя на него, он вырезал мяса и, ни от кого не таясь, наделил им Луху, Риа, Улу и Лока. Себе он оставил не больше, чем дал каждому из них. Такое ланнам еще не доводилось видеть. С лица Урбу сползло удивление, он хрипло захохотал, широко открыв рот. За ним захохотали другие ланны: Гал отдал мясо старой Луху, юной Риа, мальчишке Улу и... Тощему Локу! Поступка смешнее не придумать!

— Гал отдал мясо другим, а себе не оставил почти ничего!

— Гал слабее Луху и Тощего Лока!

Ланны давно так не веселились, но смех умолк, едва посерьезнел Урбу. Гал не только рассмешил его, отдав свое мясо тем, кто слабее, — он еще на глазах у всех оспорил право вождя, опередил его, Урбу, вырезав тот самый кусок, который Урбу хотел взять себе. Какой воин потерпит, чтобы мальчишка встал у него на пути!

Урбу зарычал и ринулся было к Галу, но Рего остановил его.

— Урбу, Гал не причинил тебе обиды! — предупредил он. — За то, что он взял мясо раньше тебя и раньше других воинов, он предложил выкуп. Так же у обеденного костра поступали предки! Если он не сдержит слова, ланны — все племя! — будут судить его, а не ты один!

Взбешенный вмешательством Рего, Урбу схватил палицу, но и Рего взял свою, без колебаний готовый отразить любой выпад Урбу. При всей его мощи в нем была легкость тигра, Урбу же напоминал матерого медведя. Чем закончился бы этот опасный конфликт, трудно сказать. Нга предотвратила его, встала между Урбу и Рего.

Мужчины-ланны не очень-то деликатно обходились с женщинами. Особенно грубо обращался с ними Урбу. Он бесцеремонно овладевал и вдовами, и женами своих собственных охотников. Впрочем, ланны не строго хранили супружескую верность: пещерный быт не способствовал чистоте нравов. Нга меньше других женщин позволяла мужчинам всякие вольности, даже Урбу получал от нее отпор. Именно эта черта нравилась в ней ему. Увидев перед собой Нга, полную решимости помешать поединку, Урбу ухмыльнулся, довольный, и как ни в чем не бывало положил палицу на место. Рего последовал его примеру. Сел на свое место и Сухой Лу, не намеревавшийся быть безучастным наблюдателем в случае конфликта вождей.

Урбу вырезал себе мяса, щедро поделился с Нга. Сидя позади мужа, она все еще не могла успокоиться. Урбу поглядывал на нее с удовлетворением. По странной логике чувств он снисходительно относился к Нга, даже если она решительно возражала ему. Он был привязан к ней, как сильный самец к сильной самке. Видя, что Нга еще хмурилась, он похлопал ее по плечу — у ланнов это считалось признаком особой чуткости мужчины к женщине. Нга стряхнула с себя его руку, она продолжала гневаться на Урбу, но ее упорство только веселило его.

Ничего странного в поведении жены Урбу не замечал, между тем как другие ланны, особенно женщины, с любопытством приглядывались к Нга. А больше всех недоумевал Баок. Еще у скалы

Сокола он заметил, что Нга смотрела на Гала так, будто хотела остаться с ним наедине. Но тогда Баок еще не мог прийти к определенному выводу, потому что нежность во взгляде у нее сменялась вспышками ярости. А теперь он понял: Нга нравится Гал! Она вела себя так, словно собиралась защитить его от всех ланнов! Ненависть же у нее во взгляде появлялась оттого, что она думала о Риа. Баок не верил своим глазам: Нга предпочла Гала Урбу! Ну теперь-то Галу конец — от ярости Урбу его не спасет ни Рего, ни Сухой Лу. Закон умолкает, когда между мужчинами встает женщина.

То, что понял Баок, поняла и Риа. Она женским чутьем уловила новую опасность, грозящую ей и Галу, и с тревогой следила за событиями. Неожиданная ревность обострила ее наблюдательность.

А раньше Баока и Риа понял и оценил ситуацию Тощий Лок. Отвергнув его, ланны перестали считаться с ним как с человеком и соплеменником, но они и не мешали ему жить своей особой, странной жизнью. Он безропотно подчинялся обычаям, и его не замечали. А он замечал все. Наблюдать за соплеменниками, оставаясь незаметным для них, — это было единственное, что ему не запрещалось. Со временем Лок развил у себя исключительную наблюдательность, научился понимать мысли и побуждения ланнов по их самым ничтожным внешним проявлениям. Ланны недооценивали его. Им и в голову не приходило, что он видел и понимал то, о чем они даже и не догадывались: над племенем сгустилась беда. Она прежде всего грозила Галу, а потом всем остальным.

Для Лока давно не было секретом, что Нга неравнодушна к Галу, судьбой которого он был обеспокоен не меньше Риа. Лок видел также, что Баок готовил Галу новую западню: он нетерпеливо выжидал подходящий момент, чтобы сообщить Урбу о намерениях Нга. Лок решил помешать Баоку. В темных глазах Лока замерцала какая-то мрачная сила. Она растекалась по всем клеткам его изнуренного болезнью тела, изгоняя застарелую усталость. Лок впервые почувствовал в себе готовность к действию. Пришел час отплатить Галу добром за добро. Не боясь вызвать на себя гнев ланнов, Гал заботился о Локе, приносил ему мясо и рыбу, а осенью, когда Лок дрожал от холода в своем углу, Гал раздобыл для него две волчьи шкуры, из которых Луху сшила спальный мешок. Лок постоянно чувствовал себя обязанным Галу, и теперь, видя, как к Галу приближается беда, он решился без промедления действовать.

Поглощенные едой, ланны не обращали внимания на Тощего Лока, который медленно приблизился к обедающим и остановился, пристально глядя на Баока. Глаза у Лока мрачновато сияли. Баок не мог отвести от них взгляд, они приковали его к себе, связали по рукам и ногам. Ему почудилось, что он приближается к огромной черной пасти, в которую вот-вот провалится, как в бездонную яму. Спасение от страшных глаз Лока было только в Урбу, а Урбу ничего не замечал, и другие ланны не замечали. От страха Баок пытался крикнуть, но голос не повиновался ему, язык потяжелел, а непонятная сила завораживала его, лишала воли и памяти.

Баок встал, вяло отошел от костра и, уже ничего не соображая, направился в глубь пещеры. Там ноги у него подкосились, он упал на землю и забылся.

Ланны и не заметили, что Баока на площадке не было. Они съели кабана, и Рего опять взялся за нож.

Едва он отрезал себе говядины, поднялся Гал:

— Кулана за кусок мяса! — объявил он и, не ожидая, что ответят ланны, принялся работать ножом.

Ланны больше не смеялись. Все непонятное привлекало к себе их внимание, а поведение Гала, который дважды опередил у костра Урбу и потом отдавал мясо слабым и беспомощным, было именно таково. Еще загадочнее была его решимость заплатить чересчур дорогой выкуп за право взять мясо раньше воинов. Неужели он в одиночку пойдет добывать кулана? Это добыча по плечу опытным охотникам — и то если им повезет. Может быть, ему изменил рассудок? Такое однажды было: огненная стрела ударила рядом с молодым воином и сожгла у него разум. Беднягу потом поглотила Дуа.

Любопытство проснулось и в Урбу. Он с аппетитом ел и поглядывал на Гала, который опять отдал почти все свое мясо старухе, девушке, мальчишке и Тощему Локу. Ухмыльнувшись, Урбу швырнул Галу кость, как швыряют собакам, подбирающим объедки. Гал ногой отбросил кость назад к Урбу. В другое время такая независимость стоила бы ему крепкой затрещины, а сейчас Урбу был сыт и ленив, и ему не терпелось улечься на шкурах с Нга.

Рего кончил есть, встал и, повернувшись к Галу, сказал, чтобы слышали все:

— Гал, ты взял себе мясо раньше воинов, хотя оно принадлежало не тебе, а им. Ты предложил им выкуп, и они уступили тебе свои права. Ты взял мясо сегодня, но с завтрашнего дня тебе не будет места около общего костра до тех пор, пока ты не принесешь ланнам выкуп. Если ты не выполнишь своего обещания, ланны назовут тебя человеком, который не держит слова. Знаешь, как поступают волки, когда один из них не подчиняется закону стаи? Его разрывают на куски. Кто из ланнов встанет с Галом?

Рядом с Галом встали Риа, Улу и Лок. Нга тоже шагнула к нему, но тут же в замешательстве остановилась. На эту странность в ее поведении обратили внимание многие ланны, но Урбу опять ничего не заметил. Он весело захохотал, разглядывая сторонников Гала. Раздался взрыв общего хохота.

— Галу поможет Тощий Лок!

— Улу защитит его своей палицей!

— А где Луху? Она будет сидеть в засаде!

Сторонники Гала сами знали, что выглядели они далеко не внушительно.

Не смеялись только Рего, Рун и Нга.

Бедная Нга! В мыслях у нее все смешалось. Ей хотелось защитить Гала, а Риа, стоящая рядом с ним, сдерживала ее порыв. Была бы Нга незамужней, она тут же, у всех на глазах, расправилась бы с соперницей, а теперь она не знала, что делать.

Рун тоже не вышел из круга, не встал рядом с Галом. Дружба больше не соединяла их.

— Кто еще на стороне Гала? — спросил Рего.

Нга вздрогнула, Рун опустил голову.

— Мне не нужна ничья помощь! — заявил Гал. — Я один добуду кулана и принесу его в пещеру. И пусть тогда кто-нибудь засмеется надо мной и моими друзьями!

— Гал сказал свое слово, теперь ланны ждут от него дела! — заключил Рего.

Обед кончился, наступили часы отдыха и любви. Мужья и жены ушли в пещеру, на площадке остались подростки, девушки, юноши и женщины-одиночки. Юноши обязаны были нести дозорную службу, девушки и подростки — позаботиться о костре, а женщины — очистить площадку от остатков пищи.

Один Гал был свободен от обязанностей. Он присел на камень у края площадки, круто обрывавшейся к Дуа. Река посветлела, в затонах лениво плавали лебеди — их было так много, что казалось: там выпал снег. Все вокруг было светлое, полное удовлетворения, все разомлело от жаркого солнца. Только Галу не было покоя.

День, когда возвратились охотники, принес ему множество тревог. В битве с черным орлом был ранен белый сокол, потом от рук ланнов едва не погибли Гал и Риа. Рун спас обоих, и он же предупредил Гала, что намерен исполнить с Риа брачный танец. За ним потеряла разум Нга, едва не обратив против Гала ярость Урбу. Сам Гал действовал не лучше Нга. Бросив вызов Урбу и пообещав ланнам кулана, он поставил себя в нелегкое положение. За словами следует дело, а дело, которое предстояло ему, вряд ли по силам одному человеку. А отступать некуда, слово дано, и, если он не сдержит его, ланны отвергнут Гала, как Тощего Лока,— тогда ему и нечего надеяться, что Риа станет его женой...

Подошли и остановились четверо юношей — утром они бросали в него камни.

— У Гала язык длиннее копья! — сказал один.

— Он убьет кулана языком! — добавил второй.

— Он принесет вместо кулана рыжую собаку! — засмеялся третий.

— Уж тогда-то мы спустим с него шкуру! — пригрозил Баок.

Никто из ланнов не верил, что Гал в одиночку добудет кулана: выследить и загнать в ловушку этого сильного стадного зверя один охотник не в состоянии. Гал понимал, что у его сверстников были основания не верить ему, но их недоброжелательность и особенно угроза Баока разозлили его.

— Вонючий Баок, — проговорил он, — когда я принесу кулана, я швырну тебе хвост!

Бросить кому-нибудь хвост убитого животного значило выразить презрение, назвать трусом. Баок рассвирепел, но напасть на Гала, хотя случай и был подходящий, не решился: Гал дал слово племени, его охранял закон.

— Ты сначала принеси кулана, — недобро ухмыльнулся он. — А пока ты будешь бегать за ним, мы досыта натанцуемся с Риа!

Юноши со смехом удалились.

Неожиданная тоска овладела Галом. Он почувствовал себя слабым и беспомощным, а трудности, стоящие перед ним, показались ему неодолимыми. Луху была права: если плохо предкам, плохо и живым. Белый сокол ранен — ранен и Гал. Но сокол победил своего врага, и Гал должен убить недоверие ланнов, сдержать данное им слово! Ему не следует впредь терять рассудок и совершать оплошности. Пора на скалу Сокола, теперь его дом там. Предки не оставят его в беде, как и он их...

От этой мысли Галу стало легче, но он не торопился уйти. Он ждал Риа. Ему надо было поговорить с ней, узнать, будет ли она ждать его, если он задержится на охоте.

За площадкой подремывали собаки. Жили они поблизости от пещеры, но вольно, по своим законам, унаследованным от предков. Спасаясь от крупных хищников, собаки искали защиты у человека. Они не раз убеждались, что даже пещерный лев ничего не мог поделать с ними, если им покровительствовали люди. Человек был сильнее мамонтов, носорогов, тигров и львов. Оценив его могущество, собаки заключили с людьми взаимовыгодный союз.

Отгоняя прочь хищников, люди тем самым защищали и собак. Кроме того, они бросали собакам остатки пищи и внутренности убитых на охоте животных. За это скромное вознаграждение собаки честно несли сторожевую службу. Ни один зверь не мог незаметно подкрасться к охотничьему биваку или к пещере ланнов, если рядом были собаки. Они тут же поднимали тревогу, а если люди вовремя предупреждены об опасности, то и собакам уже не страшен никакой враг.

Случалось, люди нарушали союз — из озорства или ради собачьего жира, которым лечили больных, убивали собак, но собаки никогда не нарушали союза с человеком, хотя и неохотно воспринимали его приближение к ним.

Галу нравились эти сильные верные звери. Они безошибочно отличали ланнов-друзей от ланнов-врагов. К Галу они относились по-товарищески, потому что он никогда не делал им зла. Особенно сдружился он с собачьей семьей, которая устроила логово недалеко от скалы сокола. Он часто задерживался здесь, чтобы поиграть с рыжими щенками. Он не забывал приносить им что-нибудь вкусное — мясо или рыбу. Случалось, они сами бежали за ним к ручью или к Дуа, где терпеливо ждали, пока он не наловит рыбы.

Несколько раз он приносил щенков в пещеру, но кто-нибудь из ланнов непременно разрушал его дружбу с маленькими собаками. Одного щенка убил Баок, другого убили воины Урбу, когда он залаял на них, третий сам ушел в черные туманы.

Наученный горьким опытом, Гал больше не брал с собой щенков и не приучал их чересчур близко подходить к пещере, но дружбы с собаками не прерывал. Они тоже продолжали дружить с ним.

Сильнее других щенков привязался к нему смышленый Раф. Гал назвал его так потому, что щенок, играя, смешно ворчал и скалил зубы. Он был светлее братьев и сестер, его окраска напоминала сок алу, которым Луху промывала раны.

Росли щенки быстро, незаметно становясь большими собаками с красиво стоящими ушами и густой короткой шерстью. Раф превратился в рослого широкогрудого пса, умеющего постоять за себя, но дружбе с Галом не изменил.

Ночевал он среди своих рыжих сородичей, а днем бежал к Галу, едва тот удалялся от пещеры. Он неизменно сопровождал Гала и Риа во время их прогулок и спокойно вытягивался сбоку костра, если Гал оставался у реки на ночь. Спал он чутко. Он просыпался при малейшем шорохе, он различал такие тонкие запахи, какие не чувствовал ни один ланн. С Рафом Галу всегда было веселее.

Раф покидал Гала, лишь когда тот возвращался в пещеру. Осторожный, как все рыжие собаки, он разумно избегал слишком близкого соседства с людьми...

Риа все не было. Неужели она не придет? Гал встал и, охваченный тоскливым чувством одиночества, направился в сторону собак.

— Раф!

Раф подскочил к нему, исполнил около него танец встречи. Гал дал ему кусок мяса, оставленный от обеда. Раф съел и опять исполнил танец радости. У Рафа были большие умные глаза, крепкие белые зубы, сильные ноги, стройное мускулистое тело. Однажды на глазах у Гала Раф расправился с волком.

Подбежали и другие собаки, но ни одна не осмелилась, как Раф, коснуться Гала.

Раф зарычал, но не злобно: подходил Рун. Раф знал и не опасался его. Он только предупредил Гала, что приближается человек.

Рун молча остановился рядом. Гал тоже молчал — им сейчас было одинаково неуютно друг с другом.

Они дружили с детства. Вместе стояли в мальчишеских схватках, не раз спасали друг друга от смерти. Однажды Гал бесстрашно схватил за голову змею, которая через мгновенье впилась бы в шею Руну, и — уже мертвую— отбросил в сторону. В другой раз, когда Рун сорвался с обрыва в Дуа и, ударившись о камень, пошел ко дну, Гал прыгнул в воду и вытащил Руна на берег.

Они всегда выручали друг друга в беде, а теперь их пути разошлись. Между ними встала Риа. Многие мужчины теряли из-за женщины разум и брались за оружие. Гал и Рун не скрестят палицы, но их дружбе все равно пришел конец. Впрочем, это неизбежно случилось бы. Они слишком непохожи: Гал прямодушен и, если считает себя правым, действует, несмотря на последствия, а Рун чересчур осмотрителен. Он активен, только когда абсолютно уверен в успехе. Утром он спас Гала, предварительно рассчитав каждый свой шаг...

Рун понимал, что оставил Гала одного в трудный для него час, а Гал знал, что Рун считает охоту на кулана в одиночку и даже вдвоем бесплодной и поэтому не хочет оказаться в чрезвычайно затруднительном положении и рисковать своим правом на брачный танец с Риа.

Рун не скрывал от Гала свои намерения. Он сказал:

— Я не подниму палицу против тебя, но, если ты не вернешься с куланом к брачной ночи, я стану мужем Риа.

— Я вернусь вовремя — Риа сама выберет себе мужа!

Рун ушел, а Гал продолжал ждать Риа. Беспокойство все сильнее овладевало им. Почему ее нет?

Он не знал, что Риа в это время заботилась о Луху. Внезапный приступ слабости заставил старуху лечь, и Риа готовила снадобья, чтобы укрепить у нее силы.

Гал повернул назад, к пещере. Он не мог уйти, не повидав Риа.

У входа он столкнулся с Нга. Она покинула Урбу, как только он уснул на супружеском ложе. Нга робко, даже просяще взглянула на Гала и протянула ему кусок жареного мяса. Ее жест был красноречивее слов: так женщина у ланнов давала знать понравившемуся ей мужчине о своем отношении к нему. Не страшась последствий, Нга открыто предлагала себя Галу.

Нга повиновалась мужу по обычаю, но близость Урбу не радовала ее. Урбу силой отбил ее у Коло. Это случилось, когда Урбу овдовел. Он слишком грубо относился к своей прежней жене, родившей ему двух сыновей с огненно-рыжими волосами. Иначе вести себя он и не умел. По-своему он даже заботился о ней. Он сорвал с Луху амулет анга, как только увидел, что ее лекарства не могли избавить его жену от злого недуга. Однако и вдовцом он пробыл недолго. Он вызвал Коло на поединок. Урбу поступил недостойно воина, но, когда мужчины сражаются из-за женщины, законы никого не интересуют. Коло был упорен и силен — Урбу вряд ли решился бы вызвать его на битву, если бы не рана, полученная Коло на охоте. Коло сражался одной рукой — Урбу выбил у него палицу. Согласно обычаю Нга стала женой Урбу, а Коло ушел от ланнов, и никто с тех пор не знал, что с ним. Тот, кто покидает племя, не возвращается назад.

Коло заботился о Нга и ее детях, а Урбу брал ее силой и не признавал детей от Коло. Нга давно невзлюбила Урбу, а теперь была полна решимости на глазах у всего племени расторгнуть с ним брак. Юный Гал вызвал у нее чувства, до сих пор ею не испытанные. Ей хотелось разделить с ним и радости, и беды. Он был еще молод, но в брачную ночь его признают воином, и тогда никто не упрекнет ее в выборе мужа...

Нга ждала, примет ли ее Гал, и вместе с ней ждали все, кто находился на площадке. Если мужчина брал у женщины мясо, он вступал в супружеские права над ней. В этот момент подбежала Риа, легкая и стройная. Ее глаза, синие, как цветок лавы, потемнели, едва она увидела у Нга мясо. Нга презрительно рассмеялась ей в лицо. Но Риа была достойной дочерью ланнов. Не колеблясь, она встала между Нга и Галом — в руке у нее блеснул острый нож. Закон, позволявший мужчине вызвать соперника на смертельный бой, не отказывал и женщине в праве сразиться с соперницей. Неизвестно, что случилось бы в следующий миг, если бы не Рун. Он встал перед Нга, закрыл девушку собой.

Будто пришибленная, Нга ушла в пещеру.

Луху снова была на ногах. Она озабоченно смотрела на молодых людей. В своей жизни она повидала немало горя, а людским страданиям не было конца. Скоро все узнают, что Нга недовольна Урбу. Это сулило беду Галу и новые невзгоды — ланнам...

Риа, Луху и Улу проводили Гала до поворота тропы. Луху протянула ему небольшой мешочек.

— Здесь листья ру — если у тебя потечет кровь, приложи их к ране. Чтобы ночью тебе не мешали комары, натри тело цветами шиа; если тебя укусит змея, делай, как я тебя учила, здесь ты найдешь корень укы. И еще... — Она отвела Гала в сторону, понизила голос. — Ты из рода Сокола и из Рослых Людей, а Рослые Люди — могучие воины. Не каждый мужчина способен в одиночку добыть кулана, но у светловолосого Гала смелое сердце, сильные руки, неутомимые ноги — как у его отца. Иди и возвращайся назад, предки будут сопутствовать тебе!

— Кто был мой отец?

— Как только ты станешь воином, старая Луху расскажет тебе о твоей матери и твоем отце...

— Возьми меня с собой! — попросил Улу. — Я буду следить за костром, я не отстану от тебя!

— Тебе еще не время ходить на охоту, Улу, и у тебя амулет предков. Тот, кто хранит его, должен быть с ланнами. Я пойду один. Когда вернусь, у тебя будет много мяса!

Риа молчала, а в глазах у нее была нежность и беспокойство: она тревожилась за Гала.

— Я добуду кулана и в брачную ночь возьму тебя в жены! — сказал он.

— Я буду ждать тебя, — пообещала она.

Гал сунул мешочек Луху в свою сумку и, прихрамывая, ступил на тропу к скале Сокола. Теперь он был спокоен и думал только о том, что предстояло ему.

Раф отделился от собак, догнал Гала, побежал рядом. Вскоре камни и кусты скрыли их от взглядов Риа, Луху и Улу.

Для ланна нет беды худшей, чем оказаться в одиночестве. У бед, подстерегающих его, длинные копья, в одиночку против них не устоять. Они губят ланна или заводят в такую даль, из которой уже не найти обратной тропы.

В одиночестве Гал нередко бывал у Дуа, но он никогда не уходил слишком далеко от пещеры. К тому же он знал окрестности и мог рассчитывать на помощь ланнов. Теперь ему предстояло уйти далеко, и он мог рассчитывать только на себя.

Он убил в ручье двух крупных рыбин, еще ему удалось добыть гуся и куропатку. Рыб и гуся он испек в золе костра, куропатка предназначалась раненому соколу. Накормив Рафа, он оставил его внизу с другими собаками, а сам ступил на тропу вверх. Раненое бедро болело, он поднимался медленно, но спешить ему все равно было некуда, его дом теперь был здесь, на скале. Одиноким Гал не будет: рядом с ним сокол, с ним его связывали узы родства.

Сокол забеспокоился, увидев прихрамывающего Гала.

— Мне тоже пришлось вступить в битву, — пояснил Гал. — Но мои раны — пустяки, я не оставлю тебя в беде! Ешь, принесу еще!

Он бросил соколу куропатку и, зная, что сокол не любит, когда за ним наблюдают, отвернулся.

На скале была удобная площадка. Здесь Гал трудился, хранил свои находки. Он отодвинул плоский камень, прикрывающий маленькую пещеру, выбрал из камней-цветов самый крупный алмаз, подержал в солнечных лучах. Внутри камня вспыхнуло маленькое солнце. Гал всегда любовался его лучистой игрой, а теперь ему было не до того: предстояло крепко потрудиться. Если до брачной ночи он не сдержит слова, данного ланнам, ему придется занять место Лока или, как Коло, покинуть племя. Коло тогда надеялся, что Нга уйдет с ним, он ждал ее недалеко от пещеры, но она не пришла. Он ушел один, и необозримая земля поглотила его. Если и Галу суждено изгнание, уйдет ли вместе с ним Риа? В одиночку ланну жить нельзя. В одиночку никто не может — ни человек, ни зверь, ни птица...

Гал положил Бесцветный камень на место, осмотрел запасы своего оружия. В тайнике хранились наконечники для копий и две неготовые палицы. Он пока закончит одну — свою палицу, потом изготовит несколько дротиков и возьмется за ожерелье. Без подарка невесте в свадебную ночь ланну нельзя предстать перед племенем, это было бы равнозначно отказу от брака.

Гал принялся за работу. На следующий день палица была готова. Он тщательно обстругал тонкий конец, просверлил в нем отверстие, продел в него ремень, связал, так что образовалась петля, в которую можно было всунуть руку, — теперь палица не выскользнет из ладони при любом размахе и ударе. Толстый конец палицы он сделал бугристым, чтобы усилить ее ударную мощь.

По длине палица доставала ему до груди. Она, пожалуй, была не так массивна, как у Рего или Урбу, но достаточно увесиста, чтобы сразиться с крупным зверем. Гал понесет ее на плече или поволочит по земле, всунув руку в ременную петлю.

Копье у него было — копье Руна, неплохое копье, но он решил сделать себе другое, с наконечником из яшмы. Гал соединил его с длинным кленовым древком и в этом положении скрепил шнуром из волокон чо. Ачтобы вода не разъедала связку, он покрыл ее аяном, который не боится воды и, высыхая, превращается в прозрачный желтый камень.

Потом Гал изготовил дротики, осмотрел нож, запасные ремни и шнуры. Своим снаряжением он остался доволен. У него имелось все необходимое для охоты, можно было приняться за ожерелье для Риа.

Ночевал он на скале. Днем солнце нагревало камни, и ночью на площадке, огражденной по краям скальными выступами, было тепло. Утром он спускался вниз, чтобы запастись водой и приготовить на костре пищу. Соколу он приносил птиц, для себя ловил рыбу, а однажды добыл поросенка — его хватило на несколько дней. Миновала неделя, в небе уже зародился тоненький серп новой луны, а ожерелье еще не было готово. Труд над ним он начал давно, много лун тому назад, храня свой замысел в тайне ото всех. Даже Риа не догадывалась, чем он был занят на скале, когда отсутствовал долго. Он обрабатывал каждый камень-цветок, добиваясь, чтобы в нем вспыхивало маленькое солнце, и нанизывал на тонкий шнур из сухожилий степных птиц.

Когда он закончил работу, тело у него ныло от усталости, а в груди пела радость: две нити ожерелья — подлиннее и покороче — всеми цветами переливались в солнечных лучах. Такого ожерелья не было даже у жены Рего.

Поужинав, он крепко уснул, завернувшись в накидку.

Его разбудил яростный клекот сокола. Было утро. На расстоянии копья от Гала сокол рвал змею. Покончив с ней, он взлетел к гнезду. Он больше не нуждался в помощи Гала, он опять уверенно держался на крыльях. Гал спас его от смерти, а он спас Гала. Сокол поступил, как полагалось поступить сородичу!

Гал тоже был здоров. Раны стерлись с его тела почти без следа. Позавтракав остатками мяса, он быстро собрался в путь. Сокол внимательно следил за ним.

Перед тем как спуститься вниз, Гал оглядел окрестности. Дуа сузилась, на той стороне обнажились заливные луга — там уже паслись стада. В степи на этой стороне кучно бежали лошади. Одна отбилась от табуна и стала добычей волков. Вдали, еле различимые глазом, двигались куланы, желанная добыча охотников. Одного из этих быстрых и сильных зверей Гал должен убить и принести в пещеру, а где они будут завтра, через день, через три дня, трудно сказать. Куланы любят вольно ходить по степи.

Вдоль Дуа шли ланны. Гал с непривычным чувством разглядывал их. Он уже много дней провел в одиночестве, ему не хватало соплеменников. Площадка перед пещерой, где горел костер и где была Риа, казалась ему сейчас самым уютным местом на земле. Он вернется к ланнам, иного пути у него не было. Но прежде добудет кулана, ему необходимо добыть, он не может не добыть его. Только где та тропа, которая вовремя приведет его назад?

Сокол понял беспокойство Гала, взмыл в небо, сделал круг над скалой и устремился в сторону заката солнца. Потом он белой звездочкой повернул назад, полетел над серединой реки.

— Я понял тебя! — обрадовался Гал. — Я пойду по берегу Дуа, и Дуа принесет меня назад к пещере!

Тяжело вооруженный, он спустился вниз, зашагал вдоль реки.

Ланны остановились, глядя на него. Рего покачал копьем в знак приветствия, на лице у Урбу и многих воинов было насмешливое любопытство. Они не верили, что он в одиночку добудет кулана.

Только Рун смотрел мимо Гала. Рун изменил дружбе, и прежнее спокойствие покинуло его. Весна помутила его рассудок. Ланнам было знакомо это властное чувство, превращающее друзей во врагов. Руну стать бы с Галом, как он вставал раньше, — тогда охотничья тропа Гала была бы не такой долгой и оба были бы достойны Риа. А здравомыслящий Рун думал только о себе, он не желал считаться с давней дружбой Гала и Риа... Гал еще надеялся, что Рун одумается, повернет на его тропу, пойдет рядом. Но Рун не повернул, не пошел, и теперь, встретившись с ланнами, Гал окончательно понял, что на Руна нечего больше рассчитывать.

Он покачал копьем, приветствуя соплеменников.

— Вернусь к празднику брачной ночи! — крикнул скорее для Руна, чем для всех, и зашагал не оглядываясь.

Неподалеку от пещеры Гала встретила Риа. Убедившись, что за ней не наблюдают, она коснулась лицом его плеча. Он привлек девушку к себе. Эти жесты, свойственные женщине и мужчине, взволновали обоих. Молодые люди забыли об охотниках, о пещере.

Женщины-ланны редко питали нежные чувства к мужчинам. Мужчины тоже не были слишком привязаны к своим женам. При случае — а их всегда было достаточно — ни муж, ни жена не избегали внесупружеских связей. За эти вольности они нестрого взыскивали друг с друга. Ревность у мужчины вспыхивала, когда жена открыто предпочитала ему другого мужчину или вопреки его воле желала уйти к другому. Такие конфликты обычно приводили к поединкам, особенно яростным, если один мужчина силой овладевал женой другого. Так было в случае с Коло. Ланны невзлюбили его: он был однолюб и чересчур заботился о Нга и ее детях. Воспользовавшись тем, что Коло был ранен, Урбу овладел Нга, а потом вызвал Коло на поединок. Урбу победил, стал мужем Нга, но она никогда не относилась к нему, как к Коло.

Гал тоже заботился о Риа, как Коло о Нга, а Риа доверяла ему не меньше, чем Нга Коло. Гал надеялся, что в трудный час Риа не оставит его одного.

— Я ждал тебя, — сказал он. — Тебя долго не было.

— Нга и Баок не спускали с меня глаз, я не хотела, чтобы они видели нас вместе. Я пойду с тобой, Гал!

— Если ты пойдешь со мной, ланны сочтут нас беглецами и будут преследовать, как врагов. Жди. Я принесу кулана и в брачную ночь возьму тебя в жены. Я не отдам тебя никому, никто не посмеет тогда обидеть Риа!

— Я буду ждать тебя, я не начну без тебя танец! — Риа была счастлива: Гал выделил ее из всех женщин, хотя среди них были такие, каких охотно любили мужчины.

Они расстались. Ланны уже наблюдали за ними. Помешать Риа встретиться с Галом они не могли: она открыто объявила себя его сторонницей. Но они были недовольны, что она слишком долго оставалась с ним: она не жена ему, а его положение среди ланнов неопределенно. Не исключено, что его отвергнут, как Лока.

Гал зашагал дальше. Оттого что Риа проводила его в путь и пообещала дождаться его, у Гала будто прибавилось сил.

Одет он был, как полагалось охотнику в теплое время, — легко. Его одежда состояла из широкого набедренного пояса и накидки из телячьей кожи. С накидкой ланны расставались редко: она нужна была и в жару, и в холод. Сшитая из кож или шкур, она надежно защищала ланна от солнца, ветра, дождя и снега. В нее укутывались, ложась спать на земле, при случае ею можно было защититься от когтей зверя или ослабить удар вражеского дротика.

На ногах у Гала были сандалии из бычьей кожи. Они предохраняли ступни от уколов и порезов об острые камни и жесткие травы.

Снаряжение у него было удобно пригнано и не мешало при ходьбе. Нож, шнуры и кожаная чаша висели на поясе, охотничья сумка, туго свернутая накидка и дротики — за спиной. Палицу и копье он нес в руках. Снаряжаясь в путь, он брал пример с охотников: они предусматривали все, что могло

потребоваться им в походе.

* * *

Едва отдалившись от пещеры, Гал услышал позади легкий шум. Тугим рыжим комом приближался Раф. За ним бежали другие собаки.

Поравнявшись с Галом, Раф исполнил радостный танец встречи. Когда он немного успокоился, Гал спросил:

— Раф, у тебя острые зубы, тонкий нюх, сильная грудь, неутомимые ноги. Не хочешь ли ты пойти со мной на охоту?

Понимающие глаза Рафа преданно смотрели на него и ждали, когда же за словами последует дело.

Не сказав больше ничего, Гал зашагал дальше. Раф потрусил рядом. Мать-собака попыталась увести Рафа, но он давно перерос ее и был независим в своих поступках. Тогда она подбежала к Галу, ткнулась холодным носом в его руку, препоручая ему своего упрямого сына, и после этого осталась со своими сородичами на месте. Раф покрутился около них, что-то объясняя им на своем языке, и потом решительно последовал за Галом.

— Ты настоящий друг! — похвалил его Гал. — Нам надо добыть кулана. Это трудно, но нас теперь двое, двоим легче, чем одному.

Предстоящие трудности не смущали Рафа. Он верил в могущество своего покровителя и не тревожился о том, куда и зачем они шли и где их застанет ночь. С ним был человек, умеющий добывать огонь, настигать птиц, доставать из воды рыб и не страшащийся врагов. Раф весело бежал рядом с Галом, но ни один след, ни один запах не ускользал от его внимания.

Они без приключений прошли около пятнадцати тысяч шагов. Потом Раф тревожно взвизгнул, поджал хвост и бросился к ногам Гала: неподалеку был крупный хищник! Гал огляделся: всюду кустарники, трава по пояс — самое подходящее место для засады. Заметив впереди каменистую гряду, Гал поспешил к ней, надеясь найти какое-нибудь укрытие или, поднявшись на высокий камень, осмотреться.

Порыв ветра открыл ему: по их следу шел тигр.

* * *

Из всех хищников ланны больше всего опасались тигра. Он был осторожен, как леопард, силен, как лев, и хитер, как красный волк, которого и очень опытному охотнику редко удается выследить.

Леопарда легко можно было увидеть, он не таился от ланнов.

Лев, выйдя на охоту, грозным рычанием оповещал о себе сумеречную степь: «Вот я, здесь! Я — могучий пещерный лев!»

В лесу по-хозяйски расхаживал матерый медведь — такие не прятались ни от кого.

Зверь, которого легко увидеть или выследить, уже почти не опасен для ланнов. Они умели постоять за себя, их копья и палицы были пострашнее клыков и когтей хищника. А выследить тигра — непросто, в уловках он не уступал ланнам. Если они преследовали его, он запутывал свою тропу и нередко сам выходил на их след. Он обладал хладнокровием воина, умел и затаиваться в засаде, и бесшумно приблизиться к своей жертве. Самый упорный из хищников, он мог преследовать добычу день и ночь и непременно настигал ее. Его нападения всегда внезапны, ударом лапы он мог сокрушить лося...

Из хищников ланны охотились только на медведей, и то лишь осенью, когда звери нагуливали жир, а их мех становился густым и красивым. Медвежьим жиром ланны лечили свои недуги, в одежде из медвежьего меха они не страшились самых лютых зимних холодов. Добывали они главным образом некрупных медведей — матерые нечасто становились их добычей. Еще реже они били тигров: их мясо жестко, а рисковать жизнью ради тигриной шкуры было неразумно. Из ланнов только Рего однажды вызвал тигра на поединок. Гал был тогда подростком. Мужчины и рыжие собаки отправились на охоту, а тигрица подкралась к пещере и убила женщину. Возвратясь, они ступили в ее след, но, пока они распутывали его, тигрица снова напала на ланнов и убила мальчика, сына Рего. Полосатый зверь нарушил Всеобщий закон, стал нападать на ланнов, хотя они не являлись его добычей. Тогда Рего объявил тигрице войну. Он оставил воинов дома и один ступил в ее след. Вскоре тигрица вышла на его след. Они долго выслеживали друг друга, пока не столкнулись на охотничьей тропе. Рего отомстил за смерть женщины и сына, убил тигрицу и тигрят, вырвал у нее клыки. Рего — великий охотник, никто из ланнов не сравнится с ним.

А Гал еще не смотрел в глаза полосатому зверю и не знал его повадок, как Рего. Он озирался по сторонам, он чувствовал, что тигр близко, но, кроме запаха, ничто не выдавало зверя. Инстинкт подсказывал Галу, что его жизнь зависит от того, успеет ли он добежать до камней...

Он переложил палицу в правую руку. Тигр мог напасть каждое мгновенье, сейчас только палица могла отразить первый выпад зверя.

Страх покинул Гала. Множество его предков сходились грудью в грудь с хищниками — древний зов борьбы все решительнее зазвучал в нем, каждый мускул напрягся, готовясь к битве.

Раф не отставал от Гала. Немало рыжих собак были растерзаны тиграми: полосатые звери любят полакомиться собачьим мясом. Оторвавшись от стаи, они при виде тигра от страха теряли разум и становились легкой добычей зверя. Но Раф не терял рассудка, не убегал от Гала, он чутьем угадывал, что человек не испугался тигра.

Гал взбежал на камень, концом копья сбросил с верхней площадки змею, Раф по-прежнему был рядом.

С камня они увидели тигра. Это был матерый зверь. Он больше не таился от них. Неторопливыми прыжками он приближался к месту, на котором стояли человек и собака, уверенный, что добыча от него не уйдет.

Шипя, показалась еще одна змея — Гал палицей сплющил ей голову. Бешено извиваясь, змея упала вниз.

Человека и тигра разделяло теперь расстояние, которое преодолел бы дротик, но Гал не торопился начать битву, пока зверь не приблизится настолько, чтобы можно было бить наверняка. Видя, что человек готов действовать, Раф тоже приготовился к битве.

Когда до тигра оставалось шагов пятьдесят, Гал метнул дротик. Тигр взревел, отпрянул в сторону — дротик впился ему в лапу. Катаясь по земле, тигр вырвал из ноги дротик, но второй впился ему в спину. Взревев еще яростнее, — тигриный рев наверняка услышали и на другом берегу Дуа! — зверь ринулся в нападение.

Азарт борьбы передавался от человека собаке. Подобравшись, злобно рыча, Раф готов был теперь по первому знаку Гала броситься на врага. Гал удержал собаку на месте, не дал ей от ярости утратить рассудок.

Тигр преодолел половину расстояния до камня и задержался, разглядывая странного противника, издалека наносящего мучительные раны. Двуногое существо, такое тонкое и легкое, что он мог бы ударом лапы переломить его пополам, стояло перед ним без страха, и это отрезвляло зверя, но собака, в злобе своей не уступавшая сейчас ему, побуждала его забыть об осторожности и о боли, причиненной человеком. Тигр жаждал вонзить в собаку клыки, напиться ее крови.

Но и Раф жаждал крови врага. Окажись сейчас здесь сородичи Рафа, они заставили бы полосатого убийцу умолкнуть навсегда...

Тигр тугими прыжками, будто и не был ранен, устремился на человека и собаку. Копье Гала остановило его, а в следующий миг собака и тигр слились в один рычащий, перекатывающийся по земле ком.

Гал поспешил на помощь Рафу, но нанести удар палицей по полосатому зверю ему удалось не сразу. Он опасался, что невзначай зацепит собаку.

Ярость Рафа не знала границ. Повинуясь инстинкту, выработанному собаками в битвах с врагами, Раф впивался зубами и когтями в самые уязвимые места тигра — в кровоточащие раны на спине, на ноге, на груди. Раны и боль замедлили движения тигра, он с трудом отбивался от Рафа. Едва он стряхивал с себя собаку, она снова кидалась на него. Раф дрался не на жизнь, а на смерть.

От первого удара палицей тигр вздрогнул. Гал ударил еще и еще. Потом, став ногой на мертвого зверя, крикнул:

— Гал и Раф победили тигра!

Он вырезал у тигра четыре когтя, камнем выбил клыки. Как только представится возможность, он нанижет их на тонкий шнур — ничто так не украшает воина, как ожерелье из клыков и когтей хищников. Пусть ланны видят, что он, как Рего, сильнее тигра! В другое время он снял бы со зверя шкуру — ни один ланн не отказался бы от такой добычи! — но сейчас ему не до нее.

Он оглядел окрестности. Куланов нигде не было. До вечера он успеет сделать еще тысяч десять шагов, а там пора будет позаботиться о ночлеге.

Раф досыта напился тигриной крови и опять весело бежал рядом с Галом. Он еще раз убедился,

что с человеком ему не опасен никто.

* * *

Путь преграждали ручьи, текущие в Дуа. Гал и Раф переходили их вброд или по мосткам, образованным упавшими деревьями. Здесь было много дичи и мало удобных для ночлега мест. Среди камней дремали змеи, в приречных валежниках можно было нарваться на рысь и на медведя. После ливневых дождей из земли густо вылезла трава, кустарники сплелись в непролазную чашу. Человеку и степному зверю здесь было одинаково неуютно, отсюда хотелось поскорее выбраться.

Попадались и открытие участки — сухие или с гладью болотистых вод. Было бы больше времени, Гал непременно поохотился бы здесь, но солнце уже катилось вниз, а он еще не нашел подходящего места для ночлега.

В косых солнечных лучах Дуа потемнела, налилась тревогой. На Гала опять хлынуло острое чувство одиночества. Близилась ночь, а надежного убежища не было.

«Ничего, ничего, — напоминал он себе, — не теряй рассудка. По-другому у тебя и не могло быть, раз охотишься в одиночку. От опасностей все равно не уйти, думай лишь о том, как добыть кулана».

Только теперь он по-настоящему осознавал, насколько трудна задача, которую он перед собой поставил. Ланны не зря смеялись над ним, когда он пообещал им кулана...

За болотистой низиной берег повысился, взгляду открылась степь. Гал заметил туров, антилоп, носорогов. Куланов не было. Что если он вообще не встретит их или встретит слишком поздно?

Солнце висело уже над краем земли, убежища на ночь все не было, а Раф снова жался к ногам Гала: неподалеку опять бродил тигр. Скорее всего, это была тигрица, ступившая в их след, чтобы отомстить за смерть тигра.

Гал ускорил бег. Скоро стемнеет, а в темноте за каждым кустом таятся когти и клыки. Горе человеку, если у него нет укрытия на ночь и нет огня. Хорошо, если найдется дерево, на котором можно переждать темноту, а если и дерева нет, ланну остается лишь надеяться на удачу.

Цепочка жизни непрерывно разматывалась. Гал и Раф охотились за куланом, тигр охотился за ними, теперь тигрица ступила в их след, а из травы и кустарников за ними следили множество глаз — одни с тревогой, другие с любопытством, третьи со страхом. Но были и такие, кто не страшился ни человека с собакой, ни тигрицы...

Обеспокоенные близостью хищника, Гал и Раф едва не наскочили на кабанов. Табунок бросился бежать, но громадный секач, лениво пробежав десяток шагов, стал, развернулся в сторону человека и собаки, увидел за ними тигрицу и клыкастой глыбой ринулся на нее. Долгий тигриный рев пронесся над Дуа. Тигрица нанесла удар, отпрыгнула в сторону, но кабан настиг ее, опрокинул на спину, ударил еще. Спасаясь от страшных клыков, тигрица бросилась прочь. На боку у нее зияла рваная рана. Полосатому зверю, способному убить быка, не повезло опять.

— Гал и Раф победили тигра, а кабан победил тигрицу! — крикнул юноша, от возбуждения забыв о близящейся ночи. — Кабан так же силен, как Гал и Раф!

Секач повернулся — с его клыков капала кровь,— горящими, как уголь, глазами взглянул на человека и собаку. Эти двое были не опасны, он тут же потерял интерес к ним и неторопливо, подчеркивая свою мощь, пошел по следам своих сородичей.

Ланны охотились на кабанов, но победить такого вот могучего зверя им удавалось редко. Не один ланн ушел в черные туманы, столкнувшись с матерым секачом. Палица соскальзывала с его мощного, будто каменного тела. Подобно осторожному воину, секач неохотно вступал в битву с сильным врагом, но, впав в ярость, никому не уступал тропы. В лесу ни один зверь не сравнится с ним в беге: сжатое с боков, тело кабана пронзает чащу, как летящее копье.

Кабан победил тигрицу и избавил Гала и Рафа от страшного врага.

Гал пробежал по берегу еще несколько сотен шагов и радостно засмеялся: Дуа давала ему

убежище на ночь!

Внизу темнел каменистый островок. Он высился над водой на полкопья и отстоял от берега шагов на тридцать.

Гал спустился к воде, промерил глубину протоки и не достал до дна: вряд ли какому зверю захочется здесь искупаться!

Солнце коснулось края земли — самая пора устраиваться на ночь. Закатное небо было охвачено чистым оранжевым пламенем, предвещающим жаркий день. Над водой танцевали тучи мошкары, Дуа кипела рыбными всплесками. Казалось, рыбе тесно в реке.

Гал копьем поразил осетра, но, чтобы вытащить тяжелую рыбину из воды, ему самому пришлось искупаться.

Потом он опустил на воду связку хвороста, в изобилии валявшегося на берегу, сложил на нем оружие, снаряжение и добычу и поплыл к островку, толкая перед собой этот не очень надежный плот.

Раф, поколебавшись, поплыл следом. Оба благополучно добрались до островка. Здесь Гал помог Рафу выбраться наверх из воды, затем поднял на камни свой груз.

Лучшего убежища он и не пожелал бы себе. Если даже какому-нибудь неразумному хищнику и захотелось бы переплыть протоку, он вряд ли смог бы подняться из воды на островок. Человек и собака были здесь надежно защищены от врагов. Удобства убежища не исчерпывались только этим. Дуа занесла на островок много сухих дров — их хватило бы на несколько ночей.

Гал расчистил площадку для костра, достал из сумки кожаный мешочек с огненными припасами. В нем хранились кремень, огниво, шнур из чо, опаленный с одной стороны, и немного сухого мха. Гал приложил шнур к кремню, ударил по кремню огнивом — посыпались веселые искры, шнур затлел. Гал поднес его к мху, несильно, чтобы не стряхнуть пепел, подул. Мох загорелся. Гал прибавил огню пищи, и вскоре на островке ровно и жарко горел костер. Огненные припасы Гал опять положил в сумку. Шнур он предварительно погасил, осторожно, чтобы не сбить пепел, спрятав горящий конец в трубочке из кости дрофы. В случае необходимости Гал мог оживить огонь и другим способом — с помощью огненной палочки и дощечки, которые, как все охотники-ланны, носил с собой. Каждый ланн умел извлекать огонь из камня и из дерева.

Чтобы преградить путь речному ветру, Гал соорудил на островке заграждение из камней. У костра стало уютнее. Потом он испек осетра, дал ему остыть, отрезал от него два больших куска — себе и Рафу. Они с аппетитом поужинали, напились речной воды, и Раф не замедлил вытянуться сбоку костра. Галу тоже можно было уснуть, но он еще долго бодрствовал, хотя минувший день утомил его.

С той поры, как взошло солнце, и до недавней минуты, когда оно опустилось за край земли, Гал пережил столько событий, сколько выпадало не каждому ланну. Трудный, на редкость трудный, был день. Гал мог быть доволен собой: он держался достойно воина. Он не испугался одиночества, он победил тигра — было чем гордиться. Но что из того? До брачной ночи не так уж много дней — успеет ли он добыть кулана и возвратиться вовремя? Не переоценивает ли он свои силы, подобно тигрице, напавшей на кабана?..

Огонь съел свою пищу, стал совсем крохотным. Гал хотел было подложить дров, но передумал, дал огню отдых. Теперь, когда костер задремал, Гал лучше видел и слышал в темноте. Дуа неутомимо и ровно пела песнь воды и ласкала своими струями камни. Гал смотрел на нее, и ему чудилось, что не вода куда-то бежала в ночи, а сам он мчался на своем островке вдаль. Но стоило ему отвести взгляд от реки — и островок тотчас останавливался, а вода опять устремлялась в темноту. Весь мир сейчас состоял из воды и ночи, и у них не было ни начала, ни конца.

В темноте зарычал медведь, ржали лошади, мяукал леопард. На болотах кричала выпь, птица мрака, насылающая на ланнов злых духов. Она предупреждала человека: «Ты слаб и беспомощен, сиди у костра и не смей ступать в темноту! В ней твоя смерть!» Мало кто из ланнов видел ее. Странная эта птица давно интересовала Гала. Когда-нибудь он попытается охотиться на нее. Ведь выпь таинственна только ночью, а днем она — просто птица... «Когда-нибудь... — прервал он себя. — Сначала добудь кулана... »

Перекрывая все голоса ночи, заревел пещерный лев, вышедший на охоту. Рев разбудил Рафа, но лев был далеко, и Раф успокоился. Когда же появились волки, он вскочил, напрягся всем телом. Извечные враги собак осторожно, цепочкой, крались по берегу. Они чувствовали костер, человека и собаку, эти запахи скорее удивляли их, чем настораживали: они доносились от реки.

Видя беспокойство Рафа, Гал запустил в переднего волка камень, звери торопливо скрылись в темноте. Раф уснул, а Гал все еще сидел на камне: мысли бодрствовали, требовали внимания к себе.

В усыпанном звездами небе висела луна, румяная, как угли костра. Когда она станет круглой, как солнечный диск, наступит самая короткая ночь. Ланны соберутся у праздничного костра, будут есть мясо, пить сок ковы и танцевать под звуки флейт. Если к этому часу Гал не принесет выкуп, Риа достанется другому. Чтобы этого не случилось, он не только должен добыть кулана, но и донести его до пещеры свежим. А как? Было очем задуматься. Хотя он уже на охоте, к цели он ничуть не приблизился. Он даже не знал, что предпримет завтра. А как на его месте поступили бы Рего и Сухой Лу? Галу вдруг вспомнились слова Луху о том, что лекарства помогают ланну, если их готовят не спеша. Теперь он по-новому оценил заключенную в них мудрость: прежде чем делать что-то важное, надо хорошенько, не торопясь, все обдумать и только после этого без промедлений действовать. Так поступали Рего и Сухой Лу, так вел себя белый сокол. Он взлетал в небо, не спеша выбирал себе добычу и потом бил ее без промаха. С них Галу надо брать пример...

Голоса и шорохи, доносившиеся с берега, не мешали ему думать: Дуа защитила его от врагов, накормила и напоила. Она никогда не изменяла дружбе с ним и не отказывала ему в помощи, с ней ему нечего бояться беды. Только от одиночества она не могла защитить его. Ему не хватало уюта племенного костра, улыбки Риа, смеха ланнов. В кругу соплеменников он забывал о темной ночи за стенами пещеры и беззаботно засыпал под теплыми шкурами. Веселый костер и палицы воинов надежно оберегали от незваных гостей сон племени.

Если бы сейчас кто-нибудь из ланнов был вместе с ним, Гал перестал бы тревожиться за завтрашний день. Ланны готовы поднять друг на друга палицы, лишь когда им не грозит общая опасность, а на охоте и в битвах с врагами они едины. Они всегда чтили старый закон: плечом к плечу встречать врага и решительно идти на помощь сородичу, если тот в беде. Для ланна нет большей радости, чем жить со своим племенем, и нет беды горше, чем в одиночестве оказаться вдали от него. Одиночке на земле не выжить...

Размышления Гала прервал медведь. Он спустился к воде, стал пить. Это был большой зверь — такие без страха разгуливали по земле. Потом его внимание привлек островок. Медведь поднял голову, заметил человека и собаку. Злобно рычащая собака вызвала у него недовольство, побуждала его к действию. Воды он не боялся, ему ничего не стоило переплыть протоку и ударом лапы заставить собаку замолчать. Но медведь не двигался с места, его смущало спокойствие человека. К тому же человек не ущемлял медвежьи права. Медведь мог спокойно пить воду и беспрепятственно следовать своим путем к каменистой отмели, чтобы там полакомиться свежей рыбой. Какой смысл нападать на того, кто нисколько не мешал ему? Конечно, собаку следовало бы проучить, да только он не очень-то принимал ее всерьез: пусть себе злится.

Медведь потерял интерес к островку и не спеша побрел вдоль берега.

Раф затих, а Гал продолжал вслушиваться в полную загадок ночную жизнь. В Дуа тяжело била рыба, вдали отчаянно кричала попавшая в беду лошадь, над головой проносились летучие мыши. Мир вокруг был велик и многообразен, в нем находилось место всему, что бегает, ползает, плавает, летает; в нем были степи, леса, скалы, реки, болота, а где-то за ними, за краем земли, волновались Соленые воды, у которых не было берегов. Так говорила Луху, так рассказывал Рего...

Гал многому научился у Луху, но и охотникам-ланнам он обязан не меньше, чем ей. Они умели переносить любые невзгоды, их не страшили опасности, долгие пути по земле, тяжелая ноша, ливни и снега. В любую погоду они могли оживить огонь и уснуть у костра. Плох тот ланн, если он не умеет спать на земле, — такого быстро поглотят черные туманы. Соплеменникам полезен лишь тот, кто не боится зверя, гнуса, темноты и не теряет крепкого сна.

Ланны часто брали с собой Гала на охоту. Они были строгими учителями и не прощали ему ошибок и промахов. А теперь, после того, как он убил тигра, никто не посмеет смеяться над ним, они признают его равным себе. Он принесет им кулана, возьмет Риа в жены, он вызовет на битву всякого, кто попытается оспорить ее у него. А потом он спросит у Луху, что означают ее загадочные слова: «Ты из Рослых Людей, Гал...» Но это будет потом, после того, как он вернется. А он должен вернуться, обязательно вернется. Ему поможет Дуа. Он не пойдет в степь, он дождется куланов у реки. С тех пор, как кончились ливни, миновало немало дней, и в степи не выпало ни капли дождя. Куланы непременно придут к Дуа. Он пойдет дальше по берегу, пока не увидит тропу Жажды. Тогда он начнет охоту. Он победил полосатого зверя, победит и кулана...

Мысли закончили свой бег. Теперь Гал знал, что ему делать. Он прибавил пищи огню, завернулся

в накидку, лег сбоку от костра и сразу же уснул. Рядом чутко спал Раф.

* * *

Поднялся Гал вместе с солнцем. Вдоль реки плыл туман. Дуа кипела, переполненная рыбой, но, кроме рыбьих всплесков, ничто не нарушало утренней тишины. В этот час хищники обычно спали, насытившись после ночной охоты.

Позавтракав остатками осетра, Гал и Раф покинули островок. Днем они видели медведей, оленей, леопарда, сайгаков, лошадей. Куланов не было.

Следующую ночь они провели на берегу Дуа. Гал соорудил здесь укрытие из валежника и камней и до рассвета поддерживал перед ним огонь.

На третий день пути Гал заметил вдали крупное стадо — оно медленно приближалось к Дуа. Трава наполовину скрывала животных, но острый взгляд Гала различил куланов.

Гала охватил охотничий азарт: вот она, добыча! Но он тут же подавил в себе желание броситься к табуну: нельзя, чтобы руки и ноги управляли рассудком. Становиться на пути у стада — все равно что руками останавливать течение Дуа. Так же неразумно пытаться отколоть от табуна одно животное. Даже если это удастся, до победы еще далеко. Быстроногого кулана надо настичь, заставить вступить в битву, а кулан сражается бешено, он бьет копытами, твердыми, как кремень, наносит зубами рваные раны, его тело — клубок мышц...

Приблизившись к Дуа, куланы, как по команде, замедлили бег и, сбившись в плотную массу, уже шагом повернули к воде.

На вид они были безобидны. Казалось, ничего не стоило убить одного из них: достаточно лишь метнуть копье. Но так только казалось. Добыть зверя непросто, все живое настороже. Куланы-жеребцы вряд ли позволят ему приблизиться к табуну. Никакое оружие не поможет ланну, если он не умеет затаиваться, ждать, точно рассчитывать момент для удара. Палица и копье бьют наверняка, когда они послушны разуму...

Гал следил за табуном, а мысли у него обгоняли одна другую. Что делать? Торопиться с нападением неразумно: если он и добудет кулана, ему все равно не донести его до пещеры. Но и медлить нельзя было: до брачной ночи оставались считанные дни.

Куланы потоком устремились к воде. Их было так много, что они, казалось, могли перегородить течение Дуа. Галу еще не доводилось так близко видеть столько зверей.

Берег здесь был пологий, будто специально предназначенный для того, чтобы звери могли подойти к воде и пить. Гал и Раф прошли вдоль Дуа не менее сорока тысяч шагов, а такого удобного спуска к реке еще не видели.

Здесь была тропа Жажды!

Гал невольно огляделся: на Водяной тропе охотника подстерегали особые опасности. Хищники здесь подкарауливали добычу, а травоядные были настороженны и злы.

Куланы напились речной воды и опять ушли в степь, а на смену им к Дуа потянулись туры. Гал и Раф поспешно пересекли тропу зверей и удалились от нее по берегу, снова круто обрывавшемуся к воде. На пути теперь все чаще высились деревья. На одном из них дремал леопард. Около него, в развилке сучьев, была зажата наполовину съеденная туша теленка. Леопард злобно проследил за человеком и собакой, но дерево не покинул.

Росли у реки и сосны. Одни, полные жизни, стояли прямо, другие, высохшие, наклонились над землей, третьи вовсе упали — время, ветер и вода повалили их на землю. Некоторые полоскали свои сухие вершины в Дуа. Эти сосны подсказали Галу, что делать: из них он построит себе плавучий дом!

* * *

Галу случалось видеть, как Дуа несла на себе кусты и деревья. Иногда на них сидели зверьки — дерево становилось для них плавучим убежищем. Галу тоже хотелось забраться на такое дерево и плыть к небесным туманам. Эта мысль не раз возвращалась к нему: Дуа настойчиво звала его к себе.

Теперь, оторвавшись от соплеменников, он не мог обойтись без плавучего дома. Даже самый сильный из охотников, окажись он на месте Гала, не смог бы донести убитого зверя до пещеры, так чтобы мясо в пути не испортилось. Только Дуа могла легко и быстро перенести добычу к ланнам. Для этого понадобился бы плот, а в одиночку сделать его не легче, чем добыть кулана. Но иного выхода у Гала не было. Трудности его не страшили. Природа наделила Гала изобретательным умом, крепкими мышцами и смелым сердцем. Он взялся за дело.

На берегу Дуа лежала сосна. Буря вырвала ее из земли и ударила о камни, так что ствол переломился. Вершина купалась в воде, но обе части ствола еще скрепляла полоска расщепленного дерева. Гал рассчитал: если на эту сосну опрокинуть другую, нависшую над водой, у него будет достаточно материала для плавучего дома. Главное — столкнуть деревья в воду, а там Дуа поможет ему, и он сумеет связать плот!

Гал принялся пережигать сосну. Дерево было смолистое, сухое, и огонь затанцевал на нем легко и весело, Чтобы он не съел всю сосну, Гал преградил ему путь песком из Дуа, заставил его грызть ствол в одних и тех же местах.

Сначала удалось отжечь вершину, корни же отгорали долго. Он непрерывно подкармливал огонь, и тот наконец сделал свое дело, перегрыз ствол на четыре части. Теперь Галу надо было победить другую сосну. Время, ветер и солнце высушили ее, она уже приготовилась упасть, как ее сородичи, но еще цеплялась корнями за землю. Ему предстояло ускорить миг ее падения. Он зажег под ее корнями большой костер, и через некоторое время она с шумом рухнула на прибрежные камни. Расчет Гала оправдался: сосна разломилась, ему оставалось лишь пережечь ее. Главное было сделано.

От радости Гал исполнил танец удачной охоты: он победил два дерева, у него будет плавучий дом!

Весь день, пока Гал работал, Раф был настороже. Время от времени он проявлял беспокойство, злобно ворчал, хотя непрошеные гости держались на порядочном отдалении. Огонь и дым костров, а также шум, производимый Галом, отпугивали их.

Ночь тоже прошла спокойно, а утром, пользуясь толстой палкой как рычагом, Гал спустил бревна в неглубокий затон, связал в плот. Несколько уцелевших на стволе сучьев облегчили ему эту работу: бревна теперь не расходились и не проворачивались. Потом он подсунул под них поперек толстые палки — сверху, тоже поперек, положил такие же и каждую пару палок крепко стянул ремнями. После этого он переплел верхние палки гибкими ветвями, так что плот оказался под плетнем. Оставалось устроить шалаш, и плавучий дом будет готов!

К полудню все работы были закончены, и Гал мог переселиться в плавучий дом. Время охоты близилось! Гал будет охотиться там, где звери пьют воду Дуа. Но прежде чем пуститься вниз по реке к тропе Жажды, Гал добыл несколько рыбин и испек их в золе костра. Когда начнется охота, некогда будет думать о пище. Потом он перенес в плавучий дом оружие, снаряжение и запас пищи, поместил туда Рафа и, стоя в воде, сдвинул плот с места. Плавучий дом был тяжел и обломками сучьев цеплялся за дно. Дуа помогла Галу, развернула плот по течению и уже легко понесла вниз.

Раф растерянно повизгивал, оказавшись во власти Дуа, но человек рядом по-прежнему был деятелен и неустрашим, и собака успокаивалась, преодолевала страх перед водой.

Гал держался недалеко от берега. Если плот начинал царапать по дну, Гал шестом выводил его на глубокое место, а если плот относило слишком далеко от берега, Гал брался за рулевое весло — крепкий сук с рогаткой на конце, обтянутой кожей. Такими веслами издавна пользовались ланны, когда им случалось передвигаться на плотах. Гал пожертвовал своей накидкой, чтобы изготовить два весла — одно запасное, на непредвиденный случай.

Дуа понимала, чего хотел Гал, и не мешала ему управлять плавучим домом.

Гал стоял на плоту, и в груди у него пела радость: он не обладал мощью мамонта, носорога и тура, у него не было когтей и клыков, как у медведя, тигра и льва, он не мог соперничать в беге с лошадью и пятнистым оленем, но он все равно был могущественнее всех зверей на земле — властелином мира его делал разум и оружие. Он победил тигра, покорил два огромных дерева, построил плавучий дом, и Дуа весело несла его к тропе Жажды.

* * *

Правый берег реки был высок и обрывист. Своей крутизной он отпугивал зверей и привлекал множество птиц. Зато там, где он полого спускался к воде, постоянно можно было видеть зверей: сюда из степи вела Водяная тропа. Во время дождей она зарастала травой, в засуху была видна издали. По ней на водопой шли многочисленные стада — каждое знало свой час. На тропе Жажды издавна действовали особые законы. Здесь никто не чувствовал себя в безопасности, даже мамонты не задерживались долго, а хищники были осторожны и пугливы, как лань: их могли затоптать и лошади, и туры, и олени...

Травоядные с незапамятных времен приспосабливались к нравам своих врагов, учились противостоять хищникам, и те оказывались бессильны против плотных рядов травоядных, ощетинившихся рогами и копытами. Не предвидеть всего, что могло случиться на тропе Жажды. Человеку лучше избегать этих мест...

Но у Гала не было выбора, добыть кулана он мог только здесь.

Дуа помогла ему остановить плавучий дом около тропы Жажды. Прибрежные травы скрыли плот от любопытных взглядов, а Гал из своего шалаша мог видеть и берег, и идущие на водопой стада.

Его охота началась.

К концу дня появились волки. Они напились быстро и торопливо скрылись, заслышав ржание и топот лошадей. Табун приближался плотной массой, впереди и по сторонам выступали жеребцы. Они были настороже, ноздри у них нервно трепетали, глаза синевато поблескивали. Жеребцы охраняли табун, в середине которого шли кобылицы и жеребята. Волк, не успевший проскочить мимо табуна, вмиг был растоптан яростными стражами.

Едва табун утолил жажду, жеребцы начали проявлять признаки беспокойства. На водопой шли туры, надо было поскорее очистить для них берег. Движимые жаждой, быки торопились к реке, и

коням, оказавшимся у них на пути, пришлось бы спасаться лишь в водах Дуа.

Врагов у туров фактически не было. Один матерый бык мог противостоять тигру, а лавина туров запросто смела бы со своего пути даже мамонтов. Туры соблюдали порядок, как у коней. Быки бдительно охраняли своих сородичей, но на пятнистых оленей, вплотную примкнувших к стаду, не обращали внимания.

Пили и купались туры не спеша, на тропу в степь выходили, сохраняя прежний порядок. За ними, торопливо утолив жажду, последовали олени.

Тигры, подстерегавшие здесь добычу, почтительно пропускали мимо себя могучих животных. Лишь неопытный молодой тигр приблизился к быкам. Он злобно ревел и бил хвостом, оскалив клыкастую пасть. Быки внимательно следили за ним. Тигр прыгнул, царапнул одного лапой, лишь возбудив у гиганта ярость. С поразительной ловкостью бык напал на тигра, и два других быка уже были рядом. Их нападение было так стремительно, что тигр не успел отскочить. Поднятый на рога, он испустил дух и безжизненным полосатым комом шлепнулся на землю. Другие тигры, убив трех пятнистых оленей, поспешили прочь со своей добычей.

Ночью среди прибрежных камней бесшумной тенью скользил леопард. Гал, бодрствуя в своем шалаше, с беспокойством поглядывал на луну: до брачной ночи оставалось не более трех дней. Успеет ли он вовремя вернуться к ланнам?

Днем к воде опять потянулись стада, но куланов не было. Что если их здесь вообще больше не будет? Земля велика, напьются в другом месте, итогда он опоздает на праздник брачной ночи...

Чтобы унять встревоженные мысли, Гал принялся нанизывать на тонкий шнур клыки и когти тигра. Сверло из бесцветного камня он носил с собой.

Миновали ночь, день и еще одна ночь. На водопой приходили туры, носороги, сайгаки, мамонты, олени, лошади, тигры, львы.

Куланы появились на третий день.

Приказав Рафу оставаться на плоту, Гал с оружием в руках ступил в воду и осторожно двинулся к табуну, наметив себе в качестве жертвы ближайшее животное — крупного жеребца.

Сделав десяток шагов к табуну, он замер на месте: внезапный случай изменил его планы.

То ли быки расшатали на берегу большой камень — они чесали о него бока, — то ли пришло время ему упасть вниз, — этот камень отделился от других камней, скатился к Дуа и ранил кулана-самку. Она упала у воды. Куланы-жеребцы окружили ее, заставили встать. Она неуверенно поднялась на трех ногах — четвертая была переломлена. Жеребцы подталкивали раненую в степь, но она не двигалась с места и только жалобно кричала. На тропу Жажды уже ступили мамонты, и жеребцы один за другим присоединялись к табуну. Последний из них, самый рослый, сердито топнул копытом, толкнул раненую еще раз — она ткнулась в песок. Жеребец догнал табун...

Вот он, счастливый случай, — Дуа опять помогла Галу! Теперь он успеет вернуться вовремя! Но ему было глубоко жаль бедное животное, оно вдруг напомнило ему Риа. Если бы соплеменники узнали, что он почувствовал, глядя на раненого кулана, они подняли бы его на смех. Они жили охотой, зверь для них означал мясо, теплую одежду и веселое настроение у костра. Ничего исключительного в их поведении не было, они следовали закону природы, где один убивает другого, чтобы за его счет жить. Каждый ланн с детства усваивал этот закон и не находил в нем ничего противоестественного. А Галу все равно нелегко было поднять руку на беспомощное животное. Одно дело — победить зверя в открытой борьбе с ним и другое — убить того, у кого нет сил встать и бороться.

Если бы раненая самка смогла уйти с табуном, Гал не тронул ее — он вызвал бы на битву жеребца. Но она не смогла уйти, она была обречена на смерть. Ее растерзают волки или тигры, а скорее всего, затопчут мамонты, и если Гал упустит счастливый случай, он потеряет Риа, потеряет все...

Эти мысли задержали его лишь на мгновенье. Он выскочил на берег, ударом палицы оглушил кулана, потом вонзил в него копье — в самое сердце. Не выдержав одиночества на плоту, подбежал Раф, но в его помощи Гал уже не нуждался. Он вырвал из раны копье и торопливо поволок кулана к плоту.

Мамонты надвигались на них стеной ног, голов и бивней, они напоминали катящиеся вниз темно-серые скалы.

Гал поспешно затащил свою добычу на плот, с усилием сдвинул его с места, и когда первые мамонты входили в воду, Дуа уже уносила плавучий дом от тропы Жажды. Мамонты без особого любопытства поглядывали на это странное сооружение. Человека и собаку они видели не впервые. Маленькие люди причинили им много зла, а этот на плоту не мешал им пить и купаться в Дуа.

В другое время Гал получше рассмотрел бы гигантских животных, а сейчас его любознательность растворилась в радости: он добыл кулана и возвращается домой!

Плот быстро несло вниз по течению — Дуа радовалась вместе с Галом.

— Я твой брат, Дуа! — крикнул он, и Дуа отозвалась долгим звонким эхом.

Минувшей ночью луна была почти круглая. Он не опоздал: он возвращается назад самым длинным днем. Как только солнце опустится за край земли, наступит Брачная ночь. Он принесет ланнам выкуп и возьмет Риа в жены!

От радости он исполнил на плоту танец удачной охоты.

* * *

Самый долгий день принес ланнам беду: погиб Сухой Лу. Охотникам Рего уже удалось отделить от стада двух коров и трех телят, но быки заметили опасность и ринулись на людей. Лу был ближе всех к ним и не смог укрыться в зарослях. Дневная добыча оказалась на редкость скудной, а впереди — Самая Короткая ночь, когда ланны танцуют у костра, юноши посвящаются в мужчины, девушки становятся женщинами. Этот великий праздник чтили предки и предки предков. Он означал радостное торжество света над тьмой: солнце, едва спрятавшись за одним краем земли, уже спешило с другого края вверх. В такую ночь неуютно хищникам — слишком коротки покровы темноты, зато ланны веселы и беззаботны, для них это ночь радости, довольства и любви.

Но что за праздник, если недостаточно пищи? По обычаю предков, в Брачную ночь у ланнов должно быть изобилие мяса, однако в этот раз им придется довольствоваться главным образом рыбой.

К невзгодам ланны привыкли, а в праздничную ночь не место печали, хотя днем погиб великий охотник Лу и женщина с детьми потеряли мужа и отца. Мало ли бед на свете, к чему думать о них в брачную ночь? Днем один мужчина отправился к предкам, а ночью мужчинами станут юноши— стоит ли напрасно горевать? Женщина осталась без мужа, но вскоре она начнет свадебный танец с другим мужчиной, и у обеденного костра ее дети опять получат мясо...

Жизнь научила ланнов быстро забывать несчастья — ланнам было бы невыносимо трудно без такой короткой памяти, она помогала им преодолевать страхи и невзгоды. Пока ланн живет на земле, он думает только о жизни. Едва избежав смерти в битве со зверем, охотник уже забывает о случившемся; женщина, убив у изголовья спящего ребенка змею, как ни в чем не бывало продолжает делать свои дела.

Но ланны забывали не только плохое, но и хорошее. Стоило воину потерять здоровье, и они уже не помнили о его заслугах перед племенем. Ланны жили текущим днем, их памяти хватало лишь на одно поколение, а поколения сменялись, и ланны забывали о тех, кто жил до них. Так они забыли заслуги вождя Суа, который в свое время совершил немало славных и добрых дел, а когда болезнь выпила у него силы, ему не нашлось места у обеденного костра. Забыли ланны и о том, как Коло приготавливал пахучий сок, которым окрашивал кожи. Все реже вспоминали они и Гала, который пошел наперекор обычаям, чтобы накормить женщин, мальчишку Улу и больного Лока. Миновало немало дней, а его все не было — не возвращались же только те, кого поглотили черные туманы. Скорее всего, они поглотили и Гала, а если это так, то и говорить о нем незачем...

Только друзья да недруги помнили о нем. Риа, Луху, Улу и Лок продолжали с надеждой ждать его. Не забывал о нем Рего: могучий ланн видел в юноше будущего вождя племени и жалел, что Галу суждено было погибнуть на охотничьей тропе.

Рун и Баок воспринимали отсутствие Гала с удовлетворением: не было больше главного соперника, и теперь никто не помешает им исполнить с Риа брачный танец!

Вспоминали о нем Урбу и Нга. В неукротимой душе Урбу еще не улеглось недовольство Галом, а что Нга пожелала этого юнца, не укладывалось у него в сознании. Как все непонятное, поступок Нга вызывал любопытство Урбу и, как все неподвластное ему, разжигал в нем гнев. Случись такое с другой женщиной, Урбу, не колеблясь, послал бы ее к предкам, аНга он щадил: характером она напоминала его самого. Гнев Урбу питала не ревность, его возбуждал сам факт, что Нга, первая женщина племени, его жена, пожелала Гала, а он отказал ей, посмеялся над ней!

Сама Нга пребывала в растерянности. Она не привыкла от кого-нибудь зависеть. Она была уверена, что может завоевать любого мужчину, и ошиблась: Гал не пожелал ее, а именно его ей хотелось ласкать, как никого другого. Раньше ничего подобного с ней не случалось. Она была свободна в своих поступках и желаниях, а теперь испытывала горечь неудовлетворенности и неуверенности в себе. Впрочем, по-настоящему она еще не разобралась в своих запутанных чувствах. Ведь к Галу она испытывала не только нежность, она еще и ненавидела его за то, что он дружил с Риа. Ей хотелось подчинить себе юношу и потом защищать его ото всех, как тигрица защищает своих детей. Теперь, когда его не было с ланнами, неясные, трудные мысли тревожили ее. Она то впадала в ярость при воспоминании о том, что он отверг ее, то сожалела, что не стала на его сторону и не ушла с ним на охоту.

А больше всех тревожилась за Гала юная Риа. В Самую Короткую ночь ей предстояло вступить в брак. Немало юношей и мужчин пожелают ее любви, но сама она желала только Гала. Ни у кого из них не было таких теплых глаз и заботливых рук, как у него...

После ужина, закончившегося при свете догорающего дня, женщины очистили площадку от остатков пищи и — уже в сумерках — оживили костер. Весело вспыхнуло пламя, разогнало вечерний полумрак, высветлило площадку, людей на ней, выхватило из сумерек собак, подбиравших брошенные им кости.

Брачная ночь началась.

Мужчины расположились по одну сторону костра — с другой, напротив них, уселись женщины и дети; с двух остальных сторон, тоже напротив, разместились юноши и девушки.

Все с нетерпением ждали начала праздника — танца Вождей.

Урбу сидел на бревне, тяжелый, весь в пламени огненно-рыжих волос. Как у всех ланнов, на нем был лишь набедренный пояс из мягкой кожи. Глядя мимо огня, Урбу медленно качнулся — с этого момента никто не смел произнести ни слова. Все смотрели на Урбу, он первый начал песнь Власти.

Урбу качнулся еще и еще — послышалось негромкое ворчание: Урбу запел песнь предков, песнь Медведя. Ворчание становилось громче, будто медведь приближался к костру.

Урбу привстал — Урбу больше не было. Был медведь. Грозный рев прокатился по площадке. За краем ее, на границе света и тьмы, злобно откликнулись собаки.

Ланны замерли. Древний закон Власти давал Урбу право медведя. Урбу стал медведем, он мог сейчас растерзать всякого, кто прервал бы его песнь.

Урбу вступил в освещенный пламенем круг — не человек, а матерый зверь, вставший на задние лапы, — затопал вокруг костра, пристально глядя на ланнов. В руках-лапах у него перекатывалась палица.

Под взглядом огненно-рыжего человека-зверя дети в испуге жались к матерям, женщины опускали головы, признавая его власть над ними. Но мужчины оставались неподвижны — воины не должны страшиться хищников!

Урбу-медведь обошел вокруг костра, продолжая следить за ланнами. Он ждал соперника, он стремился своим внешним видом устрашить его. Если никто из ланнов не примет его вызов, Урбу станет единоличным вождем племени. Если соперник найдется и тоже исполнит песнь Власти, племя признает двух вождей. Выйдет третий и тоже не дрогнет перед Урбу — и третий станет вождем. Но если и четвертый устоит против Урбу, тогда у ланнов вовсе не будет постоянных вождей, а власть перейдет к совету воинов. Таков древний закон. Горе ланнам, если у них только один вождь, а остальные мужчины трусливо склоняются перед ним! Когда вождь — один, наступают беды, потому что единоличный вождь подменяет древние законы своей собственной волей...

Урбу пел песнь Власти, огромный, огненно-рыжий, будто отделившийся от пламени костра, а ланны молчали, завороженные игрой его мускулистого тела. Но вот в песню Урбу медленно, тягуче и свободно вплелась песня леопарда. Это запел Рего. Он неподвижно сидел на месте и смотрел в ночь, и ланнам почудилось, что пел не он, а леопард, который вселился в него. Теперь племя следило за Рего. Его песня становилась громче, и ее почти нельзя было отличить от песни настоящего леопарда!

Рего вскочил, — не Рего, а леопард. Даже бывалые охотники вздрогнули: так яростен и могуч был его голос. Рего выпрямился, гибкий, огромный, с широченными плечами. Отблески пламени играли на его каменных мускулах и тяжелой палице.

Урбу-медведь взревел, встречая соперника, в волосатых руках повернулась палица. Племя затаило дыхание: начиналось самое главное.

Урбу отпрыгнул и тут же размахнулся — две самые грозные палицы ланнов столкнулись в воздухе с силой, способной оглушить быка. Ни одна не выпала из рук, не отлетела в сторону: сила была равна силе. Урбу и Рего не спешили повторить удар, но внимательно следили друг за другом. Обычай предписывал соперникам трижды помериться силой — только после этого танец вождей закончится.

Новый выпад — палицы опять скрещиваются в воздухе. Урбу неистовствует, соперничество двух могучих воинов грозит вылиться в смертельный поединок. И так бывало. Один из воинов насмерть поражал другого у праздничного костра. Нет злее несчастья, чем смерть ланна в Брачную ночь. Тогда духи предков перестают покровительствовать племени, а чужие духи насылают на ланнов нескончаемые беды...

Подобно хищнику перед прыжком, Урбу выбирал момент, чтобы сокрушить своего соперника, но Рего не терял хладнокровия. После третьего выпада Урбу ланны с радостными возгласами вскочили с мест: у них по-прежнему будет два вождя!

Никто больше не решился соперничать с Урбу, выбор вождей закончился. Первое слово у ланнов опять будет принадлежать Урбу и Рего — до следующего праздника самой короткой ночи, когда любой из воинов может помериться силой с вождями и в случае удачи стать вождем.

Противостоять Урбу и Рего могли только Коло и Сухой Лу. Но Коло был всегда равнодушен к танцу вождей, а Сухой Лу оставался неизменным другом и сторонником Рего и не желал скрестить с ним палицы. Ни Коло, ни Сухого Лу не было больше среди ланнов.

Вожди сели на свои места, а другие воины по одному вступали в круг. ВСамую Короткую ночь перед глазами всего племени перепроверялся ранг каждого воина. Плохое оружие, неловкость в обращении с ним, старческая вялость и сухость мышц вызывали у ланнов насмешку и соответственно снижали авторитет воина и его жены. Наоборот, увесистая палица, крепость мышц и почетное ожерелье из клыков и когтей хищников повышали ранг воина.

Пожилых мужчин у ланнов давно не было, а эти были молоды и мускулисты, каждый мог голыми руками задушить матерого волка.

Став рядом, мужчины начали танец воинов. Это был смотр силы и ловкости. Особый смысл заключался в концовке танца: воины выходили из круга и занимали сторону одного из вождей. Это означало, что во всех случаях — на охоте, в битве или на совете у костра — они прежде всего будут поддерживать его.

К Урбу присоединились главным образом те, кто доводам рассудка предпочитал удар палицы, сторону Рего приняли наиболее рассудительные и опытные воины. Их оказалось меньше, это развеселило Урбу, примирило с постоянным соперничеством Рего. Как вождю большинства ему полагалось первенствовать на празднике Брачной ночи.

Ланны не любили спешки — особенно в Самую Короткую ночь, когда племя пополнялось новыми воинами и новыми женщинами. У праздничных костров, запивая мясо соком ковы, они танцами и играми вознаграждали себя за однообразные будни.

Урбу дал знак к огненным играм — радостное возбуждение охватило ланнов, потому что ни с кем они не дружили так крепко, как с огнем. Они охотно оживляли его, щедро кормили хворостом, оберегали от дождей, а он защищал их от холода, темноты, хищников, делал мясо животных ароматным, мягким и вкусным...

Урбу и Рего бросили в костер по сухой ветке, за ними бросили остальные — пусть огонь знает, что все ланны дружат с ним! Пламя вспыхнуло еще веселее. Тогда Урбу выхватил из огня горящую головню, за ним то же сделали все ланны.

Огненные игры начались.

Женщины и дети образовали живое кольцо и, размахивая горящими ветками, двигались то в одну, то в другую сторону вокруг костра, а мужчины образовали живое кольцо вокруг женщин и детей.

Язык этого танца был прост: ланны неразлучны с огнем. Он дает им уют, довольство и безопасность. Духи зла бессильны против пламени, если оно дружит с огнем и у него столько бесстрашных воинов...

По знаку Урбу ланны возвратили костру горящие ветки, женщины и дети сели на свои места, а мужчины начали праздничный танец.

Движения мускулистых тел зачаровывали ланнов, заставляли забыть о недавних бедах. Языком танца воины рассказывали о своей силе, смелости и ловкости. Но вот и мужчины заняли свои места, общее возбуждение улеглось, ланны притихли и снова были полны ожиданий.

В освещенный пламенем круг вступили женщины-матери. Тяжелый труд огрубил их тела, ссутулил, но это были сильные широкобедрые женщины, и мужчины не сводили с них глаз. В танце женщины показывали, как они провожают на охоту мужей, как радуются, встречая их с добычей, как зачинают, растят и воспитывают детей.

Этот язык понимали все. Был в танце матерей и другой, глубинный смысл: женщины давали оценку многим поступкам соплеменников, наглядно поясняя им, что хорошо и что плохо. Они воспитывали мужчин не меньше, чем те воспитывали их, только мужчины при этом опирались на силу, а женщины — на быт, материнство и любовь.

Женщины обращали внимание соплеменников на такие стороны совместной жизни, как ожидание, тревога, надежда, доброта. К потомству они стояли ближе мужчин, они были первыми покровителями детей. Заботясь о детях и близких, женщины открывали соплеменникам Человеческий закон.

Даже самых суровых ланнов волновал выразительный язык танцующих женских тел.

* * *

Когда-то племя ланнов было многочисленно, а теперь в нем оставалось не более двух десятков мужчин и пятидесяти женщин и детей. Долгожители среди них бывали редки — болезни и несчастья намного укорачивали ланнам жизнь. А самые тяжкие беды пришли к ланнам после того, как в Брачную ночь Урбу убил старого Суа и стал вождем. С тех пор предки неохотно покровительствовали ланнам и смерть слишком зачастила к ним. Из-за безрассудства Урбу племя едва не погибло. Он повел воинов против Рослых Людей, и ланны потерпели страшное поражение. А едва Рослые Люди опустили палицы, пощадив оставшихся в живых ланнов, в след племени ступили злобные дамы. Они преследовали ланнов много дней, они убивали ослабевших женщин и детей-ланнов и поедали их у костров как свою добычу. Только мужество Рего и Сухого Лу спасло племя от полного истребления дамами.

Рего привел ланнов к Дуа. Он не хотел останавливаться на Дороге Племен, но ланны были слишком истощены бегством от дамов, им требовалась передышка.

Ланны поселились в пещере на берегу Дуа и с тех пор жили спокойно, хотя и не чувствовали себя здесь в полной безопасности. Когда-нибудь на Дороге Племен непременно появятся чужие люди, и ланнам, если они не смогут отстоять себя в кровавой битве с чужаками, снова придется запутывать свой след на земле. Они знали об этом и готовы были уйти с Дороги Племен, но чередовались дожди и снега, а пришельцев у Дуа не было. Ланны оставались хозяевами края и все реже думали о возможной встрече с чужими людьми. У воинов здесь зарубцевались раны, женщины родили детей, юноши и девушки становились отцами и матерями...

В брачную ночь шестеро молодых людей предстали перед племенем. Пятеро — впервые, шестой — во второй раз. Шестым был Тощий Лок. В прошлогоднюю брачную ночь ланны отвергли Лока, потому что его истощила болезнь. Он целый год влачил бремя позора, у него было меньше прав, чем у Луху. Теперь он снова встал у праздничного костра. Он был бледен и слаб, но в его темных глазах светилось упорство. Ланны невольно замечали эти глаза: в них чувствовалась сила, а силу они уважали. Однако ничто не мешало им посмеиваться над его слабостью и худобой. Если он опять не выдержит испытания на зрелость, он навсегда лишится прав воина и мужчины. Его положение станет хуже теперешнего, он потеряет и то, что имел сейчас. Ему будет запрещено приближаться к ланнам, он будет довольствоваться объедками, которые женщины выбрасывают в общую кучу за краем площадки, но и те ему придется отвоевывать у рыжих собак. В конце концов он или погибнет от истощения, или покинет племя, что равносильно смерти...

Первым в круг вошел Рун, брат Рего. Он спокойно ждал, что скажут ланны, возразят ли против его посвящения в мужчины. Никто не возразил. Ланны одобрительно закивали в знак своего согласия. Урбу хлопнул в ладони, хрипло одобрил:

— Р-рух!...

— Р-ру!... — ответило племя, приветствуя Руна.

Торжественный ритуал посвящения начался. Один за другим юноши вступали в круг. Кроме Руна, еще трое выдержали предварительное испытание при общем одобрении ланнов.

Пятым был Баок. Многие ланны недолюбливали его за злобный, мстительный нрав. Закинув за спину гриву огненно-рыжих волос, грубовато сложенный, похожий на Урбу, только уменьшенный, Баок стоял, ссутулившись сильнее обычного, будто ждал побоев. Он не без причины опасался, что ланны отвергнут его, как отвергли Лока. Он надеялся на помощь Урбу, но боялся Рего, который чтил закон.

Вожди ждали, что скажут ланны.

— Он не заметил змеи, и она унесла в черные туманы маленького Га,— сказал один воин. Остальные подтвердили его слова.

Баок ухмыльнулся про себя: его упрекали в том, что он проглядел змею. Это было серьезное обвинение: охотник, не сумевший вовремя заметить опасность, справедливо лишается доверия других охотников. Но ланны не знали главного: Баок тогда заметил змею. Он не пришел на помощь маленькому Га, потому что испугался. А этого-то им не узнать...

— Он не видел падающего камня, который рассек ему руку, — сказал другой охотник.

Баок похолодел: если сейчас кто-нибудь скажет, что он слеп, как старая женщина, это будет означать, что племя отвергает его. Воин обязан вовремя заметить и зверя, и птицу, и змею, а если у юноши плохое зрение, если он не успевает прийти на помощь соплеменнику, то есть если он не может быть опорой племени, он недостоин называться мужчиной.

Баок со страхом ждал, что решат вожди. От них сейчас зависела его участь.

— Меня тоже ранил падающий камень, — сказал Урбу, — но я — вождь!

Ланны помнили тот случай. Урбу вел охотников мимо береговых скал. Дул сильный ветер, и сверху на них посыпались камни. Тогда ланны еще плохо дружили со скалами и в первый миг даже растерялись. Один воин погиб, а Урбу оцарапало ногу.

— Да-да, такое было, — согласились воины.

— Было, — подтвердил Рего.

— Баок хотел ранить леопарда. Он вел себя недостойно ланна, — сказала Луху.

Ланны глухо заговорили между собой: поступку Баока не было оправдания. Урбу защитил брата:

— Когда приходил пятнистый зверь, Баок был вождем!

Его слова не убедили ланнов в невиновности Баока, и все ждали, что скажет Рего, но тот промолчал. У него были причины молчать.

— Слова старой Луху утратили силу так же, как зубы! — заключил, ухмыльнувшись, Урбу.

Баок был допущен к дальнейшим испытаниям.

В следующую минуту ланны забыли о нем: в круг вошел Тощий Лок. Год тому назад он не мог метнуть копье, как подобает мужчине, и его до сих пор не принимали всерьез.

Когда ланнов поразил недуг, от которого умирали взрослые и дети, Лок тоже был на пути в черные туманы, но смерть отказалась от него, она только выпила его силы. С тех пор сверстники не принимали его в свой круг, подростки чинили ему неприятности, а девушки смотрели на него с пренебрежением. У обеденного костра ему доставалось то, что не пожелали взять себе другие. Ночами он мерз в своей ветхой одежде, в стороне от остальных. Если бы не доброта Луху и великодушная помощь Гала, смерть возвратилась бы за ним...

Лок стоял перед ланнами, полный отчаяния. Он был голоден, у него от слабости кружилась голова. Казалось, он вот-вот упадет у костра. Только глаза у него жили независимой от тела жизнью — они не желали покоряться истощенному телу.

Несчастный Лок ждал решения своей участи.

Урбу, взглянув на него, на его неказистое оружие, захохотал — грянул взрыв смеха. Казалось, ланнам вообще неведомо было чувство сострадания к себе подобным. Лишь немногие остались серьезны.

Рего встал, поднял вверх палицу — во властных жестах, в львиных чертах лица непреклонная воля. Смех замер: вождь требовал внимания к себе. Ослушаться Рего не смел никто. Ни один ланн не мог сравниться с ним в изобретательности на охоте, ни один не пожелал бы себе столкнуться с ним лицом к лицу на боевой тропе. Мощь и хладнокровие Рего сдерживали самого Урбу. Сила Рего заключалась не в одних мускулах — он знал слова закона, а с законом считались все.

— Лок не нарушал обычаев ланнов, — заговорил Рего. — Племя лишило Лока прав воина, ни одна женщина не пожелала стать его женой. Он чистил отхожие места, спал отдельно от ланнов. Он жил, как требовал обычай, он имеет право стоять у праздничного костра!

— Да-да, — согласились ланны. — Тощий Лок не нарушал обычаев, пусть стоит у праздничного костра!

Лок присоединился к другим юношам.

Седьмым должен быть Гал, но Гала не было, и уже мало кто верил, что он вернется к ланнам.

В круг теперь входили девушки. На них были набедренные пояса из волокон чо, окрашенные в различные цвета растительными соками. Не все девичьи лица отличались изяществом черт, но у ланнов были свои представления о женственности. Они ценили сильных, мускулистых женщин, способных и часто рожать детей, и постоять за себя, а в случае нужды — с оружием в руках прийти на помощь мужу. Конечно, ланны вовсе не были безразличны к красоте: выше всех женщин они ставили тех, у кого крепкие мускулы сочетались с изяществом лица и тела.

На одинаковый успех у мужчин девушки рассчитывать не могли. Чем привлекательнее была девушка, чем откровеннее восхищались ею мужчины, тем свободнее она могла выбирать себе мужа.

Ростом и фигурой среди девушек выделялась Риа. Она была хорошо развита, высоко держала голову. Светлые волосы, волной спадавшие на плечи, были перехвачены лентой из волокон чо — той самой, которую она готовилась накинуть на голову Гала. На ленте и набедренном поясе голубел орнамент из листьев лавы. Немногие женщины могли соперничать с ней, мужчины не отрывали от нее восторженных взглядов. Она была крепка телом, неутомима в беге, умела постоять за себя. Нга смотрела на нее как на свою соперницу — с ненавистью, другие женщины откровенно завидовали Риа: мужчины готовились возвести ее в высший ранг...

Были среди девушек и неудачницы — их ланны встретили насмешливыми взглядами. Одна худобой напоминала Лока, у другой недоставало глаза, у третьей лицо и тело обезобразила болезнь гуо. Кому-то из них не достанется мужа, а женщину, не имеющую мужа-покровителя, никто не защищал от мелких житейских обид. Она не имела постоянного места в пещере, пищу у костра получала вместе с теми, кто, согласно обычаю, входил в наименее уважаемую категорию, — с увечными, старыми и больными. Любой мужчина, юноша и даже подросток имел право сожительствовать с ней. Замужние женщины по всякому поводу притесняли и оскорбляли ее, и, если несчастная сама не умела постоять за себя, она неотвратимо падала на дно племенной жизни, раньше других женщин чахла и умирала.

Закон оберегал право сильных: только они прокладывали путь племени по земле. Слабые же не выдерживали жизненной битвы, были бесполезны для сородичей, и те не считались с ними. Наиболее обездоленными среди слабых оказывались одинокие женщины. Просуществовав какое-то время ради удовольствия мужского населения племени и не познав ничего, кроме грубостей, обид, оскорблений и унижений, истощив силы, здоровье и надежды, они незаметно уходили в черные туманы...

Девушки выстроились в ряд, к ним присоединились женщины, потерявшие в минувшем сезоне мужей, а перед ними встали юноши и мужчины-вдовцы. Начинался древний обряд сватовства, неторопливый и наглядный: на глазах у всего племени женщина должна была принять или отвергнуть предложение мужчины. После охоты и битв с чужаками ничто так не волновало ланнов, как сватовство и любовь.

По обычаю мужчина имел право на одну женщину, но никакой закон не мог предусмотреть все случаи, когда дело касалось мужчины и женщины. Если у воина погибла или умерла жена, он брал себе другую женщину или отбивал у другого воина его жену; если женщина становилась вдовой, в Брачную ночь она выбирала себе нового мужа. Так было заведено предками.

В Брачную ночь не только заключались новые браки, но и расторгались старые. Присутствие всего племени узаконивало как брак, так и развод, а в случае, если женщина, прежде чем она становилась чьей-то женой, отвергала одного или нескольких мужчин, племя обуздывало готовые вспыхнуть страсти, вводя их в рамки обычая. Такая женщина обязана была сначала удовлетворить желания всех домогавшихся ее мужчин и только после них принадлежала своему избраннику...

Запели флейты, и юноши начали танец сватовства. Они старались вовсю, каждый стремился привлечь к себе внимание зрителей силой, ловкостью и гибкостью своего тела.

Свадебный танец — это тоже экзамен, сдаваемый юношами перед племенем, а оно судило строго и никому не давало поблажки.

Танец юноши, сильного телом, но слабого разумом, ланны воспринимали с насмешкой; юноша, чересчур потеющий во время танца, вызывал пренебрежение у женщин; юноша, сбивающийся с танцевального ритма, тоже не мог рассчитывать на симпатии соплеменников.

Тощий Лок не выдержал напряжения, упал на землю в середине танца. Его оттащили к пещере и там бросили. Никто больше не обращал на него внимания, кроме Луху. Она привела Лока в чувство, заставила выпить настой, укрепляющий у ланна силы.

Танец заканчивался, когда Лок снова вступил в круг. Ланны засмеялись, но они ценили упорство и понемногу затихли, с любопытством следя за Локом. В его глазах таилась странная сила, она удивляла ланнов, приковывала к себе их взгляды.

Костру прибавили пищи — юноши, побуждаемые возгласами соплеменников, один за другим перепрыгивали через огонь. У Лока не хватило сил для прыжка, он шагнул в костер, босыми ногами прошел по горящим головням, вышел из огня с другой стороны костра и уже на площадке упал без сознания. Ланны разразились неистовыми криками: на ногах у Лока не было никаких ожогов, он дружил с духами огня! Ланны были поражены, даже напуганы: такое не случалось ни с кем, на такое не был способен никто!

Лока вынесли с площадки, и Луху опять взялась за него.

— Тебе покровительствуют духи огня, Лок, — сказала ему, как только он открыл глаза. — Ты будешь великим анга. Ты можешь то, чего не может ни один ланн. Только Луху могла, когда была молода. Ты будешь анга, Лок. Ты должен победить усталость, ты должен встать, встать...

Лок поднялся и, пошатываясь, направился к костру.

Возбуждение, вызванное поступком Лока, улеглось не сразу. Урбу потребовал тишины, по его знаку юноши взяли по дротику.

На расстоянии в двадцать копий от главного костра вспыхнул новый костер, в его свете четко выделилось чучело оленя. Юноши должны были теперь показать свое умение владеть оружием.

Рун и еще двое юношей поразили цель с первого броска, четвертый юноша бросал дротик дважды, Баок попал в оленя лишь с третьего раза, аЛок вовсе не сумел метнуть дротик. Танец и костер отняли у него слишком много сил, он опять потерял сознание. Его теперь уже без насмешек вынесли с площадки. Упорство Лока и его дружба с огнем произвели заметное впечатление на ланнов.

Луху тут же склонилась над Локом.

— Ты должен встать, — внушала ему. — Ты станешь анга, когда победишь в себе духов слабости. Амулет предков дается лишь тому, кто делает невозможное, кто владеет своим телом, у кого дух тверже кремня, а разум быстрее летящего копья... Ты должен встать, Лок, ты должен встать... Ты должен взять дротик, Лок...

Лок медленно поднялся. Он еле стоял на ногах и, казалось, вот-вот упадет, но в глазах у него уже замерцала мрачная сила.

— Так, так... — похвалила Луху. — Иди. Ты будешь анга!

Тем временем на площадке происходило самое главное: заключались браки. В этом событии участвовали свободные мужчины, свободные женщины, юноши и девушки.

Для молодых людей начиналось последнее испытание на зрелость. Юноша, получивший согласие девушки стать его женой, с этого момента считался ее мужем, так же как и девушка, согласившаяся вступить с ним в брак, считалась его женой. Если девушка отказала юноше, он должен был получить согласие другой девушки, чтобы его признали мужчиной. Тогда первая неудача не ставилась ему в вину. Он мог по очереди предлагать себя нескольким девушкам или женщинам, пока одна из них не соглашалась стать его женой. Но такие случаи были редки: каждый юноша и девушка знали, с кем вступят в брак.

Брак считался действительным, если в присутствии всего племени соблюдался узаконенный предками ритуал: обе стороны сходились добровольно; юноша вручал своей избраннице брачный подарок — ожерелье, браслеты или просто камень-цветок, а девушка накидывала на голову своего избранника брачную ленту и касалась лицом его плеча.

Брачный обычай узаконивал у ланнов власть мужчины над женщиной. Нередко замужество для нее было началом пожизненных страданий.

Если мужчина пожелал остаться неженатым или, расторгнув свой брак, не захотел вступать в новый, в его поведении не усматривалось ничего особенного: таково право воина. Но если женщина разрывала брак и не заключала новый, она обрекала себя на участь одиночки, которую не защищал закон, а для женщины не было ничего страшнее, чем оказаться вне закона. Боясь остаться одинокой, женщина в Брачную ночь часто не решалась выбирать себе мужа, если не была уверена, что мужчины неравнодушны к ней, и соглашалась стать женой первого, кто предлагал ей себя...

Под звуки флейт девушки и женщины тоже начали брачный танец. По мере того, как юноши и мужчины по одному приближались к своим избранницам и заключали браки, росло возбуждение ланнов. Но вот голоса и смех умолкли: Риа не танцевала!

Самая красивая девушка племени отвергала одно предложение за другим. Первым к ней подошел Рун — она не ответила ему, не стала рядом с ним, не коснулась лицом его плеча. Обиженный Рун выбрал другую девушку, и та охотно согласилась стать его женой. Рун вручил ей брачный подарок, но он не радовался заключенному браку, он был хмур и недоволен.

Потом к Риа сватались другие юноши, в том числе Баок, — она даже не взглянула на них. Баок выбрал себе женщину — та встала рядом с ним.

Племя не сводило глаз с гордой Риа, с безумной Риа.

Опытный охотник-вдовец предложил ей себя — она отвергла и его! Ничего подобного ланны еще не видели. Рассерженный воин едва не ударил девушку кулаком — Рего властным окриком удержал его от безрассудного поступка:

— Риа не нарушила закон!

Риа отвергла всех юношей и мужчин. Ланны не скрывали своего замешательства: она обрекла себя на позор! Теперь она станет общей добычей мужчин, которых отвергла у праздничного костра.

Урбу поднялся — огромный, весь в пламени огненно-рыжих волос, — и медленно направился к Риа. Он ступал по-медвежьи, вперевалку, он ухмылялся, он сгорал от вожделения. Сейчас он первым овладеет Риа, апотом отдаст ее другим. Пусть ланны, глядя на нее, страшатся проявлять чрезмерную независимость, страшатся власти вождя!

Охваченная ужасом, Риа так же медленно отступала от костра. Никто не удерживал ее и не становился на пути у Урбу. Рего молчал, потому что сейчас он ничего не мог сделать. Риа поставила себя в исключительное положение, ничто не могло спасти ее от Урбу и от мести отвергнутых ею мужчин.

Урбу не спешил, он наслаждался бессилием девушки. Бежать ей было некуда — позади нее чернела ночь.

В этот момент из темноты выступил человек с тяжелой ношей на плечах, встал на пути у Урбу:

— Я принес выкуп!

К ногам Урбу упала туша кулана — Гал вернулся! Он совершил то, что едва ли по плечу самому опытному из ланнов, — в одиночку добыл кулана и принес к племенному костру!

Ланны забыли о Риа, а она уже ткнулась влажным от слез лицом в плечо Гала, она всем телом прильнула к нему, ища у него покровительства и защиты.

Гал догадался, что здесь произошло. Он крикнул:

— Я беру Риа в жены! Риа — моя!

Он надел на шею девушки ожерелье из камней-цветов, а Риа торопливо завязала у него на голове брачную ленту и опять ткнулась в его плечо. Брачный ритуал был соблюден: племя признало брак Гала и Риа!

Поистине ночь чудес! Такого еще не бывало: на глазах у всех женщина искала защиты не у племени, а у одного мужчины, стоящего перед племенем!

Ланны с изумлением разглядывали Гала и Риа: на шее у Риа радужно переливалось множество маленьких солнц — такого красивого ожерелья не было ни у одной из женщин-ланнов, а на груди у

Гала, как предостереженье его недругам, желтовато поблескивали свежие клыки тигра — такие же, как у Рего. Гал вернулся назад не простым воином, а великим охотником!

Ошеломленный неожиданностью, Урбу остановился. Но по мере того как он осознавал, что Гал вернулся, принес ланнам выкуп, взял Риа в жены и преградил ему путь к ней, его охватывало бешенство, вот-вот готовое затмить разум.

Гал не испугался Урбу, он только заслонил собой Риа. Высокий — выше Урбу ростом! — он стоял свободно и смело, и его слова были достойны воина:

— Урбу, ланны смеялись, когда я в одиночку отправился на охоту. Яубил тигра, когда он ступил в мой след. Я охотился на тропе Жажды и убил кулана. Я вернулся в Брачную ночь и принес ланнам выкуп. Риа согласилась стать моей женой, и ланны одобрили наш брак!

Послышались голоса одобрения: Гал говорил правду. Но недоброжелательные голоса звучали громче:

— Риа отказала всем мужчинам! — выкрикнул Баок. — Она тоже должна заплатить выкуп!

Баока поддержало множество голосов — мужских и женских.

— Она отвергла мужчин, потому что ждала меня! — возразил Гал.

— Ты опоздал к началу праздника! — хрипло рассмеялся Урбу. Он был доволен, что возвращение Гала не изменило ничего.

Гал чувствовал, как нарастала опасность и как от страха трепетала Риа. Он один защищал ее от жестокости соплеменников. У него была только одна возможность предотвратить близящееся надругательство над Риа, ион тут же воспользовался ею.

— Урбу, я не боюсь тебя! Я принес выкуп за то, что раньше тебя отрезал кусок мяса. Я принесу выкуп и за то, что Риа отказала мужчинам племени. После восхода солнца я вызываю тебя на битву. Я убью тебя, как убил тигра! А после того как я убью тебя, я вызову на битву всякого, кто потребует от Риа выкуп!

Урбу недобро ухмыльнулся, оскалив неровные зубы. Такой вызов ему еще не осмеливался бросить никто. В другое время ланны подняли бы Гала на смех, но теперь им было не до смеха: слова и поступки молодого воина свидетельствовали о его незаурядной силе, а недобрая ухмылка Урбу сулила близкую беду. Ланнов охватило беспокойство: если в Брачную ночь прольется кровь, духи предков опять отвернутся от них, и чужие духи нашлют на племя новое зло. Тогда степи и леса перестанут давать ланнам мясо, воды рек и озер начнут уносить их в черные туманы, а травы, ягоды и плоды высохнут на корню...

Ланны знали, какие беды таились в неистовстве Урбу, и когда он метнулся к палице, стена воинов во главе с Рего отсекла его от Гала.

Племя разделилось — за спиной Урбу тоже встали воины, его сторонники и некоторые из тех, кто, подобно Урбу, вожделел к Риа. Среди них, вместе с Баоком, оказался Рун.

Предки не случайно предостерегали ланнов от междоусобиц в Брачную ночь: ни одна страсть не губительна для племени так, как безрассудная ревность мужчин. В кровопролитной битве из-за женщин они могли перебить или изувечить друг друга, и тогда некому будет защитить племя от голода, холода и чужих людей.

Урбу держал палицу в обеих руках и готов был пустить ее в ход, но Рего хранил спокойствие, а его палица находилась в левой руке, что означало мирный жест.

Рего сказал:

— Если Урбу прольет кровь ланнов, ничто не отвратит от племени беду!

Налитый бешенством, Урбу с трудом понимал, что говорил Рего.

— Гал поступил по законам ланнов, — продолжал Рего. — Он взял Риа в жены — все видели это. Урбу — вождь, ему не подобает нарушать обычай. Если Урбу нарушит закон, он перестанет быть вождем!

Слова Рего заметно охладили Урбу, он заколебался, не зная, что лучше, — уступить или настоять на своем. Заметив его колебания, несколько воинов перешли от него к Рего. Рун тоже присоединился к старшему брату. Даже Баок поглядывал, не перейти ли. Но на такой поступок он едва ли отважился бы, с Урбу шутки плохи. К тому же Баока душила злоба на Гала: тот все-таки добыл кулана, вступил в брак с Риа и скоро на глазах у всех бросит ему хвост...

— Риа отвергла мужчин, она должна заплатить за это своим телом! — прохрипел Урбу. — Или Рего забыл, что так поступали предки?

— Когда женщины исполняли свадебный танец, Риа стояла на месте. Она не танцевала и, значит, никого не отвергла. Она ждала Гала. Как только он вернулся с охоты, он поступил согласно обычаю, и племя одобрило его брак!

Урбу был наполовину укрощен, но рядом с ним, налитая яростью, стояла Нга. Еще недавно она готова была защитить Гала от Урбу, а теперь была готова раскроить Галу череп, потому что ненавистная ей Риа стала его женой.

Урбу взглянул на Нга, потом на Риа. Девушка была красива, как цветок лавы, стройна и легка, как благородный олень, а Нга мускулиста, широкогруда, широкобедра и смотрела на Риа взглядом голодной волчицы. Эта ситуация показалась Урбу забавной, он ухмыльнулся и как ни в чем не бывало сел на свое место: Нга и без его помощи рассчитается с этим слабым цветком! А завтра он хорошенько отделает Гала — он превратит его в окровавленный кусок мяса. И Риа от него не уйдет.

Он задавит ее, сомнет, как травинку...

* * *

С приходом Гала в празднестве наступила пауза. Согласно привычному ритуалу, позволяющему ланнам оценить силу и ловкость воина, добывшего зверя, охотники осмотрели принесенную Галом добычу. Все единодушно признали: зверь убит уверенной и сильной рукой. Гал вел себя достойно воина.

Охотники заметили перелом ноги у животного и с пристрастием расспросили Гала о тропе Зверей, о плавучем доме. Не забыли и ожерелье из клыков и когтей тигра. Когда общее любопытство было удовлетворено, Рего дал знак воинам освежевать кулана. Они подняли зверя с заметным усилием — это опять вызвало общее удивление: Гал нес кулана один! Нашлось немало желающих испытать свою силу, но лишь немногие смогли в одиночку закинуть кулана на свои плечи. Ланны и не предполагали, что Гал так силен!

Освежевав добычу, охотники передали ее женщинам. Вскоре у ланнов будет новый, запоздалый ужин.

Гал стоял в кругу соплеменников счастливый, гордый и усталый. Риа не отходила от него. Кончились ее ожидания, тревоги и страхи, Гал вернулся, она стала его женой. Отныне никто не посмеет оскорбить ее, а она никому не даст себя в обиду. Ее муж — великий охотник, он бросил вызов самому Урбу!

Подошел Рего, положил на плечо Галу руку, улыбнулся молодому воину и его жене. Он вел себя с Галом, как равный с равным. Ни один его жест не остался не замеченным ланнами. В этот момент многие подумали, что вскоре у племени будет третий вождь...

Старая Луху помолодевшей походкой подошла к освежеванной туше, близоруко осмотрела ее, достала из-за пояса нож и неожиданно точным и сильным движением вырезала из кулана полоску жира. Никто не посмел помешать ей: род Сокола, к которому она принадлежала, опять расправлял крылья! Луху брала свое: самое ценное в кулане — жир — принадлежало охотнику, убившему зверя.

Луху сунула жир в каменную чашу, а чашу поставила на угли костра.

* * *

Пока туша кулана висела над огнем, о празднике будто забыли. Казалось, запах жаркого заглушил все страсти. Но они не погасли, а лишь временно ослабли, как ослабевает огонь, съедая первую охапку хвороста. Ланнов не покидало беспокойство: в племени затлела вражда. Она в любой момент могла вспыхнуть, подобно пламени, когда костру дают новую пищу. Этим пламенем был гнев Урбу и неудовлетворенное самолюбие отвергнутых Риа мужчин.

Ланны готовились ко второму ужину и ждали беды, а сбоку, никем не замечаемый, на них смотрел Тощий Лок. Луху напоила Лока жиром кулана, отчего по телу у него разлилось непривычное тепло, в мышцах пробудилась сила, острее стал взгляд. Лок видел недоброе спокойствие Урбу, озабоченность Рего, недовольство мужчин, завистливые взгляды женщин и — беззаботность Гала и Риа. Лок чувствовал неотвратимость беды. Рего отвел от Гала и Риа вспышку мужской зависти, но за первой вспышкой назревала другая, погасить которую будет потруднее...

Рего сидел на своем месте глубоко задумавшись. Он не участвовал в общем разговоре и не отвечал на вопросы сородичей. Ему было о чем подумать, он знал то, чего еще не знали ланны: в степи появились чужие люди, надо было без промедлений уходить с Дороги Племен. А как увести отсюда ланнов, если среди них назревал раздор? Поверят ли они сейчас ему? Пойдут ли за ним? Без крайней нужды ланны не покидали обжитых мест, удобная пещера на высоком берегу Дуа вполне удовлетворяла их. Он сам, сознавая необходимость уйти с Дороги Племен, не очень-то поторапливал их переселиться в новые края. Разве теперь ланны не истолкуют поспешное переселение как попытку отвлечь общее внимание от Гала и Риа? В лучшем случае за ним последует только часть племени.

«Странно... У трезвого рассудка только одна тропа, и ту он с трудом прокладывает себе среди людей, а у безрассудства множество путей, и все легкие... Дело не в Урбу, а в том, что его безрассудство опирается на безрассудство многих ланнов. Без этой основы он не значил бы ничего.

Не один Урбу навлекал на ланнов беды — ланны сами заслуживали их. Урбу же делал все для того, чтобы цепь бед не прерывалась... Он вовлек ланнов в безнадежную битву с Рослыми Людьми — только великодушие светловолосых чужеземцев спасло тогда его воинов от поголовного истребления. С тех пор миновало много лет и зим. Племя нашло себе новые края охоты, богатые зверем, птицей и рыбой, оправилось от бед, стало сильнее и многочисленнее. Но Урбу заглушил трезвый голос великого анга, и уже никто не мог общаться с предками и примирять с ними ланнов. В племени снова затлел раздор, ланны готовы поднять друг на друга палицы. Он, Рего, не раз предотвращал этот миг, но причина раздора оставалась: безрассудство ланнов, питающее безрассудство Урбу...»

Тревожные мысли не покидали Рего — неожиданные, странные, словно их нашептывал ему неведомый дух: «Не все решает сила... Она нужна в битве, а в быту важно другое — здесь сила должна уступить... слабости. Гал прав: нельзя, чтобы дети, больные и старые страдали от голода... Но неужели предки ошибались? Неужели не видели, что сила без разума и без заботы о соплеменниках кормит зло? Что же сделать? Вызвать Урбу на битву и стать единоличным вождем? Это худшая беда для ланнов. Вместе с побежденным вождем падут многие воины, и племя станет беззащитным... Не время думать о битве за власть, нельзя по всякому поводу поднимать палицу... Власть, завоеванная силой и кровью, рождает беды. Одно насилие ведет к другому, одна несправедливость порождает другую. Урбу надо принимать таким, какой он есть, хотя он годится только в вожаки, а не в вожди. Надо терпеливо ждать, пока ланны не расслышат мудрые слова, — тогда распри погаснут сами собой... »

Рего огорчило, что Рун едва не принял сторону Урбу. В иное время Рего дал бы ему хорошего тумака, а теперь Рун стал воином. Рукой бьют несмышленых подростков, чтобы запомнили, чего от них хотят старшие, адать затрещину мужчине, значит оскорбить его, нажить себе смертельного врага. Теперь же ланны должны быть едины как никогда...

Днем, когда быки ринулись на охотников, Рего заметил в холке ближнего зверя наконечник копья. Наконечник был не серый, не из кремня, аиз желтой, с розовыми пятнами яшмы — у ланнов такой не было, была темная, да и они предпочитали яшме более податливый кремень. Желтый наконечник увидел и Сухой Лу. Он был зорок, не ведал ни усталости, ни страха, а в битве один стоил многих. Лу задержался, чтобы предупредить Рего о волнистом камне. Лу не надо было останавливаться... А он замедлил бег, и это стоило ему жизни. Бык настиг его, убил. Рего не мог помочь Лу, потому что другие быки бешено налетели на охотников, а он обязан был помнить обо всех ланнах. И у него случались неудачи, самая большая из них — гибель Сухого Лу...

Рего знал: друга победил не бык, а желтый наконечник. Рего еще никому не сказал об этом. Охотник не говорит того, что не могут подтвердить другие охотники: они не видели волнистого камня. Лу подтвердил бы, но он ушел в черные туманы, потому что на миг задержался, чтобы предупредить Рего об опасности, угрожающей ланнам, и бык вонзил в него свой рог...

По натуре своей Сухой Лу был настоящий вождь, он никогда не забывал о племени. Он понял, что означал желтый наконечник: в степи чужие люди, и они уже недалеко от ланнов, потому что рана в холке быка и излом древка у основания наконечника были свежие. Откуда и куда шли чужеземцы и сколько их, Рего предстояло узнать. Днем с этой целью он поведет охотников в степь. Чужие люди — враг посильнее быков, леопардов и мамонтов. От зверя можно укрыться в скалах или на дереве — от человека укрыться нельзя. Зверь опасен, когда защищает свою жизнь и территорию или когда нападает, побуждаемый голодом. Сытый, он не опасен никому. Звери не преследуют себе подобных, а если сталкиваются на тропе, то обычно избегают смертельных поединков. Выявив, кто сильнее, они прекращают стычку. Сильный остается на месте, тот, кто послабее, уходит прочь, рассчитывая на новое логово, новые пастбища и новые края охоты. Люди редко поступают таким образом. Предки завещали ланнам: чужаки — всегда враги, их следует прогнать или убить, чтобы они не прогнали и не убили ланнов. Единственное средство защиты от врага-человека — быть сильнее, хитрее, расторопнее его...

«Не время сражаться за власть, — подытожил свои размышления Рего.— Битва вождей — это кровавый бой, в котором падут многие воины, а сейчас каждый особенно нужен племени. Я попытаюсь

укротить Урбу силой слов и властью обычая. Если раздор погасить не удастся, быть беде...»

* * *

^Кенщины объявили, что мясо готово, Ланны дружно уселись вокруг костра. По праву вождя, на стороне которого был Гал, Рего первым взял себе кусок мяса. За ним к мясу подошел Урбу. За вождями следовала очередь того, кто добыл зверя. Урбу еще стоял около туши, когда поднялся Гал:

— Урбу, не забудь еще хвост — я дарю его кривозубому Баоку!

Над костровой площадкой опять повеяло холодком. Ланны притихли. Втишине было слышно, как пели комары и потрескивал огонь, поедающий свою ищу.

Вот она, расплата! Сидя около своей жены, Баок сжался в ком. Он ничем не мог защититься от слов Гала. Отразить их можно было только словами, а они сейчас не повиновались Баоку. Гал был недосягаем для него.

На помощь Баоку пришел Урбу. Слова Гала не относились к нему и не задели его самолюбия. Но Урбу и Баока родила одна и та же женщина, они были похожи друг на друга, и Урбу защитил младшего брата.

— Когда солнце поднимется над землей, — ухмыльнулся он, — Урбу, Баок и все, кто пожелает, будут мять Риа! Тогда Баок вернет Галу хвост!

— Когда появится солнце, я буду сражаться с тобой насмерть, Урбу! — ответил Гал.

Урбу рассмеялся. Его рука, в огненно-рыжих волосах, легла на палицу.

— Я раздавлю тебя, как щенка.

— Так же думал тигр, но я сделал себе ожерелье из его клыков и когтей! Я буду сражаться с тобой и с каждым, кто захочет Риа!

Гал взял мяса, сел на свое место.

Грозовая туча над ланнами сгустилась, они беспокойно поглядывали на вождей. Рего, казалось, не разделял общей тревоги. Он неторопливо ел, анезримый дух размышлений продолжал искать выход из создавшегося положения. Мужские страсти могли вспыхнуть каждую минуту, и тогда ланны начнут убивать друг друга, хотя на Дороге Племен появились чужие люди. А поводом для близкой ссоры были Риа и Гал...

Чувство симпатии к молодым людям не мешало Рего трезво оценивать обстановку: Гал и Риа одним своим присутствием будоражили племя. Они встали на пути у Урбу и других воинов. Красота и гордость Риа, ее необычная для ланнов дружба с Галом будили вожделения мужчин. Пока ланны заняты едой, он должен принять решение...

За ужином все шло своим чередом. Охотник, добывший зверя, всегда пользовался почетом у костра. Он брал себе лучший кусок после вождей племени. Гал принес ланнам много мяса, когда они нуждались в пище. Они единодушно признали его охотником и воином, и когда он отрезал себе большой кусок мяса, его поступок никого не удивил: он брал, что причиталось ему по закону ланнов. Свое мясо он разделил на пять частей — одну оставил себе, остальные отдал Риа, Луху, Улу и Тощему Локу. Он распорядился своей долей, как мужчина. Никто теперь не смел безнаказанно смеяться над ним: он бросил вызов самому Урбу!

Ланны ели мясо, никто не вспоминал о празднике Брачной ночи, а он не кончился, и страсти не улеглись.

Но вот с куланом было покончено, мальчишки расхватали кости, чтобы разбить их и высосать мозг, а Рего еще не пришел к определенному решению. Внезапная догадка встревожила, даже испугала его: что если чужие люди в степи — дамы, те самые, которые много дней преследовали и убивали ланнов, после того как Урбу вовлек воинов в битву с Рослыми Людьми? У дамов тоже были желтые наконечники. Если это дамы, ланнам предстоят страшные дни... Дамы — охотники за людьми, они не щадят ни женщин, ни детей. Если они на Дороге Племен, они непременно обнаружат ланнов...

Размышления Рего были прерваны насмешливыми возгласами: в круг вошел Тощий Лок, чтобы сдать последний экзамен на зрелость. Жир и мясо кулана прибавили ему сил. Лок начал свой одинокий танец.

Рего с облегчением вздохнул: Лок отвлекал внимание ланнов от Гала и Риа. Рего еще не приходило в голову, что изможденный болезнью Лок — его могущественный сторонник...

Упорство Лока опять произвело впечатление на ланнов, они невольно заинтересовались его странным танцем. Они приходили в замешательство, они не хотели верить тому, что видели: Тощий Лок говорил на языке... анга! Глаза у него блестели, тело извивалось змеей, руки стали гибкими, как лоза. Он превратился в пугающую тень, которая хищно набрасывалась на ланнов, грозила им болезнями, холодом и голодом. Лока больше не было — на площадке неистовствовали враждебные духи, зловеще раскинув над людьми темные крылья.

Глядя на Лока, дети жались к взрослым, забыв о своей обязанности подносить к костру хворост. Темнота надвинулась на ланнов, а они сидели не двигаясь, скованные колдовской силой рождающегося на их глазах нового анга. В тишине ночи тревожно закричали болотные духи, и, будто откликаясь на их зловещий крик, по степи прокатился грозный рык пещерного льва.

Лок опустил руки-крылья и опять стал человеком, только глаза у него беседовали с духами. Но вот он встряхнулся, схватил охапку хвороста, бросил в костер, еще бросил — пламя весело вскинулось вверх, отпугнуло темноту. Площадка посветлела, Лок продолжил танец, теперь уже танец света, от которого вместе с темнотой бежали злые духи. Лок, подружившийся с огнем, был сильнее их. Он угрожал им, гнал их вон, он был ловок и смел! Вот он размахнулся и метнул дротик. Ланны вскочили с мест: дротик пересек полосу темноты и пронзил чучело оленя!

А Лок уже начал танец сватовства. На площадку торопливо вступили четыре женщины, самые несчастные среди женщин-ланнов. Это было жалкое и смешное зрелище: хромая, одноглазая, у третьей обезображено лицо, четвертая худа, как Лок. Все они были согласны взять Лока в мужья. Брак с ним избавил бы каждую от унизительного положения одиночки, лишенной обычных женских прав.

Это забавное сватовство отрезвило ланнов, стряхнуло с них мрачноватые впечатления от первого танца Лока. Он почувствовал перелом в настроении соплеменников и поспешил закончить сватовство. Из четырех женщин он выбрал тощую — племя с хохотом признало этот брак. Ланны опять перестали принимать Лока всерьез.

Громче всех хохотал Урбу. Он был хитер, как тигр, подстерегающий добычу. Он почуял удачу, он рассчитал, каким образом взять верх над Рего: Лок поможет! С невольной помощью Тощего Лока он отколет от Рего его воинов и тогда может делать с Галом и Риа что пожелает!.. Случай с Локом был из тех, когда слово закона теряет свою силу. Лок подружился с духами огня, поразил чучело, ланны признали его брак. Но от слабости он на глазах у всех терял сознание, у него оружие, недостойное воина, — кто из ланнов доверится ему в битве? Какой от него прок, если он сам еле держится на ногах!

Рего понимал, как осложнится его положение, если он тотчас вступится за Лока. Но он видел дальше Урбу, дальше большинства ланнов, которые сейчас смеялись над несчастным Локом. Как и Урбу, он не принимал Лока-мужчину всерьез, но для него существовал новый Лок — Лок-анга. Пусть от него отколется большинство воинов — зато рядом с ним встанет Лок! Новый анга поможет ему устранить раздор среди ланнов! Рего больше не колебался, что делать. Он потребовал внимания к себе.

— Ланны никогда не смеялись над ланнами в брачную ночь. Неужели они хотят навлечь на себя гнев предков?

Урбу побаивался предков, но он не видел прямой связи между ними и сватовством Лока, и другие ланны не видели.

— Тощая жена народит Тощему Локу тощих детей, которые будут охотиться на рыжих собак! — ухмыльнулся Урбу. Взрыв веселого смеха был ответом на его слова. Смеялись и воины Рего.

Урбу торжествовал: его поддерживало большинство ланнов. Брачная ночь была на исходе, вскоре он будет волен в своих поступках, и тогда заговорят палицы!

Опасность внутриплеменной резни приблизилась. Рего чувствовал, как у ланнов слабеет разум. Если не удастся погасить новую вспышку мужских страстей, ланны начнут убивать ланнов. Это произойдет, как только Урбу поднимет палицу против Гала — тогда Рего поднимет палицу против Урбу, а за ними встанут другие воины и тоже поднимут свои палицы. Оставалось единственное, крайнее средство укротить Урбу и предотвратить резню — очень дорогой ценой... Рего дождался тишины:

— Если в стае волков молодой волк смотрит не туда, куда смотрят другие волки, и не воет, когда воют другие, что делают с молодым волком? — громко спросил Рего.

— Изгоняют из стаи! — ответили несколько голосов.

Урбу взглянул на Рего с недоумением: что тот задумал? Многие ланны были удивлены словами Рего, и Гал тоже. Только Риа почувствовала беду и невольно прильнула к Галу.

— Если сокол охотится в одиночку — захочет ли он охотиться вместе с другими? — продолжал Рего.

— Нет! — ланны начинали понимать, куда клонил Рего: он осуждал своего сторонника!

Урбу приглядывался к Рего с недоверием, стараясь понять скрытый смысл его слов.

— Если леопард преследует лань, а она досталась другому леопарду, — могут ли пятнистые звери разделить ее на двоих? — крикнул Рего.

— Нет!!! — взревели ланны. — Они будут биться, как рыжие собаки из-за кости.

Гал растерялся: Рего возбудил против него гнев племени! Для чего? Ведь он только что при всех держал у него на плече свою руку!

Урбу нахмурился, он догадался, чего хотел Рего, — спасти Гала и Риа! Теперь все зависело от того, кто кого опередит — Урбу Рего или Рего Урбу.

Опередил Рего!

Не дав ланнам опомниться, он воскликнул:

— Гал, племя осуждает тебя!

Гал бросил вокруг себя быстрый взгляд: ланны окружали его, но если он успеет схватить палицу, он выиграет несколько мгновений, достаточных для того, чтобы проложить себе путь к Дуа. Ночь еще не кончилась, под ее покровами они пустятся вплавь к противоположному берегу. Дуа добрая, она не оставит их в беде...

Он незаметно пожал руку Риа: так они договаривались между собой идти к Дуа, если не хотели, чтобы их слышали другие. Риа ответила на пожатие Гала, она поняла, чего он потребовал от нее...

Гал не успел схватить палицу. Тяжелый кулак свалил его с ног. Когда он пришел в себя, в голове у него шумело — такой удар мог опрокинуть любого. Страха Гала не чувствовал, а недоумение, вызванное поступками Рего, вытеснил гнев: Рего оскорбил его на глазах у всего племени, его поступок был достоин Баока — такое Гал не простит и ему! Он отплатит тем же!

Гал качнулся вперед и в сторону — его мускулы сжались, а тело приготовилось к неуловимо-быстрому обманному движению. Этот прием никогда не подводил Гала в схватках, и никто, кроме него, не владел им, даже Рун. Гал отбрасывал от себя любого противника, и тот не сразу поднимался с земли, оглушенный его кулаком. Но ярость, овладевшую Галом теперь, даже нельзя было сравнить с азартом юношеской борьбы. Еще никогда Гал не концентрировал так все свои силы для одного-единственного удара...

Гал повернулся и почувствовал: мало места! Ланны с трех сторон плотно надвинулись на него. Новый удар Рего отбросил Гала назад. Испуганная Риа заслонила его собой.

Ланны захохотали. Впечатляющая мощь Рего вызвала у них восторг. Они любили острые зрелища, а это было из таких. Рего при всех учил Гала уму-разуму, как мальчишку. Все, кто недавно завидовал везению Гала, были удовлетворены его неожиданным падением. Два удара Рего развенчали Гала как воина и мужчину, лишили Риа покровительства и защиты.

— Когда солнце высушит росу, — ланны соберутся здесь, чтобы судить Гала и Риа по законам предков, — заключил Рего. — Между ними будет копье!

Вот она, беда: Рего несправедливо осудил Гала и расторг его брак с Риа! Луху рассказывала о таком же случае у ланнов — она была тогда подростком. Вождь ланнов расторг брак двух молодых людей, потому что невеста отказала другим мужчинам в праве владеть ею...

Приговор одного вождя другой мог одобрить или опровергнуть. А если второй вождь не одобрял решения первого, но не умел мудрыми словами доказать несостоятельность приговора, тогда палицы решали, кто из них прав и кто виноват.

Урбу не возразил против действий Рего, хотя и заподозрил, что тот пытается спасти Гала и Риа от гнева мужчин. Последние поступки Рего удовлетворили Урбу и его сторонников. Рего сам разделался с Галом и отдал Риа во власть домогавшихся ее мужчин!

Урбу успокоился, Гал и Риа наполовину утратили для него интерес, как все доступное его желанию. Оба они были теперь вне закона, малейший протест с их стороны означал для них смерть.

Днем, когда сон освежит ланнов, Гал и Риа будут осуждены за то, что они поступали наперекор обычаям. Риа на глазах у Гала станет добычей мужчин, потом женщины сорвут с нее ожерелье из камней-цветов и нагую заставят делать самую грязную работу. Если и тогда она воспротивится обычаям, ее убьют на месте или сбросят с площадки на камни Дуа.

Не лучше будет участь Гала. С него сорвут брачную ленту, потом, безоружного, палками погонят прочь от пещеры. Если он будет сопротивляться, его убьют; если после изгнания увидят вблизи пещеры, тоже убьют. Его жизнь уже не принадлежала ему самому.

— Рего, я накормил ланнов, когда у них было мало пищи! — крикнул Гал, ошеломленный несправедливостью соплеменников.

— Да, так было, — согласился Рего. — Но ты стоишь на пути у воинов, ты хочешь жить, не считаясь с их обычаями, и ланны отвергают тебя!

Так говорил Рего, а в глазах у него была горечь: он осудил самых достойных из молодых ланнов. Гал в одиночку совершил подвиг, который едва ли по силам и двум опытным воинам. Через несколько лет он стал бы вождем ланнов, у него было то, чего недоставало Урбу: искусные руки, ясный ум, справедливость и... доброта. Он и его самого, Рего, убедил: голой силе доступно не все...

Рего был глубоко недоволен собой: большую беду он предотвратил тоже бедой, только поменьше. Поменьше ли? Расправа над Галом и Риа расшатает законы ланнов, породит тяжкое зло. Об этом он не успел подумать. Молодые люди могли быть гордостью племени, от них пошла бы крепкая человеческая поросль. Они смелы, независимы и добры, не страшатся ни соперников, ни гнева вождей... Доброта Гала тревожила и влекла к себе Рего. Такую же заботу о слабых, больных и пожилых он наблюдал у Рослых Людей. Когда-то он заключил с ними союз, хотя к ним ушла Лоэ, с которой он желал исполнить брачный танец. Она была красива, как Риа. К ним тогда ушли и другие молодые женщины-ланны — мужчины сами виноваты, что женщины покинули их. Мужчины были несправедливы к ним, как теперь несправедливы к Галу и Риа. И сам Рего вел себя сейчас недостойно старейшины. Одно лишь оправдывало его: он все-таки предотвратил кровавую битву между ланнами, сумел на некоторое время отвести в сторону мужские страсти. Но он сделал не все. Теперь ему предстояло... спасти Гала и Риа. Плохо, что он не мог объяснить им смысл своих поступков, не мог оправдаться перед ними...

* * *

Место осужденных — в нише у входа в пещеру. Здесь они были на виду у всех, кто проходил мимо, бодрствующий у костра ланн тоже хорошо видел их. Они не могли сделать ничего, что осталось бы не замеченным соплеменниками. Им нельзя было разговаривать, вставать, пересекать линию разделявшего их копья, и никто из ланнов, кроме вождей, не имел права заговорить с ними. Осужденные были вне закона, и каждый, кто заметил бы, что они преступают запреты, обязан был поднять тревогу, аэто влекло за собой их немедленную смерть.

Так повелось у ланнов издавна. Оберегая устои племенного быта, древний обычай время от времени требовал себе новых жертв.

Долгий день и тревожная ночь утомили ланнов. Молодые супруги с нетерпением ждали, когда потускнеет костер и наступят часы любви. Остальным тоже хотелось вытянуться на теплых постелях. Но, проходя мимо осужденных, ланны невольно замедляли шаг: случилось нечто загадочное— племя отвергло лучших, такого еще не бывало. Однако сочувствовали осужденным немногие. Женщинам не терпелось сорвать с Риа ожерелье и нож, на лицах у мужчин было удовлетворение: гордая Риа не ушла от них, вскоре она телом заплатит за свою гордость...

Урбу презрительно ухмыльнулся: с этими двумя покончено, как с телятами, которых он недавно убил на охоте.

К исходу брачной ночи Урбу полностью примирился с Рего.

Баок торжествовал: теперь он плюет на Гала, а днем вдоволь натешится с Риа!...

Рун больше не считал Гала своим соперником, а предстоящая близость с Риа не радовала его. Он был подавлен случившимся: Гал и Риа не заслуживали осуждения и тем более не заслуживали позора.

Старая Луху молча постояла около осужденных и пошла прочь от пещеры, сгорбившись сильнее обычного. Никто не обратил на нее внимания. Она пересекла площадку, медленно спустилась к Дуа и здесь затихла на камне, распустив седые волосы. На своем веку она повидала немало горя, но тяжелее всего было ей видеть, как погибает последний человек из рода Сокола, некогда могущественного, а теперь исчезающего с лица земли. Луху не хотела больше жить. Наступила ее пора уйти в черные туманы, и здесь, на берегу великой реки, она в последний раз беседовала с духами предков. Она просила их помочь Галу и Риа...

Уткнувшись лицом в подстилку из шкур, всхлипывал маленький Улу, в своем закутке не спал Лок. Гал и Риа были его покровителями — чем теперь можно было помочь им самим?

Лок откинул край шкуры, сел. Женщина, ставшая в эту ночь его женой, торопливо приподнялась, готовая служить ему. Он жестом приказал ей оставаться на месте, она послушно подчинилась ему. Его странная сила пугала ее, как все непонятное, но радость у нее была сильнее страха: Лок вырвал ее из среды отверженных, беды теперь ей не грозили!..

В этот предутренний час Лок вел трудную битву с самим собой. Луху пробудила в нем силы, пугающие его самого, а долгая жизнь отверженного наложила на него печать робости и неуверенности в себе. Эти два соперника — сила и слабость — сейчас жестоко сшиблись в нем. Победили слова Луху. Они все глубже овладевали им, все решительнее выжимали из него слабость: «Ты великий анга, Лок! Ты должен победить себя, ты должен!.. »

Лок тихо встал и бесшумной тенью поплыл к выходу.

* * *

Гал и Риа молча лежали на земле. Недалеко от них, у костра, бодрствовал Баок. Ему не хотелось оставлять супружеское ложе, но и зрелище поверженного Гала радовало его не меньше, чем любовь. Даже если бы Урбу не приказал ему присмотреть за осужденными, Баок вряд ли упустил бы такую возможность. Тот самый Гал, который всегда посмеивался над Баоком и унижал его перед ланнами, был отвержен племенем! Наконец-то Баоку повезло. Он мог теперь сделать с Галом что угодно — мог вонзить в него копье и сказать, что тот пытался бежать. Убить его, конечно, приятно, только это было бы чересчур нерасчетливо. Зачем лишать себя удовольствия видеть завтрашнее унижение врага — самая сладкая месть впереди! Днем он отплатит ему за хвост кулана, но кое в чем рассчитается с ним и теперь: пощекочет горящей головней — пусть только поднимется с места!— поджарит, как поросенка, на глазах у Риа, а днем дойдет очередь и до нее. Будет знать, как отказывать Баоку!

Баок вытащил из костра подходящую головню...

Не спалось в этот час и Рего. Он пожертвовал Галом и Риа, чтобы отвратить от племени беду. Как вождь он не совершил ошибки, но как человек поступил недостойно воина. Не исключено, что жертва не оправдает себя — тогда духи беспокойства начнут преследовать его день и ночь. Несправедливость, если даже она вынуждена обстоятельствами, не ведет к добру. Но как не сбиться с тропы справедливости, если у каждого обычая несколько лиц! Стоит лишь за истинное принять какое-нибудь одно, и уже открывается путь ко злу...

Обычай запрещал ланнам пользоваться пищей в одиночку или небольшими группами. Все, что добывал ланн, он обязан был отдать вождю, авождь и самые сильные воины брали себе из общего сбора лучшие куски мяса, лучшие коренья и самые спелые плоды. Случалось, старательным сборщикам орехов или ягод во время дележа пищи не доставалось ничего. Обычай этот был темен и неудобен для самих ланнов, и они постоянно нарушали его.

Не лучше было и при старом Суа, который нередко сам делил на всех пищу. Ланны при нем стали ленивы. Женщины неохотно собирали ягоды, коренья и плоды, а мужчины начали уклоняться от охоты. Зачем трудиться, если все получат поровну: и тот, кто рисковал жизнью в борьбе со зверем, и тот, кто ничего не сделал ради общей пользы! Такое равенство развращало одних ланнов и вызывало недовольство у других. Даже Рего и Сухой Лу, верные сторонники Суа, не обращали внимания на то, что подростки и женщины ловили в ручьях рыбу и пекли ее для себя в золе костров. Хранитель законов племени, Рего понимал: как все живое, обычай рождается, живет, стареет и умирает — с ним просто перестают считаться. Главное в обычае — не его жизнь, а то, что он существует. Юный Гал вызвал на себя гнев ланнов, потому что выступил против обычая. Сам же обычай был дряхл...

Пока Рего распутывая клубок трудных мыслей, вокруг Гала и Риа стягивался такой тугой узел, что даже мудрый Рего не смог предвидеть все неожиданности.

Рун тихо оставил супружеское ложе, бесшумно перебрался к брату. Они шепотом сказали друг другу несколько слов, и Рун так же тихо скрылся во мраке пещеры. Рего облегченно вздохнул: младший брат прав, пусть Тощий Лок наденет на себя амулет предков, пусть посеет ужас в глазах у Баока и откроет Галу и Риа дорогу к Дуа...

Со своего ложа встала несчастная Нга. Насытившись ею, Урбу захрапел, и она оставила его, шагнула вдоль стены. Опасаться, что кто-нибудь обратит на нее внимание, было нечего. Ланны привыкли к тому, что ночью всегда кто-нибудь вставал по своим надобностям...

В дыру входа мягко вливался лунный свет, ниша с осужденными была наполовину освещена. Из темного угла Нга видела обоих. Гал и Риа лежали на земле, между ними светлело древко копья. Трудные, запутанные мысли и такие же неясные чувства приковали Нга к месту. Странно, сейчас она была полна сочувствия к Риа, в ней проснулась солидарность с другой женщиной, в чем-то близкой ей самой. Днем мужчины грубо поделят ее между собой, сломают ее женскую гордость. Может быть, Риа даже поглотят черные туманы. Так бывает с красивыми девушками — немногие из них безболезненно выдерживали бесцеремонность мужчин. Нга сама испытала ее на себе. В Брачную ночь немало мужчин домогались ее любви. Она выбрала Коло, а остальные потребовали, чтобы она откупилась от них своим телом. Она не хотела никого, кроме Коло, так же как Риа не хотела никого, кроме Гала. Но Коло не решился отстоять ее с палицей в руках, он согласился отдать ее своим неудачливым соперникам. Она была тогда сильнее Риа телом, она откупилась от мужчин и в тот же день даже смогла работать у костра. С тех пор она перестала уважать Коло, хотя он был хорошим мужем. Она не простила ему его уступчивости и нерешительности, поэтому и не ушла вместе с ним из племени.

Гал не такой. Он вызвал на битву Урбу, чтобы защитить Риа. В нем не было ненавистной Нга грубой животной силы Урбу, ей хотелось прикоснуться к нему, прижаться телом. Глядя на него и по-женски сочувствуя несчастной Риа, она забывала о карающей силе обычая, которая давила всякого, кто осмеливался идти собственным путем — не тем, какой указан предками...

Лок приблизился к осужденным. От посторонних взглядов его укрывала темнота, а ему хорошо были видны все трое: Гал, Риа и Баок. Потом он заметил Нга — она шла вдоль противоположной стены. Нга не интересовала его. Он следил за Баоком, он не сводил с него взгляд. Тощего Лока больше не было — был великий анга, глазами которого говорили духи...

Неслышно подошел Рун, стал позади Лока и будто слился с темнотой. Рун видел на земле Гала, с которым рос как брат с братом, и Риа, которую хотел взять в жены. Посеребренная лунным светом, она, казалось, была выточена из теплого бивня мамонта. Мысли и чувства у Руна вихрились, искали выход и не находили. Да и кому когда-нибудь удавалось подавить свои чувства при виде любимой женщины, над которой нависла беда? Рун все-таки победил себя, обрел утраченный было рассудок. Его друзья находились в беде, он пришел помочь им...

Еще одно действующее лицо этой предутренней драмы следило за событиями — светло-рыжий Раф. С того момента, как Гал ушел к людям, Раф не удалялся от пещеры. Если кто-нибудь из ланнов оказывался поблизости, Раф отбегал в сторону, но как только человек возвращался в пещеру, Раф снова занимал свой пост. Дни, проведенные вместе с Галом, крепко сдружили собаку и человека. Раф больше не хотел надолго расставаться со своим другом.

Площадка быстро опустела. Мимо Рафа медленно прошла Луху. Раф знал ее и оставался на месте. Когда старуха удалилась, он осторожно пополз к входу.

С горящей головней в руке Баок повернулся к Галу: сейчас он отплатит ему за хвост кулана и за все остальное, теперь-то он не промахнется!

Но странная неуверенность овладевала Баоком, что-то тяжелое вливалось ему в руки, в ноги, в голову. Он с усилием сделал еще несколько шагов, и жгучий страх парализовал его: перед ним, весь в светотенях, изготовился к прыжку большой зверь. Его шерсть стояла дыбом, глаза горели, как угли. От ужаса Баок закричал, но голос не повиновался ему, аиз темноты выступила худая человеческая фигура, и глаза у нее неестественно блестели. Баок качнулся — навстречу злобно зарычал Раф. В беспамятстве взмахнув головней, Баок едва не упал на Гала, но метнувшаяся из темноты Нга отбросила его в сторону, Баок ничего больше не соображал. Он куда-то шел, торопился, потом упал, споткнувшись о камень, и змея впилась ему в грудь.

Ланны вскочили, разбуженные рычанием Рафа и сдавленным криком Баока. Они не сразу поняли, что случилось. Баока, Гала и Риа на месте не было. Потом они нашли мертвого Баока. Змея неторопливо отделилась от него и скрылась под камнем.

Ланны перенесли тело Баока на площадку. Они были растеряны: смерть в Брачную ночь предвещала беду.

Гал и Риа не оставили после себя следов, а Нга мешала ланнам искать их тропу. Нга действовала решительно и точно. Она собрала на площадке все племя, сорвала с себя ожерелье и швырнула к ногам Урбу. Нга разорвала брак с Урбу, все ланны видели это! Теперь ничто не мешало ей принять сторону Гала. Ее дети от Коло уже подростки, она возьмет их с собой. А от Урбу у нее детей не было, он не давал им созреть в ее теле, она рожала от него мертвых недоносков. Духи предков против ее детей от Урбу...

Ланны были в замешательстве: Баок мертв, Гал и Риа бежали, а Нга помогала им.

Взбешенный Урбу подскочил к Нга, взмахнул палицей. Хрустнули кости, тело Нга, сломленное страшным ударом, рухнуло на землю.

Отвратить беду не удалось. Рего спас Гала и Риа, но погибли Баок и Нга, и еще кто-то погибнет. Гнев Урбу развязан, и уже трудно было предсказать, что случится вскоре.

Рассветало. Над Дуа плыл туман.

Племя ланнов напоминало сейчас встревоженный пчелиный рой: оно действовало без рассудка и способно было на любую жестокость. Бегство Риа взбудоражило обманутых мужчин, смерть Нга только разожгла у них жажду убийства. Урбу забегал вокруг площадки, как собака, ищущая след. Многие ланны помогали ему искать беглецов: одни — разделяя его бешенство, другие — чтобы угодить ему.

Только Рего, Рун и несколько воинов стояли на месте. Внешне спокойные, они с тревогой наблюдали, как росло озлобление соплеменников. Урбу не находил тропы Гала и Риа и неистовствовал все сильнее, догадываясь, что беглецов укрыла Дуа. Его ярость искала выхода, он все чаще посматривал на Рего. Ночные подозрения Урбу подтвердились: Рего подготовил бегство осужденных, спас их!

Воины Урбу, заражаясь его яростью, готовились к битве.

Беда пришла. Рего безуспешно пытался отвратить ее от ланнов. Кончилось время слов — наступала пора танцующих палиц. Рего пожалел, что рядом не было Сухого Лу. Вдвоем они стоили бы шестерых. Но и без Лу много врагов сейчас уйдут в черные туманы...

Рего сделал несколько шагов вперед и стал. В руках у него была палица. Женщины и дети отступили к пещере и глазами, полными страха, смотрели на мужчин. Урбу шел на Рего, он хотел видеть на своей палице кровь соперника и его воинов...

Но что это? Из-за мертвого Баока поднялась странная фигура — не человек, не птица, не зверь. Тень. Она извивалась. Танец тени. Танец предков. Неужели это Лок?

Урбу, тяжело дыша, подходил ближе — тень преградила ему путь. Сейчас палица Урбу смешает Тощего Лока с землей!

Урбу замедлил шаг, на искаженном от ярости лице проступило удивление: Тощий Лок — великий анга?! Удивление — сестра рассудка. Урбу остановился. Поднять палицу на анга значило встать против предков и против законов, установленных ими. Одно дело — сорвать амулет анга со старой Луху, с которой уже неохотно общались духи, и совсем другое — поднять руку на только что родившегося анга...

Урбу с беспокойством следил за человеком-тенью. Лок-анга пришел из мрака, куда отправился

Баок. Предки взяли к себе Баока, а вместо него послали к ланнам великого анга. Анга — и человек, и зверь, и птица, он ходит, бегает, летает и ползает, он может все. Он повелевал Урбу опустить оружие!

И ошеломленный Урбу опустил палицу. Таинственные духи, которых он никогда не видел, но которые незримо сопровождали ланна с первого до последнего дня жизни, отрезвили его.

Тощий Лок, убедившись, что ланны подчинились ему, кончил свой танец, встал рядом с воинами Рего.

Все племя видело: новый анга принял сторону Рего.

Мудрый вождь ланнов не ошибся, рассчитывая на помощь анга: Лок отвел от племени беду. Рего набрал в грудь воздуха, чтобы мощным голосом вождя окончательно образумить ланнов, подчинить их своей воле и старому закону, повелевающему ланнам прекратить междоусобные распри, если у порога дома — враг. Но события опередили Рего. Возбужденные голоса женщин заставили Урбу забыть о Локе: ланны заметили беглецов.

* * *

Лежа в нише для осужденных, Гал подумал о плавучем доме, оставшемся внизу, среди камней Дуа. Если бы удалось быстро оттолкнуть его от берега, Дуа унесла бы их далеко-далеко от ланнов!.. В изгнании трудно одному, а вдвоем с Риа им будет радостно ходить по земле. Конечно, можно пуститься и вплавь — Дуа все равно защитит их от несправедливости соплеменников. Но вплавь — это только спастись, избежать неправого суда ланнов, а бегство на плоту дало бы им уверенность в завтрашнем дне. Риск в обоих случаях немалый: на той стороне реки они, безоружные, будут беспомощны перед хищниками, на этой — беззащитны против ланнов. Баок поднимет тревогу, и, пока они будут снимать с камней плавучий дом, ланны настигнут их и убьют. Еще безнадежнее бежать по земле: охотники легко найдут их след. Спасение сулила только Дуа. Если не окажется иного выхода, Гал поразит Баока копьем, и они пустятся вплавь через Дуа. Главное — не торопиться, не сделать опрометчивого шага. Пусть ланны успокоятся, уснут...

Пока Гал обдумывал побег, обстановка осложнилась. Сначала он заметил осторожно крадущегося к нему Рафа, потом Нга. Что задумала эта неистовая женщина? Сейчас ей ничего не стоило разделаться с Риа. Обостренными до предела нервами Гал почувствовал вблизи еще двух людей. Запах подсказал ему: один из них — Лок.

От костра, помахивая горящей головней, приближался Баок, его намерение нетрудно было понять. Рука Гала медленно потянулась к копью.

Все заняло мгновенья. Баок уже намеревался ткнуть головней в Гала, аГал уже готов был пустить в ход копье — Раф опередил обоих, прыгнул между ними. Баок отмахнулся, Нга бешено налетела на Баока, отшвырнула в сторону. Медлить было нельзя. Гал вскочил, за ним поднялась Риа. Из темноты выступил Рун — к ногам Гала упала палица, дротики, нож — все, что Рего отобрал у него. Рун остался другом Гала!

Они торопливо подхватили оружие и кинулись к Дуа. Нга последовала за ними, но на полпути остановилась. Пещера уже гудела от голосов. Собаки, дремавшие недалеко от площадки, обеспокоенно поднимали головы.

Гал и Риа сбежали к воде, задернутой густым туманом, а Нга осталась наверху. У нее созрел план действий — еще никогда она не мыслила так ясно и точно, и никогда ей не было так легко и радостно, как теперь. Она поняла, что задумали Гал и Риа, и не сомневалась, что сумеет присоединиться к ним. Но прежде она разорвет брак с Урбу и помешает ланнам сразу же ступить в след беглецов, а потом заберет своих детей и догонит Гала и Риа. Им, пятерым, нечего страшиться изгнания. У Нга и Риа будет много детей и много мяса. Они найдут края, недоступные для ланнов!..

Ревности к Риа Нга больше не чувствовала. Ревность — от избытка людей, а если их мало, им не до нее.

Гал и Риа не заметили, как Нга отстала от них. Судьба беглецов зависела теперь от того, удастся ли им сдвинуть с места плавучий дом.

Возбужденные голоса уже перекликались на площадке. Зайдя в воду, Гал принялся снимать плот с камней. Риа помогала ему. Казалось, никакая сила не могла повернуть плавучий дом. А крики наверху усиливались, ланны вот-вот обнаружат беглецов, и тогда ничто уже не спасет их от мести Урбу.

Дуа не оставила их в беде, помогла развернуть плот. Но они не знали, что своим спасением были обязаны Нга. Ценой своей жизни она задержала погоню, дала им время снять с камней плавучий дом.

Плот уже сдвинулся с места, когда Гал заметил Луху. Он подхватил старуху на руки, перенес в плавучий дом.

Теперь никто не мог преградить беглецам путь! Дуа окутала их туманом, стерла их след. Но Раф нашел Гала, прыгнул в воду и поплыл наперерез плоту. Гал вытащил собаку наверх. Раф был возбужден — Дуа все еще страшила его, но рядом с Галом он скоро успокоился.

— Глаза у Луху снова видят свет, — проговорила старуха. — Предки услышали меня. Сын Лоэ и дочь Уну не должны забывать, что их спас Рего...

— Луху говорит загадками!

— Слова и поступки Рего послушны разуму, он осудил вас, чтобы спасти. Луху ждала вас здесь, у вас не было другого пути, кроме Дуа. Луху боялась, что вы не придете и она умрет, не увидев вас, а теперь она спокойно отправится в черные туманы. Ищите тропу к племени матерей и отцов — на ней знак Бегущего Лося...

Гал стоя направлял плавучий дом подальше от берега.

— Твои загадки слишком трудны для нас!

— Луху устала жить, — продолжала старуха. — Меня зовут предки. Яприсоединюсь к ним, как только расскажу вам, откуда и куда ведет ваша тропа...

Гал больше не опасался преследователей. Скрытый в тумане, плот был недосягаем для ланнов. Не выпуская рулевого весла из рук, Гал присел около Луху. Риа доверчиво прислонилась к нему. Она успокаивалась, приходила в себя после пережитого волнения. Молодые люди с нетерпением ждали рассказ Луху.

* * *

— Это было давно, — начала старуха. — Луху тогда была молода, как Риа, а ланны жили в светлых лесах. У каждого рода была своя хижина, покрытая озерной травой, и свои края охоты, но по праздникам все роды собирались у общих костров и устраивали танцы и игры. В Брачную ночь Луху стала женой Суа, вождя из рода Сокола. Луху родила ему сыновей и дочерей — всем им хватало тепла и пищи. В те дни у Луху было много сил. Предки наделили ее великим могуществом, она разговаривала с духами и изгоняла из ланнов многие недуги.

Ланны тогда жили дружно, помнили заветы предков. Но сезон дружбы сменился бедами. Воины Медведя начали охотиться в землях других родов и силой захватывать себе женщин. Их примеру последовали другие роды. Ланны забыли заветы предков и подняли друг на друга палицы.

В междоусобных битвах погибло много воинов. У костров женщины и дети стали получать меньше мяса и рыбы. Потом на ланнов напал злой недуг. Он унес в черные туманы много мужчин, женщин и детей. Лекарства Луху были бессильны против него, предки отказали ей в помощи. Вживых у Луху осталась только одна дочь. Ее звали Лоэ, она была стройна, как Риа. Много мужчин и юношей готовились исполнить с ней брачный танец. Среди них были Рего и Урбу. Но Лоэ не досталась никому, духи предназначили ей иную судьбу...

У ланнов кончилась соль. Суа повел отряд воинов в сторону теплых ветров, к далекому соляному озеру. С ним ушли Рего и Сухой Лу, а Урбу остался — злые духи удержали его дома. Вскоре начались ливни, реки выступили из берегов. Вода залила жилища ланнов, ее было так много, что вся земля превратилась в бескрайнее болото. Потом солнце прорвалось сквозь тучи, вода ушла, земля помолодела. Воинам Суа пора была вернуться домой, а их еще долго не было, и никто не знал, что с ними.

Ланны теперь жили под одной крышей. Роды перемешались, женщин стало намного больше, чем мужчин. Под общей крышей беда разрослась, как жгучая трава. Женщинам не хватало мужей, мужчины заводили себе по многу жен, не заботясь ни о них, ни о детях. Особенно грубо обращался с женщинами Урбу. Глядя на него, так же повели себя другие мужчины. Кэтому времени Лоэ созрела для брака, и Урбу собирался присоединить ее к своему гарему. Духи предков защитили ее от насилия...

В края ланнов пришли светловолосые чужеземцы. Они были выше самых высоких ланнов, стройны, как пятнистые олени, и мускулисты, как туры. Мужчины-ланны были на охоте, а женщины собирали в лесу ягоды. Женщины бросились бежать, но светловолосые легко задержали их. Они проводили женщин до хижины и остановились. Они никому не причинили зла, их палицы и копья молчали. Таких огромных мужчин Луху никогда не видела. Особенно могуч был их вождь Грано. Он опустил свое копье вниз острием, он предложил ланнам дружбу, в глазах у него была доброта. УЛуху тогда был острый ум, и, хотя из речи чужеземца она поняла немного, она догадалась, чего хотели светловолосые: большая беда унесла в черные туманы их женщин. Рослые Воины просили женщин-ланнов стать их женами.

Поведение светловолосых удивило женщин: чужеземцы обращались к ним со словами дружбы, хотя могли бы, как ланны-мужчины, взять их силой. Луху тогда залюбовалась пришельцами, но осталась на месте. Она ждала Суа, она была великим анга, а анга не покидает своего племени. Но

Лоэ ушла к Грано, коснулась лицом его плеча, а он коснулся ее рук, лица и груди. Он был добр и мягок с ней. Тогда и другие молодые женщины перестали бояться чужеземцев. Грано звал их стать женами его воинов, иони последовали примеру Лоэ. Потом Рослые Люди со своими женами-ланнами ушли, оставив на месте копье и убитого быка...

Когда мужчины возвратились с охоты и узнали, что случилось во время их отсутствия, они бросились по следам Рослых Воинов.

Гло, второй вождь ланнов, пытался остановить их, он слышал о страшной силе Рослых Людей. Урбу тогда был молод, но уже многие боялись его. Он убил Гло и стал вождем, потому что самые сильные воины ушли с Суа, а среди тех, кто остался дома, никто не решился встать против него. Урбу сломал копье Грано, он жаждал битвы с чужеземцами, которые увели с собой много молодых женщин. Другие воины тоже желали битвы. Они были разгневаны и на светловолосых, и на женщин, покинувших племя. Особенно негодовал Урбу: он намеревался взять в жены Лоэ и Уну, дочь Гло, а они предпочли ему чужаков. Он ступил в след Рослых Воинов, чтобы отбить у них женщин, а их самих истребить. Но дожди смыли тропу Рослых Людей, и Урбу возвратился назад ни с чем.

Потом наступила зима, а когда снег растаял и леса вновь зазеленели, вернулись пятеро воинов и с ними Суа. Воины принесли соль, а Суа возвратился, чтобы умереть. Болезнь выпила у него силы. Рего, Сухой Лу и остальные воины были еще вдали от дома. Отряд Суа столкнулся в пути с дамами, охотниками за людьми, Суа поручил Рего увести их в сторону от светлых лесов, а сам повернул к дому...

Беды, как черные вороны, летят стаями — в Брачную ночь Урбу бросил вызов Суа. Мудрый Суа не ответил Урбу, он не хотел навлечь на ланнов беду и молча сидел в стороне от костра. Урбу убил Суа, а воины Урбу убили воинов Суа. С тех пор беды не оставляют ланнов...

Луху замолчала, она устала от слов. Гал зачерпнул из Дуа воды, дал Луху. Старуха выпила, взглянула на берег, неясно проступивший сквозь туман, — скоро ланны заметят беглецов, — и заговорила опять.

— Рего и Сухой Лу возвратились домой только следующим летом. Рего много дней уводил дамов в сторону влажных ветров и запутывал свой след, но дамы не отставали от него, их духи жаждали человеческой крови. Однажды Рего увидел перед собой отряд Рослых Людей. Из рассказов Суа он знал: Рослые Люди очень сильны. Суа предупреждал ланнов, чтобы остерегались ступать на тропу войны с этими могучими воинами. Рего свернул в сторону, уступая Рослым Людям путь, но они заметили отряд и вышли ему навстречу. Выхода у ланнов не было: Рослые Люди преградили им путь, а сзади приближались дамы. Ланны приготовились к битве.

Но Грано, вождь Рослых Воинов, не хотел кровопролития, он опустил копье вниз острием. Рего тоже перевернул свое копье. Рослые Люди и ланны подружились.

Дамы были врагами Рослых Людей — ланны и Рослые Воины вместе подняли против них палицы. Они победили дамов, обратили их в бегство. После битвы Рослые Люди пригласили воинов Рего к праздничному костру на берегу Синего озера, и там ланны встретились с женщинами своего племени. Рего увидел Лоэ, у нее уже родился сын. Рего был недоволен тем, что женщины-ланны предпочли Рослых Воинов мужчинам своего племени. Но изменить уже ничего нельзя было: их никто не принуждал уйти, они сделали это по своей воле и не раскаивались в своем поступке. Рего покинул Синее озеро, не изменив дружбе с Рослыми Людьми. Но не все его воины были согласны с ним...

Дома Рего и Сухой Лу застали племя в беде. У костров не хватало пищи, молодые ланны перестали уважать старейшин, мужчины насиловали женщин. Узнав о беззакониях Урбу, Рего и Сухой Лу начали готовиться к битве. Но прежде они отправились на охоту: ланны нуждались в пище.

Как только охотники покинули становище, Урбу повел остальных мужчин к Синему озеру. Путь туда ему показывали воины, побывавшие с Рего в гостях у Рослых Людей. Дождавшись, когда на берегу Синего озера остались только сторожевые воины, Урбу напал на них. Палицы долго исполняли кровавый танец. Ланнов было намного больше, и они победили. Они схватили женщин и заторопились назад, опасаясь погони, но уйти безнаказанно им не удалось. Вернувшись с охоты, Грано и его воины пустились по следу ланнов, чтобы отбить у них своих жен и детей.

Неразумие Урбу дорого обошлось племени. В то время как Рослые Люди преследовали воинов Урбу, на становище ланнов напали их злейшие враги— дамы. Мужчины и женщины рода Сокола приняли на себя их первый удар, погибли все до одного, но не уступили дамам. Уцелела одна Луху.

Спасая племя от истребления дамами, Рего и Сухой Лу повели ланнов по следу воинов Урбу, надеясь встретиться с ними в пути. Только соединившись вместе, ланны еще могли отстоять себя в битве с дамами. Но воины Урбу были слишком далеко от ланнов, а дамы — слишком близко. Они преследовали ланнов днем и ночью. Луху тогда еще не знала усталости и не отставала от воинов, а другие женщины отставали. Дамы убивали их и съедали у своих костров.

Так к ланнам пришла двойная беда. Рослые Воины настигли отряд Урбу и отправили в черные туманы много ланнов. Жены Рослых Воинов сами перебегали к своим мужьям. Но Урбу зорко следил за Лоэ и Уну, самыми красивыми из молодых женщин. Он отнял у них детей, мальчика и девочку, и пригрозил убить их, если Лоэ и Уну попытаются перебежать к Рослым Людям. Светловолосые перебили бы всех ланнов, если бы не Лоэ и Уну. Они остановили своих мужей — Лоэ первая встала на пути у Грано, она спасла соплеменников от смерти.

Видя, что Лоэ и Уну кинулись навстречу Рослым Воинам, Урбу приказал бросить мальчика и девочку в болото. Луху видела, как бросили, — племя наконец встретилось с воинами Урбу. Многие видели — и Лоэ с Уну. Но Луху спасла детей, укрыла от Урбу. Рослые Люди больше не преследовали ланнов, и с тех пор Луху не знает о Лоэ...

Старуха помолчала отдыхая, она давно не говорила так много слов, — потом продолжила свой рассказ.

— Рослые Люди не желали ланнам зла, они предложили им дружбу, аУрбу вел себя недостойно вождя. В битве с ними он погубил много воинов и тем самым сделал племя беззащитным против дамов. Горькие это были дни, ланны совсем ослабели. Рего и Сухой Лу спасли их от гибели, привели к Дуа, и здесь Урбу опять развязал беду...

— А что стало с сыном Лоэ и дочерью Уну?

— Чтобы уберечь мальчика и девочку от смерти, я скрывала от ланнов правду. Я всем говорила, что их родители ушли в черные туманы. Но это не так. Я верю, что они живы. Сын Лоэ вырос бесстрашным воином, он похож на своего отца Гране — это ты, Гал. Лоэ называла тебя по-другому— Лон... А девочка стала красива, как ее мать Уну, — это ты, Риа. Отец и мать дали тебе имя Ола. Теперь Луху сказала все, ей пора к предкам. Луху довольна собой: она оставила ланнам великого анга, она увидела, что род Сокола расправляет крылья. Пусть будет высоким его полет... Луху устала от слов, от плавучего дома и хочет на землю...

Гал направил плот к берегу — Дуа послушно вынесла его к каменистой отмели.

Гал перенес старуху на берег, опустил на камень, чтобы ей удобно было сидеть, огляделся. Туман редел, небо на востоке алело, как жар костра: солнце, еще невидимое, спешило вверх. Гал узнал место на берегу — здесь он не раз бывал во время своих прогулок. Отсюда недалеко до его маленькой пещеры, и в ней у него еще один тайник. Там хранились рыболовные принадлежности, кремневые заготовки, горсть камней-цветов и тяжелый ком соли, которая для беглецов представляла теперь особую ценность. Риа помогла Галу перенести содержимое тайника в плавучий дом. Когда они закончили сборы, Луху сказала:

— Через много дней пути — сначала вниз по Дуа, а потом в сторону влажных ветров — за краем степей поднимутся горы. Их вершины белы, как голова Луху. Перед горами озеро, большое, как степь. У озера, на берегу, в хижинах из бревен, живут светловолосые люди — там Лоэ, дочь Суа и Луху, там Уну, дочь Гло и Имы. Там племя ваших матерей и отцов, ищите его. А Луху ждут Суа и другие ланны, которые чтили законы племени. Луху расскажет им, что Галу и Риа предстоит дальний путь, и попросит их не оставлять вас в беде... Этот наконечник своими руками сделал твой отец Гране — возьми его, Гал, он пригодится тебе в пути. А это тебе, Риа, — старуха протянула свою потертую кожаную сумку. — Теперь идите своей тропой и не мешайте Луху идти своей. Дуа и предки помогут вам, торопитесь, Луху слышит голос Урбу...

Старуха затихла на камне, она приготовилась покинуть этот мир.

Гал и Риа оттолкнули плот от берега, отдались во власть Дуа. Раф, лежа у шалаша, беспокойно поднимал голову: голоса людей и тревожный лай собак настораживали его.

Туман таял, стало видно, как ланны спешили вниз к Дуа, как подбегали к Луху, как Урбу взмахнул над головой старухи палицей...

Урбу шагал по трупам. Он убил Нга и Луху, он жаждал расправиться с беглецами. Он огненно-рыжим зверем бежал вдоль берега, но плавучий дом был уже недосягаем для него.

Дуа весело уносила беглецов к голубым туманам, а Гал упорно направлял плот к середине реки, где струя воды была особенно легка.

Урбу размахнулся, метнул дротик. Взлетев над Дуа, он упал в воду за плавучим домом. Ланны возбужденно вскрикнули: бросок был достоин вождя. Но второй дротик уже не долетел до плота: Урбу был силен, но что он мог против Дуа!

Воины Урбу отставали от плавучего дома, их фигуры отдалялись и наконец исчезли из вида.

Но Урбу не отказался от погони. Неудача лишь распалила в нем ярость. На расстоянии двух дней пути от пещеры Дуа изгибалась дугой, и в нее вдавалась каменистая отмель. Там Урбу решил перехватить беглецов. Он увел своих воинов от Дуа и, сокращая путь, пошел напрямик.

Ни беглецы, ни преследователи не знали, что случится вскоре.

Потом на высоком берегу Дуа показалась еще группа воинов. Гал и Риа различили среди них Рего, Руна и Лока. Гал помахал рукой — пусть видят: у него нет на них зла. Они тоже подняли руки: и они не желали беглецам зла! Воины Рего скрылись вдали, на берегу теперь время от времени появлялись лишь какие-нибудь звери. Ни один из них не был опасен беглецам, подружившимся с Дуа!

Гал стоял на плоту — высокий, загорелый, мускулистый. Он радовался свободе, Дуа, Риа, солнцу. В утреннем небе серебристо блеснула знакомая птица. Белый сокол! Он прощался с Галом и Риа, он желал им счастливого пути!

Сокол взвился ввысь и оттуда, из глубин неба, упал на свою добычу. Ударил раз, ударил еще. Он радовался, что Гал и Риа свободны, он показывал им, как бить врагов. Наигравшись с жертвой, он ударил в последний раз и, подхватив на лету добычу, полетел к скале.

— Я твой бра-ат! — крикнул Гал. — Мой отец — Грано, моя мать — Лоэ, моя жена — Риа!

Дуа пела песнь воды, над головой проносились чайки, в небе звенели жаворонки; где-то ревели тигр и бык, сойдясь в смертельной схватке. Но Гал и Риа уже ничего не видели и не слышали. Они решились на бегство из племени, они не знали, что ждет их впереди, но они любили друг друга и

беззаботно отдались любви под бездонным голубым небом.

* * *

Без крайней нужды воины-ланны редко покидали становище все сразу. Если одна группа уходила на охоту, другая оставалась дома с женщинами и детьми. Но в этот раз ушли все. Урбу преследовал беглецов, а Рего вывел своих воинов, чтобы осмотреть степь. Он хотел выяснить, далеко ли чужие люди, кто они, куда идут. Если это дамы, ланнам надо немедленно уходить с Дороги Племен. Дамов — много, от них не отбиться, в схватках с ними погибнут воины, и племя станет беззащитным...

Еще утром Рего пытался образумить Урбу, убедить его отказаться от своей затеи. Он сказал:

— Ланнам незачем преследовать Гала и Риа. Дуа унесет их туда, откуда только один путь — в черные туманы!

Но Урбу был глух от гнева, он жаждал мести беглецам.

— Урбу не бросает своего зверя! — прохрипел он в ответ.

— Опомнись, Урбу! — настаивал Рего. — Не время поднимать друг на друга палицы. Я видел в степи желтый наконечник!

Эти слова произвели на ланнов сильное впечатление. Все невольно затихли, ожидая дальнейших подробностей, но никто из воинов Рего не подтвердил его слова. Для них самих сообщение Рего было неожиданностью.

— Рего хитер, как красный волк. Он хочет отвести палицы от Гала и Риа, — прорычал Урбу.

— Сухой Лу подтвердил бы мои слова, но он ушел в черные туманы. Его убил бык, в спине которого торчал желтый наконечник. На Дороге Племен чужие люди, ланны должны быть вместе, чтобы отвратить от себя беду. Поверни своих воинов назад, Урбу, в степи враг!

— Ступай к женщинам, Урбу не боится желтого наконечника!

Рего с усилием подавил в себе гнев, не дал ему вырваться наружу — тогда бы не миновать битвы: ланн поднял бы руку на ланна, в то время как в степи бродили чужие люди, может быть, — дамы. К удовлетворению Рего, к нему присоединились несколько воинов Урбу. В час, полный тревожной неизвестности, они предпочли голос рассудка голосу необузданной страсти.

Рего принялся осматривать окрестности, а Урбу ускоренным шагом повел своих людей дальше. Сделав около тридцати тысяч шагов, Урбу обнаружил свежие следы чужих людей. Рего был прав!

Урбу тут же забыл о Гале и Риа — в нем пробудился вождь ланнов, над которыми нависла смертельная угроза. Урбу преобразился: теперь это был осторожный охотник, ступивший в след врага.

Древний закон гласил: если появилась опасность, воин прежде всего обязан выяснить какая, а потом избавить от нее соплеменников. Если это хищник — прогнать или убить его, если чужаки — сначала узнать, сколько их, куда идут...

Ланны двигались легко и бесшумно, словно подкрадывались к лани, готовой при малейшем шорохе броситься наутек. Урбу действовал быстро и точно, а его воины превратились в послушно-безмолвных исполнителей его воли.

Наконец ланны увидели стоянку чужеземцев. Одного взгляда Урбу было достаточно, чтобы распознать в них дамов!

Это были пестро одетые мускулистые люди. На одних, кроме набедренных поясов и сандалий, ничего не было, другие прикрывали тело накидками из нераскроенных шкур. Темные волосы, широкие, почти безбородые лица, угловатые плечи. Да это были они, упорные охотники за людьми. Ланны снова столкнулись с ними, только теперь не дамы охотились за ланнами, а ланны за дамами. Дамы сейчас сами были дичью...

В эти минуты ланны повиновались тем же законам, по которым звери устремляются против чужаков, посягающих на их жизнь и территорию. Лев в таких случаях, победив соперника, уничтожает и его потомство, а кроты расчищают себе под землей широкую площадку и потом сражаются на ней до конца...

Охотники за людьми окружали костер. Их было не больше, чем ланнов, они не подозревали, что смерть близка, и беспечно доедали свой обед. Ветер дул от них, момент для нападения на злейших врагов племени был самый благоприятный...

Ланнам не терпелось расправиться с дамами, но Урбу медлил с нападением на них. Он почувствовал неладное: очень уж беззаботно вели себя охотники за людьми. К тому же они не могли оставить на земле так много следов. Где-то поблизости были другие дамы!..

Урбу учуял подвох. Расширенными от напряжения ноздрями он ловил окрестные запахи и молчал. Потом приказал своим воинам отступить в глубь кустарников. Воины последовали за ним, не скрывая своего недоумения: ведь приблизившись к костру еще шагов на пятьдесят, они наверняка перебили бы дамов дротиками!

Ланны быстро пересекли кустарники и притаились на опушке. Они отступили вовремя: совсем близко от них — на полет дротика! — был другой отряд дамов. Пока воины Урбу шли по следу, дамы приготовили им западню! Те, у костра, были только приманкой для ланнов, только отвлекали их внимание от этого вот отряда, который зашел им с тыла. Охотники за людьми были опасными врагами!

Теперь судьба ланнов зависела от их силы, ловкости и быстроты. Таиться уже не имело смысла. По знаку Урбу ланны метнули в приближающихся врагов по дротику. Урбу потряс палицей:

— А-ао!..

Началась битва, в которой ни одна сторона не могла рассчитывать на пощаду. Упали несколько дамов и несколько ланнов, остальные яростно нападали друг на друга. Палица Урбу сокрушала одного дама за другим, и, когда упал самый сильный из них, дамы обратились в бегство. Ланны не отставали от них, но Урбу вовремя остановил воинов: на помощь разбитому отряду спешил другой — тот самый, который только что располагался у костра. Дамов теперь было в три раза больше, чем ланнов. Урбу дал знак отходить, битва теперь была бы гибельна для ланнов.

Дамы добили тяжелораненых ланнов, но не спешили напасть на маленький отряд Урбу. Они держались позади него, не приближаясь и не отдаляясь. Таким образом они надеялись выйти к

становищу ланнов.

* * *

Дамы бродили по земле, нигде подолгу не задерживаясь. Это было многочисленное воинственное племя. Впереди постоянно находился головной отряд воинов, которые разведывали путь, выбирали места для ночлега и предупреждали идущих сзади о встречных опасностях. Опытные воины всегда были настороже, всегда были готовы вступить в битву с чужаками, если те оказывались на пути.

С таким отрядом и столкнулись воины Урбу.

Когда-то предки дамов жили в горах. Там хватало зверя, птицы и плодов, но дамы предпочитали дарам гор охоту на людей и постоянно нападали на соседние племена — до тех пор, пока соседи, объединившись, сами не напали на дамов. Тогда духи предков отказались покровительствовать племени, и дамы ушли в степь. Сначала необходимость, а потом уж любопытство и привычка к движению влекли их все дальше. Дамы миновали степи и светлые леса, вышли к Соленой воде. Здесь, в теплых тундрах, паслось множество оленей, мамонтов, носорогов, лошадей — кого только здесь не было! Реки и озера кишели рыбой, в море обитали тюлени, моржи и киты. На теплом севере дамы жили долго и без забот. А потом подули холодные ветры, на равнины поползли горы льда, и дамы опять ушли на юг. Они поселились в предгорьях, построили себе жилища из камней и прожили здесь так долго, что уже начали забывать о светлых тундрах и вечной новизне бродячей жизни. Тогда духи наслали на племя злую болезнь, унесшую в черные туманы много дамов. Великий анга объяснил: духи разгневались на дамов за то, что они перестали охотиться на людей. Духи потребовали, чтобы племя снова отправилось в путь.

С тех пор дамы нигде подолгу не задерживались. Встречая людей, они убивали их, чтобы кровью чужаков задобрить своих духов. Путь дамов был отмечен не только победами, но и поражениями. Случалось, они наталкивались на мощные племена, и тогда торопливо покидали опасные земли.

В последний раз так было у Синего озера, где издавна жило много племен. Там дамы насытились человеческим мясом, а их духи вдоволь напились иноплеменной крови. Но Рослые Люди дали дамам отпор. Таких сильных воинов бродяги-дамы нигде больше не встречали. Копья Рослых Воинов преодолевали огромные расстояния, а удары палиц были так мощны, что ни один из дамов не мог отразить их.

Раан, вождь дамов, поспешил увести племя от Синего озера, а через много дней пути дамы столкнулись у Дуа с ланнами. Заметив чужаков, Раан тотчас приготовил им западню, но огненно-рыжий вождь не попался в ловушку, а в битве вел себя решительно и без ошибок. Однако в упорстве и хитрости еще никому не удавалось превзойти Раана. Он позволил воинам огненно-рыжего вождя выйти из битвы и тут же начал по пятам преследовать их, рассчитывая, что речные люди сами приведут его к своему становищу. А прежде следовало выяснить, велико ли племя речных людей. Если соотношение сил будет в пользу дамов, Раан решительно уничтожит племя огненно-рыжего вождя. Победой над речными людьми он загладит свое поражение от Рослых Воинов и вновь завоюет полное доверие соплеменников. Дамы не прощают своим вождям поражений — редко случается, чтобы неудачливый вождь сохранил в своих руках власть над племенем. Хитрый Раан сумел остаться вождем после столкновения с Рослыми Людьми, но после новой неудачи власть ему вряд ли удержать. Великий анга назовет тогда вождем лукавого Кулуву... А если речных людей окажется слишком много, Раан — в этом нет ничего позорного для вождя — уклонится от битвы с ними. Сильный не сражается с сильным. Лев и тигр не нападают друг на друга — каждый уходит своей тропой. На земле у них достаточно добычи, чтобы напиться крови...

Раан со своим отрядом шел за ланнами, не отставая от них и не позволяя им оторваться от дамов. Он делал привычную работу, опыт охоты на людей достался ему от предков.

Урбу ускорял шаг, переходил на бег — дамы точь-в-точь повторяли его действия. Это назойливое преследование раздражало Урбу. С палицей в руках он не раз кидался навстречу врагам, но они не принимали боя и тотчас отходили назад, еще сильнее распаляя его ярость. Наконец, он осознал замысел дамов: они хотели с его помощью выйти к становищу племени!

Урбу хрипло рассмеялся, в голову ему пришла дерзкая мысль: они рассчитывали, что он глуп, как щенок рыжей собаки, — что ж, пусть себе так думают, он сам оставит их в дураках. Его воинам нужен отдых — он даст им возможность восстановить свои силы, а потом перебьет дамов до последнего!

В вечерних сумерках Урбу остановился на скалистой площадке — здесь ланны могли не опасаться внезапного нападения — и приказал воинам на виду у дамов развести костер.

По пути ланнам посчастливилось убить олененка. Вскоре они утолили голод и жажду — ручеек бежал тут же, среди камней, — и притихли, ожидая, что решит вождь. С Урбу оставались семеро воинов, двое из них страдали от ран. Все понимали, что положение почти безвыходное.

Урбу приказал им спать, а сам, сидя у затухающего костра, смотрел на дамов, которые тоже зажгли костры и готовились ужинать. Он хорошо видел их широкие безбородые лица и угловатые плечи. Дамы бросили у костра двух убитых ланнов и принялись освежевывать их, как зверей.

Ярость ослепила Урбу. Он вскочил, поднял палицу, крикнул, вызывая дамов на битву. Скалы отозвались многоголосым эхом, которое долетело до слуха воинов Рего: Урбу звал ланнов! Рего без промедления поспешил на помощь соплеменникам: летняя ночь коротка!

Дамы ответили насмешливыми криками, они всем своим видом показывали, что не боятся огненно-рыжего вождя и его ослабевших от ран воинов. Дамы поужинали и, выставив караульных, улеглись у костра.

Затихли и взволнованные страшным зрелищем ланны, замолчал Урбу, сидя у погасшего костра. Ему еще никогда не приходилось так напряженно думать, и никогда еще судьба ланнов не тревожила его, как теперь. Он думал, как уберечь своих воинов от смерти, а племя ланнов — от истребления.

Подходящее решение долго не приходило к нему.

На рассвете Дуа и прибрежные скалы окутал туман. Урбу ухмыльнулся: выход нашелся сам собой!

Урбу поднял воинов, дал им знак тихо следовать за ним. Все бесшумно спустились к Дуа.

Нападения дамы не ждали. Они опасались лишь, что под покровом ночи ланны попытаются бежать. Но Урбу и не помышлял о бегстве. Он приказал своим воинам отнести в воду сухое дерево, лежащее на берегу Дуа. Держась за сучья, они проплыли не менее трехсот шагов вниз по течению и снова выбрались на берег. Урбу зашел в тыл дамам, он нападал на них!

Он ворвался во вражеский стан, сокрушая встречных, его воины тоже несли дамам смерть. Но охотники за людьми были опытными бойцами. Они не растерялись, хотя несли тяжелые потери. Отряд огненно-рыжего вождя был невелик и таял на глазах. Вскоре в живых из ланнов остался один Урбу, и его окружили со всех сторон. Никто из дамов не решался на единоборство с ним. Он в бешенстве бросался на врагов — они уклонялись от его палицы, а в это время другие наносили ему удар за ударом.

Урбу зашатался — дамы радостно вскрикнули, в тот же момент засвистели дротики, поражая одного дама за другим. Новый отряд речных людей спешил к месту битвы, и впереди — огромный

человек с тяжелой палицей!

Голос Раана призвал дамов к битве, они сомкнули ряды, встречая воинов Рего, но, как ни храбро сражались дамы, ничто не могло спасти их от разгрома. Ланны дрались с удвоенной яростью — от них зависела судьба их жен и детей. Особенно страшно разила палица Рего. Да и Урбу, окровавленный, но еще стоящий на ногах, страшил дамов. Они не выдержали натиска ланнов и обратились в бегство, а палицы Рего и его воинов настигали их и разили наповал.

Только несколько пришельцев — и среди них Раан — избежали смерти.

* * *

Отступив к становищу племени, Раан выслал вперед новый отряд воинов, приказав им не вмешиваться в бой, а внимательно следить за действиями речных людей. Теперь от него требовалась особая осторожность: речные люди были храбрыми и сильными воинами, от их рук пало много дамов. Сам он остался в становище. Собственная судьба тревожила его больше, чем новая битва с ланнами. Он потерпел еще одно поражение и с беспокойством ждал, как поведет себя великий анга, власть которого над дамами не уступала власти вождя, а временами превосходила ее. Именно сейчас наступил этот грозный для Раана момент, когда судьба вождя зависела от воли анга.

Надежды на власть Раан еще не утратил. Ланны разбили головной отряд дамов, за это Раан должен дать отчет анга. Однако и сами ланны потеряли немало воинов. Многолетний опыт стычек с чужаками подсказывал Раану, что племя речных людей невелико и ослаблено потерями, понесенными в битвах с дамами. Если ему удастся убедить в этом великого анга, он покажет дамам, что по-прежнему достоин быть их вождем. Он найдет становище речных людей — оно где-то здесь поблизости! — и перебьет их до последнего человека, а чтобы сила и храбрость воинов огненно-рыжего вождя перешли в дамов, он устроит великий праздник, на котором духи напьются вражеской крови, а дамы насытятся телами врагов...

Раан изложил свой план анга и с тревогой ждал, что скажет этот тщедушный человек, наделенный даром беседовать с духами и через них повелевающий дамами.

Анга не спешил с ответом. Окруженный соплеменниками, он начал танец Скорби. Анга обращался к духам, он просил их принять к себе убитых дамов и не отказать в помощи живым. Духи потребовали, чтобы он сам явился к ним и рассказал, что случилось с дамами, почему они терпят одно поражение за другим.

Движения анга замедлялись, тело утратило упругость и рухнуло на землю, замерло в изломанной позе: дух анга улетел к предкам, оставив в кругу дамов свою безжизненную оболочку. Ни в лице, ни в теле у него не было ни кровинки. Дамы затаили дыхание: что скажут духи? Согласятся ли помочь им?

Текли долгие, полные тревожных ожиданий мгновенья. Наконец в теле у анга опять появилась жизнь. Анга шевельнулся, открыл глаза, медленно встал. На его бледном лице дамы увидели маску долгой охоты. Анга призывал дамов преследовать врага, предки требовали себе вражеской крови!

Анга двигался все энергичнее, в тщедушном теле заиграла сила, костяные браслеты на руках и ногах звонко зацокали — это вместе с ним начали воинственный танец духи предков, они звали дамов уничтожить чужаков!

Постепенно к анга присоединялись воины. Они входили в круг и раскачивались под веселый аккомпанемент браслетов. Десятки широколицых воинов двигались как одно многоголовое, многорукое, многоногое тело, аРаан еще стоял на месте и ждал заключительного жеста анга, и его соперник Кулува ждал жеста анга. Кто из них двоих войдет в круг как воин, акто — как вождь?

Лукавый Кулува давно хотел свалить Раана и стать вождем. Теперь, после второго поражения Раана, наступил наконец долгожданный момент свести с ним старые счеты. Каждая ошибка Раана усиливала позиции Кулувы, но и его партия не избежала потерь в последние дни: в битве с ланнами, к тайной радости Раана, погибли два брата Кулувы. Однако позиции Раана тоже ослабли: воины огненно-рыжего вождя убили младшего брата анга, а анга никому не прощал своих обид и потерь. В смерти брата он при случае непременно обвинит Раана. Зная об этом, предусмотрительный Раан подарил анга одну из своих женщин, но уверенности, что анга поддержит его, а не Кулуву, у Раана все равно не было. Да и кто мог бы с уверенностью сказать, о чем думала эта лиса? Хитрости у анга не меньше, чем у Раана и Кулувы вместе взятых. Впрочем, о чем думал анга, не имело значения. Важно только одно — власть. Победит соперника и речных людей лишь тот, кого анга назовет вождем. Сморчок-анга хорошо понимал это и не спешил закончить танец, не торопился сделать выбор между Рааном и Кулувой.

Соперники стояли перед племенем как на угольях и смотрели на анга. Торжество одного из них неизбежно означало бы конец другого: их вражда созрела для кровавой мести. Если вождем останется Раан, он покончит с речными людьми, и тогда никто не помешает ему свести счеты с Кулувой. Раана недаром зовут «Змеиный Зуб» — еще никому из соперников не удалось потеснить его, в то время как он отправлял их в черные туманы одного за другим. Кулува похитрее их, но дойдет очередь и до него. Раан никому не уступит власть! Да и кто из дамов отказался бы от нее? Распоряжаться жизнями других, брать себе лучших женщин и лучшие куски мяса — что может быть желаннее этого! Только ради того, чтобы приблизиться к власти, дамы готовы перегрызть друг другу горло, и никого из них не удивит, если Раан прикончит Кулуву. Ведь и Кулува при случае точно так же прикончит Раана. Лишь анга, наделенный таинственным могуществом предков, сдерживает страсти дамов...

Раан ждал, что решит анга, и с трудом скрывал свое беспокойство. Если анга покажет на него рукой, значит, с властью Раана покончено, он должен будет войти в круг как воин. Дамы тогда не простят ему гибели головного отряда. По знаку Кулувы они накинут ему на шею Шнур Смерти. Только оставшись вождем, он удержит дамов в повиновении себе. Но что же медлит хитрец анга?

А анга внимательно наблюдал за Рааном и Кулувой. К его удовольствию, оба люто ненавидели друг друга. Это радовало его, он сам желал добавить к браслетам анга ожерелье вождя, чтобы единолично распоряжаться судьбами дамов. Он был уверен, что в конце концов добьется своего, если вооружится терпением и перехитрит соперников. Сейчас они были еще сильны, и ему нелегко победить обоих. Благоразумнее сначала измотать их — одного за счет другого, — а потом уж взять в свои руки власть и прикончить их. Дамам он внушит, что такова воля предков и что единоличная власть анга-вождя сулит им всевозможные блага. Нет ничего проще, чем выдать интересы властителей за интересы дамов. Дамы поверят всему, если их хорошенько припугнуть. Власть держится на силе и трупах— все анга и вожди знали это, все устраняли соперников. Ему незачем торопиться к единоличной власти: торопливость — плохой помощник. Если он сейчас поддержит Кулуву, тот не замедлит расправиться с Рааном и станет слишком опасен для анга. Кулува знает немало секретов великого анга, его нелегко будет победить. Пусть он еще посоперничает с Рааном. Этот пока безвреден, и ему уже недолго властвовать: дамам предстоят новые битвы с речными людьми, и у анга всегда будет повод избавиться от него. А тогда и Кулува будет менее опасен...

Анга поднял руку, но не показал ни на Раана, ни на Кулуву: он одинаково признавал достоинства соперников! В таком случае он брал Кулуву под свое покровительство, а власть оставалась у старого вождя.

Раан с торжеством взглянул на Кулуву. Подчиняясь хитроумному решению анга и с трудом скрывая свою ненависть к нему и к Раану, Кулува вошел в круг танцующих. Последним в круг вступил вождь. Танец воинов закончился.

Окрепшим голосом Раан дал приказ к выступлению. Не теряя даром времени, он принялся готовить новую западню ланнам, становище которых было где-то неподалеку.

Отряд воинов отделился от ядра племени и ускоренным шагом двинулся в степь, чтобы, обнаружив становище речных людей, незаметно обойти его и преградить им путь к бегству.

Остальные дамы отправились дальше не спеша. Охотники за людьми знали: чтобы западня захлопнулась, ее надо подготовить не торопясь.

* * *

Покончив с врагами, Рего приказал своим воинам позаботиться о павших ланнах.

Копать могилу не было времени — убитых положили на кучу хвороста и сверху забросали хворостом. Потом со всех сторон подожгли этот погребальный костер. Убитые, конечно, будут недовольны, что их не предали земле, но они вряд ли обидятся, что к предкам их перенес огонь. Лучше отдаться огню, чем быть съеденными дамами...

Все это время Урбу сидел на земле, не поднимая головы и не обращая внимания на мух, облепивших его раны. Он был побежденный вождь. Он вел себя неразумно. Он потерял всех своих воинов и теперь ждал суда над собой. Когда-то он убил Суа, а теперь ему самому предстояло разделить участь старого больного вождя. Так было заведено предками — Урбу безропотно покорился обычаю. Он знал, что уже не сможет постоять за себя. Вождя, погубившего своих воинов и посеявшего в племени раздор, ничто не спасет от смерти. Если бы у Урбу были силы, он бы умер с палицей в руках, но силы иссякали вместе с кровью.

— Может ли Урбу встать сам или два воина поддержат его? — спросил Рего.

Быть настолько слабым, чтобы не устоять на ногах, — позор для воина, и Урбу, пошатываясь, встал.

— Что скажут ланны? — обратился Рего к воинам.

— Урбу сражался, как вождь,— сказал один.

Рего кивнул. Да, Урбу сражался, как вождь.

— Урбу погубил своих воинов, — сказал второй.

Рего кивнул. Да, Урбу погубил своих воинов. Он безрассудно повел их против многочисленного и сильного врага, а так не подобало поступать вождю.

— Урбу защищал края ланнов, — сказал третий.

Рего кивнул. Да, Урбу защищал края ланнов.

— Урбу вел дамов к пещере, — сказал четвертый.

И это было правдой: Урбу вел дамов в сторону пещеры.

— Решайте, достоин ли Урбу быть вождем ланнов? — потребовал Рего.— Кто встанет рядом с ним?

Ни один воин не встал за спиной Урбу.

— Что скажет Рего? — спросили воины.

— Урбу отправил в черные туманы много врагов, он сражался достойно воина, но он был безрассуден как вождь. Он принес племени беду. Он больше не может быть вождем ланнов.

— Р-рух!.. — воскликнули воины, подтверждая слова Рего.

Урбу что-то прохрипел и, опираясь на палицу, побрел к Дуа. Ланны не убили, а отвергли его, что было равносильно смерти. Недавно по его вине они изгнали Гала и Риа, а теперь отказались от него самого.

Пошатываясь, Урбу остановился на краю обрывистого берега, взглянул на облака, на ланнов, ухмыльнулся, что-то хрипло прокричал и шагнул в пропасть.

Когда ланны взглянули с обрыва вниз, они увидели среди камней неподвижное окровавленное тело. Урбу был мертв. Его огненно-рыжие волосы полоскались в Дуа.

— Урбу умер, как вождь, — сказал Рего.

Он приказал воинам подобрать оружие дамов. Оружие — величайшая ценность, а тут были копья с наконечниками из рогов неизвестного ланнам животного, были с желтыми яшмовыми наконечниками и бамбуковыми древками; были из светло-коричневого дерева, твердого, как кремень; были из выпрямленных бивней мамонта; тут были палицы из коричневого дерева, на вид легкие, но увесистые, как палицы ланнов, были ножи из какого-то полупрозрачного камня... Рего потребовал, чтобы воины унесли с собой все: пещера была недалеко. Наступили дни, когда и женщины, и подростки должны быть хорошо вооружены. Особая нужда будет в дротиках...

Дозорный предупредил, что вдали показался отряд дамов. Тяжело нагруженные ланны поспешили к пещере, до которой оставалось не более пятнадцати тысяч шагов. Гибель соплеменников глубоко опечалила их, но победа над дамами придавала им сил.

Рего вел воинов кратчайшим путем. Шли быстро и без остановок. Вот и пещера. Сейчас появятся Рун и Лок — Рего еще вечером отослал их к женщинам и детям с наказом тщательно наблюдать за окрестностями пещеры. В эти полные неизвестности дни кто-то из мужчин должен постоянно быть с племенем. Рего не раз подумал о Гале — вот когда пригодились бы его сообразительность, смелость и добрая сила. Рего без колебаний доверил бы ему племя. Рун тоже заслуживал доверия. Рун — будущий вождь, надежная опора и смена Рего. У Руна крепкий рассудок и смелое сердце. В случае необходимости он сумеет принять решение, достойное вождя. Лока Рего отправил с ним, потому что как воин он не значил ничего. Сила Лока — не в мускулах, а в умении общаться с духами. Анга нужен в становище, а не в степи, где рыскал враг.

Увидев пещеру, воины невольно ускорили шаг. Их никто не встречал, на площадке и в пещере никого не было. Над угасшим костром висел недожаренный поросенок. Шкуры и зимняя одежда лежали на своих местах. Все свидетельствовало о том, что ланны поспешно покинули пещеру. Что-то случилось! Неужели дамы уже побывали здесь?

Рего не любил торопиться, принимая важные решения. Дамов еще не было видно, и он приказал воинам оживить костер. Пока они дожаривали поросенка, он осмотрел тропы, ведущие от пещеры. Опытный следопыт, он увидел, что ланны ушли вверх по берегу Дуа. Рун и Лок вели себя достойно мужчин. Они вовремя заметили опасность, позаботились о племени и не забыли об отсутствующих воинах, для которых на видном месте оставили знак палицы из трех камней: побольше, поменьше и еще меньше. Он означал: «Ушли в сторону толстого конца!» Сбоку знака лежал еще один говорящий камень, язык его был понятен каждому ланну: «Ушли в сторону толстого конца, потому что в степи заметили чужих людей!»

Около этого камня лежала кучка мелких — каждый не больше ногтя. Рего пересчитал их — двадцать два. Степью вдоль Дуа прошли двадцать два дама. Еще больше их шло вслед Рего. А у ланнов без Руна и Лока восемь воинов, о новой битве с дамами и нечего думать. Теперь важнее палиц была хитрость, хладнокровие и выносливость. Ланны должны убивать дамов и оставаться недосягаемыми для них. Только так племя еще могло выжить в войне со страшным врагом.

Вскоре мясо было готово — ланны торопливо поели, остатки поросенка разложили по сумкам. Неизвестно, как теперь ланны будут добывать себе пищу: начиналась война не на жизнь, а на смерть. Будет ли у них время для охоты?

Лишнее оружие теперь только отягощало воинов. Они оставили у себя дротики, а остальное бросили в Дуа.

Рего со скалы осмотрел округу. В семи-восьми тысячах шагов от пещеры двигалось племя дамов, множество людей. На противоположной стороне, в четырех-пяти тысячах шагов от пещеры вдоль Дуа тянулась тоненькая цепочка людей — они как раз выходили на открытое место. Так вот в чем дело: дамы готовили ланнам западню... Рун и Лок поняли их замысел и поспешили увести отсюда племя.

У Рего сразу созрел план. Дамы впереди шли по следу женщин и детей, но они еще не знали о воинах Рего. Этим и воспользуются ланны. Они ступят в след дамов и будут убивать их из засады одного за другим, апотом привлекут к себе внимание всех дамов, чтобы женщины и дети смогли оторваться от преследователей и уйти. От воинов Рего потребуется ловкость рыси, хитрость красного волка, выносливость степного коня, сила тигра...

Тяжелая, почти безнадежная война маленького племени против многочисленного племени охотников за людьми началась.

* * *

Анга и Раан осмотрели место последней битвы дамов с ланнами. То, что они увидели, заставило дрогнуть даже их закаленные сердца. Более двух десятков воинов лежало здесь с проломленными черепами, с перебитыми руками и ногами, с рваными ранами, из которых вместе с кровью на землю вытекла теплая жизнь.

Дамам все чаще не везло. Им перестать бы бродяжничать, остановиться где-нибудь и жить — на земле достаточно места, тепла и пищи! — но жестокий обычай вел их дальше неизвестно куда и зачем. Они рождались и умирали в пути, а у их пути не было ни начала, ни конца. Они несли беды всем встречным племенам, и беды сопровождали их самих. Таков закон жизни: кто сеет зло, тот сам становится жертвой зла.

Дамы были племенем разбойников — на земле они оставляли только разрушенные человеческие жилища и следы пролитой ими человеческой крови. Великие анга один за другим внушали дамам, что все на земле — степи, леса, горы и воды — принадлежит им, а так как другие люди оспаривали их собственность, то предки повелевали дамам охотиться на них, как на дичь, и истреблять племя за племенем.

Привыкнув жить за счет других людей, дамы уже не могли существовать без войн. Они переставали изготавливать себе оружие и все чаще довольствовались тем, какое отбирали у чужаков. Поражения в битвах с ними не отрезвляли дамов. Случалось, они и поражения оборачивали в свою пользу, как было, например, после битвы с Рослыми Людьми. «Озерные воины глупы, как мамонты, — говорил Раан. — Они обратили дамов в бегство, но даже не догадались напасть на наших женщин и детей! Уж дамы-то не сделали бы такой ошибки! Они еще сумеют проучить этих сильных глупцов!..»

Находясь в состоянии войны со всеми племенами, дамы разучились понимать других людей. Впрочем, они и не стремились понять их. Зачем? Чужаки существовали лишь для того, чтобы дамы преследовали и убивали их. Так завещали предки, так говорили им анга и вождь. Дамы давно не жили собственным умом, а их представления о людях и о себе упростились до предела. Высшим авторитетом для них всегда и во всем была власть вождя и анга, высшей жизненной целью было пробиться к власти, высшей доблестью считалось убить чужака, неважно кого — мужчину, женщину или ребенка. Но жестокость, коварство и злобность дамов по отношению к другим людям естественно оборачивались против них самих. Грубость, насилие и кровожадность пускали все более глубокие корни в быт дамов, все сильнее разобщали и развращали их самих. Насилие над иноплеменниками неизбежно привело их к насилию друг над другом...

Плач женщин ничуть не трогал вождя и анга. Глядя на убитых дамов, оба думали об одном: как удержать в своих руках власть над племенем. Речные люди оказались сильным врагом. Если они нанесут дамам еще одно такое поражение, под сомнением окажется авторитет не только вождя, но и анга. Кто знает, как тогда сложатся дела — от Кулувы можно ждать всего. Вождю и анга нужна была победа, чтобы отвлечь внимание дамов от неблагополучия внутри племени.

Колдун и вождь обменялись взглядами — в этот раз оба были заодно и знали, что надлежит делать.

Раан ликовал: теперь-то он добьется своего! Он покончит с речными людьми и загладит свои прежние неудачи. Он загребет жар чужими руками: с головным отрядом он пошлет Кулуву, пусть теперь он померится силой с бородатыми воинами. Их палицы помогут Раану сокрушить соперника! Он больше не допустит промаха: если Кулува победит речных людей, Раан как вождь припишет его победу себе, а если потерпит поражение, Раан, не колеблясь, отправит его в черные туманы.

Кулува понимал замысел Раана, но ослушаться вождя не посмел.

Послав соперника в опасную погоню за речными людьми, Раан взглянул на анга. Тот с любопытством ждал, что еще предпримет вождь, чтобы укрепить свою власть.

Раан сказал:

— Большая река унесла в черные туманы много дамов. Пусть Кулува сразится с бородатыми воинами, а нам спешить незачем...

Никто из дамов не смел вмешиваться в их разговор. Предки дали анга и вождю неограниченную власть — любое неповиновение ей каралось смертью, что еще больше возвышало вождя и анга над племенем, придавало их словам и поступкам особый, непогрешимый смысл.

Раан следил за анга, а сквозь щелочки глаз на Раана нацеливался острый взгляд анга. Колдун видел, что Раан боится за свою власть, хотя сделал все, чтобы укрепить ее, и, отдавая распоряжения, не забыл ничего. Он послал воинов не только вперед, к становищу речных людей, но и назад — проследить за плавучим домом. Анга тоже хотелось бы узнать, что означало это странное явление: мужчина, женщина и рыжая собака посредине широкой реки. Раану не откажешь в предусмотрительности: он подготовил речным людям западню, отослал в головной отряд своего соперника Кулуву и оставил около себя своих сторонников. Раан — серьезный противник...

Взгляд анга, казалось, пронизывал Раана насквозь. Да, Раан боялся анга, но в его страхе было нечто змеиное: Раан уступал колдуну тропу, уползал, подобно змее, в сторону, но в любое мгновенье готов был пустить в ход свои смертоносные зубы. Анга ухмыльнулся: Раан надеялся, что бородатые воины убьют Кулуву, но понимал ли он, что если Кулува падет от руки речных людей, то сам он, Раан, падет от руки анга?

Обеспокоенный молчанием колдуна, Раан спросил:

— Что скажет вождю анга?

Анга ждал этого вопроса: пусть дамы видят, что вождь ищет у него совета. Недалек час, когда анга вообще перестанет считаться с Рааном и присоединит к браслетам колдуна ожерелье вождя... Анга приоткрыл щелочки глаз, улыбнулся:

— Анга молчит, потому что вождь уже знает, куда вести дамов!

«Злобный шакал, я вижу, чего ты хочешь... — думал про себя Раан. — Утебя повадки кобры, но сейчас ты меня не укусишь! А когда бородатые прикончат Кулуву, я расправлюсь и с тобой. Я сорву с тебя браслеты анга и подарю женщине, которую буду мять на шкуре...»

Анга и вождь привычно следили друг за другом. У дамов так повелось издавна: стоящий у власти не терпит соперника.

Убедившись, что анга не намерен оспаривать его распоряжения, Раан облегченно вздохнул. Пусть колдун затаивается змеей — дамы по-прежнему подчинялись вождю!

Раан дал знак — племя двинулось дальше, но Раан не спешил стать во главе колонны. Торопиться было незачем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ В битве за жизнь

Дуа неутомимо уносила плавучий дом к голубым туманам. Края ланнов остались далеко позади, пора была ступить на тропу к неведомому Синему озеру, к племени матерей и отцов. Но Гал и Риа переживали весну любви, а перед ней мало что значили доводы рассудка. Молодые люди беспечно отдавались друг другу, а Дуа продолжала уносить их вдаль.

Но чем дольше они плыли, тем труднее становилось им отказаться от плавучего дома. Дуа поила и кормила их, оберегала от врагов, радовала легкостью и удобством передвижения.

Солнце с каждым днем становилось горячее, река ширилась, зарастала островами, отделяла от себя протоки, и Гал и Риа уже с беспокойством думали о том, выберутся ли они когда-нибудь отсюда. Однообразие пищи— они питались сырой и вяленой рыбой — и привязанность к плавучему дому начинали тяготить их. Они теперь поглядывали, где бы сойти на берег, чтобы поохотиться, испечь на костре мясо или рыбу. Берега были неуютные, негостеприимные: никакого просвета между кустарниками и деревьями, и Гал и Риа оставались на плоту. Оба невольно вспоминали края ланнов: когда-нибудь они вернутся туда, в просторные степи, где легко дышится, а солнце не так горячо, как здесь.

От жары больше всех страдал Раф. Он забирался под навес шалаша и лежал там, высунув язык. На первых порах Гал и Риа охотно купались в Дуа. Случалось, и Раф присоединялся к ним, не удержавшись от соблазна почувствовать речную прохладу.

Но и купание переставало радовать их: Дуа неузнаваемо изменилась, помутнела. Дуа ли это? Не занесло ли их в какие-то другие воды? Все вокруг преобразилось: на берегу росли незнакомые Галу и Риа деревья, иной стала рыба, яркая расцветка птиц и бабочек бросалась в глаза; к воде выходили львы, буйволы, бесшерстные носороги, на отмелях лениво купались громадные звери, чем-то отдаленно напоминающие степных коров; илистые берега речных островов кишели крокодилами. Встреча с одним из них едва не стоила Галу жизни. Он только что прыгнул в воду, и в тот же момент Риа криком предупредила его об опасности. Увидев быстро приближающееся чудовище, он поспешил к плоту. Он выбрался из воды, когда страшная пасть была на расстояний в полкопья от него.

Плавание становилось неуютным и опасным: бревна плота расшатались, и плавучий дом грозил вот-вот развалиться. Тогда всем троим не миновать крокодильих зубов. Раф тоскливо смотрел на берег и повизгивал, будто умоляя Гала и Риа покинуть плавучий дом. И крокодилы порой чересчур назойливо плавали вокруг, напоминая беглецам, что их дела плохи.

Выбирать больше не приходилось — Гал направил плот к правому берегу, но неожиданные обстоятельства повернули все по-своему.

На берегу были вооруженные люди. Они перебегали от дерева к дереву, следя за плавучим домом.

Жизненный опыт ланнов свидетельствовал: встреча с чужими людьми— худшая из бед, о высадке на правом берегу и нечего было думать. Гал и Риа направили плот к противоположному берегу. Пока плавучий дом боролся с течением, его отнесло далеко вниз. А когда он наконец пристал к берегу, беглецам уже нечего было опасаться людей: правый берег исчез за многочисленными островками, а на воде не остается следов.

Теперь беглецам предстояло сойти на землю и испытать опасности, которые подстерегали их на ней.

Заметив нерешительность Риа, Гал проговорил:

— У нас есть палица и копье — я не боюсь земли!

— А я боюсь, — призналась Риа.

Меньше всех тревожился Раф. Он охотно покинул плавучий дом и весело затанцевал на берегу, радуясь, что кончилась тоскливая неподвижность на плоту, что под ногами земля, что можно было размять соскучившиеся по бегу мышцы. Радость Рафа передавалась людям — и они охотно ступали по земле.

Они направились к каменистой возвышенности, расположенной недалеко от реки. Было утро, а солнце уже пылало, как праздничный костер ланнов. Они обрадовались, найдя на вершине холма затененное место: на двух огромных, выше человеческого роста камнях лежал третий, плоский, образовав покатую крышу. Дуа привела беглецов к надежному укрытию — они и не рассчитывали на такую удачу! Отсюда даже не надо было спускаться к реке за водой: на склоне холма бил родник.

Наконец-то они развели костер и утолили аппетит печеной рыбой, апотом принялись устраиваться на новом месте. Во время работы они не расставались с оружием и не отдалялись друг от друга. Раф тоже держался поблизости, они всегда могли положиться на его бдительность и товарищескую помощь. С собакой они чувствовали себя сильнее.

Они наносили к укрытию дров, травы, гибких веток с большими кожистыми листьями и начали оборудовать себе убежище. Этот полный согласия и взаимного понимания труд одинаково радовал обоих. К концу дня работы были закончены. Гал и Риа загородили обе открытые стороны убежища щитами из гибких ветвей, потом они выровняли площадку под каменной крышей и застелили травой. Перед заходом солнца усталые путешественники улеглись в своем новом жилище. Спать в нем было несравненно удобнее, чем на плоту, и оно казалось надежнее плавучего дома.

Но ночью людям и собаке предстояло нелегкое испытание.

Жаркий день сменила душная ночь, однако массивные камни укрытия хранили в себе прохладу земли, и беглецы вскоре уснули. Тревожное ворчание Рафа разбудило их. Гал вскочил, нащупал древко копья, отодвинул край плетня и остолбенел: перед ним, облитая лунным светом, извивалась громадная змея. Это была змея-страшилище — никто из ланнов не видел такой. Подвижное, будто текучее тело поблескивало фиолетово-ржавой вязью, изгибы постоянно менялись, и в такт им покачивалась широко раздувшаяся голова. Эти движения завораживали взгляд, сковывали тело. Наслаждаясь своей гипнотической силой, кобра не спеша исполняла танец смерти, одновременно держа в напряжении человека и собаку. Но вот змеиная голова тихо поплыла к Галу: жертвой себе кобра наметила человека.

Змея нападала на Гала, хотя он не причинил ей зла. Или, может быть, они заняли ее жилище, и она решила наказать их за вторжение на ее территорию? Закрыться от нее он мог только копьем, но в ночном полумраке легко было промахнуться — тогда кобра убьет всех троих. Отступить назад он тоже не мог: змея настигла бы его. Убежище, дав беглецам приют, превратилось для них в западню...

Гал знал, как неуловимо быстры змеи, но и сам он был ловок, он чувствовал каждый свой мускул. Если у него хватит выдержки замереть на месте в ожидании змеиного броска — а этот момент он не должен упустить! — он попытается пронзить кобре голову...

Поведение человека, преградившего змее путь, повлияло на собаку. Человек приготовился сражаться насмерть — собака приготовилась насмерть драться за человека.

Змеиная голова неторопливо покачивалась перед Галом. Мгновенье — и ржаво-фиолетовая молния ринется на него, а он или промахнется — тогда смертоносные зубы вонзятся в его тело, — или нет...

Вот он, этот момент! Раздувшаяся голова и острие копья сшиблись, фиолетово-серебристые кольца замолотили по земле. Казалось, они вот-вот захлестнут человека и собаку, но Гал не выпускал из рук древко копья, а Раф мертвой хваткой впился в змеиное тело. Кольца теряли упругость, длинное туловище становилось вялым и наконец безжизненно вытянулось на земле.

Гал оттащил кобру от жилища и вернулся к Риа. Рафу он сказал:

— Ты сражался достойно воина!

Возбужденные событиями ночи, Гал и Риа уснули не сразу. Оба остро чувствовали, как тесно связаны их судьбы. Если бы Гал погиб в единоборстве с коброй, то и Риа была бы обречена на смерть. Только вместе они могли выжить.

Миновало несколько спокойных дней. Жара усиливалась. Звери зачастили к реке, что облегчало теперь Галу охоту. На нее уходила только часть дня. Остальное время они проводили на площадке перед жилищем, готовясь к дальнейшему пути.

Прежде всего им надо было позаботиться об оружии, одежде и обуви. На берег они сошли, имея на двоих палицу и копье. Дротики они израсходовали, отгоняя от плавучего дома крокодилов.

Гал изготовил с десяток дротиков, скрепил тяжелый наконечник Грано с длинным бамбуковым древком. Еще он сделал нож из рога антилопы, шило и иглу.

Тем временем Риа заботилась о костре, пище и одежде. Она вялила мясо, шила из шкур накидки и походные сумки. Накидки нужны были во время ночлегов на земле, для защиты от солнца и ливней. Обувь из прочных шкур вырезал Гал.

Большой радостью для обоих была находка длинного чо, случайно обнаруженного Риа. По внешнему виду это растение нисколько не напоминало степной чо, но волокна у него оказались такие же крепкие. Из него получились прочные нити и шнуры — ими Гал и Риа пополнили свое охотничье и рыболовное снаряжение.

Оставалось связать легкий плот, переправиться на противоположный берег и ступить на тропу к Синему озеру. Но чужие духи опять направили их в другую сторону...

Утром Гал и Риа спустились к воде, чтобы связать плот, и заметили вдали несколько длинных лодок с множеством воинов. Речные люди тоже увидели беглецов — лодки тут же повернули в их сторону.

Гал и Риа поспешно подхватили оружие и снаряжение и навсегда покинули пристанище на берегу реки.

* * *

Держа копье наготове, Гал шагнул в травянистые заросли. За ним, тоже вооруженная, шла Риа. Раф беспокойно бежал рядом. Уже давно их положение не было таким тревожным, как теперь. Они шли неведомо куда, каждый шаг сулил неожиданность, а сзади спешили ступить в их след чужие люди.

Трава доставала до пояса, мешала идти. Местами звери проложили в ней широкие тропы. Ступать по ним было рискованно, зато на них быстро и надежно стирался любой след. Гал и Риа пробегали по звериным тропам двести-триста шагов и сворачивали в сторону...

Ланны умели ходить степью, незаметно подкрасться к своей добыче. Они охотились отрядами, способными дать отпор хищникам, а Гал и Риа были почти беззащитны против крупного зверя в этих неуютных травянисто-кустарниковых дебрях. Только лес давал им надежду на какое-то укрытие, но, чтобы добраться до опушки, надо было пересечь широкую, густо населенную зверем пойменную равнину.

Стрекотали насекомые, мелькали большие яркие бабочки, в траве сновали зверьки и пестроокрашенные птицы. Птицы перелетали с куста на куст, парили в небе.

Буйволы и антилопы настороженно следили за людьми. Встречный носорог шумно втянул в себя воздух, напружинился, мазнул по земле рогом, но, видя, что люди поспешно уступили ему тропу, успокоился, неторопливо двинулся дальше, в сторону реки. За ним потянулись еще два.

Пройдя еще около тысячи шагов, Гал и Риа увидели на земле отпечатки лап: здесь недавно побывали львы. Только на опушке леса Гал и Риа перевели дух...

Лес надвинулся на них огромной стеной зелени. Деревья поражали своими размерами. Одни, гладкоствольные, упирались вершинами в самое небо, другие, пониже, своими необъятно-толстыми стволами и раскидистыми кронами напоминали гигантские грибы. В тени такого дерева могло бы укрыться большое стадо. Забраться на него не составляло особого труда. Даже Раф, если его поднять до ближайшей развилки ствола, мог бы свободно передвигаться по могучим ответвлениям. Вперемешку с деревьями росли кустарники. Глаза разбегались от обилия плодов, от причудливых цветов необыкновенных форм и оттенков. Но веселой и светлой была только опушка — за ней начинались темно-зеленые джунгли. Лианы, как гигантские змеи, тянулись от ствола к стволу, образуя почти неодолимые препятствия для людей, а кроны деревьев сливались в один зеленый шатер, сквозь который еле-еле пробивались лучи солнца. Казалось, вся жизнь леса сконцентрирована на опушке; здесь же укрывались от полуденного зноя звери. Это обилие жизни делало опушку леса особенно опасной для путников. Они осторожно продвигались от дерева к дереву, все здесь настораживало их, все было им незнакомо.

Тем временем небо потемнело, на опушке воцарился полумрак. Тучи сжали воздушное пространство над землей, стало душно: приближался ливень. В полумраке ослепительно блеснули молнии, и полились потоки воды. Это был освежающий, приятный дождь. Как только он прекратился, небо очистилось от туч, и на опушке снова посветлело. Одно радовало Гала и Риа: ливень смыл их следы, речным людям вряд ли теперь удастся найти здесь двух людей и собаку...

О пище Гал и Риа не тревожились, голод здесь не грозил никому: природа обеспечила все живое пропитанием. Они могли нарвать себе плодов или добыть птицу и зверя. Кроме того, у них был запас вяленого мяса, которое они решили расходовать в крайних случаях, если не окажется иной пищи.

К вечеру они принялись устраиваться на ночлег. В развилке из трех толстых сучьев — каждый не обхватить обеими руками и воину! — они соорудили себе убежище, используя для этого ветви, листья и лианы. В нем можно было укрыться и от хищников, и от дождя. Пока они трудились на дереве, Раф оставался внизу. Он был полон беспокойства и просяще повизгивал, глядя вверх. Оставить собаку на ночь под деревом значило поступить не по-дружески. Раф нисколько не возражал, когда Гал поднял его на плечи и полез с ним вверх. На дереве Раф освоился без труда. Почувствовав себя в безопасности, он с благодарностью поглядывал на людей: они умели делать недоступные для собачьего ума вещи и в любой обстановке уютно устроиться на ночлег.

Темнота наступила быстро, почти внезапно, будто кто-то огромный, как небо, задернул землю темным покрывалом, но беглецов она уже не страшила.

— Здесь хорошо... — шептала Риа. — Я не хочу на землю...

— Мы переправимся на ту сторону, найдем Рослых Людей. Спи...

Слова мужа успокаивали Риа. Она уснула, а он еще некоторое время размышлял о загадках минувшего дня. Что было на уме у речных людей, когда, заметив Гала и Риа, они повернули лодки в их сторону? Может быть, речные люди и не желали им ничего плохого?..

Его раздумья прервал рык вышедшего на охоту льва. Внизу, на земле, наступил час клыков и когтей, а здесь, на дереве, было уютно и безопасно. Даже Раф не проявил особого беспокойства, услышав льва. Риа открыла глаза и тут же снова уснула.

Гал тоже задремал, но тревожное ворчание Рафа разбудило его. Внизу шуршала трава под ногами какого-то зверя. Гал приподнялся, осторожно, чтобы не разбудить Риа, раздвинул ветви.

В светлой полосе причудливо освещенных луной кустарников, поблескивая бивнями, показался слон. Брызги лунного света, падая на его морщинистую кожу, придавали ему сходство с обломком скалы. Шаг слона был ровен — зверь будто плыл над землей.

Рего рассказывал ланнам о слонах, огромных, как мамонты, и даже крупнее их, но совсем не таких добродушных, как их северные родичи. Он говорил, что слоны много ходят, быстро бегают и не уклоняются от битвы; что их нелегко выследить и еще труднее убить; что они сами охотятся на людей, если люди чинят им зло...

Слон остановился, к чему-то прислушиваясь. Что-то встревожило его: огромные уши раздались в стороны, бивни угрожающе поднялись — так вели себя мамонты в состоянии гнева. Исполинский зверь приближался к дереву, на котором Гал и Риа устроили себе ночлег. Неужели слон намеревался напасть на дерево? Или ему изменил разум?

Зверь вел себя странно: он принялся ходить вокруг дерева, будто привязанный к стволу длинным шнуром, Гал встревожился: похоже было, что слон вышел на охотничью тропу. Но почему он таил зло на Гала и Риа — они не враждовали со слонами?!

Приглядевшись к слону, Гал понял причину его странного поведения: на груди у зверя было несколько колотых ран. Его обидели люди, и он охотился на них. Он почуял на дереве Гала и Риа и счел их за своих врагов, хотя не они причинили ему боль!

Львиный рык повторился. Слону близкое соседство льва не понравилось, он был недоволен, что ему мешали на охотничьей тропе. Он развернулся в сторону льва и всей своей громадой ринулся в темноту. Окрестности огласились трубным голосом слона и рыком льва. Что там происходило, не было видно. Вскоре из зарослей снова выступила гигантская фигура слона. Схватка со львом заметно охладила его ярость. Он сделал еще несколько кругов и медленно удалился в темноту. Льва больше не было слышно.

Гал с любопытством прислушивался к ночи. В огромной кроне что-то шуршало, царапало, щелкало, пищало. На дереве располагалась целая колония зверьков, насекомых и птиц. Так же шуршало и шелестело на соседних деревьях и внизу, на земле. Дул слабый ветерок, и джунгли, казалось, дышали — тревожно и загадочно. В голубоватом свете луны деревья и кустарники выглядели таинственными существами, живущими своей особой жизнью.

Вот из темноты осторожно выступили шакалы, приблизились к дереву, на котором расположились беглецы. Гал обрадовался им: если такие некрупные и несильные звери выживали в этих краях, то почему бы здесь не выжить людям и собаке! Раф тихо, незлобно заворчал. Ему случалось смотреть в глаза тиграм и леопардам — шакалов он не принимал всерьез. Гиены тоже не очень заинтересовали его. Потом внизу пробежала стайка кабанов— под покровом ночи шла борьба не на жизнь, а на смерть. То была непрекращающаяся схватка клыков, когтей, копыт и рогов, битва мускулов и сердец, столкновение хитрости, ярости, алчности и ловкости.

Жизнь нелегко давалась любому зверю. Чтобы выжить, ему надо было в чем-нибудь превзойти остальных зверей — в силе, в беге, в ловкости, вумении находить пищу и кров, в способности соблюдать Всеобщий закон, согласно которому выживает лишь тот, кто не теряет разума, не преувеличивает свои возможности и не преуменьшает возможности других...

Битва за жизнь жестока, но Гал не страшился битвы. Он умел делать то, чего не умел ни один зверь,— побеждать камень, дерево и кость, оживлять огонь, связать плавучий дом, соорудить на ночь надежное укрытие... «Мы выберемся отсюда. Днем мы пойдем вдоль реки в сторону холодных ветров, переправимся на другой берег и ступим на тропу к Синему озеру!»— твердо решил он. С этой мыслью он уснул.

* * *

Проснулся он от ощущения опасности и тут же стряхнул с себя сон. Раф жался к нему. Риа тоже почувствовала неладное. Было за полночь. Из глубины джунглей плыли гнилостные запахи, в кронах деревьев продолжалась своя таинственная жизнь.

Опасность была рядом: к убежищу подкрадывался леопард. Его пятнистая шкура сливалась с шероховатой корой дерева, глаза горели зеленоватым огнем.

Леопард осторожен, он не нападет на зверя, который сильнее его, но без колебаний задавит слабого. Люди вызывали у него опасение, а запах собаки возбуждал аппетит, неудержимо влек зверя к странному гнезду из ветвей.

Гал положил руку на древко копья, Раф напружинился, замер в ожидании человеческого приказа...

Светло-рыжий вожак, отец Рафа, бесшумно водил собачью стаю по земле. А когда предстояло сразиться с врагом, собаки вовсе замирали — до тех пор, пока вожак своим личным примером не давал сигнала к атаке. Тогда стая превращалась в злобно рычащий, лающий клыкастый кулак. Ни один хищник не решался в одиночку напасть на стаю рыжих собак — противостоять им могла лишь стая волков. В лютой битве собаки и волки намертво хватали друг друга за горло. Но и волки отступили перед рыжими собаками, когда их союзником стал человек.

Теперь человек заменял Рафу и вожака, и стаю. Вместе с ним Раф сражался против тигра, а теперь противостоял леопарду.

Человек властной рукой приказал Рафу оставаться на месте. Раф повиновался: хозяином на дереве был пятнистый зверь, и сейчас во всем следовало довериться человеку.

У леопарда была только одна тропа, и на ней его подстерегало копье с тяжелым наконечником. Зверь приближался медленно, жажда убийства боролась в нем с осторожностью. Он привык к тому, что обезьяны, увидев его рядом, от страха теряли разум и становились его легкой добычей. Здесь же от него никто не убегал, а из-за ветвей за ним внимательно следил человек. Может быть, пока не поздно, повернуть назад? Но гнездо, пахнущее людьми и собакой, было уже совсем близко. Еще несколько шагов, ион начнет кровавый пир... Теперь только матерый павиан еще мог бы погасить в нем алчность, заставить его поискать другую, более подходящую добычу. Но павиана здесь не было — были люди, которые напоминали обезьян, и собака, возбуждавшая в нем жажду крови.

Он шагнул еще, и страшная боль пронзила ему тело. Зверь не удержался на дереве, сорвался вниз. А предутренние джунгли приготовили еще одну драму. Раненый леопард скорчился на земле от боли, потом рванулся в сторону, но мощные кольца захлестнули его. На пятнистого хищника напал питон! Под деревом развернулась жуткая битва. Едва леопард разжимал каменные кольца удава, они опять настигали его, и этот клубок мышц и ярости перекатывался по земле. Гал и Риа с тревогой следили за страшным существом без лап и клыков, не уступавшим леопарду ни в силе, ни в быстроте.

Битва длилась долго, враги заметно устали. Леопард тяжело дышал, удав тоже утратил прежнюю ловкость, но противники не желали уступать друг другу. Вот удав снова изготовился нанести удар пятнистому зверю, но леопард оказался удачливее: острые когти разодрали голову врага.

По длинному телу удава пробежала судорога, оно беспорядочно, вслепую замолотило по земле, а леопард отполз с места битвы, скрылся в кустарнике. Живучесть пятнистого зверя была поразительна.

Риа сказала:

— Леопард убил большую змею, а Гал победил леопарда. Я не боюсь леопарда рядом с Галом!

— Пятнистый зверь вел себя неразумно, ему не следовало нападать на людей. Днем мы направимся в сторону холодных ветров, а до утра еще можем поспать, — ответил Гал. Похвала Риа была приятна ему, но воину не подобало преувеличивать свои заслуги и недооценивать силы и возможности врага.

* * *

Позавтракав мясом и плодами, Гал, Риа и Раф спустились вниз, сопаской осмотрели удава — и мертвый, он страшил своими размерами. Никто из ланнов не видел такого чудовища: от головы до хвоста в нем было больше десяти шагов. Леопарда поблизости не было. Кровавый след вел в глубь леса.

После того, что беглецы увидели и пережили ночью, каждый шаг вперед стоил им немалых усилий. В любое мгновенье могла произойти какая-нибудь встреча, исход которой нельзя было предугадать. В особенно трудном положении оказывался Раф. При случае Гал и Риа могли спастись на дереве, а Рафу пришлось бы рассчитывать только на себя.

Опушка леса была опаснейшей из троп. Здесь обитали леопарды, укрывались от палящего зноя буйволы, после ночной охоты отдыхали тигры и львы. Нередко колючий кустарник и мертвые деревья преграждали им путь. В таких местах водились крупные злые муравьи — от их укусов огнем жгло тело. Но лучшей тропы у Гала и Риа не было.

Тяготы пути, постоянное ожидание опасности, зной, ливни и гнилостные запахи джунглей угнетали людей и собаку. Всем хотелось поскорее выбраться из этих неуютных мест.

Но понемногу они осваивались на краю джунглей. Они узнали, что многие змеи душных лесов не опасны для человека и что львы, тигры и леопарды не такие уж кровожадные убийцы, как это представлялось им раньше. Гал и Риа не раз проходили мимо леопардов, и пятнистые звери не нападали на них. А однажды они встретились с тигром и тигрицей, утолявшими в ручье жажду. Увидев людей, тигрица отбежала от воды и остановилась около кустарника, а тигр не сошел с места. Это был могучий красивый зверь. Он зарычал, обнажив мощные клыки, яростно забил хвостом. Он угрожал людям, но в его поведении чувствовалась нерешительность: тигрица не поддержала его, она была настроена миролюбиво. Звери только что позавтракали — это спасло Гала и Риа: нападения двух тигров они не сумели бы отразить.

— Мы не желаем тиграм зла! — крикнул Гал. — Мы идем своей тропой и не мешаем вам идти своей!

Тигр еще яростнее заметался на той стороне ручья, но сдержанность тигрицы и сильный голос человека отрезвляли его. Люди не угрожали ему, не пытались на него напасть — они требовали, чтобы он ушел! Тигр обуздал себя — возможно, он был знаком с людьми и не считал их своей добычей. Он присоединился к тигрице, и оба скрылись в зарослях.

Гал и Риа облегченно вздохнули. А где Раф? Они и не заметили, как он отстал от них. На свист, которым Гал нередко подзывал к себе собаку, Раф не отозвался. Они уже решили, что с ним случилась беда, но вскоре увидели его в траве. Он стлался по земле, его непросто было заметить. Умница Раф! Почуяв тигров, он по-своему помог людям: укрылся от взглядов хищников и тем самым спас себе жизнь и избавил своих друзей от смертельного поединка с ними.

Только убедившись, что тигры ушли, он присоединился к спутникам.

— Раф — настоящий друг! — похвалил собаку Гал.

Не всякая встреча с хищниками означала битву. Звери, как и люди, не любили чересчур утруждать себя, а сытые, они были даже добродушны. Они редко теряли разум, их поведение можно было предугадать. Буйволы становились опасны, когда люди слишком близко подходили к стаду; хищники в первой половине дня были ленивы и малоподвижны; крокодилы не любили водоемов с крутыми берегами; кобры предпочитали затененные влажные места. Как и в степях, многие звери избегали близкого соседства с людьми. Закон жизни был неизменен и здесь, под жгучим солнцем, среди вечнозеленого моря деревьев, кустарников и трав. И здесь прежде всего погибали неразумные, а также чрезмерно жестокие и алчные, — те, кто напрасно губил чужую жизнь...

Гал и Риа всегда чтили закон. Они брали себе только то, без чего не могли обойтись, и джунгли по-своему покровительствовали им, признавая их право на жизнь.

За день Галу и Риа удавалось делать до пятнадцати тысяч шагов. Душному морю зелени не было конца. Отдалившись на значительное расстояние от места встречи с речными людьми, они возвратились к реке, чтобы связать плот и переправиться на противоположный берег.

Остановившись на ночлег, они развели под деревом небольшой костер и зажарили на нем козленка. Поужинали без соли. Последние куски вяленого мяса они расходовали еще экономнее — Гал вовсе отказался от него. Риа ждала ребенка, соль ей теперь была особенно нужна.

Потом все трое поднялись в свое зеленое убежище на дереве. Раф вполне освоился с необычными ночевками, он сразу же занимал отведенное ему место. Было еще светло, с дерева они видели реку и полосу пойменной равнины. Не далее пятисот шагов от них появились львы. Львице удалось убить антилопу, а льву не повезло: его жертва успела спрятаться за буйволов, а те решительно преградили ему путь. Тогда лев отогнал львицу от ее добычи и принялся в одиночестве насыщаться теплым мясом. Он ел долго, и все это время львица и львята не смели приблизиться к пище. Только когда он насытился и лениво растянулся сбоку, они накинулись на добычу.

Гал смотрел на льва с ненавистью.

— Он похож на Урбу, — сказала Риа.

Оба подумали о темном обычае, жертвой которого едва не стали. Обычаи у людей и у львов были одинаковы: если бы львенок решился взять себе мяса раньше льва, лев поступил с ним так же, как ланны с Галом...

Перед заходом солнца они опять увидели Одинокого слона. Львица и львята еще ели, когда он вышел на них из-за кустов. Он был не в духе. Лев зарычал, требуя, чтобы слон выбрал себе другую тропу. Это только распалило ярость великана. Он затрубил и, высоко поднимая ноги, ринулся на львов. Те бросились врассыпную, только львица попыталась защищаться — слон отбросил ее и растоптал бы, если бы ей не удалось укрыться в кустах. Почувствовав боль и кровь — львица оцарапала ему хобот, — слон пришел в неистовство. Лев торопливо увел свое семейство прочь. Львица пыталась следовать за ним, слон настиг ее и убил.

— Лев вел себя недостойно воина, — проговорил Гал.

Риа молча ткнулась лицом в его плечо. Он-то никогда не оставит ее в беде.

Уже в темноте, стоя у ручья, слон долго поливал себя водой, а потом опять принялся ходить вокруг дерева, на котором расположились Гал, Риа и Раф. Он двигался неторопливо, упорно, он давал им понять, что помнит о них, не отступится от них. Только проторив вокруг ствола тропу, он так же не спеша растаял в ночи. Может быть, он все-таки утратил разум? Хотелось бы думать, что так и было. Только вряд ли слон был безумцем. Он осознавал свои поступки, он искал и преследовал людей. Его настойчивость предвещала им беду. Здесь он оказался не случайно: где-то поблизости наверняка были другие люди, он ушел к ним...

Надо было поскорее перебираться на противоположный берег реки. Там до них не достанет никакой слон.

Утром они спустились к воде. На берегу лежали груды сушняка — было из чего соорудить плавучий дом...

Но враждебные духи опять повернули все по-своему. Раф забеспокоился. Гал тоже уловил резкий запах и, встревоженный, поспешил наверх. Риа последовала за ним. Гал взглянул на кромку джунглей и непроизвольно прильнул к скале: из леса к реке выходил отряд вооруженных воинов.

Гал и Риа заторопились прочь. Быть может, лесные люди не заметят их след или заметят не сразу. Надо было выиграть хотя бы полдня, чтобы успеть связать плот и покинуть этот берег. Здесь стало слишком опасно для них.

Соблюдая осторожность, беглецы перестали пользоваться огнем, они питались теперь плодами и сырым мясом, а ночевали в густых зарослях, где легче было соорудить и замаскировать свое убежище. Но, несмотря на меры предосторожности, погони избежать не удалось: лесные люди ступили в их след.

Гал и Риа ускорили шаг. Оружие, накидки и заплечные сумки затрудняли им путь, особенно когда приходилось продираться сквозь кустарники, но молодые люди были сильны и выносливы, они безостановочно прокладывали себе тропу. Во время этого изнурительного бегства Раф неутомимо нес дозорную службу. Он уже увереннее держался в джунглях и вовремя предупреждал людей о всех встречных опасностях.

Гал и Риа невольно вспоминали плавучий дом, где они были недосягаемы для врагов. Как бы трудно им тогда ни было, они жили без забот. Атеперь их тропа не сулила им спасения. Лесные люди были у себя дома, они легко обходили препятствия на пути и с каждым днем упорно настигали беглецов. Уже недалек час, когда они догонят их и — обессиленных — возьмут в плен или убьют на месте. Надо было что-то предпринять, пока еще сохранялись силы.

Гал решил первым напасть на своих врагов — может быть, таким образом удастся задержать или остановить их.

Беглецы затаились в кустах, ожидая преследователей. Вот и они. Гал успел заметить темное полунагое тело, копье с бамбуковым древком, темные волосы и белые зубы. Человек был мускулист и хорошо сложен. По тому, как он держал оружие и передвигался в лесу, видно было, что это опытный воин.

— Почему лесные люди преследуют нас? — крикнул, обращаясь к нему, Гал. — Мы идем своей тропой!

Его голос вспугнул стайку попугаев, всполошил на ближайшем дереве обезьян. Джунгли явно удивились мощи человека, пришедшего из краев, где летом не очень жарко, а зимой землю покрывает снег.

В ответ мимо просвистел дротик. Лесные люди отвергли слова мира. Тогда, оставив Риа на месте, Гал осторожно продвинулся вперед, готовый к битве. Но лесных людей перед ним уже не было.

— Они там! — подбежала взволнованная Риа.

Если бы не Раф, лесные люди схватили бы ее. Два воина подкрались к ней так близко, что в следующее мгновенье сбили бы ее с ног. Им помешал Раф. Он так яростно набросился на них, что от неожиданности они попятились назад. Воспользовавшись их замешательством, Риа поразила одного копьем, а Раф тяжело ранил другого. От ярости он едва не утратил разум.

Лесные люди окружали беглецов. В ствол дерева, у которого стояли Гал и Риа, с трех сторон впились дротики. Четвертый, чиркнув по стволу, упал рядом. Гал подхватил его и метнул туда, где из-за листьев папоротника выглянула темноволосая голова.

Раздался крик боли, округа наполнилась тревожными голосами. Гал в недоумении прислушался: неужели его бросок наделал такой переполох? Лесные люди кричали от страха, они чего-то испугались!

Затрещали сучья, прогремел яростный трубный клич. Вот оно что — Одинокий слон! Он напал на лесных людей, он мстил им за причиненную ему боль!

Преследователи бросились врассыпную. Слон настигал их и убивал. Одного он стащил с дерева и швырнул себе под ноги. Другой пытался остановить зверя копьем, но только подстегнул ярость великана.

Что было дальше, Гал не видел. Он осторожно увлекал за собой Риа прочь от страшного места. Джунгли зеленой стеной сомкнулись за ними, но и на их пути встали труднопреодолимой колючей преградой. Каждый шаг вперед стоил беглецам отчаянных усилий.

Теперь Гал и Риа сами не знали, куда шли — к реке ли, вдоль нее или от реки. Сумрачные джунгли поглотили их. Кроны деревьев образовали несколько этажей — настоящее лесное море. Над всей этой необъятной зеленой массой высились гигантские секвойи — их вершины полоскались высоко в небе, а внизу, на земле, господствовал полумрак. Пришельцев с севера удивляли контрасты душного леса: мощь растительности и теснота нехоженых троп; неумолчный зеленый шум высоко в небе и — неподвижный, спертый воздух внизу, у земли, покрытой толстым слоем гниющих листьев; обилие ягод, цветов, плодов и — неуют, колючесть кустарников, лиан и деревьев. Два человека и собака чувствовали себя здесь беспомощными. Они куда-то двигались, потому что не двигаться было нельзя. Всюду смыкались джунгли, и нигде в них не было ни малейшего просвета. Потом они наткнулись на ручей. Джунгли тяжело нависали над ним, но над водой все-таки оставалось свободное пространство. В этот небольшой коридор и устремились беглецы. Впереди пошел Гал, Раф плелся последним. Как и людям, ему нелегко давался каждый шаг.

Джунгли отсекли их от Одинокого слона, но направили неведомо куда.

В степи и в лесу ланны не боялись заблудиться ни днем, ни ночью. Выдерживать направление им помогали солнце, луна, Неподвижная звезда, течение рек, цветы, муравейники, птичьи гнезда, мох на стволах деревьев... Но там ходить было легко, а здесь, в джунглях, только ручей подсказывал Галу и Риа, куда идти. Предположив, что он течет в край лесных людей и Одинокого слона, они пошли в противоположную сторону, вверх по течению. Местами ручей скрывался в путанице лиан — тогда приходилось идти согнувшись, увязая в иле. Бедный Раф совсем приуныл, особенно после того, как его едва не задушил древесный удав. Гал поспешил на помощь Рафу и ножом раскроил удаву голову.

Ручей бежал уже по каменистому ложу, а коридор над ним расширился. Потом они увидели сбоку ручья удобную сухую площадку. Измученные погоней и трудной тропой в джунглях, они заночевали в шалаше из гибких ветвей.

Утром они проложили путь. Ручей привел их к каменистой возвышенности и здесь исчез среди камней, идти стало легче, хотя джунгли по-прежнему представляли собой удручающее зрелище. Сквозь кроны деревьев едва пробивались лучи солнца, в неподвижном воздухе висели густые запахи гнили — места мрачнее трудно было представить себе. Казалось, в этих влажных сумерках не могло быть ничего живого, кроме москитов, цикад и змей.

Но это было не так: по тропе, известной лишь жителям джунглей, сюда шел Одинокий слон, а из-за древесного ствола на Гала и Риа смотрело чудовище, странно напоминавшее человека...

Раф предупреждающе зарычал и прижался к ногам Гала, ища у него защиты.

* * *

Одинокий слон долго ходил вокруг растоптанных им человеческих тел и по-своему, по-слоновьи, жаловался на несправедливо причиненную ему обиду, хотя только что убил много своих врагов. Но боль свою он не убил— она не хотела уснуть и отнимала у него радость от свершившейся мести. Однако понемногу его жалобу заглушал голос предков, которые, как и он, оказывались в беде. Слон затих, вслушиваясь в древний зов, потом медленно сдвинулся с места и поплыл в глубь джунглей, инстинктивно находя нужную ему тропу. Проснувшаяся в трудный час древняя память подсказывала ему, что далеко отсюда, в краю восходящего солнца, у подножья горы, окутанной туманом, есть озеро с горячей горькой водой. Она излечивает боль и возвращает слонам силы. Предки с незапамятных времен лечились в этой воде...

Слон ступал тяжело и вяло, но он все равно продвигался по джунглям быстрее, чем Гал и Риа, а сучья под его массивными ногами трещали не сильнее, чем у неосторожного человека. Время от времени слон срывал плоды и отправлял в рот, но еда не приносила ему радости. Его манило к себе далекое целительное озеро, а все иные заботы перестали существовать для него. Он больше не думал о людях, причинивших ему боль.

Ночь он продремал на тропе, утром медленно двинулся дальше, безучастный ко всему окружающему.

И вдруг он опять почувствовал запах человека.

Проснулась ярость, снова ослепила его, шаг стал легким и пружинистым, мысль о теплом озере, утоляющем боль, исчезла в подсознании, зов предков заглушила ненависть к людям.

Слон был хозяином джунглей — ни один зверь не мог соперничать с ним. Только люди осмеливались преградить ему путь. Хитрые и изворотливые, они убили его подругу и его сына, причинили ему страдания, и он ненавидел их со всей яростью, на какую был способен.

Слон вырвался из тесного колючего коридора, увидел людей и всесокрушающей глыбой ринулся на них.

* * *

Разглядев перед собой чудовище, Гал остановился, не зная, что делать. Одинокий слон был недалеко, и чудовище было рядом.

Несколько мгновений человек и горилла разглядывали друг друга. И стоя на полусогнутых ногах, ростом горилла была не ниже Гала, широкие крутые плечи свидетельствовали об огромной силе, могучие волосатые руки свисали ниже колен, бугрившееся мускулами тело покрывала густая шерсть. Мало кто из ланнов не дрогнул бы, повстречав на лесной тропе такое чудовище. Правда, в небольших, глубоко запавших глазах гориллы, поблескивавших из-под больших надбровных дуг, было скорее любопытство, чем злоба. Казалось, чудовище спрашивало: «А вы кто такие? Чего вам здесь надо?» В людях и собаке оно не видело ничего опасного для себя, но на дереве, невысоко над землей, находились самки и дети, а это обязывало самца-гориллу позаботиться об их безопасности. Он шагнул навстречу пришельцам, оскалил пасть с мощными клыками и гулко ударил себе кулаком в грудь...

Держа наготове копье, Гал медленно отступал в сторону. Он заметил выемку в каменной глыбе — достаточно глубокую, чтобы в ней могли укрыться двое людей и собака. Сверху ее прикрывали корни гигантского дерева, причудливо огибавшие камень, — с такими корнями не справится никакой слон.

Гал метнулся к убежищу, увлекая за собой Риа. В этой дыре под деревом они рисковали нарваться на змей, но иного выхода у них не было.

Потеряв людей из виду, слон на мгновенье замешкался, увидев перед собой гориллу. Она была похожа и не похожа на людей, скрывшихся неведомо куда. Их изворотливость распалила у него гнев. Слон ринулся вперед.

Горилла не дрогнула перед ним — она сама пошла навстречу слону!

Это был неравный поединок: по своим размерам слон слишком превосходил гориллу. Бивни угрожающе нацелились на нее, хобот изогнулся, мощная нога уже поднималась, чтобы превратить гориллу в кровавое месиво, но горилла поймала хобот, резко дернула, и слон с пронзительным воплем ткнулся в землю.

Появились — Гал и Риа даже не заметили как! — самки-гориллы и принялись за разрушительную работу. Они выдрали у слона бивни, как выворачивают из земли деревцо — вместе с корнями и землей.

Лесные чудовища победили Одинокого слона!

Гал, Риа и Раф поспешили прочь.

* * *

Много дней они брели по джунглям. Все здесь — дебри, полумрак, полчища насекомых, гнилостные запахи — подавляло своей неодолимостью, и беглецам уже казалось, что они никогда не выберутся отсюда.

Однажды удав оплел тело Гала — Гал успел рукой сдавить ему голову. Чем закончилась бы эта борьба, неизвестно, если бы не Риа и Раф. Они помогли Галу победить удава, но борьба стоила им всех сил. Выбрав поудобнее место, они соорудили себе укрытие и отдыхали здесь у костра ночь, день и еще ночь.

Здесь они случайно обнаружили траву, отпугивающую москитов, и не замедлили нарвать себе по пучку, с которым не расставались ни днем, ни ночью. В джунглях им сразу стало легче: терпкий запах травы защитил их от многих насекомых.

Гал и Риа опять двигались вдоль ручья — теперь вниз по течению, — не зная, куда он их приведет.

Горилл они больше не видели. Из крупных хищников им встречались только леопарды. Напасть на людей и собаку пятнистые звери не решались, зато их постоянной добычей здесь были обезьяны. Люди вызывали у обезьян любопытство, и безобидные древесные жители нередко сопровождали их, по-своему скрашивая им путь.

Ручей ширился, вбирал в себя другие ручьи, становился глубже, и тогда Гал и Риа подумали о плавучем доме, который однажды уже служил им надежным кровом. Они решили построить новый плавучий дом — тогда им не надо будет продираться сквозь заросли, натыкаясь на колючки и рискуя стать жертвой ядовитых муравьев, пауков, гусениц и змей.

Гал и Риа принялись за дело. Нарезать бамбука, подсушить его и связать в плот особого труда не представляло. Им потребовалось не так уж много дней, чтобы закончить все работы. На плоту установили шалаш из гибких ветвей. Шалаш накрыли пальмовыми листьями, поверх плотовых бревен уложили настил-плетень, по краям возвели ограждение из лиан — от этого на плоту стало уютнее.

Переселившись в плавучий дом, они опять почувствовали себя в безопасности. Джунгли больше не страшили их: плот давал им пристанище и днем, и ночью. Не тревожились они и о пище. Не покидая плавучего дома, они могли нарвать плодов, наловить рыбы, добыть крупных птиц — наконец-то можно было отдохнуть от изнурительных странствий по джунглям. Даже появившиеся в реке крокодилы не омрачили их радость.

Повеселели и джунгли; кроны деревьев теперь не закрывали все небо, и солнечные лучи свободно пронизывали листву. Душные леса остались позади!

По обе стороны реки простиралась неровная травянистая саванна. Островки кустарников и редкие деревья придавали ей необычный облик: ни степь, ни лес. Залитые солнцем просторы радовали взгляд. Всюду паслись стада, вдоль реки гнездилось множество больших белых птиц. Хищников не было видно: жизнь приучила их к скрытности. Им не так уже легко давался их хлеб. Даже львам случалось промахиваться, если они действовали небрежно или неразумно. Однажды Гал и Риа видели такого неудачника-льва, он приполз к реке, чтобы утолить жажду. Его морда представляла собой сплошную гноящуюся рану. Дикобраз ослепил его, исколол ему нос, пасть. Лев был обречен на мучительную смерть.

В саванне Гал и Риа увидели гепардов. Эти красивые легкие хищники действовали безошибочно: они выбирали добычу по себе. Они бегали быстрее ветра и без труда настигали легконогих антилоп.

Древний закон борьбы был непрост: побеждала не только сила — не меньше ее значили ловкость, смелость, быстрота, расчет. Кто полагался лишь на силу, наверняка победить не мог. Побеждал тот, кто умело использовал слабости других...

Великая учительница — Природа развертывала перед Галом и Риа одну бесконечную жизненную драму, делала их самих ее действующими лицами, совершенствовала их знания и опыт. Они ежедневно просеивали в своем уме множество наблюдений и отбирали из них самое важное — то, без чего им не устоять в жизненной борьбе.

* * *

Миновало еще несколько дней. Вдали легкими воздушными контурами обозначились горы. Река круто изогнулась, будто испугавшись их, но убежать от гор ей не удалось: на правом берегу выросла скалистая гряда.

Людей в этом краю, по-видимому, не было — ничто не свидетельствовало об их присутствии. Оставив в удобной заводи плавучий дом, путешественники поднялись на берег. Пора была оглядеться, определить свое место на земле.

Река поворачивала в сторону теплых ветров, горы высились на западе, а где-то за ними, между холодными и влажными ветрами, лежало Синее озеро. Если они по-прежнему будут удаляться на юг и на восток, им вряд ли когда-нибудь удастся проложить тропу к племени матерей и отцов. Пришло время оставить плавучий дом.

Прежде всего они осмотрели берег реки, которая принесла их сюда. Вода в ней была не так чиста, как в Дуа — они назвали ее Шу, «мутной рекой». Им повезло: они не прошли и двух тысяч шагов, как заметили вход в пещеру.

* * *

Перед пещерой кого-то пожирали гиены. Гал еще не выяснил кого, аРаф, злобно зарычав, уже бросился вперед. Гиены были грозным противником, и неизвестно, чем закончилась бы для Рафа стычка с ними, если бы не Гал и Риа. Они прогнали гиен и удержали собаку от борьбы.

Причины гнева Рафа тут же выяснились: здесь жили собаки, он ринулся на помощь соплеменникам!

В пещере находилась тяжелораненая собака и четыре щенка. Увидев Рафа и людей, она слабо взвизгнула, опустила голову и затихла.

Это был сильный красивый зверь.

Что произошло перед пещерой, нетрудно было понять: собаки сражались с леопардом — клочья его шерсти остались среди камней. Пятнистый зверь переоценил свои силы, напав на собак. Он убрался прочь, оставив на земле кровавый след. Собаки отстояли логово, но в битве погибла собака-отец, а собака-мать получила ранения. Она заползла в пещеру и здесь из последних сил защищала своих малышей от новых врагов.

— Она умерла, как Луху, — проговорил Гал, осмотрев собаку.

Один щенок еще шевелился, остальные не подавали признаков жизни. Риа взяла его на руки. Щенок был слаб и тоже приготовился уйти в черные туманы.

Бедный Раф! Он так обрадовался встрече с соплеменниками и так огорчился их смертью! Он лизнул умирающую мать-собаку, он не отходил от Риа, когда она понесла щенка к ручью.

Щенок долго и жадно пил, и по мере того как он утолял жажду, глаза у него оживали. Он тыкался мордочкой в руки Риа, вбирая в себя запах спасителя-человека. Люди страшили его, хотя и не причинили ему боли, априсутствие Рафа успокаивало, и он почувствовал себя увереннее, даже заворчал, решив, что человек слишком уж бесцеремонно разглядывает его.

— Маленькая Р-ру вырастет большой, и у нас будет много сильных собак! — засмеялась Риа.

— Ру похожа на свою мать, — заметил Гал. — Она будет охранять пещеру, когда мы с Рафом уйдем на охоту!

Риа дала щенку кусок жареного мяса. Ру жадно набросилась на пищу, илюди заулыбались, глядя, с каким аппетитом щенок ел. Маленькая Ру принесла им радость.

Насытившись, Ру ткнулась было носом в живот матери, но, не узнав его, не почувствовав привычного тепла, испуганно взвизгнула, поспешила к Рафу, доверчиво отдалась под его покровительство. Раф, истосковавшийся по собачьему племени, принялся лизать щенка.

Гал и Риа осмотрели пещеру. Она была невелика, но и не мала: в ней свободно разместилась бы большая семья. Они решили поселиться здесь: места удобнее этого им вряд ли удастся найти.

* * *

Ланны, занимая пещеру, прежде всего окуривали ее дымом свежей лавы и очищали от сора и камней. Потом вожди указывали каждой семье место, и женщины принимались вязать травяные маты. Семейные места могли разделяться перегородками из плетней или циновок, но такая роскошь была привилегией самых влиятельных воинов.

Для жилья удобнее были небольшие пещеры, в них легче поддерживать тепло. Костер жгли на площадке у входа, чтобы в жилище не попадал дым. Здесь обедали, трудились, справляли празднества, а пещера давала им приют на ночь и в холодные ненастные дни.

В условиях общежития сам по себе складывался пещерный быт. Мужчины охотились и обеспечивали безопасность племени, женщины растили детей, готовили пищу, шили одежду, поддерживали домашний уют. Кроме этих обязанностей, существовали еще обязательные для всех правила поведения в пещере. Каждый ланн обязан был занимать в ней свое место и пользоваться только ему принадлежащими личными вещами. Никому не разрешалось оставлять в пещере мусор или превращать ее в отхожее место. Нарушение правил влекло за собой суровое наказание — вплоть до изгнания из пещеры.

Эти обычаи были мудры, в них отражался жизненный опыт предков.

Остатки пищи ланны бросали собакам, кости сжигали на костре.

В жаркие летние дни женщины окуривали пещеру дымом лавы, выносили на площадку маты и шкуры — просушить на солнце. Так же они поступали, когда злые духи насылали на ланнов болезнь.

Шу сослужила Галу и Риа добрую службу, доставив сюда плавучий дом. Чтобы придать пещере жилой вид, им достаточно было теперь следовать обычаям ланнов.

Когда Гал и Риа закончили свой труд, в пещере и на площадке перед ней стало чисто и уютно.

Мертвых щенков и собаку-мать Гал бросил в Шу.

Пока люди трудились, маленькая Ру спокойно спала около Рафа. Он заменил ей и собаку-мать, и собаку-отца.

* * *

Совместный труд, как всегда, доставлял Галу и Риа радость. Только так, во всем помогая друг другу, они могли существовать в полном опасностей мире. От ланнов их отделяли теперь такие огромные пространства, что, если бы Гал и Риа захотели вернуться к соплеменникам, им вряд ли удалось бы это. Но на возвращение к ланнам они и не рассчитывали — путь к ним был для них закрыт. Зато им открылся другой путь: они теперь знали, что Шу текла по земле восточнее Дуа и что тропа к Синему озеру пролегала севернее гор, которые поднимались вдали над саванной и напоминали висящие в небе белые облака. Темнокожие воины и душные леса не запутали тропу Гала и Риа — горы возвратили им надежду найти Рослых Людей! Путь к ним будет долог и труден, они не должны терять разум и не торопиться, выбирая себе тропу. Сначала им надо освоиться в саванне, понять ее язык. Дальше они пойдут наверняка...

Они связали травяные маты, прикрыли вход в пещеру щитом из гибких веток, оставив для себя щель, которую в случае необходимости легко можно было закрыть, плотнее притворив плетень. После этого Гал отправился на разведку. Риа, Раф и Ру остались дома — теперь, в пещере, они были в безопасности.

Солнце заливало саванну. После полумрака душных лесов приятно было видеть необъятные просторы. Гал вспомнил степные дали, подумал о Рего, Руне, Локе и Улу. Если бы и его друзья были здесь, саванна не казалась бы ему сейчас такой чужой, а тяготы и опасности пути стали для него до смешного легки. Но долго предаваться грусти Гал не умел, его мысль была быстра и деятельна. Воспоминания мелькнули и исчезли, заслоненные требованиями дня и ответственностью за Риа.

Ему предстояло выяснить, где раненый леопард, что с ним. Если логово зверя недалеко от пещеры, ее обитателям будет постоянно угрожать опасность. Лучше было покончить с леопардом сейчас, а не позже, когда к нему вернутся силы.

Кровавый след вел к кустарнику — Гал быстро пересек открытое место. На земле лежали останки леопарда. Гиены уже разорвали труп и жадно пожирали хищника, к которому недавно боялись и приблизиться. Одна из них отбежала в сторону и остановилась, злобно оскалив пасть, усеянную зубами, способными перемолоть любую кость. Этот несимпатичный зверь напомнил Галу Баока. Другие гиены тоже не очень-то испугались Гала. Он не пожалел дротик, метнул в ближайшего зверя. Тяжелораненая гиена уползла в кусты, остальные бежали прочь.

Делать здесь было больше нечего. Гал узнал, что леопард уже не будет охотиться вблизи пещеры, и повернул назад.

Потом до его слуха донесся глухой шум: бежало стадо антилоп. Соблазн добыть крупного зверя был велик. Затаившись в кустах, Гал дождался, пока мимо пробежала основная масса животных, и метнул дротик. Добив зверя палицей, он взвалил добычу на плечи и поспешил к пещере.

Риа, обеспокоенная долгим отсутствием Гала, вышла вместе с Рафом искать его. Маленькая Ру, преодолевая неуверенность и страх, старалась не отставать от них. Увидев мужа, живого и невредимого, да еще с добычей на плечах, она порывисто бросилась ему навстречу. Он был ее опорой и защитой, он будет отцом ее ребенка. Она хотела облегчить ему ношу, но он не позволил ей нести тяжесть. Он донес свою добычу сам, хотя она была тяжелее кулана.

Бросив антилопу у костра, он сказал:

— Риа не должна покидать пещеру, если я на охоте. Риа не должна поднимать тяжелое.

— Я боялась... за тебя.

— Я тоже... боюсь за тебя, — признался он, привлекая к себе молодую женщину. — Поэтому ты не должна покидать пещеру, когда я на охоте.

* * *

В прибрежных скалах Гал нашел мягкие камни — он обрадовался им не меньше, чем кремню: ими ланны рисовали знаки своего племени, указывая духам свое местожительство.

Над входом в жилище ланны издавна изображали женскую руку — так было заведено предками. Знак Женской руки свидетельствовал о том, что когда-то у женщин-ланнов были лучшие времена. С тех пор не изменилось только одно: лишь самая достойная из женщин имела право приложить свою руку к стене жилища. У входа в пещеру на берегу Дуа с общего согласия ланнов была изображена рука Нга.

У Шу руку к скале приложила Риа, она же белым камнем аккуратно очертила ее, после чего Гал покрыл рисунок охрой. Теперь духи предков, облетающие с ветров землю, непременно заметят новый знак ланнов и окажут Галу и Риа свое покровительство, а враждебные духи, видя этот знак, не решатся войти в пещеру.

Риа с удовольствием смотрела на знак своей руки: этот уголок саванны отныне принадлежал им двоим — ей и Галу.

Так проходили дни, полные трудов, радости, мимолетных тревог и счастливого покоя.

Вечером Гал подкладывал в костер чурбак потолще, чтобы огонь бодрствовал долго, прикрывал щитом вход в пещеру, оставив небольшую щель для Рафа и Ру, и супруги засыпали на своем ложе. Собаки укладывались у входа. Рядом с людьми и огнем, под надежной каменной крышей, они чувствовали себя в полной безопасности. Они спокойно спали, но и во сне помнили о своем сторожевом долге. Бесстрашные люди покровительствовали им, и они отвечали людям безраздельной преданностью. Огонь, собаки, люди и пещера состояли в дружбе, которая не страшилась испытаний.

* * *

Молодой воин и его жена неторопливо и основательно устраивались на новом месте. Гал охотился, ловил рыбу, изготавливал оружие, вил шнуры из длинного чо, заботился о безопасности семьи. Он наносил к пещере камней и уложил их так, что они образовали стену. Промежутки между ними он замазал глиной — так поступали ланны, если хотели укрепить каменную кладку. Вход в пещеру сузился — оставалась лишь щель, в которую свободно мог входить и выходить человек, а для крупного зверя она была слишком узка. Теперь Гал и Риа могли не опасаться нежданных гостей. В случае необходимости Риа одна сумела бы защититься от хищного зверя.

У Риа тоже было достаточно дел. Она заботилась о костре, готовила пищу, шила одежду, поддерживала в пещере чистоту и уют. А особой ее заботой был будущий ребенок.

Женщины-ланны обычно укладывали новорожденных в отдельные постели, чтобы дети не пачкали ложе взрослых. А прежде, когда ланны жили в хижинах, они подвешивали детские постели к потолку — так было удобнее и матерям, и детям. Риа тоже решила сделать для своего ребенка подвесную постель. Гал одобрил ее мысль. Риа принялась сшивать шкуры, предназначенные для детской постели, а Гал позаботился о том, как подвесить их.

Днем одежда нужна была им главным образом для защиты от солнца, вобуви они нуждались постоянно. Через несколько лун у них было достаточно и шкур, и кож, и они спали уже на теплых постелях, под одеялом. Отправляясь на охоту, Гал брал с собой накидку из кожи газелей.

Понемногу он осваивался в саванне, его тропы становились длиннее. Понимая, что эти разведки необходимы, Риа не возражала против них, хотя очень тревожилась за мужа, если его не было дома. Постепенно и она привыкала к саванне и к вынужденным отлучкам Гала. Дел у нее было много, а ее невольное одиночество скрашивали Ру и Раф, особенно Ру. Она росла быстро и становилась похожа на мать — сильную серую собаку. Ру крепко привязалась к Риа. Раф же больше тяготел к Галу. Прирожденный охотник и боец, он рвался с ним в саванну, и Гал начал брать его с собой. Раф умело помогал ему на охоте, он ловко выгонял антилоп под копье Гала. Он научился вести себя с крупными обитателями саванны и больше не испытывал прежнего страха перед хищниками. Галу уже не надо было чересчур беспокоиться о его безопасности: при случае Раф теперь сам мог позаботиться о себе.

Домой они никогда не возвращались с пустыми руками. А однажды им особенно повезло: они нашли соль и добыли крупную антилопу. Гал с превеликим трудом донес свою добычу до пещеры. Если бы ланны увидели его теперь, они наверняка сказали: «Гал — великий воин. Он один уходит на охоту и возвращается домой с тяжелой добычей!»

Соли новоселы были чрезвычайно рады, она позволяла им делать запасы пищи и, значит, реже разлучаться друг с другом. Соляное озеро Галу указали животные. Он обратил внимание на то, что множество травоядных придерживались одного направления в сторону гор. Он пошел туда же и достиг безводной впадины, на дне которой блестела соль!

Гал все увереннее ходил по саванне, а она все охотнее раскрывала перед ним свои тайны. Он узнал, что красная мякоть баобабовых плодов поддерживает у человека силы и бодрость. У другого дерева Гала заинтересовали узкие, длинные, заостренные, как наконечники копий, листья. Они были так крепки, что он лишь с усилием мог разорвать их. Из волокон этих листьев получились тонкие и очень прочные шнуры. Теперь у Гала были надежные рыболовные лесы.

А самым удивительным деревом оказался бамбук. Гал и Риа по достоинству оценили его еще в пути сюда. Плавучий дом из бамбука был прочен, легок и удобен, а древки копий и дротиков сочетали в себе изящество и крепость. Чем лучше Гал узнавал бамбук, тем больше у него появлялось замыслов, связанных с этим деревом. Толстый зеленый стебель бамбука легко поддавался резцу и топору. Из него получались сосуды для воды и пищи. Очищенный от наружного слоя стебель, затвердев, изменял свой цвет, становился золотисто-желтым и твердым, как камень,— тогда ему не страшна никакая сырость!

Помня, как уютно было в бамбуковой хижине на плоту, Гал задумал построить такую же хижину в пещере — только большую, просторную. Постели в ней будут лежать не на полу, а на бамбуковых щитах, приподнятых над землей, и с потолка на них уже не посыплются мелкие камешки! Конечно, бамбука потребуется много, но Галу и Риа незачем издалека носить на себе тяжелые бамбуковые стебли — они сами посеют рядом с пещерой бамбуковый лес!

Ланны давно уяснили себе связь между семенами и растениями. Они множество раз замечали, что из упавшего на землю желудя вырастает крохотный дубок; что из сосновых шишек высыпаются круглые зернышки, чтобы дать жизнь новым соснам; что из совсем мелких семян лавы, рассыпанных около хижин, поднимаются новые стебли лавы; что лесное яблоко дает росток нового яблоневого дерева... Знания ланнам давала природа, самый лучший и требовательный из учителей. Конечно, не все ланны были ее прилежными учениками. Природа предусмотрела и такие варианты: ленивые, недалекие люди не могли рассчитывать на уважение соплеменников. Признания добивался лишь тот, кто признавал ее законы. Ланны, не желавшие считаться с ней, бессмысленно исчезали в черных туманах, потому что вызывали на себя ее гнев. Мудрые же соразмеряли свои желания и возможности с ее законами, жили в согласии с ней — тогда и она была добра и терпима к ним...

Замысел Гала и Риа посеять вблизи пещеры бамбуковую рощу был непрост, но выполним. Надо было лишь набрать побольше семян и рассыпать их на влажную землю. Ведь в семенах жили духи трав и деревьев, адухи неуничтожимы, они только переходят с места на место. Бамбуки дружно прорастут у Шу и зеленой стеной оградят пещеру от саванны!

Бамбуковый лес Гал впервые увидел в предгорьях. Стена прямых, как копья, стволов была покрыта мощной светло-зеленой кроной, такой густой, что под ней даже в самый жаркий солнечный день было прохладно и темно. Бамбуковая роща напоминала могучее племя, не страшащееся никаких невзгод.

Однажды бамбуки зацвели, будто по команде своего незримого вождя. Отцвели они тоже одновременно и, к огорчению Гала, начали засыхать. Но духи бамбука не умерли, они переселились в семена, упавшие на землю. Галу оставалось лишь наполнить семенами сумку. Он принес их в пещеру много — на целую рощу!

Гал теперь смело ходил по саванне. Он узнал опасные и безопасные тропы и мог предугадывать возможные встречи с ее обитателями. Риа по-прежнему тревожилась за мужа, когда он был на охоте,

— тем радостнее были для нее его возвращения домой. В эти счастливые минуты она старалась чем-нибудь порадовать Гала. От женщин-ланнов, особенно от Луху, она переняла умение готовить пищу, обрабатывать шкуры, шить одежду. Но она не довольствовалась тем, что умела, и стремилась внести в свой быт что-нибудь новое, свое, приятное для мужа. Ланны с давних пор знали, что обожженная в костре глина становится твердой, как камень, ине пропускает воду, но в быту они редко использовали это ее свойство, их вполне удовлетворяли сосуды из кожи, дерева и кости. В отсутствие Гала Риа обмазала глиной круглую корзину, высушила на солнце и потом обожгла на костре. В этом сосуде она стала варить мясо...

Гал и Риа переживали спокойные дни. Повседневные трудности казались им совсем легкими по сравнению с теми, какие остались позади. Конечно, они не забывали, что их жизнь в пещере на берегу Шу была только передышкой на пути к Синему озеру, но не торопились сняться с места. Они были здесь счастливы друг с другом, они ждали ребенка и пока ничего больше не желали себе.

* * *

А саванна жила своей обычной жизнью. Порой из травы опасливо выглядывали шакалы, иногда мимо проходили слоны, проносились гепарды— эти изящные хищники будто вырастали из земли и так же быстро исчезали из виду; на низком левом берегу Шу лениво передвигались серо-зеленые крокодилы; в гнездах у пеликанов росли птенцы, высоко в небе парили грифы.

Мудрая природа позаботилась о всех своих созданиях. Она дала каждому виду животных какое-нибудь преимущество перед другими видами и тем самым сделала невозможным их взаимное истребление. Одному подарила когти и клыки, другому — рога и копыта, третьему — крылья и клюв, четвертого наградила панцирем, пятого вооружила ядом...

Маленького дикобраза избегали многие хищники. Легкая газель, созданная, казалось бы, служить пищей для всех плотоядных, бегала быстрее ветра — попробуй догони! Заботясь о сохранении травоядных, природа подружила их между собой, собрала в стада, наградила неутомимыми ногами или огромной мощью. И она же, вооружив крупных хищников клыками и когтями, разобщила их, сделав таким образом менее опасными для других животных. Тигра она уравняла в силе с медведем и обязала воздерживаться от битвы со львом; леопарда, уступающего в силе льву, она наделила превосходством в ловкости, ярости и быстроте; волку недостаток силы она в избытке возместила волчьей стаей, на которую остерегался нападать любой из крупных хищников...

Оберегая более слабых от более сильных, она превратила гигантов животного мира в травоядных. Надежно защитив травоядных великанов от хищников, она и самих травоядных сделала неопасными для хищников. Мамонтов лишила злобности, носорогов — расторопности и остроты зрения, бегемотов

— скорости, а буйволов, туров и бизонов подчинила законам стада. Кроме того, она привязала большинство зверей к определенному месту и пище, чтобы они меньше мешали друг другу жить. И она же обязала их быть всегда настороже — лишь ценой постоянной готовности убегать, защищаться или преследовать они отстаивали свое право на жизнь.

Только люди освобождались от этого постоянного беспокойства: они сами выбирали себе судьбу. Их жизнь не зависела от определенной пищи и климата, они умели приспособиться к любой среде. Мужчина и женщина из прохладных степей попали в жаркую саванну, нашли в ней убежище, недоступное для хищников и непогоды, и смело осваивали неизвестные им ранее края.

* * *

Начался сезон дождей — саванна позеленела. Земля вдоволь напиталась водой, Шу пополнела и расширилась.

Для Гала и Риа это был счастливый сезон. Они заблаговременно запаслись пищей и солью, дров у них тоже было достаточно — Гал сложил их под навесом у входа. В эти дни Гал почти не отлучался из дома, где у него теперь было достаточно хлопот.

В сезон дождей из земли дружно поднялась бамбуковая поросль, широкой живой изгородью огибая пещеру. А к концу сезона Риа родила сына. Его назвали Уор, то есть «В дождь».

К этому времени Ру стала рослой собакой с красивой золотисто-серой шерстью. Веселая, смышленая, она крепко сдружилась с людьми. Но наступила пора, когда Ру простилась с детством. Охваченная непривычным для нее беспокойством, она покинула пещеру, и вместе с ней ушел Раф. Назад они возвратились не одни, а с целой стаей серых поджарых собак. Раф выделялся среди них своей светло-рыжей шерстью и широкой грудью. Вжестокой схватке с соперниками он отстоял для себя Ру и заставил серых собак признать его вожаком. Гал соорудил для Рафа и Ру небольшую хижину из камней, обмазал изнутри и снаружи быстро сохнущей на солнце красной глиной. Они тут же заняли хижину, остальные собаки поселились в окрестностях пещеры. Как в краю ланнов, собаки опять жили по соседству с людьми.

На охоту Гала теперь сопровождали его четвероногие помощники. Сними в саванне он чувствовал себя намного сильнее.

С рождением Уора у Гала и Риа прибавилось забот, но это были долгожданные, радостные заботы.

Через год после Уора родилась Ло, «Синеглазая», а еще через один сезон дождей после Ло Риа родила второго сына. Он появился на свет утром — солнце только что поднялось над землей, — и сына назвали Эри, «Утренним».

К этому времени семья жила в просторной бамбуковой хижине внутри пещеры. Днем свет в хижину проникал через вход, ночью и в пасмурные дни в ней горел светильник.

Для детей Гала и Риа жаркое небо саванны стало родным небом, и где бы они ни оказались в будущем, им не забыть счастливое детство на берегах Шу, около бамбуковой рощи, под пышной кроной которой прохладно в самый жаркий день.

Они росли в веселой компании серо-рыжих и пятнистых щенков и с первых дней усваивали, что должны жить в мире и дружбе с днем и ночью, с травой, водой и скалами, с матерью, отцом и со всеми, кто предлагал им дружбу, потому что только так, уважая права других, люди получали право жить...

Подрастая, дети во всем брали пример с матери и отца. Опыт родителей был для них источником разнообразных знаний о мире, в котором они делали свои первые шаги.

Хранительница домашнего очага, мать не разлучалась с детьми. Она заботилась о том, чтобы пища была вкусной, а одежда — удобной и легкой. Не прерывая своих занятий, она учила детей тому, что знала и умела сама, и они охотно помогали ей в хижине и у костра. Отец же был для них защитником от всех зол. Он приносил добычу, его не останавливали никакие трудности, он не боялся никого и ничего. Он был спокоен, когда лили дожди и в скалы били огненные стрелы; он невозмутимо воспринимал рык охотящегося поблизости льва, его не страшила ночная темнота. Он всегда был уравновешен, внимателен, добродушен и прост.

Только одно дети не могли по-настоящему оценить в нем: его силу. Им не с кем было сравнить его. А за последние годы Гал раздался в плечах, унего отросла борода. Теперь это был огромный, могучий воин. Копье с наконечником Грано стало совсем легким в его мускулистой руке, он метал его как дротик, а своей новой палицей он мог оглушить буйвола...

Изменилась и Риа. Теперь это была полногрудая, широкобедрая женщина, способная потягаться силой хоть с Нга. Женщины-ланны позавидовали бы ей. Хлопоты, связанные с материнством, не лишили ее обаяния. Она была счастлива с мужем, он постоянно заботился о ней и о детях, а их было уже пятеро. Никому из них не приходилось голодать. Он оградил всех от бед, а к ней относился так же бережно, как до брачной ночи. Он облегчал ей труд, у костра предлагал лучшие куски мяса. Он был добр и ласков с детьми, но неизменно строг с сыновьями, обучая их навыкам воина и охотника.

Не желая видеть сыновей жестокими, Гал давал им наглядные уроки разумности и доброты: он не убивал животных без нужды, не спешил поднять копье на леопарда, если пятнистый зверь не намеревался напасть на него; он оставлял ядовитую змею в покое, если она ползла мимо своей тропой. А однажды на глазах у детей он спас земляного зайца зу, которого преследовали собаки. Отчаянно борясь за жизнь, заяц прыгнул в ноги Галу и замер, сжавшись в комок от страха.

— Он просит защитить его от собак, — сказал Гал, беря зайца на руки. Зверек даже не сопротивлялся, оказавшись во власти человека. — Недостойно воина обманывать того, кто доверился ему!

Он бросил собакам остатки от обеда, вышел за бамбуковый пояс и выпустил зайца в саванну.

Уроки отца усваивались сыновьями. Уор, увидев однажды, что преследуемый шакалами козлик прыгнул в Шу и начал тонуть, бросился, не колеблясь, за ним, вытащил козленка на берег, а потом выпустил его среди скал, где паслись козлы.

Вместе с разумной добротой Гал воспитывал в сыновьях решительность, хладнокровие, умение постоять за себя. Уор был еще подростком, когда Гал начал брать его с собой на охоту. Однажды они столкнулись в саванне со львом. Неизвестно, чем кончилась бы эта встреча, если бы внимание льва не отвлекли гепарды: они дерзко появились в его охотничьих владениях. Лев счел более важным напасть не на людей, а на своих соперников-гепардов. Уор надолго запомнил ту встречу. Отец не дрогнул, не отступил ни на шаг. Он заслонил собой Уора и приготовился к битве со зверем — он уже не впервые встречался со львами. Уор по-настоящему даже не испугался: он знал, с какой силой и быстротой разила отцовская рука. Он своими глазами видел это, когда они встретились с Одиноким буйволом. Этот великан не боялся в саванне никого. Могучие рога, широченная грудь, мощные ноги и бугры мускулов отбили бы у любого охотника желание сразиться с ним, а старые шрамы на огромном теле свидетельствовали о том, что он не раз выходил победителем в битвах с крупными хищниками. Но у него был дурной нрав: буйвол напал на Гала и Уора, хотя они не охотились на него, а шли своим путем. Отец вступил в битву со зверем — другого выхода у них не было. Уор со страхом наблюдал за этим поединком. Буйвол стремительно накатывался на них. Отец метнул навстречу ему дротик, еще один и еще — они будто догоняли друг друга: первый еще не долетел до зверя, а третий уже был в воздухе. Буйвол взревел от боли, трижды напоровшись на летучие острия, а отец уже ринулся на него с палицей в руках. Тяжелый удар оглушил зверя, поверг наземь. Потом копье отца пронзило буйволу сердце. Это случилось недалеко от бамбукового пояса, и добычу всей семьей по частям перенесли к пещере. Собакам и грифам тоже досталось на обед. Так бесславно погиб Одинокий буйвол, потому что перестал считаться с законом жизни.

Гал часто рассказывал детям о привычках зверей, птиц и рыб, о происшествиях во время охоты. Его постоянной слушательницей была и Риа.

Под покровительством отца и матери дети росли веселой дружной стайкой, становились помощниками родителей. Изредка их посещали болезни, случались и несчастья. Однажды скорпион ужалил Эри в ногу. Ло не растерялась, высосала из ранки яд и этим спасла брата. В другой раз не повезло Уору: он был неосторожен с дикобразом. К счастью, все обошлось благополучно. Саванна оставалась для семьи гостеприимной и доброй. Галу и Риа все меньше хотелось покинуть обжитое место, хотя оба знали, что уйти придется: одна семья не может жить без других семей. День, когда они оставят берега Шу, неизбежно наступит...

Иногда в присутствии сыновей Гал рисовал на скалах. Это занятие приносило ему глубокое удовлетворение.

— Это — Одинокий слон. Он спас Гала и Риа от лесных людей, ачудовища леса убили его, — объяснял он детям. — А это сокол. Он живет у Дуа. Она течет в краю заходящего солнца, вода в ней чиста, как в роднике, из которого мы пьем, и в ней нет крокодилов. В Дуа мы плавали бы, как рыбы.

Гал не забыл светлую Дуа и просторы степей, хотя давно уже подружился с мутной Шу, в которой нельзя купаться, и с жаркой саванной, не похожей на северные степи. Шу тоже была добра к изгнанникам: она принесла их к пещере, она давала им рыбу и поила птиц и зверей, на которых он охотился.

Дети Гала и Риа росли и крепли, а Раф уже начал стареть. Шерсть на его львиной голове поседела, он все реже выводил в саванну собачью стаю.

Собак в округе прибавилось. Союза с людьми они не нарушали, хотя и рассеивались по окрестностям, находя себе новые логовища и новых вожаков. Не все из них выживали в битве за существование, а только самые сильные и сообразительные. Таков уж Всеобщий закон — ему подчинялось все живое.

Ничто, казалось, не предвещало беды, а она пришла — и для людей, и для животных.

* * *

Наступило трудное время. Много лун на землю не упало ни капли дождя. Травы пожухли, земля потрескалась, а засухе не было конца.

Саванна умирала. Вся жизнь сконцентрировалась теперь около воды, где еще зеленели кустарники, но воды с каждым днем становилось меньше. Мельчали и высыхали многочисленные озера и ручьи, Шу превратилась в тощий ручеек среди гибельной для животных грязи. Травоядные потянулись в сторону далеких гор, но спастись от жажды, голода и жгучего солнца удавалось не всем.

Вдоль Шу разлагались туши бегемотов и носорогов. В воздухе повисли густые запахи тления. Саванна превратилась в кладбище зверей. Грифы благоденствовали. Не унывали и крокодилы, они заблаговременно приготовились к засухе. В труднодоступных для других животных илистых местах они вырыли для себя глубокие котлованы, мощными ударами хвоста выбрасывая из них землю и камни. Они трудились до тех пор, пока инстинкт не подсказывал им, что засухи уже бояться нечего.

Они покидали свои водяные гнезда лишь для того, чтобы затащить к себе новую разлагающуюся тушу. Упорно противостояли засухе слоны. Они бивнями вспарывали баобабы, добираясь до мягкой сочной древесины, отчасти заменявшей им воду и пищу. Кроме того, хобот позволял им доставать воду из таких глубоких ям, которые были недоступны для других зверей. Однако вязкий ил оказывался неодолимой преградой и для слонов — в конце концов и они были бессильны против засухи.

Земля в саванне была горячей, как зола костра, а засуха продолжалась. Травоядные либо перекочевали в горы, либо погибли. Покинули привычные места крупные хищники. Зато от трупного мяса жирели стервятники, вдоль Шу расплодилось множество крыс, в неподвижном воздухе висели тучи зловонных мух. На земле и в небе торжествовала смерть. Даже бамбуковая роща поблекла, перестала быть спасительным пристанищем от зноя.

Все труднее становилось людям и их союзникам — собакам. Родник, из которого они пили, совсем ослаб и стал источником опасности для обитателей пещеры. Почувствовав воду, к нему потянулись змеи, шакалы, гиены...

В эти страшные дни надежное жилище спасало людей от жгучих солнечных лучей, а запасы пищи и воды избавляли от голода и жажды, но ничто не могло защитить их от смрадного воздуха, от мух, от натиска обезумевших от жажды животных. Ради безопасности Гал и Риа непрерывно поддерживали у входа большой костер. Ночи теперь были полны беспокойства, а однажды едва не случилась беда: леопард напал на детей, собиравших для костра хворост. Раф преградил ему путь и погиб как воин — намертво сомкнув челюсти на горле у пятнистого зверя. Гал ударом палицы прикончил леопарда.

Но и эти тревожные времена были еще не самыми худшими. Худшие только надвигались: если засуха продлится, вода в роднике иссякнет, запасов пищи хватит тоже ненадолго. К тому же кончалась соль, а за ней надо было идти по мертвой саванне.

Не дожидаясь, пока наступят худшие дни, Гал решил осмотреть знакомые ему в саванне водоемы и добраться до соляного озера. Возможно, где-нибудь еще осталась вода — он добудет там птиц или какое-нибудь животное. В крайнем случае — если не окажется иного выхода — он будет охотиться на крокодилов и брать воду из их ям...

Взяв с собой запас воды и несколько кусков вяленого мяса, Гал ушел в саванну.

От земли несло жаром, как от костра, но он не впервые ходил под раскаленным небом. Голову ему защищал капюшон из шкурок зу, тело было прикрыто накидкой, а в обуви из прочной кожи он не опасался острых камней и жестких трав.

Вооружен он был, как всегда, надежно. Его палица по ударной мощи превосходила палицы Урбу и Рего: ее толстый конец был усилен куском кремня — с таким оружием он не страшился никакого хищника. Длинное копье с тяжелым наконечником, дротики и нож дополняли его вооружение. Дротики он нес за спиной, на перевязи, не стеснявшей его движений. В руках у него было только копье и палица. В случае необходимости он мог действовать любым оружием: копьем — когда надо было держать зверя на расстоянии от себя, и палицей — в ближнем бою.

Бурдюк с водой и пищу он хранил в заплечной сумке. Этих запасов ему хватит на несколько дней, а за это время он постарается найти в саванне и то, и другое. Но что это была за саванна! Мертвая земля, мертвые деревья, мертвый воздух — ни воды, ни зелени, ни освежающего дуновения ветра. Такое не представляла себе даже много повидавшая на своем веку Луху.

Два дня Гал шел до соляного озера. Здесь была нестерпимая духота, всюду валялись останки животных. Соль только ускорила гибель зверей.

Гал набрал соли и кружным путем — вдоль высохших речек и озер — повернул назад. Кое-где еще сохранились пятна воды, окаймленные полосками кустарников. Чтобы добраться до них, надо было преодолеть топкую трясину. Гал решил не рисковать, да и запас его воды еще не иссяк. Зато в одном из таких оазисов ему посчастливилось добыть двух птиц. Он испек их в золе костра и потом присыпал солью, чтобы мясо не испортилось в пути.

Домой он не торопился: надо было узнать, остался ли где в саванне живой уголок — от этого зависело благополучие его близких.

Такого уголка не оказалось. Еще через два дня Гал вышел к Шу, издесь случилось то, что круто изменило судьбу семьи.

На берегу Шу он встретил людей.

* * *

У реки Гал огляделся: береговые скалы сулили ему некоторую надежду. Быть может, в них найдется вода или какое-нибудь животное. Тогда он принес бы семье свежее мясо.

Но и здесь, кроме змей, ящериц и отяжелевших от трупной пищи стервятников и крыс, не было никого. От Шу осталась лишь мутная лужица посредине красноватого ила, в котором темнело несколько разложившихся слоновьих туш. По ним лениво перебегали крысы.

Ланны не дружили с этими наглыми зверьками. Мальчишки не упускали случая бросить в них камень, рыжие собаки и кошки вели с ними постоянную войну, но крыс ничем нельзя было отпугнуть от людей, они появлялись даже в пещере; они умели находить себе корм там, где многие другие звери были обречены на голодную смерть. В мертвой саванне крысы жили без забот.

Гал не удержался, запустил в них камень: уж очень обнаглели эти серые пожиратели падали.

В одном месте среди камней Гал заметил сырую землю. Здесь был родничок, совсем обессиленный. Гал откинул камни, принялся копать палкой землю, пока не появилась вода. Ее было немного, но она заполнила углубление в земле, холодная и чистая.

Он утолил жажду, наполнил опустевший бурдюк, потом прикрыл родничок камнями, спасая его от жгучего солнца, и пошел дальше.

Пройдя по берегу с тысячу шагов, он увидел на земле людей, неподвижных, как камни. Это были женщины — старая и молодая. Тревожная мысль обожгла его: если их соплеменники ушли дальше по берегу, они наверняка обнаружили или обнаружат его семью!

Первым побуждением Гала было — догнать и остановить пришельцев, увести за собой в мертвую саванну, там сбить со своего следа и поспешить домой, чтобы спасти близких. Он сдержал первый порыв — торопливая мысль не бывает лучшей, — заставил себя хладнокровно обдумать ситуацию. Почему он решил, что у женщин непременно должны быть соплеменники? Разве сородичи бросили бы их в беде? И даже если были — прежде чем действовать, он обязан узнать, куда они направляются в эти гибельные для всего живого дни. Если они идут не в сторону пещеры, то и тревожиться не о чем. Ну а если его опасения подтвердятся, ему останется одно из двух: увлечь чужаков за собой в глубь саванны или успеть к пещере раньше их, чтобы увести из нее семью...

Он осмотрел женщин. Старая была мертва, молодая еще дышала, но ее разум спал. Худенькое светло-шоколадное тело прикрывала лишь узкая набедренная повязка, на тонкой шее светлели бусы из мелких ракушек, на запястьях были браслеты из каких-то волокон, волосы длинные, спутавшиеся, лицо овальное, с небольшим тонким носом, бескровные губы потрескались от жажды, в полуоткрытом рту белели зубы. Чужеземка напоминала исхудалого больного подростка. Мертвая саванна отняла у нее силы, и черные туманы уже окутывали ее.

Гал приподнял ей голову, влил в рот воды — женщина очнулась, стала жадно пить. Сознание медленно возвращалось к ней. Когда она различила перед собой громадного бородатого человека из незнакомого племени, она от ужаса закрылась руками.

Ее поведение не удивило Гала: для человека самое страшное — это чужие люди. Если он встречается со зверем, то все бывает просто и понятно: зверь или уступает человеку путь или нет, и тогда битва решает, кто победитель. Но если человек сталкивается с человеком, предугадать последствия встречи невозможно, так как в этом случае разум противостоит разуму, а у разума не счесть путей. Сталкиваясь между собой, чужаки следовали не каким-то особым, общим для всех людей правилам, а обычаям собственных племен, чаще всего несовместимым с обычаями чужеплеменников.

Маленькая Ае, истощенная от голода и жажды, повиновалась законам племени рабэ. Они гласили:

— каждый чужеземец — враг рабэ. С чужеземцами у рабэ не может быть ни дружбы, ни мира. Рабэ убивают их и съедают у своих костров;

— женщина-рабэ не может стать женой чужеземца, так же как и мужчина-рабэ не может взять себе в жены женщину из чужого племени. Нарушители этого закона караются смертью...

Рабэ поступали с чужеземцами в соответствии со своими обычаями, но и сами они не ждали от чужеплеменников милосердия.

Ае из-под руки разглядывала светловолосого незнакомца. По сравнению с мужчинами-рабэ он был гигантом. Сжавшись в комок от страха, она приготовилась к смерти.

Гал рассмеялся — она вздрогнула, ее глаза остановились от ужаса. На Гала так однажды смотрела умирающая антилопа, которую он поразил копьем.

Он снова рассмеялся, чтобы рассеять у женщины страх, но она только вздрагивала при звуках его голоса. Смех светловолосого был для нее равносилен смертному приговору: так смеялись ее сородичи, разглядывая пленников, перед тем как убить их и зажарить на костре. Ей и в голову не приходило, что он смеялся не от жестокости, а от доброты. Она не сомневалась, что он убьет ее. Только отсутствие огня давало ей временную надежду на жизнь: рабэ убивали пленников после того, как зажигали костер.

Ае ждала смерти, а светловолосый чужеземец извлек из сумки кусок мяса, разделил пополам и одну половину протянул ей. Она подумала, что он решил немного успокоить ее, прежде чем убить, но вид пищи вытеснял у нее все мысли. Она схватила мясо и стала есть, забыв о чужеземце. Гал тоже забыл о ней: он заметил на земле следы множества человеческих ног. Из саванны к Шу вышло большое племя и здесь повернуло по берегу в сторону пещеры!

С новой силой вспыхнули тревога и нетерпеливое желание немедленно действовать. Он опять сдержал себя, заставил хладнокровно обдумать создавшееся положение. Женщин бросили недавно — их соплеменники отдалились отсюда не более чем на три-пять тысяч шагов, а до пещеры было не менее двух дней пути. Непосредственная опасность семье пока не угрожала, но вот его положение осложнилось: женщина мешала ему, он терял с ней время, необходимое для спасения близких. Если же он оставит ее здесь, а сам поспешит к дому, она наверняка выдаст его своим соплеменникам...

Он заставил себя съесть кусок мяса: ему теперь потребуется много сил. Женщина кончила есть и опять замерла от страха. Желая успокоить ее, он коснулся рукой ее плеча — она попыталась укусить руку. Он засмеялся, гладя на диковатую чужеземку, а тревога о судьбе близких все глубже овладевала им.

Жгучее, в оранжевом венце солнце клонилось к горизонту. Скоро ночь, пришельцы уснут у костров, и он легко обойдет их в темноте. Он опередит их на целый день и уведет семью от Шу. Только вот куда? Без воды и пищи в мертвой саванне не выдержать и дня. А если чужаки ступят в их след? Какой смысл в том, чтобы вести семью на мучительную смерть?

Теперь он видел: у него не два выхода, а один. Незачем обгонять пришельцев и снимать семью с места — таким образом он не отведет от нее беду. Ему надо увести чужаков в саванну, там оторваться от них и потом вернуться к семье... А как быть с женщиной? Оставить ее одну значило обречь на смерть — в случае, если она не присоединится к соплеменникам. Взять ее с собой он тоже не мог, она мешала бы ему в пути. И потом, разве он не осложнит судьбу своих близких, если возьмет ее к себе? Старый закон ланнов гласил: кто указывает чужаку расположение племени, тот предает сородичей врагам...

Гал думал, что делать с женщиной, а она не сводила с него глаз. Скоро ночь, он оживит огонь и поступит, как рабэ, которые съедают своих пленников. Она сама не раз ела человеческое мясо... Наконец пришло подходящее решение: он догонит соплеменников маленькой женщины, оставит ее у них на виду и, если им неведом язык дружбы, уведет их за собой.

Гал жестом приказал ей следовать за ним. Женщина послушно покорилась ему, она напоминала сейчас затравленного волчонка, которого вот-вот растерзают собаки. Стемнело. Пройдя около трех тысяч шагов, Гал увидел впереди костры. В темноте отчетливо выделялись языки огня, окруженные множеством людей. У них была и пища, и вода.

Утром Гал выяснит, что у них на уме. Если — зло, он попытается увести их в противоположную от пещеры сторону. Конечно, хорошо бы вернуться домой вместе с этой маленькой чужеземкой. Сыновья скоро вступят в брачный возраст, она могла бы родить им детей...

Сзади послышался шорох — мимо Гала, брошенный слабой рукой, пролетел камень. Гал строго проговорил:

— У ланнов так поступал трусливый Баок! Иди за мной!

Лицо чужеземки напоминало темную маску, на которой выделялись полные ужаса глаза. Мужчины-рабэ убили бы ее на месте, если бы она подняла на них руку. Она ненавидела их так же, как и они ненавидели друг друга. Эту ненависть, привычную для рабэ, она перенесла на светловолосого чужеземца. Она не ждала от него милосердия — так же как и от своих соплеменников.

Они насиловали ее плоть, их не интересовало, голодна она или нет. Вдни Великого Засушья, когда племя двинулось к невысыхающей реке у края джунглей, ее бросили на пути, истощенную от голода и жажды. Урабэ так было заведено. Они не заботились друг о друге, а больных и ослабевших оставляли на произвол судьбы. Но если так вели себя соплеменники, то почему чужеземец должен отнестись к ней иначе? Он напоил и накормил ее только для того, чтобы она больше не худела. Он убьет ее, как только оживит огонь. Вот она и решила упредить его, первой нанести удар — тогда она сама насытилась бы его мясом...

Теперь она ждала, что чужеземец вот-вот обрушит на нее свою страшную палицу. Она останавливалась, порывалась бежать, но он шел спокойно и ровно, не оглядываясь, будто ее и вовсе не было, и она, пугаясь темноты, шла за ним.

Наконец Гал остановился. Еще днем он приглядел среди камней удобную для ночлега площадку. Что соплеменники близко, чужеземка не знала, костров она не видела, а отсюда их можно было увидеть, лишь забравшись на скалу. Здесь Гал и дождется утра.

Он расстелил на земле край накидки, лег, жестами объяснил чужеземке, чтобы шла к нему, легла рядом — так они могли бы накрыться другим краем. Ае продолжала сидеть на месте, охватив руками колени. Ее худенькое тело, облитое лунным светом, сиротливо выделялось среди камней. Галу было жаль несчастную маленькую женщину, но он не повторил своей просьбы, понимая, что любая настойчивость с его стороны только встревожит ее.

Утомленный за день, Гал уснул. Его сон был скор, крепок и чуток — так издавна спали воины-ланны. Они легко засыпали и так же легко пробуждались, если чувствовали опасность. Ночью Гал просыпался, прислушивался к тишине и снова засыпал, а Ае все так же сидела на месте, будто и не спала. Она действительно провела не лучшую ночь: то, что она пережила в последние сутки, потрясло ее, гнало сон. Соплеменники обрекли ее на смерть, а чужеземец спас; следуя обычаям своего племени, она пыталась убить его, а потом ей как-то сразу открылась вся жестокость законов рабэ; она сравнила светловолосого со своими сородичами и поняла, что бояться следовало не его, а их. Ни один мужчина-рабэ не был так добр с ней, как он... И она пошла за ним. Она сама удивлялась, как круто изменились ее представления о добре и зле. Все, чем она до сих пор жила, было связано со злом; зло в облике ее соплеменников и сейчас распростерло над ней свои темные крылья. Она знала то, о чем и не догадывался Гал: если у рабэ не было иной пищи, они поедали трупы своих соплеменников. Рабэ непременно появятся здесь, чтобы унести мертвые тела к вечернему или утреннему костру, — ведь они не сомневались, что она мертва. Она боялась уснуть, она хотела вовремя предупредить светловолосого: он избавил ее от смерти — теперь ее очередь спасти его...

Но маленькая женщина не выдержала ожидания — уснула. А когда она открыла глаза, было раннее утро, и чужеземец уже встал.

Взглянув на ее недоуменное, растерянное лицо, он улыбнулся. В глазах у Ае ожил и тут же исчез страх: в смехе светловолосого не было ничего злорадного, ничего угрожающего. Она неуверенно приблизилась к нему, робко коснулась рукой его груди, будто хотела убедиться, что перед ней не дух, а живой человек. Волосы у него были не темно-каштановые, как у рабэ, а светлые, выцветшие на солнце, и борода светлая, и глаза были не здешние, светлые, и улыбка открытая, светлая. Он казался не человеком, а духом. Она с возрастающим любопытством разглядывала его, она не скрывала своего удивления и восхищения: ни один мужчина из племени рабэ не мог сравниться с ним по силе и росту, ни у кого из них не было таких твердых мускулов, такой мощной палицы, таких дротиков и копья! И он стоял перед ней спокойный, добрый, приятно улыбающийся. Рядом с ним ей становилось непривычно легко.

— Гал! — сказал он, показав на себя.

— Ае! — выговорила маленькая женщина.

Больше они ничего не успели сказать: утренний ветерок донес до них запахи людей. Гал тут же взобрался на скалу, взглянул вдоль Шу. Рабэ зажигали костры, а сюда спешил отряд воинов, издали их тела казались черными.

Ае тоже вскарабкалась вверх.

— Рабэ!.. — она проговорила скорее с тревогой, чем с радостью, и вдруг обеими руками толкнула Гала в грудь, показывая, чтобы уходил.

— Рабэ, рабэ!.. — взволнованно повторяла она, дополняя свои слова языком рук, тела и головы. — Гал должен уйти! Если рабэ увидят светловолосого, они убьют его и съедят!..

Гал понял язык маленькой женщины, его обрадовало, что она беспокоилась о нем.

— Теперь Ае поступила как друг, — улыбнулся он, простив ей недавнюю попытку убить его. — Пойдем со мной, моим сыновьям нужна женщина!

— Нет! Нет! — торопливо отказалась она. — Ае не желает Галу смерти. Урабэ быстрые ноги, рабэ догонят Ае и убьют вместе со светловолосым чужеземцем! Уходи быстрей!

Медлить действительно не стоило. Гал вышел на открытое место, опустил вниз острием копье:

— Гал не желает воинам-рабэ зла! Гал идет своей тропой!

Рабэ остановились. Их позы выражали удивление и даже замешательство: рабэ торопились подобрать трупы своих соплеменников, на встречу с чужеземцами они не рассчитывали.

Но замешательство длилось недолго. Видя, что Гал опустил копье, они разразились воинственными криками. Потом по команде вожака отряд разделился на две группы, а один воин быстро побежал к становищу — предупредить соплеменников о встрече с чужаками.

Одна группа осталась на месте, другая направилась в обход Гала. Несколько воинов вскарабкались на скалы, чтобы оглядеть окрестности. Рабэ интересовало, сколько перед ними чужаков. Видя одного, они опасались, что другие нападут на них из засады. Но других, к удивлению рабэ, не было. Тогда они решительно устремились к нему, рассчитывая на легкую добычу. Охота на Гала началась — это как раз и входило в его планы. Он не спешил обратиться в бегство, нарочито дразня своим видом алчность воинов рабэ.

Подбежала Ае, ее голос был полон отчаяния:

— Уходи! Они убьют тебя!

Гал оттолкнул ее — не сильно, чтобы не ушиблась при падении, а сам следил за ее соплеменниками, не знающими языка дружбы.

Когда до переднего воина оставалось шагов сто пятьдесят, Гал метнул дротик, еще один и еще.

Рука у него была тверда, глаз точен — раздался крик боли, рабэ ответили яростными возгласами — взвились дротики, но ни один не долетел до Гала.

Час борьбы наступил. Гал привлек к себе внимание рабэ — теперь он заведет их в мертвую саванну, оставит там и быстро вернется к семье. По крайней мере, все стало ясным и простым.

* * *

Он легко оторвался от рабэ, следя при этом, чтобы разрыв не был чересчур велик. Подобно степной дрофе, самоотверженно отвлекающей внимание врага от своего гнезда, он уводил за собой рабэ.

Пробежав вдоль Шу не менее десяти тысяч шагов, он повернул в саванну, постепенно увеличивая разрыв.

Близился полдень, саванна напоминала раскаленную каменную чашу. Могучий организм Гала выдерживал любые нагрузки, но и ему становилось все труднее под солнцем саванны. Разумнее было переждать полдневную жару. Гал забрался в дупло баобаба, здесь съел кусок мяса, напился воды из бурдюка и задремал.

Его разбудило тревожное чувство опасности. Он выглянул из дупла: шагах в пятистах двигались человеческие фигурки: рабэ продолжали идти по следу, полдневный зной не остановил их!

Преследование возобновилось. Убедившись в том, что рабэ не собирались отступиться от него, Гал почувствовал себя свободнее: теперь не обязательно было поддерживать определенную дистанцию.

Гал бежал легким шагом, сердце у него билось спокойно и ровно — он мог бежать так долго-долго.

Вечером он подкрепился мясом и мякотью баобабовых плодов, а после захода солнца опять пустился в путь. Он бежал всю ночь. Утром он сделал передышку, позавтракал и продолжил бег. Только около полудня, выбрав укромное место под пожухлой акацией, он уснул. Проснулся он оттого, что оживший в саванне ветер донес до него запахи рабэ. Преследователи были близко!

Он забеспокоился: рабэ оказались страшным врагом, мертвая саванна не пугала их. Если они и дальше с таким же упорством будут преследовать его, ему не удастся спасти семью, у него для этого просто не хватит времени...

Он ускорил бег — пора было запутывать след. Если и это не остановит преследователей, он подожжет саванну. Высохшие на корню травы таили в себе всепожирающий огонь. Ветер поможет Галу направить его на рабэ...

Ланны умели поджигать степь, гоня зверей в западню, но к помощи огня прибегали нечасто: он таил в себе зло. Он поедал травы и птиц, набрасывался на кустарники и деревья и на самих ланнов. Огонь надолго умерщвлял степь, зато мертвой саванне был не страшен.

Оставив преследователей далеко позади, Гал остановился. Ветер крепчал. Неужели надвигались ливни?!

Солнце пекло уже не так яростно, небо мутнело, затягивалось облаками, саванна окрашивалась в тревожные серо-синие тона. Близилась буря, на помощь Галу действительно спешил ливень!

Ветер дул все упорнее, небо напиталось угрожающими лиловыми красками, над землей вставала завеса красноватой пыли, которую уже пронизывали огненные стрелы.

Гал снова ускорил бег, чтобы до начала ливня увеличить разрыв между собой и преследователями. Он успел пробежать еще около пяти тысяч шагов, когда саванна впереди задымилась, вспыхнула пламенем, которое стремительно приближалось к нему. От степного и лесного огня человека спасает только вода и надежное убежище — Гал метнулся к ближайшему баобабу. Бивни слонов выбили в гигантском стволе целую хижину — в ней поместился бы отряд воинов. Гал не успел добежать до дерева, но и огонь не успел к нему: на потрескавшуюся от зноя землю с ровным шумом обрушились потоки воды и мгновенно победили огонь.

Гал сбросил с себя одежду и, нагой, разгоряченный от бега, отдался долгожданному дождю. Вода! Она смывала с него усталость, стирала с земли его следы, возрождала в саванне жизнь. Опять зазеленеют травы, кустарники и деревья, а ручьи, речки и озера наполнятся водой; опять будет рыба, вернутся птицы и звери, и Шу весело понесет плавучий дом. Тогда и рабэ будут бессильны против дружбы Гала и Шу.

Море влаги опрокинулось на саванну. Вода залила низины, образовала причудливые озера и протоки; вода была на земле и в небе; вода сбегала с сопок, неся пучки кустарников и трав; на островках среди воды скапливалось множество мелких зверьков — саванна, оказалось, не была безжизненна!

Гал переночевал в баобабовой хижине, он хорошо выспался под непрекращающийся шум ливня, а

утром отправился в путь.

Дождь лил не переставая, земля размякла, то и дело приходилось обходить водоемы. Это был нелегкий путь. Крокодилы уже покинули свои логовища и расползлись по саванне. Одно из этих чудовищ даже попыталось охотиться на Гала, когда он вброд переходил широкую протоку. Дротик, вонзившийся в крокодилью пасть, отбил у чудовища желание полакомиться человеком.

Ливни давали Галу надежду на спасение семьи. В эти дни племя рабэ, скорее всего, оставалось на месте, ожидая вестей от воинов, отправившихся в погоню за Галом. Но теперь никакой следопыт не отыщет его тропу!

Еще две ночи Гал провел на деревьях. Баобабы неузнаваемо изменились: ветви покрылись листьями, из серо-коричневых дынь дружно высыпали большие белые цветы, привлекая к себе множество летучих мышей.

Наконец, утомленный трудной дорогой, с двумя убитыми зайцами за спиной и с сумкой соли, Гал добрался до пещеры. В семье все было благополучно! У входа, под навесом, горел костер, на котором жарились тушки зу. Вода заставила зверьков покинуть земляные норы, и зу стали легкой добычей Уора и Эри.

Каждое возвращение Гала домой становилось семейным праздником, атеперь оно было особенно радостно: для всех сразу кончились страхи и тревоги. Рядом с отцом, не боящимся надолго уходить в саванну, для детей сами собой переставали существовать всякие беды. А больше всех радовалась Риа: она-то хорошо знала, какая это удача — благополучно вернуться домой. Все радовались также долгожданным ливням и возрождению саванны. Шу превратилась в широкую реку, деревья и кустарники оделись листвой, ожили травы, и уже не верилось, что совсем недавно по земле гуляла смерть.

После блужданий по саванне Галу было приятно почувствовать уют семейного жилища. Он с аппетитом пообедал, сыновья, дочери и Риа не отставали от него. Все с нетерпением ждали, что расскажет отец. Его повествования волновали семью, были предметом обсуждений и размышлений.

Гал не спешил тревожной вестью омрачить радость близких. Покончив с едой, он напился родниковой воды, потом некоторое время отдыхал в окружении семьи. Он не забыл никого, каждому сказал теплое слово и только после этого сообщил горькую весть: недалеко от пещеры были чужие люди; они не страшились полуденного зноя и умели находить в саванне самые запутанные следы; эти люди упорны в преследовании, жестоки даже друг к другу и, пока они здесь, семье грозила серьезная опасность...

— Рабэ много, они убьют нас, когда придут сюда. Мы должны быстро покинуть пещеру. Шу полна сил, она понесет наш плавучий дом туда, где нет рабэ. Духи предков помогли нам здесь, они приведут нас в края Рослых Людей.

Покидать обжитое место и идти неведомо куда всегда нелегко, но семья стойко встретила беду. Наступил час проститься с саванной, Гал и Риа давно готовились к нему. Теперь старшие дети выросли, стали их помощниками — самое время отправляться в путь.

— Да, — согласилась Риа. — Нам нельзя терять время!

Дети даже обрадовались предстоящим переменам. Всем хотелось испытать необыкновенные ощущения от плавания по Шу. При мысли, что река понесет их плавучий дом в неведомые края, у них от восторга заблестели глаза.

Гал, Уор и Эри спустились к Шу, а Риа с остальными детьми принялась собирать вещи, которые могли пригодиться семье в пути.

Вот когда оправдалась предусмотрительность Гала! В сезон сильных дождей Шу унесла плот, на котором Гал, Риа и Раф приплыли к пещере. Тогда Гал решил построить плавучий дом из толстых бамбуковых стеблей. Свежая древесина легко поддавалась резцам, и он сначала заготовил материал для плота. Времени у него было достаточно, он трудился не спеша. Когда стебли высохли, он спустил их к воде, связал плот, поставил на нем бамбуковую хижину. Этот плавучий дом был прочнее и просторнее предыдущего. Гал укрепил на нем руль — крепкую рогатку, обтянутую толстой кожей. Теперь, действуя рулем и веслами, можно было без особых затруднений управлять плавучим домом.

Новый плот долго простоял без надобности в тихой бухточке, но Галу и Риа было спокойнее с ним. Мало ли что могло случиться. Гал следил за тем, чтобы плавучий дом постоянно был в исправности, а выход из бухточки свободен. Если Шу мелела, плот покоился на берегу, а теперь река была полна сил, и ему не терпелось вырваться из своего долгого заточения и пуститься в плавание.

Гал усилил связки плота, сыновья помогали ему. Вскоре плавучий дом был готов к путешествию. Потом все вместе перенесли в него необходимое в пути снаряжение: постели, кожи, сосуды с водой, запасы камней, оружие и одежду. Вещей оказалось немало, но плавучий дом был вместителен, каждой нашлось место.

Оставалось только семье перебраться в него, и плавание начнется. Но Гал не торопился с переселением. Он знал: стоило отдаться на волю реки, и не так просто будет пристать к незнакомым берегам. Нужны были запасы пищи.

Взяв с собой старших сыновей, Гал вышел за бамбуковый пояс — теперь это был настоящий лес! — с возвышенного места оглядел окрестности. Чужих людей не было видно, но они вот-вот могли появиться здесь. Потерпев неудачу с Галом, они наверняка начнут осматривать берега Шу и уж, конечно, не пройдут мимо бамбуковой рощи. Она привлекала к себе многих обитателей саванны. И люди поспешат сюда: бамбук — это прохлада, древки копий...

Крупные звери еще не вернулись в саванну. Заметив на островке посредине дождевого озера с десяток зу, отец и сыновья направились к ним. Лучше бы, конечно, добыть крупного зверя, но выбора у них не было.

Убитых зу освежевали и обжарили на костре.

Ру, лежа у входа в пещеру, внимательно следила за людьми. Она чувствовала неладное: привычных вещей на месте не было, люди собирались куда-то уходить.

По старому обычаю ланнов каждый член семьи, покидая жилище, оставил в нем какую-нибудь свою вещь — затупившийся нож, наконечник копья или просто палочку. Эти вещи напомнят чужим духам, что пещера по-прежнему принадлежит ее хозяевам, хотя их в ней уже не будет. Но может случиться, что они когда-нибудь вернутся назад — тогда им незачем будет снова договариваться с духами о жилище.

Потом семья переселилась в плавучий дом. Ру последовала за людьми, аее щенки остались на берегу.

Гал и Уор вывели плавучий дом из заводи, Шу подхватила его и понесла вниз.

Ру озабоченно следила за щенками. Они бежали по берегу наравне с плотом, их позы выражали отчаяние и страх. Ру беспокойно взглянула на людей, прощаясь с ними, прыгнула в воду, поплыла к берегу. Щенки радостно встретили ее. Ру-мать была для них защитницей от многих бед окружающей жизни.

— Ру поступила достойно матери, — сказал Гал.

Собака взглядом проводила плавучий дом и повела щенков к пещере, кеще теплому костру. Возможно, она надеялась, что люди вернутся туда, ведь они всюду оставили там свои запахи. Потом около пещеры появились другие собаки, рослые и широкогрудые. Людям на плоту стало спокойнее: Ру была уже немолода, но потомки мужественного Рафа сумеют постоять и за нее, и за себя.

Пещера отдалялась, скрылась из виду. Снова пошел дождь.

* * *

Гал и Риа не жалели о том, что пришлось покинуть уютное жилище, вкотором они прожили много счастливых лет. Это непременно должно было случиться. Старшие сыновья и дочери становились юношами и девушками и скоро достигнут брачного возраста. Древний закон запрещал братьям жениться на сестрах — нарушение этого запрета вело к беде. Надо было искать соплеменников — Рослых Людей. Конечно, там, куда Шу несла плавучий дом, их не было, но Гал и Риа и не намеревались долго плыть вниз по реке. Как только семья станет недосягаема для рабэ, Гал, Уор и Эри направят плот к берегу, и все они напрямик двинутся к горам...

А детей Гала и Риа сейчас меньше всего беспокоило их будущее. Радостно возбужденные путешествием на плоту, они с неослабным любопытством разглядывали постоянно меняющиеся речные пейзажи.

Дети первые заметили воинов-рабэ. Те скрытно передвигались по берегу, следя за плавучим домом, но Шу была бойка, тропа по воде была короче, чем по земле, и они понемногу отставали от плота.

Зная, как выносливы рабэ и упорны в преследовании, Гал все время держался на середине реки.

* * *

Рабэ пришли в саванну из предгорий. Там у них были жилища и свои края охоты. Племя было многочисленно и соблюдало законы предков, повелевавшие рабэ жить в мире с соседями и довольствоваться дарами степей и гор. Но с тех пор, как власть над племенем захватили единоличные вожди-анга, старые законы утратили свое могущество — их подменила никем и ничем не ограниченная воля вождя-анга.

Удерживая в своих руках власть, вожди-анга, сменявшие один другого, делали все для того, чтобы рабэ забыли Человеческий закон. Они внушили соплеменникам, что добрососедство и миролюбие — это порок, недостойный рабэ, а ненависть и беспощадность к чужакам — свидетельство их доблести...

Повинуясь вождям-анга, рабэ стали нападать на соседей, захватывать и убивать пленных. Соседи не оставались в долгу и отвечали тем же. Постепенно жестокость и кровожадность становились нормой сознания и поведения рабэ. Иных связей с чужеплеменниками единоличные вожди-анга не допускали. Если воин-рабэ встретил чужака и не убил его, племя изгоняло этого рабэ или карало смертью. Женщину-рабэ, вступившую в любовную связь с чужаком, бросали крокодилам.

Ни один смелый поступок — даже победу над львом или пещерным медведем — рабэ не ценили так высоко, как убийство человека из другого племени, а самым страшным преступлением у них считалась дружба с чужими людьми. Миролюбивых рабэ соплеменники предавали смерти. Воин, убивший несколько чужаков, приобретал власть над теми соплеменниками, которые убили меньше или не убили ни одного.

Пленников надлежало съедать, чтобы их сила перешла в рабэ, — так утверждали вожди-анга. Дети, едва начав самостоятельно есть, уже пробовали человеческое мясо; юноши переходили в ранг воинов и мужчин лишь после участия в успешной охоте на иноплеменников.

Жестокость и кровожадность рабэ по отношению к чужакам наложили отпечаток на внутриплеменной быт: ссорам и насилиям в племени никто не удивлялся. Насилие считалось правом и привилегией воина. Грубость мужчин передавалась женщинам и детям, которые тоже поклонялись силе.

Произвол одного воина могли ограничить только более сильные воины, а самый могущественный из них — вождь-анга О-Хо — был властен над всеми рабэ. Сам он считался лишь с мнением немногих приближенных к нему воинов. Малейшее неповиновение вождю-анга и его помощникам каралось смертью, в то время как сами они бесконтрольно распоряжались пищей, имуществом и жизнью соплеменников.

Рабэ привыкли к такому порядку и не представляли себе иного образа жизни, исключающего то, что с рождения и до смерти окружало их. Семей у рабэ не существовало. Дети не знали своих отцов, отцы не знали своих детей, братья сожительствовали с сестрами, сыновья — с матерями.

Практика единоличных вождей-анга превратила племя рабэ в источник зла для других племен и ввергла самих рабэ в пучину нескончаемых бед.

Отвергнув старые законы, рабэ лишились покровительства предков. Женщины рожали все реже, а среди новорожденных появлялись уроды. Рабэ все неохотнее трудились и все чаще вдыхали дым жау, который навевал им сладкие сны. Кто много раз вдыхал жау, уже не мог обойтись без него, потому что в жау сидели духи, подчиняющие себе рабэ. Лишь великий анга-вождь О-Хо мог уговорить духов оставить рабэ в покое. Но, освобождая рабэ от власти жау, он подчинял их себе...

Понемногу силы у рабэ таяли, и соседи все чаще стали убивать рабэ и уводить у них женщин. Тогда племя покинуло предгорья и ступило на тропу, которая вела к большой реке у начала джунглей.

Рабэ были легки на подъем. Их ноша состояла главным образом из оружия, а одежда — из набедренных поясов. Немало рабэ вовсе обходились без одежды. Они дружили со жгучим солнцем и не знали усталости.

О-Хо увел племя в саванну, но и беды последовали за рабэ. Саванна была мертва, воду для питья приходилось с риском для жизни брать в крокодильих ямах. Солнце пекло так, что даже привычные к зною рабэ с трудом выдерживали жару. Путь по саванне был отмечен трупами: рабэ бросали ослабевших от жажды, от голода, от духов жау. Ни один враг не нанес рабэ таких страшных ударов, как мертвая саванна, но потери не тревожили О-Хо. В племени было достаточно воинов, чтобы отразить нападение врагов, и достаточно женщин, чтобы народить новых рабэ. А там, на краю джунглей, у невысыхающей воды, не было жау — там мужчины и женщины обретут утраченные силы. Путевые невзгоды пойдут лишь на пользу племени и ничуть не повредят власти вождя-анга...

Рабэ упорно двигались вперед, голодные, отчаявшиеся, злые, ненавидящие друг друга и все, что их окружало. Встретив Гала, они приободрились, решив, что у Высохшей реки обитает неизвестное им племя, а где люди — там вода и жилища. Рабэ завладеют их пристанищем и устроят пир, где до отвала насытятся человеческим мясом! Светловолосому не уйти от воинов-рабэ, он приведет их к своему становищу — уж рабэ-то умеют преследовать людей!

По знаку О-Хо самые опытные воины ринулись в погоню за Галом. Остальным рабэ О-Хо приказал собраться вместе, чтобы судить Ае.

* * *

Рабэ окружили молодую женщину и ждали, что скажет О-Хо. Тот не спешил вынести приговор Ае, он привык извлекать для себя выгоду из любой ситуации. Участь самой Ае была безразлична ему.

Рабэ ждали приказа О-Хо, а он приглядывался к ним. Лица у воинов были хмуры и злы, женщины в пути исхудали, солнце, усталость и жажда лишили их привлекательности. Откровенно враждебных ему лиц не было, никто не смел высказать ему свое недовольство. Это радовало О-Хо: рабэ страшились вождя-анга больше, чем мертвой саванны. Но он знал, что, если саванна долго не оживет, недовольство походом разрастется до недовольства властью. Тогда нелегко будет удержать рабэ в повиновении: любой из его приближенных, воспользовавшись случаем, отправит его в черные туманы. В свое время он сам так же покончил со своим предшественником, вождем-анга. Он всегда умел выбирать момент для неотразимого удара по соперникам...

Полная отчаяния, Ае ждала смерти. Ничто не могло спасти ее. Осужденную могли забить камнями, задушить, разорвать на части, бросить крокодилам — она была во власти страшного О-Хо и озлобленных несчастиями соплеменников.

Наконец вождь-анга принял решение. Он учел и собственные интересы, и настроения рабэ. Случай с Ае подвернулся как нельзя кстати: он позволял О-Хо упрочить авторитет власти и давал рабэ возможность сорвать свое раздражение на этой жалкой женщине. Ее казнь была бы чересчур неэффективна: после стольких смертей в пути еще одна смерть не значила ничего, она не произвела бы устрашающего действия. Эффектнее было изгнать Ае, нагую, босую и безоружную.

— Ае спала со светловолосым чужеземцем — рабэ изгоняют ее из племени! — проговорил О-Хо.

Услышав приговор, Ае распростерлась на земле в позе смирения. Два воина наступили ей на руки. Она вскрикнула от боли, вырвалась из-под ног и побежала прочь. Ее преследовали не менее тысячи шагов. В нее бросали палки и мелкие камни, ее стегали колючими ветками, но ей оставили жизнь, потому что она была осуждена не на смерть, а на изгнание.

О-Хо бесстрастно наблюдал за исполнением приговора. Он был доволен: и в мертвой саванне племя беспрекословно повиновалось ему. Его предшественники подготовили это волнующее торжество власти, а он превратил власть в грозное орудие устрашения рабэ. Он действовал безошибочно: участь Ае наглядно свидетельствовала, что положение остальных рабэ — не самое плохое. Хуже — когда рабэ в изгнании, там смерть подступает к человеку множество раз. Израненное тело Ае покроют язвы, от жажды и голода она будет грызть землю, ей не спастись от жгучего солнца, хищников и змей. Только племя способно защитить рабэ от тысячи смертей, и оно же насылает их на него, если он нарушает обычай...

Когда возбуждение племени улеглось, О-Хо приказал отряду воинов осмотреть окрестности, а остальным расположиться лагерем до тех пор, пока охотники не принесут тело светловолосого и не сообщат, где становище его племени.

* * *

А е брела по берегу Шу. Ее окровавленное тело облепили мухи, от боли, слабости и жары у нее кружилась голова. Безразличие ко всему — предвестница смерти — овладевало ее сознанием. Зная, что смерть неизбежна, она примирилась со своей участью, да ей и не хотелось больше жить. Это слишком мучительно — жить. Она желала смерти, потому что тот, кто уходит в черные туманы, перестает чувствовать боль.

Ае дотащилась до скалы и упала у подножья. Отдышавшись, она переползла в тень и почувствовала, что земля, на которой она лежала, была влажная. Ае лихорадочно откинула несколько камней — под ними была ямка, наполненная водой!

Она напилась, потом долго смывала с себя спекшуюся кровь. Телу стало легче. В безразличие отчаяния вплелась неопределенная надежда выжить: смерть от жажды ей уже не грозила.

Ае вооружилась палкой, огляделась. Место было неуютное, зато на влажной земле она увидела отпечатки босых ног. Ни один рабэ не мог оставить такие большие следы. Это были следы Светловолосого! С ними ей стало веселее, будто и сам он находился поблизости от нее.

Она не ошиблась: Гал здесь пил воду, переобувался и отдыхал.

Ае стала думать о светловолосом чужеземце. Среди рабэ не было ни одного такого могучего воина. Он без страха ходил по мертвой земле. Он дал ей воды и мяса, у него были добрые глаза...

Идти ей было некуда, она осталась около воды, около следов Светловолосого. Конечно, одной в саванне не выжить, она попытается лишь подольше продержаться. Мысль о Светловолосом, который не страшился в одиночку ходить по земле, придавала ей сил.

Ае убила палкой змею, потом она насобирала хвороста для костра — оживить спящий в сухом дереве огонь умела любая женщина-рабэ — и испекла змею в горячей золе. Этой пищи ей хватит на несколько дней.

Утолив голод, она задремала у костра, но боль, укрепившаяся в ее теле, боролась со сном. В другое время Ае усыпила бы ее соком трав и цветов, а теперь, в мертвой саванне, усыпить было нечем, и боль продолжала бодрствовать.

Ночь Ае провела на скале, положив перед собой палку и несколько камней, которыми могла действовать как оружием. В темноте у скалы неслышно скользили гиены. Одна из них пыталась забраться наверх — камень, пущенный Ае, умерил ее алчность.

Утром Ае спустилась вниз, напилась из родника, освежила горящее от боли тело. Пока ее положение было не так уж плохо. Она нашла воду и пристанище, а земля рядом хранила следы Светловолосого. Ей хотелось верить, что и он непременно вернется сюда, к воде. Тогда она уйдет с ним, и ни темнота, ни мертвая саванна не будут больше страшны ей. Она радовалась, что сумела прожить в изгнании день и ночь, она надеялась продержаться еще. Конечно, рабэ могут найти ее здесь и убить, как убивают чужаков, но ей все равно некуда уходить отсюда — от воды, от пристанища, от костра.

Днем подул свежий ветер и небо затянулось облаками. Это означало, что в саванну скоро вернется жизнь, и тогда Ае всюду найдет себе воду и пищу, а травами усыпит свою боль.

Ае с надеждой и беспокойством ждала дальнейших событий. Ветер крепчал, над землей сгущались тучи пыли, и саванна, встревоженная ожиданием перемен, вовсе окаменела. Потом из темно-фиолетовых туч сверкнули огненные стрелы, небо дрогнуло от громовых ударов. В саванне вспыхнул огонь и, раздуваемый ветром, бешено помчался по земле. Красноватая пыль смешалась с дымом и пламенем гигантского пожары. Тучи наглухо заволокли небо и, снижаясь, сдавливали без того тесное пространство над землей. Но вот послышался ровный шум дождя, на саванну надвинулась стена воды, и окрестности потонули в ливневом море. Перед этой безмерной мощью природы Ае чувствовала себя крохотным беспомощным существом. Разве ей выжить среди стихий, от которых саванна то умирает от жажды, то полыхает огнем, то превращается в огромное дождевое море! Акогда ливни иссякнут и саванна оживет, в нее вернутся леопарды и львы. Кто поможет маленькой Ае устоять против них?

Ночи теперь Ае проводила под навесом скалы, днем охотилась на зу, авечером забивалась в свое ненадежное убежище и сидела в нем до утра.

Саванна позеленела, Шу превратилась в широкую реку, а ливни не ослабевали. Они угнетали Ае, особенно по ночам, когда она дрожала от холода. Ае решила поискать себе новое убежище — хорошо бы найти пещеру, в крайнем случае — подходящее дерево, на котором можно было бы спастись от хищников и укрыться от дождя. Меньше всего она беспокоилась о пище: человек не умрет от голода, если у него есть руки и ноги. Он нарвет себе плодов, накопает кореньев, насобирает ягод, наловит птиц, ящериц, убьет зверя или змею...

Вооружившись палкой и острым камнем, Ае пошла по берегу реки. Пока ей некого было опасаться здесь, кроме змей и гиен, сумевших пережить засуху, но как только в саванну возвратятся копытные, вслед за ними придут хищники. Если к тому времени у нее не будет надежного убежища, смерти в когтях у хищников ей не избежать.

По пути она убила зу и напилась его теплой крови. Мясо она поджарит на костре, если представится возможность, или съест так, сырым.

Подходящего убежища поблизости не было. Ае поднялась на береговой утес, оглядела саванну.

Из-за туч жарко выглянуло солнце, между облаками заголубели просветы, вдали серебристо блеснули горы. А не вернуться ли ей в предгорья? Воины из чужих племен щадили женщин-рабэ и делали их своими женами. Может быть, они пощадят и ее?

Но мысль о возвращении в предгорья была несбыточна: в одиночку саванну не пересечь, такое не по силам женщине. Даже воин-рабэ не отважится на такой подвиг. Только Светловолосый не страшился саванны. Если бы Ае снова встретила его, она упала перед ним на землю и попросила его или убить ее, или взять с собой...

Внизу, под скалой, бурлили мутные воды Шу. На отмелях лежали крокодилы. В небе кружил орел. Вдали, у горизонта, показались буйволы, зебры и жирафы. Звери возвращались в саванну — у всех у них было здесь свое место. Орлу принадлежало небо, и там у него не было врагов; кобра, дремавшая под кустом, тоже не беспокоилась за завтрашний день: даже самые сильные звери не желали связываться с ней. У буйволов и крокодилов тоже не было врагов. Все звери — крупные и некрупные — умели постоять за себя. Одна Ае была беспомощна, как окруженные водой бедные зу. Истощенная от долгого пути, от потери крови, от боли и бессонных ночей, она по законам саванны должна была стать чьей-то добычей. Даже зу в нормальных условиях были лучше ее приспособлены к жизненной борьбе: они быстро бегали и ловко укрывались в земляных норах, куда даже змее непросто было добраться.

Ае повернулась лицом к Шу и, лишенная надежды на жизнь, тихо запела по обычаю своего племени песнь смерти. Многие женщины-рабэ пели ее перед тем, как черные туманы поглощали их.

Ае пела, что она — слабая, одинокая женщина, изгнанная из своего племени; что никто не избавит ее от близкой смерти и что, раз ей суждено раньше срока отправиться в черные туманы, она умрет без боли, как умирали слабые и старые женщины-рабэ. Они поднимались на утесы и бросались с них вниз. Бурные горные потоки уносили их к предкам. Ае понесут к ним воды Шу...

Она пела о светловолосом чужеземце, который дал ей воды и мяса. Она пела, что он самый сильный из людей и что жестокие воины-рабэ не догонят и не убьют его. Она не хочет, чтобы догнали и убили. Это — ее последнее желание. Каждый рабэ имел право на предсмертное желание, ипредки не отказывали ему в помощи. Она пела, что у Светловолосого могучие руки, широкая грудь и всесокрушающая палица. Никто не победит его, раз она желает, чтобы он жил...

Она пела о том, что хотела бы стать женой Светловолосого и родить от него таких же могучих воинов, как он сам. Но ей не суждено снова встретить его. Следы Светловолосого смыло ливнями, а ее песня подходит к концу. Огромная кобра приближается к ней, торопит ее в черные туманы, где Ае ждут мать, братья и сестры,..

Кобра не спеша выползла на верхнюю площадку и направилась к Ае. Охваченная ужасом перед змеей, Ае медленно отступала к краю утеса. Еще несколько шагов, и она сорвется вниз, в воды Шу, и присоединится к своим предкам.

В другое время она покорно подчинилась бы кобре и бросилась вниз. Все рабэ повиновались кобре, потому что произошли от нее. Но Ае была вне законов рабэ, в змее она видела теперь не могущественного прародителя, асвоих раздувшихся от злобы соплеменников. Отвращение к этой холодной убийце оказалось сильнее страха перед ней. В отчаянном выпаде Ае ударила палкой по безобразной голове кобры, ударила еще — уже со всего размаха — и, рискуя быть сброшенной с утеса бешеными ударами змеиного тела, поймала кобру за шею, прижала к скале и камнем размозжила ей голову.

В тот же миг она увидела на реке плавучую хижину. Ае не поверила глазам: около хижины стоял светловолосый чужеземец! Рядом с ним были женщина и юноша.

От неожиданности Ае растерялась. Чужеземец появился, как бесстрашный воин-прародитель Рикаэ, в незапамятные времена спустившийся на плоту по горной реке, чтобы в предгорьях породить племя рабэ. Рикаэ вступил в брак с огромной коброй, и от этого брака родились воины-рабэ, беспощадные к своим врагам...

Подобно Рикаэ, Светловолосый стоял на плоту, не страшась бурных вод. Ае в нерешительности огляделась, не зная, что делать, и заметила вдали цепочку людей. Это были рабэ! Они спешили сюда по берегу, они преследовали Светловолосого, его жену и детей.

Ае отчаянно вскрикнула и торопливо сбежала вниз. Светловолосые заметили ее. Она пала на землю вниз лицом и вытянула руки. Она умоляла чужеземцев взять ее с собой, спасти от гнева рабэ.

Гал узнал Ае и понял ее жест отчаяния: маленькая женщина просила о помощи. Он взглянул на Риа — она была взволнованна не меньше его. Бедственная участь чужеземки напомнила им их собственное бегство от ланнов, но пристать к берегу значило подвергнуться большой опасности. Что если Ае — приманка для беглецов и орудие в руках преследователей-рабэ, которые, оставаясь невидимыми с плавучего дома, только того и ждали, чтобы Гал направил плот к берегу?

Однако эти опасения недолго тревожили Гала. Он не верил, что несчастная Ае способна на предательство. Он рукой показал на отмель впереди. Ае поняла его и заторопилась по берегу, а Гал, Уор и Эри дружно налегли на весла.

Ае добежала до отмели и, рискуя попасть в зубы крокодилам, бросилась наперерез плоту. Гал вытащил ее из воды, передал Риа и взялся за рулевое весло, отводя плавучий дом подальше от берега. Когда преследователи-рабэ ступили на отмель, семья была уже недосягаема для них.

Ае лежала на плоту в позе чрезвычайного смирения. Ее худое, покрытое синяками и ссадинами тело тряслось от возбуждения и страха. Но светловолосые не намеревались чинить ей зло, и она понемногу пришла в себя, робко оглядела своих спасителей. Гал стоял за рулем, двое его сыновей помогали ему, женщина и остальные дети смотрели на нее участливо. Все это было слишком непривычно для нее, она еще не испытывала такой человеческой доброты. Потом она заметила на берегу, наравне с плотом, цепочку соплеменников. Увидев Ае на плоту, рабэ разразились злобными криками, но поделать с беглецами они ничего не могли: Шу была сильнее их.

Рабэ сопровождали плот до наступления темноты. Дальнейшее преследование стало невозможно. Река ширилась, разветвлялась на несколько рукавов, и плавучий дом затерялся среди зеленых островков. Вряд ли кто сумел бы разыскать его в этих речных дебрях.

Наталкиваясь на острова, Шу теряла свою прежнюю силу. Плот двигался теперь медленно, временами царапал по илистому дну. Путешественникам уже хотелось пристать к берегу, посидеть у костра, пообедать печеной рыбой. Но острова, радуя взгляд пышной зеленью и пестрой расцветкой птиц, были неуютны и заселены крокодилами. Беглецы оставались на плоту. Зато отсюда ничто не мешало им любоваться речными видами. Вокруг было изобилие воды, зелени и цветов.

Ае переживала нелегкие дни. Знакомство с семьей Гала тоже было для нее испытанием. Еще недавно она воспринимала чужеземцев как врагов. Вдействительности же ее врагами оказались соплеменники, а чужеземцы— ее покровителями. Прежние представления Ае о людях ломались, она заново осмысливала свой жизненный опыт, а для этого требовалось немало душевных сил.

Великодушие светловолосых помогало ей, она успокаивалась, смелее разговаривала и улыбалась.

— Калау!.. — воскликнула она однажды, показав на остров с кокосовыми пальмами. — Ае принесет калау!

Этот остров отличался от других. Он напоминал высокий лесистый холм, а берега у него были сухие и чистые.

Гал направил плот к острову. Все тотчас выскочили на берег — наконец-то под ногами была земля!

Надежно закрепив плот, чтобы воды Шу не унесли его, Гал собрался осмотреть остров, и тут произошло событие, которое раньше или позже должно было случиться в семье, принявшей к себе молодую женщину из чужого племени.

Ае принесла два кокосовых ореха, один положила на землю, с другого ножом ловко отсекла оранжевую кору. Потом она прорезала в нем отверстие, выпила глоток сока и протянула орех Галу. Сама того не зная, она поступила по старому обычаю ланнов: если женщина отдает свою пищу мужчине, она отдает ему себя.

Гал жестами объяснил Ае, что ей незачем отдавать свой орех, ведь он может взять себе другой. По обычаю ланнов Гал таким образом отказывался от нее. Темные глаза Ае налились печалью, в ее позе выразилась мольба: пусть светловолосый воин примет ее дар! Неужели она так безобразна, что он отказывается от нее?

Галу стало жаль бедную женщину. Он взял у нее орех — она просияла от радости — и хотел передать Уору, но она решительно помешала ему: нет-нет, она дарит себя не юноше, а воину!

Откуда было знать Галу, что женщины-рабэ, поднося мужчине кокосовый орех, тем самим выделяли его среди других мужчин!

Риа понимала, что Ае предложила себя Галу. Поступок маленькой женщины не вызвал у нее ревности: Ае была худа, покорна, полна благодарности к своим спасителям, в ней трудно было увидеть соперницу. Да Ае и в голову не пришло бы соперничать с Риа — к ней она относилась так же восторженно, как к Галу. С Риа не могла бы сравниться ни одна из женщин-рабэ. Риа была высока, красива, сильна; она родила много детей и всех уберегла от смерти, в то время как не всякой женщине-рабэ удавалось вырастить одного ребенка из двух. Женщины-рабэ безоговорочно признали бы ее превосходство перед ними. Риа сочувствовала бедной Ае и не видела ничего особенного в том, что та захотела иметь ребенка от Гала. Отказать ей в этом значило оставить ее несчастной — стоило ли тогда спасать ее от преследователей-рабэ? Ае была теперь неотделима от семьи Гала и Риа, иесли у их старших сыновей не будет своих женщин, Ае и им родит детей...

Риа не возразила против желания маленькой Ае. Гал отпил из ореха и возвратил его Ае. Она заулыбалась: Светловолосый не отверг ее!

Ае присоединилась к Галу и Эри, когда они осматривали остров. В лесных зарослях она чувствована себя свободно: на зеленом острове среди мутной воды для нее не было ничего неожиданного. Она ловко, не уступая Эри, взбиралась на деревья, она умела находить проходы в сети лиан, она показывала, какие ягоды и плоды джунглей съедобны, какие нет; она называла бабочек, птиц, пауков, а потом вдруг схватила руками большую зеленую, с черными и красными пятнами змею. Видя замешательство Гала и Эри, она звонко рассмеялась.

— Карэ, карэ! — объяснила. — Карэ добрая! Дети рабэ приносят карэ домой и играют с ними!

Действительно, тигровый уж вел себя совсем мирно. Гал и Эри не удержались, потрогали его

руками.

Крупных животных на острове не было, зато мелких зверьков и больших белых и бело-оранжевых птиц оказалось множество. Людей они совсем не боялись — по-видимому, люди в этих краях не бывали, и беглецы могли не опасаться встречи с иноплеменниками. Здесь можно было остановиться

и оглядеться. Куда все-таки их вынесет из лабиринта островов?

Зато Ае будущее не тревожило. Впервые в жизни она радовалась каждому новому дню, никогда еще ей не было так легко и интересно с людьми, как теперь. Светловолосые заботились о ней так же, как друг о друге. В этой немыслимой для рабэ среде она рождалась заново. Она очищалась от зла и ненависти, среди которых выросла и едва не погибла, ей хотелось делать своим друзьям добро. Ее смех все чаще смешивался с их голосами.

* * *

Неожиданно остров надолго стал пристанищем для семьи: здесь оказалась пещера. У входа в нее был изображен слон, топчущий крокодила. Время подернуло рисунок туманом. В пещере Гал, Эри и Ае нашли несколько грубо сделанных наконечников для копий. Когда-то здесь жили люди. Поток времени унес их, а камни, обработанные их руками, остались. С тех пор как у входа погас костер, много-много раз лили дожди. Шу унесла вдаль море воды, на острове выросли могучие деревья, высохли на корню, с грохотом упали под напором ветра, сгнили на земле, а на их месте поднялись другие, такие же огромные, и тоже упали, чтобы уступить место своим потомкам. И так было столько раз, сколько островов посредине Шу...

Неподалеку от пещеры оказались другие рисунки, более заметные, — один поверх другого: бык, олень, рыба, слон. На острове когда-то останавливалось много людей. Среди костей животных сохранился череп буйвола. Каким образом сюда попал буйвол? Или остров с пещерой когда-то вовсе не был островом? Этого никто уже не узнает. Время рождает людей, животных, деревья, реки, и оно же безвозвратно поглощает их.

Новые жители острова внимательно осмотрели все, что оставили их предшественники. Каждый рисунок на камне означал род, племя или духов, покровительствующих роду и племени. Эти древние духи по-прежнему оставались на острове. Обезвредить их можно было лишь одним способом — поселить здесь своих духов, то есть поверх чужих рисунков поставить знак своего рода или племени. Тогда чужие духи уже не причинят зла, и можно будет смело поселиться на месте тех, кому некогда они покровительствовали. Знак Женской Руки над входом в пещеру ланнов был изображен поверх рыбы, а рыба плыла по телу мамонта...

У каждого рода и племени были свои духи и знаки. Чужие духи мирились с любыми знаками, лишь бы те перешли в дерево или камень. На скале Сокола Гал изобразил юную Риа — она вечно будет напоминать людям и духам о дружбе Гала и Риа. На скалистом берегу Шу он нарисовал Одинокого слона и плавучий дом. Одинокий слон спас Гала и Риа от лесных людей, а плавучий дом принес их к пещере, где они прожили много счастливых лет. Эти события камень навсегда сохранит в своей памяти.

С тех пор как Гал и Риа отправились в путь по земле, им во всем помогала дружба и любовь. Их добрым знаком стала Рука, дающая пищу, ласку и тепло. Вскоре рука Риа ляжет поверх древнего слона, и тогда семья может спокойно жить на острове. Знак Руки будет оберегать их жилище днем и ночью, он не уснет, когда люди будут спать, ему не страшны ни ветер, ни дождь, ни тьма. Он укажет духам, людям, зверям и птицам, что пещера занята, что в ней живет семья Гала...

Долго здесь они, конечно, не задержатся, но и торопиться вслепую дальше им нельзя. Пора повернуть к берегу и прокладывать путь по земле...

Общими усилиями привели пещеру в порядок. Трудясь, сыновья старались не отставать от отца, а дочери — во всем походить на мать. Старшая, Ло, быстро взрослела и хорошела. Энергичная, стройная, с синими, как у матери, глазами, она напоминала Галу юную Риа, когда та танцевала с ним у водопада. Ло была общей любимицей. Любовь к себе она заслужила веселым нравом и заботливыми руками. Она умела делать почти все, что умела Риа. Любуясь старшей дочерью, Гал и Риа с беспокойством думали о ее будущем. Что станет с ней, если они не найдут дороги к Рослым Людям? Женщина без мужа — что земля без воды.

У Ае тоже были ловкие руки. Она принесла в семью знания и опыт женщин-рабэ. Без нее Гал и Риа вряд ли узнали бы свойства многих местных трав, цветов и деревьев. Ей доставляло радость открывать светловолосым друзьям секреты жарких стран. И сама она училась у них, постигая секреты дружбы и взаимного понимания. Дни, проведенные в семье Гала и Риа, уже сказывались на ней: она поправилась, ее тело принимало округлые формы, с лица стирались горькие складки.

Ае уже немного понимала язык ланнов. Помогая себе жестами, она могла объясниться со своими друзьями. Характер у нее оказался ровный и покладистый, а покровительство Гала делало ее беззаботной и шаловливой.

Ревность была незнакома Ае и не омрачала отношения двух женщин — для нее не оставалось места. У женщин-рабэ не было постоянных мужей, да и у ланнов семья редко сохранялась много лет. То погибал на охоте муж, то преждевременно уходила в черные туманы жена — тогда между мужчинами и женщинами завязывались новые, подчас неожиданные связи. Случалось, что на одного мужчину приходилось несколько женщин или, наоборот, на одну женщину приходилось несколько мужчин. Это никого не удивляло: женщины должны рожать детей, чтобы племя было многочисленнее и сильнее. Гала, Риа и Ае свел случай, в нем никого из них нельзя было винить, и Риа воспринимала Ае как подругу, которой следовало помочь.

Когда ливни прекратились, Гал не решился сразу же сняться с места: Риа ждала ребенка. Так и получилось, что семья прожила на острове больше года. Риа здесь родила дочь, а Ае — сына. Мальчика назвали Ндан — «На острове».

За этот год Уор заметно возмужал, стал похож на отца, Ло превратилась в цветущую девушку, созревшую для замужества, а Эри лишь в росте немного отставал от брата.

Старшие дети стали надежными помощниками матери и отца. Теперь можно было смело прокладывать тропу по земле.

Неожиданные обстоятельства ускорили отъезд семьи.

* * *

Обследуя округу, Гал брал с собой одного из старших сыновей. Уор и Эри были теперь умелыми охотниками, рыболовами и следопытами. В глазах у них светился ум, их дротики и копья летели на расстояние, достойное воина. На лодке, выдолбленной из легкого дерева, отец и сын пересекали протоки, разведуя путь к правому берегу. Заодно они охотились на птиц и собирали древесные плоды. Хорошо вооруженные, они готовы были сразиться и с крупными животными, если такие встретились бы им, но на островах, кроме крокодилов, крупных зверей не было.

Отмечая свой путь знаками, понятными лишь им самим, они достигли берега реки, сделали по заболоченной пойме Шу около пяти тысяч шагов, пока не нашли удобную тропу в сторону гор. Теперь можно было всей семьей снаряжаться в путь. Но и на этот раз планы Гала не осуществились: и здесь, в путанице островов Шу, оказались чужие люди. Только хладнокровие и точный расчет помогли Галу избежать столкновения с ними.

Однажды, возвращаясь домой, Гал и Эри заметили лодку с темнокожими людьми. Укрываясь в зарослях лотоса и в тени ветвей, нависших над водой, отец и сын проследили за незнакомцами. Это были хорошо сложенные воины, вооруженные палицами и копьями. Вели они себя странно: они не охотились и не рыбачили. Они что-то искали на островах. Неужели им стало известно, что здесь живут люди?

За первой лодкой показались еще две, и в каждой сидело по много воинов. По тому, как настороженно они держались, можно было предположить, что появились они здесь не для мирных дел.

Ветер дул от них, и они не обнаружили Гала и Эри.

Едва лодки скрылись за ближним островом, отец и сын поспешили домой, где Гал тотчас распорядился об отъезде.

Сборы были недолги. Плавучий дом содержался в исправности.

Крепко связанный, уютный и просторный, он только того и ждал, чтобы пуститься в плавание. Хижина была покрыта пальмовыми листьями, пол в ней женщины застелили матами из волокон кокосовых орехов. Для новорожденных детей здесь были устроены подвесные постели. Оставалось лишь перенести в хижину пищу и воду — времени на это потребовалось немного.

Запасы пищи состояли главным образом из вяленой рыбы и кокосовых орехов.

Незаменимое дерево — кокосовая пальма! Достоинств у нее было не меньше, чем у бамбука. Древесина служила превосходным материалом для палиц и ступок; кровля из пальмовых листьев была непроницаема для дождя; сок кокосовых орехов хорошо утолял жажду, а Ае приготовила из него еще и веселящий напиток, который рабэ пили у своих костров; мякоть зрелого ореха была вкусной приправой к рыбе и мясу; если эту мякоть высушить на солнце и затем хорошо размять в ступке, получалось душистое кокосовое масло; ореховая скорлупа использовалась в качестве сосудов для хранения воды, соли и черного перца; а если в скорлупу ореха налить кокосового масла, потом вставить фитиль из волокнистой оболочки ореха, то получится светильник...

Эти секреты семье открыла Ае.

Кокосовая пальма кормила и поила людей. Пять раз в год она сбрасывала на землю созревшие плоды. Они падали подобно тяжелым камням — ничто не избавило бы человека от черных туманов, упади такой орех на голову. Немало плодов оказывалось в Шу и уносилось вниз по течению, но и

людям оставалось достаточно. Уор и Эри взбирались вверх по стволам и сбрасывали орехи вниз.

Как только сборы были закончены и семья переселилась в плавучий дом, Уор и Эри оттолкнули плот от берега.

Вскоре остров с пещерой заслонили другие острова. Отныне о семье Гала будут напоминать здесь лишь рисунки, оставленные ими на камнях, но уже никто из людей, которые когда-нибудь побывают на острове, не сможет сказать о ней что-либо определенное, так же как и Гал не мог по старым рисункам сказать что-либо определенное о тех, кому они принадлежали. Кто были те люди? Что заставило их покинуть пещеру? Может быть, тогда и острова не было, а была сплошная земля, и на ней паслись буйволы и антилопы...

Шу опять куда-то уносила плавучий дом, а семья Гала и Риа удалялась от племени матерей и отцов.

* * *

Стремясь выбраться из речного плена, Гал упорно направлял плавучий дом вправо, но берега у этой странной реки, казалось, вовсе не существовало. Плот продолжало уносить по течению.

Наконец острова поредели, водная гладь раздалась в стороны. Потом острова исчезли — вокруг была только вода.

Плавучий дом вынесло в открытое море.

Огромность водных пространств испугала людей. Они и не предполагали, что на земле могло быть столько горько-соленой воды.

Потом они увидели: вода была не мертвая, в ней жили большие рыбы. Они стремительно разрезали острыми спинными плавниками водную гладь, подплывали к плоту. Они были так велики, что ударом хвоста могли бы разрушить плавучий дом.

В море жили чудовища пострашнее тигров и львов.

Миновало несколько дней. Плот по-прежнему окружала горько-соленая вода, а запасы пищи и пресной воды на плоту подходили к концу. Всех охватило беспокойство: неужели им суждена смерть от голода и жажды в этой бескрайней морской пустыне?

Полный тревоги, Гал стоял на краю плота и следил за акулами. Даже в Дуа не было так много рыбы, как в горьком море. Акулы то плавали вокруг плота, то надолго исчезали в толще воды, а рыбы поменьше неизменно сопровождали плавучий дом.

Гал знал, что свежая рыба содержит в себе сок — надо только умело надрезать ее и приложиться к надрезу губами. Он не раз делал так на берегу Дуа, но там вода была сладкая, а эта лишь усиливала жажду. Можно ли пить сок морских рыб, съедобны ли они?

Он убил острогой одну рыбу, с помощью Уора вытащил ее наверх. К общей радости, она оказалась совсем не соленой! Значит, и в море они не умрут от голода и жажды!

За день убили еще несколько рыб. Теперь незачем было экономить пищу. Рыбье мясо ели сырым, нарезая мелкими кусочками.

Между тем новая беда надвигалась на семью.

Свежел ветер, море покрылось бурунами, небо потемнело, над головами заблестели огненные стрелы, сопровождаемые раскатами грома. Море вздыбилось, перед плавучим домом выросли водяные горы, норовя поглотить его. Он взлетал на их вершины, падал в ущелья между ними и снова взлетал вверх. Он стойко держался на поверхности, но вода все равно пробегала по нему, тяжело ударяя в хижину, срывая и унося за борт все, что можно сорвать.

Так продолжалось долго-долго. Море укачало людей, отняло у них силы. Преодолевая охватившую его слабость и рискуя быть смытым волной за борт, Гал передвигался по плоту, чтобы поддержать женщин и детей. Но силы моря были неодолимы. Ветер и волны медленно и упорно разрушали плот. И когда, наконец, ветер стих и волны уснули, люди увидели, что море победило их. Оно унесло за борт бамбуковую хижину и поглотило младших детей Гала и Риа. Сама Риа тоже едва не оказалась за бортом — Гал в отчаянном порыве в последний момент удержал ее на плоту, рискуя погибнуть вместе с ней. Но спасти новорожденную дочь не удалось. Наглотавшись соленой воды, девочка умерла на руках у Риа. Уор, Ло и Эри уцелели. Ае удалось сохранить сына — обоих спас Уор. Заметив, как слабеют крепления хижины, он успел привязать Ае к плоту шнуром из длинного чо. Охваченная ужасом перед морем, она забилась в угол хижины и сидела там, не выпуская мальчика из рук. Волна вместе с хижиной смыла бы их за борт, если бы не этот шнур. Эри тоже оказался в воде, но ему удалось ухватиться за свисавшую с плота лиану и удержаться на поверхности. Потом с помощью Гала он поднялся наверх. А две девочки и мальчик исчезли сразу — море поглотило их, как песчинку. Волны смыли за борт чуть ли не все оружие и едва не разорвали связки плотовых бревен.

Истощенные от морской болезни, от долгого напряжения, голода и жажды, люди бессильно лежали на шатких бревнах, по-прежнему лишенные надежды на спасение. Море оказалось страшнее джунглей. Оно отняло у них все, а взамен сулило лишь мучительную смерть.

Но вот вдали обозначились горы — плот несло к земле. Недалеко от берега море разбило его о камни. Люди остались живы и сумели добраться до суши. Они ступили на землю, шатаясь от усталости, а впереди их ждали новые испытания.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Среди людей

На берегу Гал огляделся. Позади было море, впереди громоздились скалы. Прибрежная песчаная полоса, вылизанная морем, блестела на солнце. Гал заметил кокосовый орех, выброшенный на берег волной, поднял его, очистил от кожицы. Орех был зрелый — сначала Гал дал подкрепиться Ае, на руках у которой был маленький Ндан, потом Риа, Ло и сыновьям. Сам он проглотил кокосовую мякоть последним.

Все это время за людьми, обессиленными морем, наблюдал леопард. Зверь рассчитывал на легкую добычу, но просчитался: люди не проявили перед ним страха. Недовольно рыча, он убрался прочь.

Люди тоже направились к скалам. Здесь они припали к ручью и долго пили сладкую воду, потом наловили рыбы, испекли ее на костре и, утолив голод, завалились спать. Они проспали остаток дня, ночь и часть следующего дня. Отец и сыновья по очереди бодрствовали у костра, давая женщинам возможность отдохнуть. Но Ае, Риа и Ло спали тревожно и часто просыпались. Ае беспокоилась о сыне, жизнь которого была в опасности, а Риа и Ло удручала гибель младших детей. Они были полны сил, когда соленое море поглотило их. Потеряв малышей, Риа помогала Ае сохранить ее сына. Ночью земля заметно остывала, и они своими телами согревали мальчика. Беспокойство за судьбу Ндана еще больше сблизило женщин.

У ручья семья прожила несколько дней, пока все не почувствовали себя готовыми продолжать путь. Только вот куда? Позади волновалось море, впереди высились горы. Белые вершины упирались в небо. Даже Ае, племя которой издавна жило в предгорьях, не знала таких круч. Где-то за ними были края Рослых Людей. Чтобы попасть туда, надо было преодолеть эти кручи. Хватит ли на это сил?

Они двинулись вдоль ручья, нашли неглубокую пещеру и привели ее в жилой вид. Здесь, в горной долине, было достаточно тепла и пищи.

Восстановив запасы оружия, отец и сыновья принялись охотиться на животных гор. Женщины собирали плоды, вялили мясо и рыбу, шили одежду. Обувь, как всегда, Гал шил сам, сыновья помогали ему.

Семья опять ела с солью — соль дали горы.

Спустя две луны приготовления к дальнейшему пути были закончены, но началась осень, над долиной повисли туманы и дожди. Они заперли семью в горах. Потом пришла зима.

К весне Риа родила сына. Мальчика назвали Нор — «Горный». Наступили погожие дни, можно было сниматься с места, но Гал не торопился в путь, продолжая тщательную разведку окрестностей. Он отдалялся от становища на десятки тысяч шагов, поднимаясь все выше по каменистым склонам. Горы являли собой новый, неведомый ему раньше мир. Все в них слилось воедино: пространства, кручи, пропасти, лесные дебри, высокогорные луга, ледяные поля, пенистые реки. Стоя высоко в горах, отец и сыновья чувствовали близость неба; глядя с высоты в долину, изрезанную светлыми лентами ручьев и рек, они будто парили над землей. Удивительные края! Все здесь привлекало взгляд, все было полно контрастов, поражало мощью, величием и красотой.

А сколько здесь было трав, деревьев, зверей и птиц! Заросли шиповника, барбариса, боярышника, облепихи, леса из яблонь; дубы, буки, клены, платаны, тисы, секвойи, кедры, ели...

Здесь были россыпи камней-цветов, глыбы кремня и яшмы, нетронутые человеком пласты каменной соли.

Разведчики наталкивались на табунки коз, архаров, кабанов, вспугивали куропаток, глухарей, индеек. Им встречались тигры, леопарды, волки, но настоящими хозяевами гор были медведи, на вид неуклюжие и нерасторопные, в действительности ловкие, сильные, сообразительные. Среди них попадались гиганты, способные победить любого врага.

Медведи часто бродили около пещеры. Зла людям они не чинили, но их назойливое любопытство — особенно на первых порах — не доставляло радости новым обитателям долины. Удовлетворив свою любознательность, медведи уже реже беспокоили людей. По всему видно было, что звери заключили с ними мир. Люди тоже не нарушали его.

Но однажды едва не случилась беда.

Гал и Уор находились на расстоянии в полдня пути от пещеры, когда на них напал матерый медведь. Он был так велик, что, встав на задние лапы, смотрел на Гала сверху вниз. Опыт предков, которым в битвах с медведями приходилось отстаивать свою жизнь, подсказал Галу, что делать. Немало охотников погибло в единоборстве с могучим зверем, но те, кому посчастливилось победить медведя и остаться в живых, знали: ударом палицы зверя не убить. Она соскользнет с его головы, а боль лишь распалит его ярость. Ни один хищник — даже леопард! — не презирает боль так, как медведь, и не сражается с таким упорством. Защититься от него можно только копьем.

— Стань за мной! — предупредил Гал сына на случай, если понадобится остановить зверя другим копьем.

Он упер древко в камень, а острие копья направил медведю в грудь, всердце. Это была борьба силы и разума. Лишь бы выдержало древко! Уор понял Гала и приготовился встретить медведя своим копьем, если сломается копье отца.

Разум победил силу. Смертельно раненный зверь рухнул на землю, подмяв под себя копье. В этой битве Уор вел себя достойно воина.

Снимая с медведя шкуру, они обнаружили под ней обломок наконечника, уже заплывший жиром. Так вот почему медведь напал на людей! Они причинили ему боль, и он мстил им за нее так же, как Одинокий слон. Зверь не нарушил бы мира с человеком, если бы не этот наконечник. Ну а Гал с Уором защищали свою жизнь. Они в честном бою победили хозяина гор, его мясо и шкура стали их законной добычей.

Гал выбил медвежьи клыки — два оставил себе, а два отдал сыну как заслуженную награду за победу над зверем.

Глаза Уора заблестели от радости: отец признал его силу и смелость! Рядом с отцом Уор не страшился ничего, кроме Соленой воды, а теперь готов был в одиночку сразиться с любым зверем!

Они отделили от туши лучшие куски мяса, жир, печень и сердце, завернули в медвежью шкуру и к

концу дня, тяжело нагруженные, благополучно вернулись домой.

* * *

Обломок наконечника, найденный под шкурой убитого медведя, побуждал Гала к предельной осторожности: где-то здесь, в горах, жили люди. Он решил выйти к их становищу, понаблюдать за ними и найти обходной путь, чтобы наверняка избежать встречи с горцами. С этой целью он все дальше уходил в сторону заката солнца. Следов людей нигде не было. Возможно, раненый медведь пришел сюда издалека или сами люди останавливались где-нибудь здесь только мимоходом и давным-давно ушли отсюда своей тропой. Ничто больше не удерживало здесь семью — пора в путь...

Гал часто поглядывал на белоснежные вершины, за которыми каждый вечер скрывалось солнце. Где-то там, за горами, Синее озеро и степные края ланнов. Сыновья замечали задумчивость отца и ждали, что он скажет.

— Там Дуа, — говорил Гал.

Для сыновей родной рекой была Шу, а Дуа они знали лишь по рассказам родителей. Но, привыкнув воспринимать окружающий мир сквозь жизненный опыт отца и матери, они видели в Дуа старую добрую знакомую, к которой им следовало возвратиться, хотя их родиной была саванна, агоры понравились им больше всех иных мест на земле.

— Отец, а мы вернемся сюда? — спрашивая Уор.

Гал смотрел на сына. Юноша был высок, строен, смел — какой отец не порадовался бы такому сыну? Но без женщины Уору не стать настоящим мужчиной, а в горах, где много тепла, пищи и воды, женщин для Уора и Эри не было. Даже если их женой станет Ае, она не даст им того, что дает человеку племя, — уверенности в завтрашнем дне. Одна семья без других семей жить на земле не сможет. Если он не позаботится о детях, не найдет обратной дороги к людям, неизбежно наступит время, когда его семья начнет увядать, как лишенная влаги трава.

— Мы вернемся в горы, отец? — допытывался Уор.

— В краю заходящего солнца племя наших матерей и отцов. Там ты вступишь в брак. Твоя жена родит тебе сыновей и дочерей. Если тогда ты пожелаешь вернуться, ты сможешь прийти сюда со своими сородичами.

Слова отца были чисты, как воды горного ручья.

— Если я пожелаю, я вернусь сюда, — улыбнулся сын.

* * *

Перед тем как покинуть пещеру, Гал приказал сыновьям растереть на гранитной плите мягкий бурый камень. Он решил оставить в долине память о себе и своей семье. По этим знакам духи предков отыщут их тропу.

Уор и Эри трудились сосредоточенно и молча, потому что духи не любили, когда люди, общаясь с ними, разговаривали вслух.

Сыновья охотно помогали отцу. Раскрывавшаяся у них на глазах тайна творчества волновала обоих. Они наблюдали, как, повинуясь руке и воле отца, на поверхности отвесных скал рождалась удивительная жизнь — люди, звери, птицы, рыбы. Уор и Эри тоже пробовали рисовать. Случалось, отец хвалил их — особенно Эри — за точность глаза и твердость руки, но духи предков наверняка предпочитали их рисункам рисунки отца. У него было чему поучиться. Он объяснял им, что у каждого рода и племени свои знаки и что бессмысленных изображений не бывает. Рослые Люди отмечали свои тропы знаком Бегущего Лося, а там, где камень хранил изображения Женской Руки, Медведя, Леопарда, Сокола и Лебедя, была земля ланнов. Лишь тот мог владеть охотничьими угодьями, кто поставил на них свой знак и защитил их от чужеземцев.

Уор и Эри ждали, что скажет новый рисунок отца. Рисунок — тоже язык, он говорит, только без слов.

Гал долго приглядывался к выбранному месту — неглубокой нише в скале, потом, не отрывая руки от скалы, провел мягким камнем причудливую линию, еще одну и еще. Обозначились медвежья голова, лапы, туловище. Иногда он отступал от скалы, чтобы взглянуть на рисунок с расстояния в несколько копий, после чего продолжал свой труд. Вскоре на скале вырос огромный медведь. Он был полон ярости. Выпуклости скалы совпадали с его мордой и когтистыми лапами. Зверь будто вырывался из камня на людей. Затем Гал острым резцом нанес на стену множество мелких штрихов и мягкой кожей долго втирал в них бурую каменную пыль. Медведь на стене ожил. Казалось, он вот-вот заревет.

Подошли женщины и притихли, Ае испуганно закрыла лицо руками: рабэ считали, что изображение животных в открытых местах приносит несчастье. Зверь может ожить и натворить немало бед. Рабэ рисовали только в глухих пещерах с узким входом, через который мог пройти человек, но не мог проникнуть крупный зверь. Когда при свете коптилок один рабэ рисовал на стене, несколько вооруженных воинов стояли рядом, готовые поразить зверя копьями, в случае если тот оживет. Надо было запереть зверя в камне, в пещере, в темноте — только так можно заставить его помочь воинам-рабэ охотиться на его сородичей... Риа и Ло, взглянув на рисунок, тоже почувствовали холодок тревоги. Но они поняли язык рисунка и успокоились: хозяин гор медведь — могуч, а люди сильнее его! Снизу вверх, точно в сердце зверя, нацеливался наконечник копья. И другой наконечник нацеливался в грудь зверю. Первый принадлежал Галу, второй— Уору. Сбоку от медведя была изображена летящая птица: род Сокола уходит в сторону заходящего солнца.

На другой день Гал зажег в пещере несколько светильников и поселил на стене двух непохожих женщин. У обеих были изящные линии головы, груди, шеи и рук, спокойные, немного задумчивые позы. То были Риа и Ае в камне. Родится много лун, солнце много раз поднимется из Соленой воды и скроется за горами, минует много дождей и снегов, а женщины на стене останутся такими же красивыми, какими были, какими их изобразил Гал.

Полная признательности к мужу за его любовь к ней, Риа коснулась лицом его плеча, а Ае непроизвольно взглянула на его руки, будто надеялась найти в них разгадку только что содеянного им на стене чуда, но ничего нового в них не нашла: это были те же руки, которыми он сражался с хищниками, поднимал огромные тяжести и щедро предлагал ей у костра мясо.

Вечером Гал предупредил:

— Завтра пойдем в сторону заката солнца. Там Дуа, там Рослые Люди.

Семья тщательно подготовилась к походу. На ногах у всех была прочная кожаная обувь, тело прикрывали легкая одежда и накидки, а в запасе имелись меховые чулки, накидки из теплых шкур, спальные мешки, куртки и штаны по образцу тех, какие шили себе ланны, чтобы уберечься от зимних холодов. В теплой солнечной долине им достаточно будет сандалий, набедренных поясов и легких накидок, а теплая одежда понадобится, когда они ступят на лед и снег. По краям накидок женщины пришили тонкие ремни, с помощью которых легко можно было превратить меховые накидки в одну большую постель или одеяло. Высоко в горах пригодятся и легкие кожаные накидки: во время ночевок их можно будет натянуть на воткнутые в снег дротики, так чтобы образовалась временная хижина, которая защитит семью от непогоды. Это добротное, хорошо увязанное снаряжение они понесут за спиной. Еще они понесут маленьких детей, запасы пищи и оружие. Основной груз возьмут мужчины — женщинам достаточно будет детей и легкого оружия. Если женщины сохранят в пути силы, к детям не пристанут болезни, а мужчинам будет веселее идти. Ну а тяжелая ноша за плечами — не в тягость. Зато не страшны будут ни ветры, ни снега: одежда, пища и костер сделают уютным любой уголок земли!

Впереди пойдут Гал и Эри, за ними женщины с детьми, замкнет колонну Уор. Небольшой отряд

Гала был хорошо вооружен и подготовлен к долгому пути.

* * *

Утром они двинулись вдоль ручья, сбегавшего в долину с гор. Солнечные лучи весело поблескивали в светлых струях, рисовали на каменистом дне причудливые узоры, голубовато поигрывали плавниками рыб. Все — земля, вода и скалы — было полно жизни, налито красками расцветшей весны. Пели птицы, пестрели травы, деревья соперничали между собой в красоте и великолепии. Заросли орешника, дикой груши, боярышника и рябины то подступали к воде, то взбегали вверх по склонам. Водопады напоминали белокурые волосы, спущенные скалами в зеленую долину.

Потом путники вступили в леса. Величавые серебристо-пепельные стволы буков и их прозрачно-легкие кроны придавали горным склонам веселую праздничность. Тут же высились красноствольные великаны-тисы. Были здесь и знакомые, и незнакомые деревья: дубы, самшит, акации, грабы, хурма, заросли рододендрона и ореха.

Местами деревья расступались перед нагромождением скал, но травы и кустарники бесстрашно взбирались на каменистые кручи. Скалы — одна причудливее другой. Вот серая гранитная глыба в виде головы гигантского быка, другая напоминала отдыхающую женщину. За нею выстроились чудища, поросшие папоротником, мхом и можжевельником. Тут и там из-под скал выбегали ручьи. Над зарослями жасмина и пролеска порхали пестрые бабочки; из можжевельника на людей поглядывали черные синицы; среди камней сновали кеклики, над водой проносились ласточки, высоко в небе парили орлы.

Ни с чем не сравнимый мир — горы! Все в нем было полно силы и радости: зеленые долины, светлые ленты ручьев и рек, зеркальная гладь озер, белоснежные вершины. Тропа и очертания гор постоянно изменялись, а воздух оставался неизменно чист, легок и сладко-тягуч.

Выше лесов начались горные луга — путники вступили в царство кустарников и трав. Белели звездочки жасмина, мягко светились фиалки, пламенели тюльпаны и маки, сиренево покачивались колокольчики, оранжево рассыпались гвоздики. Желто-белые ромашки удивляли своими размерами — каждый цветок с женскую ладонь...

Из высокогорных ночевок одна была особенно приметна — на берегу озера. Оно открылось перед людьми неожиданно, широкое и спокойное. Вприбрежных травах гнездилось множество птиц, на отмелях играли лещи, судаки шумно преследовали молодь, в устьях ручьев, сбегавших в озеро, плескалась форель, под крутыми берегами плавали осетры.

К общему удивлению вода в озере оказалась теплее, чем в горных ручьях. Эту загадку они раскрыли только на следующий день, когда, пройдя с тысячу шагов дальше, увидели вырывающийся из земли пар: сами горы подогревали озерную воду!

В этом озере людям не угрожали чудовища жаркой саванны — Гал и Риа наплавались вдоволь. Остальные купались на мелководье: им, рожденным в краях, где воды принадлежат крокодилам, не удалось научиться плавать.

Поужинали рыбой и уснули вокруг костра. Ночью Гал проснулся, чтобы сменить бодрствовавшего у огня Эри. Сын задумчиво смотрел в озерную даль. Луна прочертила по ней к костру прямую тропу, будто предлагая людям встать и бежать к ней по этой серебристой дорожке. На воде возникали и гасли круги — в озере что-то двигалось, вздыхало, хлопало. Темные глубины были полны жутковатых событий и тайн.

Гал одинаково заботился о детях, никого среди них не выделял, но Эри, пожалуй, в чем-то был ему ближе Уора.

Уор унаследовал отцовскую силу, уравновешенность и доброту. Энергичный, жизнерадостный, он не очень-то любил обременять себя размышлениями. Он любил охотиться, ловить рыбу, обрабатывать камни, строить жилища. Любую работу он делал легко и весело, заражая братьев и сестер своей неистощимой энергией. В отличие от него Эри был немногословен, задумчив и резковат.

В сметке, смелости и находчивости он не уступал старшему брату. При этом во всем, что окружало его, он искал затаенный смысл. Эри волновали те же загадки, над которыми с детства размышлял Гал. Пойманная в ручье рыба для Эри не была только добычей — он удивлялся совершенству рыбьих форм и расцветок; его интересовали травы и деревья, он неутомимо исследовал камни и древесину, с любопытством наблюдал повадки животных и птиц. Этот беспокойный интерес к окружающему по-особому сближал его с Галом. Уор добродушно посмеивался над увлечениями брата — у него у самого все занятия имели практический уклон: повадки животных интересовали его как охотника, камни и древесина — как материал для оружия. Постепенно увлечения Эри начали приносить конкретные результаты: он мог уже не хуже отца нарисовать зверя, птицу и рыбу. Еще охотнее он вырезал их из дерева или слоновой кости. Он подарил Ло браслеты в виде змейки, бегущей по виноградной лозе. В головы змеек он вставил по две бусинки из изумрудно-зеленого камня. Из той же кости он вырезал для Ло ожерелье: бусинки в виде виноградных ягод были нанизаны на крепкую нить по обе стороны виноградной грозди. Такое украшение не сумел бы сделать и Гал. Когда-то он подарил Риа ожерелье из камней-цветов. Риа не расставалась с его подарком — ожерелье привлекало к себе взгляд красотой и силой маленьких солнц. Каждый камень сиял по-своему, а все вместе они выглядели так, будто на шее у Риа пылал чудо-огонь. Гал гордился этим ожерельем. Но Эри открыл для всех не меньшую красоту, чем Гал: он оживил обыкновенную слоновую кость.

Случалось, Эри произносил слова, которые невольно привлекали к себе внимание близких, волновали воображение и легко запоминались ими.

Гал поправил костер, прислушался к ночной тишине. Издалека донесся рык снежного барса, в озере мягко повернулась крупная рыба. Эри негромко проговорил:

— Дуб вырастает из желудя, рыба родится от рыбы,

Цветок без цветка невозможен, без матери нет детей.

Ночь — оттого, что нет солнца, или — что солнце устало

И спит под покровами гор. Ну а солнце откуда?

Звезды откуда? Есть ли у неба отец и мать?

В ветре свои слова, свой язык у воды,

Свои голоса у гор, своя речь у огня.

Только язык луны неуловим, как след на воде.

Но, может быть, именно в нем тайна неба и звезд?..

— Твои слова красивы, как луга гор, — сказал Гал. — Загадки, о которых ты говоришь, не по силам одному человеку. Они — что деревья в лесу: одну отгадаешь, а за ней другая. Понадобится много людей и много лет, чтобы миновать лес загадок. Немало их раскрыла Луху, некоторые отгадал я, остальные достались тебе. Ты должен знать то, что отгадали Луху и я, и отгадать часть того, что не удалось отгадать нам. А когда у тебя вырастет сын, он отгадает часть того, что не знаем мы с тобой. Надо только, чтобы ты не забывал, что знаю и могу я, а он не забывал того, что знаем и умеем мы...

— А когда у меня будет жена?

— Как только придем к людям. Спи.

Эри уснул. Теперь Гал задумчиво сидел у костра, а подумать было о чем. Ожила боль, причиненная ему Соленой водой, поглотившей его младших детей. Уж в который раз он задавался вопросом, мог ли он спасти их. Почему не догадался привязать их к плоту до того, как по морю заходили водяные горы? А ведь мог бы, наверное, привязать, спасти. И не спас... Боль эта теперь не оставит его всю жизнь. Только какой в ней смысл? Усилием воли он заставил себя думать о старших детях. Сыновья и дочь созрели для брака, а будущее семьи по-прежнему неясно, и не видно конца пути. Всякое может случиться: голос рассудка нередко умолкает перед зовом плоти...

Звезды понемногу блекли. Светало. В небе гигантским костром разгоралась заря. Вершины гор высветлились, вспыхнули оранжевым пламенем, последние покровы ночи синими тенями сползали вниз, в долины и ущелья. Из-за зубцов гор торжествующе выглянуло солнце. Новый день родился, и вместе с ним пробудились радости и заботы.

Еще несколько дней тропа вела вверх. Вокруг теперь были скалы, покрытые мохом и лишайниками или вовсе голые. Здесь еще попадались кеклики, а на горных кручах можно было заметить козлов и архаров. Временами за людьми настороженно следил снежный барс.

Потом путники ступили на лед — вот когда пригодилась теплая одежда! Здесь висели туманы, дули холодные ветры, падал мокрый снег, бушевали настоящие метели. Даже не верилось, что недалеко отсюда была полная жизни солнечная долина.

Спали теперь на снегу, под вой ветра. Если бы не меховая одежда, спальные мешки и походная хижина, они не выдержали здесь и ночи.

В непогоду шли почти вслепую, видимость уменьшалась до пяти-шести шагов, но в дни, когда затихал ветер и небо становилось бездонно-синим, взгляду открывались пугающие дали новых снежных вершин. Казалось, тропа, на которую они ступили, упиралась в безвыходный тупик.

А Гал упорно вел отряд дальше — мимо белоснежных вершин к никому неведомому последнему перевалу. Уже много дней семью окружали только снег и голые скалы. Голода они не испытывали, но холод по ночам все-таки донимал их: обходились без костра, негде было просушить одежду и обувь. От холода больше всех страдала Ае, но и она, видя, как стойко ее друзья переносили невзгоды пути, не жаловалась на тяготы, а забота о сыне, который мог стать жертвой гор, побуждала ее меньше думать о самой себе.

Днем, на ходу, было теплее. Время от времени Гал мягким камнем оставлял на скалах знак — копье, летящее в сторону заката солнца. В случае, если путники собьются с тропы, знаки опять выведут их на нее.

А горам не было конца. Угрюмые, безжизненные, они взяли людей в холодный плен и грозили не выпустить из своих снежных объятий. Они будто предупреждали: «Мы огромные, неодолимые, а вы маленькие, беспомощные! Мы вас заморозим, заведем в бездонную ледяную трещину, засыплем снегом и камнями. Пока не поздно — поверните назад!..» Они не раз пытались исполнить свою угрозу. Из-под ног у людей вырывались камни, катились вниз, рождая каменные водопады, — в горах тогда долго и тревожно гудело эхо. Люди в страхе следили за этим буйством каменной смерти. Ни человек, ни птица, ни зверь не выжили бы под каменным дождем.

А однажды горы загудели еще грознее. Снег на склоне соседнего хребта сдвинулся, потек вниз, увлекая за собой каменные глыбы. Горы превращались в западню — человек в них мог замерзнуть, провалиться в ледяную трещину, сорваться в пропасть, погибнуть под лавиной камней и снега.

Едва умолк гул снежной лавины, на путников налетела метель. Косой снег хлестал по лицу, затрудняя дыхание. Отряд остановился, идти дальше было нельзя. Женщины прижались друг к другу, чтобы не потеряться в снежной мгле, а мужчины принялись сооружать походную хижину. Они воткнули в снег дротики, натянули на них кожаные накидки, потом развернули в хижине меховую постель. Все улеглись на ней — женщины с детьми посредине — и накрылись меховым одеялом.

Горы гудели, метель неистовствовала, стремясь заживо похоронить в своем снежном чреве смельчаков-людей, дерзнувших подняться чуть ли не к вершинам. Но горы не добились своего. Снег плотно забил щели в хижине, преградив ветру дорогу к людям, и в палатке стало тихо и тепло. Разум помог им заблаговременно подготовиться к ветрам, холодам и метелям. Там, где не выжил бы ни один зверь, они выжили и даже хорошо отдохнули.

Они лежали в своей палатке, метель продолжала злобствовать, но ничего не могла поделать с ними.

— Отец, тебе было... страшнее этого? — спросила Ло.

— Много раз.

— Когда?

— Когда я знал, что вам грозила беда.

— А разве сейчас не грозит?

— Нисколько. Все мы вместе, у нас есть пища, одежда и оружие. Мы выспались и, как только метель устанет, пойдем дальше.

Слова Гала и тон, которым он говорил — спокойный и уверенный, — действовали на всех успокаивающе.

Ночью буря утихла, а утром они выбрались из-под снега и, взвалив на спины походное снаряжение, побрели дальше. Каждый шаг теперь был игрой со смертью, потому что трещины во льду лишь сверху замело снегом. Если бы Гал не скрепил цепочку людей длинным шнуром из чо, Ае с сыном навсегда исчезла бы в ледяной бездне. Она ступила в сторону и провалилась в трещину, едва не утащив за собой Ло. Гал и Эри тут же подняли ее наверх.

После этого случая Гал особенно тщательно прощупывал копьем перед собой снежную целину, а остальные ступали строго след в след.

Они поднялись еще на одну гряду и воскликнули от радости: впереди, далеко внизу, зеленела долина! Они проложили тропу через страшные снежные поля, горы не остановили их!

Весь следующий день и еще один день они спускались в долину. Скаждым шагом теперь в горах становилось уютнее. Снега и льды сменились мхом и лишайниками, еще ниже начались высокогорные луга. За ними потянулись заросли можжевельника и рододендрона, темные кедрачи и ельники; были здесь и лохматые сосны, напомнившие Галу и Риа края ланнов. Еще ниже зеленели буки, тисы, кусты боярышника и облепихи...

После безжизненных просторов снежных хребтов видеть все это было особенно радостно. Они спускались вниз и чувствовали, как теплеют камни, земля и воздух. Опять можно было снять с себя меховую одежду и продолжить путь в набедренных поясах и сандалиях.

В долине, на площадке у округлого водоема, они сделали привал. Горные кручи вымотали их. Маленькие Ндан и Нор надрывно кашляли — горы, подобно Соленой воде, готовы были поглотить младших детей.

Мужчины наловили рыбы и занялись устройством жилища. Одним краем площадка упиралась в скалу, другим спускалась к водоему, напоминавшему чашу, до краев наполненную водой. На противоположной стороне ее росли лавры. Они полукольцом охватывали водоем, образуя густую зеленую изгородь. Отражаясь в воде этого уютного озера, они, казалось, росли и вверх, и вниз. Лучшего места для бивака не найти. В скале была неглубокая выемка — в ней Гал решил оборудовать временное пристанище для семьи.

Пока отец и сыновья занимались устройством жилища, а Ло готовила на костре обед, Ае не выпускала из рук больного сына. Глаза у нее были полны печали. Она не знала, как помочь мальчику, и все свои надежды возлагала на Риа, которая переняла от Луху умение распознавать и побеждать болезни. К ее опыту Риа прибавила свой собственный. Она знала, как снять у больного жар и укрепить силы. В горах, среди снегов, она не могла помочь простуженным детям, а теперь, в теплой долине, принялась лечить их.

Она растерла в ступке корни и листья — запас лекарственных трав Риа несла с собой, — приготовила отвар, напоила им малышей, после чего они крепко уснули.

В тот же день Гал и Эри отправились на охоту. Им удалось подкрасться на полет дротика к табунку кабанов и добыть двух поросят.

Гал похвалил сына за ловкость, но Эри, казалось, не слышал похвалы отца.

— Такого большого кабана я еще не видел, — сказал он, следя за удаляющимся стадом, которое вел за собой огромный секач.

— Это очень сильный зверь, — согласился Гал. — Даже тигр уступил бы ему тропу.

— А почему он не бросился на нас?

— Ты хотел бы помериться с ним силой? Легче сразиться с медведем...

— Нет, не хотел бы. Хочу понять, почему он не напал на нас.

— Кабан — испытанный воин, он не страшится врагов. Он бежал, потому что... мудр.

— Но мы убили двух его поросят.

— Соленая вода поглотила твоих сестер и брата, но мы с тобой продолжаем идти своей тропой. Что было бы, если бы мы вступили в битву с... Соленой водой?

— Он испугался нас?

— Он избегает людей. В этой долине живут люди, он хорошо знает их...

— А если они... заметят нас?

— Когда-нибудь это непременно случится.

— А если они... как рабэ?

— Все может быть. Люди долины — у себя дома, а мы — в плену у гор. Нам не удастся сбить горцев со своего следа. Если они — как рабэ, мы вступим в битву с ними, а если они... не похожи на них, мы предложим им... мир. Может быть, сын думает иначе?

— Нет, отец, я не вижу иной тропы. Я ступлю на ту, какую выберешь ты.

Они взвалили на плечи свою добычу, повернули к лагерю.

— Ты чего-нибудь... боишься? — спросил Эри, заметив выражение озабоченности на лице у Гала.

— Даже слон испытывает страх, Эри. Самое главное — не бояться... страха, — улыбнулся Гал.

— Я тоже не боюсь... страха! — засмеялся Эри. Он бойко зашагал впереди.

Увидев охотников с богатой добычей, Ае радостно вскрикнула: у рабэ свинья почиталась как выкуп духам за больного человека. Духам оставляли голову — они брали ее себе вместо головы человека, и больной непременно выздоравливал!

Радость Ае невольно подействовала на остальных: если один человек несокрушимо верит в исцеление больного, почему бы и другим не разделить его веру, раз они сами хотели того же! Повеселела и Риа, хотя она больше надеялась на свои собственные лекарства, а не на целительную силу свиных голов. После гибели младших детей Риа была полна непроходящей тревоги за жизнь маленького Нора.

Вечером Риа опять напоила больных отваром. К утру жар у них заметно спал. Она лечила детей еще несколько дней — до тех пор, пока малыши не окрепли и можно было продолжать путь.

А вскоре произошли события, которые решительно изменили судьбу семьи: цепь вооруженных горцев окружила лагерь. Это были стройные мускулистые люди, легко передвигающиеся по каменистым склонам. Прорваться сквозь их кольцо не удалось бы и большому отряду воинов.

Гал, Уор и Эри заслонили собой женщин.

— Мы не желаем зла людям гор! — крикнул Гал. — Мы идем своей тропой к Синему озеру!

Горцы не ответили ему, но и не спешили, подобно рабэ или лесным людям, напасть на семью, а на лицах у них не было никакой враждебности. Встреча с незнакомыми людьми скорее удивила их.

Гал взглянул на женщин. Ае побледнела от страха, глаза у Риа были полны тревоги. Чужие люди всегда несли ей и Галу зло. Встреча с ними означала войну, кровь, бегство, смерть. Риа знала, что ее муж и оба сына будут сражаться с горцами и погибнут в битве, а она, Ло и Ае станут добычей победителей. Но никакой чужеземец не заменит ей мужа и сыновей. Без них ее жизнь лишалась смысла.

Риа передала своего сына Ло, а сама с копьем в руке стала рядом с Галом. Пришел и ее час сражаться плечом к плечу с мужем.

Трудная, невеселая мысль посетила Гала: в час Великой беды ему и с помощью сыновей не удастся защититься от врагов, спасти женщин и детей. Эту горькую мысль вытеснила другая, неожиданная: «Не тем ли удивлены люди гор, что видят рядом женщин из разных племен?» Поначалу и сам он удивлялся, глядя на Риа и Ае...

— Мы не желаем зла людям гор! — повторил он. — Мы идем своей тропой и скоро покинем их края!

Горцы поглядывали на рослого чернобородого воина, в котором нетрудно было признать вождя. Тот молча стоял на скале. Потом к нему подошел старик. Он был худощав, высок, прям, двигался легко, хотя и опирался на палку. Голову старика прикрывала меховая шапка, на плечах висела накидка из шкур снежного барса, широкий набедренный пояс доставал чуть ли не до колен, на ногах были сандалии. Одеяние вождя и остальных воинов состояло из набедренных поясов и сандалий. За спины у всех были закинуты свернутые накидки. У некоторых на груди поблескивали ожерелья из клыков хищников, но не такие внушительные, как у Гала.

— Мы не собираемся нарушать законы гор, — продолжал Гал, — мы идем в сторону заката солнца!

Он поднял копье и опустил вниз острием. Горцы вопросительно поглядывали на старика.

— Это курага, люди гор, — проговорила Ае. — Рабэ убивали их, и они убивали рабэ...

Так вот в чем дело! Курага были врагами рабэ. Они узнали в Ае женщину из враждебного им племени и сочли светловолосых людей союзниками рабэ. Они не приняли его дружбу и не желали уступить ему тропу.

Гал поднял копье над головой:

— Люди гор отвергают дружбу — мы не боимся людей гор!

Старик что-то сказал вождю и удалился в сопровождении нескольких воинов. Потянулись мгновения, полные неизвестности. Потом вождь показал пленникам рукой, куда им следовало идти. Это был властный, но не угрожающий жест. Гал подчинился требованию горца: семья была во власти курага.

Пленники направились вдоль ручья. Гал шел впереди, держа оружие наготове, но вскоре он успокоился, насколько это было возможно в его положении. Горцы свободно двигались на одном и том же расстоянии от них, по-прежнему не проявляя к ним враждебности. Под этим странным конвоем шли весь день. К вечеру, выбрав подходящее для ночлега место, Гал решил остановиться, но вождь горцев потребовал, чтобы пленники продолжали путь.

Пройдя еще с тысячу шагов, они увидели родник. Недалеко от него лежала куча хвороста. Два горца опустили рядом с ней убитого козла и неторопливо присоединились к остальным курага. Люди гор приготовили пленникам место для ночлега, дрова и пищу!

Гал крикнул:

— Темноволосые воины поступили как друзья! Гал тоже желает людям гор добра!

Горцы, оживленно переговариваясь, зажигали костры и, казалось, перестали обращать внимание на пленников. Видно было, как они готовили ужин — быстро и без суеты.

Поужинав, курага затихли. Притихли и пленники. Малыши уснули в своих меховых мешках, остальные заснули не сразу.

— Курага схватили моего брата, — проговорила Ае, — но отпустили его домой: он пил из родника их предков. Курага не убивают тех, кто побывал в жилище их духов. Брата убили сами рабэ за то, что он вернулся живым и не убил ни одного курага...

Гал и Риа вспомнили давний рассказ Рего о том, как отряд Суа забрел в лавровую рощу и был окружен людьми гор. Они не убили ланнов, а только выяснили, что за люди, и потом показали им кратчайший путь в степь. Может быть, это те самые горцы, о которых говорил Рего?

— Давайте спать, — напомнил Гал. — Люди гор не желают нам зла.

Но ему самому не спалось: встреча с людьми взволновала его. Тревожно было на сердце у Риа, страшилась завтрашнего дня Ае, хотя у нее и появилась легкая надежда на спасение: если курага пощадили их вечером, то, быть может, не тронут и днем.

Не спали Уор, Эри и Ло. Они впервые видели так близко от себя столько людей и теперь, вопреки неизвестности, которую таило в себе завтра, были радостно возбуждены. Они не причинили горцам зла, и для них естественно было полагать, что и горцы отнесутся к ним так же. Правда, рабэ поступали как раз наоборот, но рабэ, изгнавшие из своего племени безобидную Ае, по представлениям детей Гала и Риа, стояли вне Человеческого закона, были своего рода исключением. Их поступки не могли быть нормой для остальных племен.

Еще меньше братьев тревожилась за завтрашний день Ло. Она с волнением думала о юноше, который шел рядом с вождем курага. Он не был так мускулист, как Уор и Эри, но он пробудил в ней чувства, какие она никогда не испытывала к братьям, матери и отцу. Она с нетерпением ждала утра, чтобы снова увидеть сына вождя и почувствовать на себе его взгляд. Для нее само собой разумелось, что племя этого юноши не причинит семье зла.

Но вот разговоры умолкли, у костра стало тихо, только потрескивал горящий хворост. Эри любил этот час, когда дух освобождался от дневной суеты и человек оказывался наедине со своими мыслями. В такие минуты у Эри рождались Запоминающиеся слова — они текли у него легко, как струи горного ручья. Чтобы не потерять их, он произносил их вслух:

Были саванны, потом были воды Шу, Страшное море соленое было за ними. Горы в самое небо вонзились теперь, Дуа будет потом, степи широкие будут. Море соленое там, степи открытые там, — Им никогда не сойтись друг с другом. Только люди находят друг друга везде.

Гал еще не спал. Он подумал, что Эри за свою жизнь отгадает немало трудных загадок и, быть может, даже главную — о людях. Как, например, совместить рабэ и курага? Одни преследовали семью, чтобы убить и съесть у костра, а другие взяли ее в плен, но обходились с ней, как с друзьями. Правда, что у них на уме, пока трудно судить. Ае рассказывала об одном обычае людей гор: когда чужой человек приходил в их становище, ему давали место у костра и пищу; он мог прожить у них несколько дней, ихозяева относились к нему как к уважаемому гостю; они не стесняли его свободы и не мешали ему следовать своим путем. Но когда он удалялся от их жилищ, они убивали его... «Может быть, это были как раз курага? Нет, не они: курага ведь оставили брата Ае в живых...» — с этой мыслью Гал уснул. Ночью ничто не потревожило его сон.

Утром пленники продолжили путь. Ручей превратился в реку, долина расширилась и посветлела. А вот и становище курага — ряды сложенных из плоских камней хижин, составляющих одно целое с горным склоном. Навстречу спешили женщины и дети, подходили другие воины. Пленников окружила толпа, которая расступилась лишь в тени громадного платана. Здесь собрались старейшины — центральное место среди них занимал знакомый пленникам старик.

Вождь обменялся со старейшинами несколькими словами, потом жестом пригласил пленников подойти ближе. Они заняли предложенные им места — перед старейшинами племени. Здесь их хорошо видели все курага.

Горцы с нескрываемым любопытством разглядывали нежданных гостей— в свою очередь, те с неменьшим любопытством разглядывали горцев. Свободнее всех держался Уор. Он улыбался горцам как старым знакомым, а особенно его заинтересовала одна темноволосая девушка, стоявшая в кругу подруг. Эри, в отличие от брата, с привычной серьезностью всматривался в открывшийся перед ним незнакомый человеческий мир. Но он чувствовал: люди гор достойны доверия...

Племя курага было так велико, что ланны, если их собрать вместе, выглядели бы рядом с горцами совсем маленькой кучкой. Одних только воинов у курага было тут не менее двухсот. Все ждали, когда заговорит старейший.

Самым уважаемым в племени человеком был Зури, старейшина в накидке из шкур снежных барсов. Он жил на свете дольше других курага, видел много земель и много племен, умел побеждать недуги, принимать мудрые решения, говорить с иноплеменниками на их языках; у него был ясный ум, ему никогда не изменяла память.

— Кто ты и как тебя зовут, чужестранец? — спросил старик на языке ланнов.

Юноша Маке, сын вождя — он стоял за спиной Зури, — повторил вопрос старейшины на языке курага, чтобы все знали, о чем идет речь.

Слишком бурно выражать свою радость — недостойно мужчины. Гал ответил сдержанно, хотя слова ланнов в устах у курага взволновали его.

— Меня зовут Гал, мою мать зовут Лоэ, она из племени ланнов. Моего отца зовут Грано, он вождь Рослых Людей. Я вырос среди ланнов. Я ищу племя отца.

Когда Маке перевел слова Гала на язык курага, послышались удивленные голоса, но тотчас

смолкли, едва старик заговорил опять.

— Темноволосая женщина не принадлежит к племени ланнов и Рослых Людей. Почему она оказалась с сыном Грано и Лоэ?

При этих слова Ае испуганно прижала к себе Ндана. Гал сказал ей:

— Ае не должна бояться людей гор.

Все курага видели: светловолосый воин успокаивал женщину из племени рабэ!

— Ее зовут Ае. Я нашел ее в Великую засуху на берегу мутной реки. Ае была на пути к черным туманам. Племя рабэ бросило ее. Я дал ей воды и мяса, и смерть пощадила ее. Рабэ — ее враги и мои враги. Они преследовали ее так же, как и меня. Ае сама пожелала стать моей женой!

Горцы с величайшим вниманием ловили каждое слово юноши-переводчика. Рассказ Гала заинтересовал всех.

— Когда Зури, — старик показал на себя, — был молод и полон сил, он с отрядом воинов исходил много троп, чтобы узнать, велика ли земля и какие люди живут на ней. Зури узнал: на земле хватает места для всех племен. Курага не желали зла иноплеменникам, они предпочитали язык дружбы языку палиц. Но когда Зури был далеко от дома, в долину пришли рабэ. Они убивали курага и съедали, как коз. Тогда настала пора палиц. Зури много раз водил воинов в битву. Они отомстили за смерть близких, но и месть врагу не могла вернуть к жизни тех, кто пал от рук рабэ. С тех пор по закону курага ни одному рабэ нет места в горах. Но женщина из племени рабэ, которую курага видят у дерева Совета, вела себя достойно женщины-курага. Она стала женой сына Грано и Лоэ, она прикоснулась к священной скале и выпила воды из источника духов. Она больше не принадлежит к рабэ: ей покровительствуют духи светловолосых людей, она не является врагом горцев, она находится под защитой воинов-курага.

Маке перевел слова старейшины на язык курага. Горцы приняли их к сведению и будто забыли об Ае.

— Сын двух племен говорит, что ищет Рослых Людей, — продолжал старик. — Края ланнов и Рослых Людей там, на закате солнца, а светловолосый воин со своей семьей идет со стороны утренней зари. Сын Грано, как ты оказался в долине курага?

Когда курага выслушали историю Гала, Риа и его семьи, раздались возгласы удивления: переход через горы был по плечу только очень сильным и смелым людям!

— Гал и его близкие совершили подвиг, достойный Рослых Людей, — сказал Зури. — Я знал воинов с Синего озера: они так же сильны, как сын Грано и Лоэ. Курага и Рослые Люди никогда не были врагами. Люди гор и Синего озера уважают законы друг друга.

— Откуда мудрый Зури знает язык ланнов?

— Зури водил воинов к берегам Дуа, и там курага встретили Одинокого человека. Его звали Коло, он был на пути к черным туманам. Курага вернули ему силы и привели его в горы. Зури часто разговаривал с Коло — от него он узнал слова ланнов, а потом передал их Маке. Сын вождя запоминает чужие слова легче старого Зури.

— А что стало с Коло?

— Одинокий человек был сильный и мудрый воин, но он не пожелал взять в жены женщину-курага и так ушел к предкам. Курага похоронили его по обычаю людей гор.

— Коло не мог забыть Нга, он не хотел любить другую женщину.

— Курага не упрекают Коло. Он остался ланном, но он не нарушал законы гор, он был друг курага.

— Я тоже хочу быть другом курага!

— Кто отклоняет дружбу, тот рождает беду, — проговорил старик и, обменявшись несколькими словами с вождем и старейшинами, встал, прямой и строгий. — Много лет тому назад Зури и Грано смешали свою кровь и стали братьями. Хочет ли сын Грано стать братом Жако?

— Да!

— Хочет ли Жако стать братом Гала?

— Да! — ответил вождь.

Старик приказал, чтобы Жако и Гал подошли ближе. Он взял у них по руке, соединил вместе, чиркнул ножом, наложил одну руку на другую и поднял их, соединенные вместе, вверх, чтобы все курага видели: кровь Гала смешалась с кровью Жако!

— Гал и Жако — братья! — сказал старик. — Рослые Люди и курага никогда не станут друг против друга на тропе войны!

Племя одобрило его слова, но древний обряд побратимства еще не был завершен, и все заинтересованно следили за действиями старейшины и светловолосого гостя.

Жако повернулся к Галу:

— У моего брата есть дочь, и у меня есть дочь. Люди гор и люди Синего озера станут братьями, как Гал и Жако, если обменяются женщинами!

Старейшины подтвердили его слова. Жако подозвал к себе дочь — ту самую девушку, на которую обратил внимание Уор.

— Моя дочь Туин. В ночь полной луны она вступит в брак. Если сын Гала станет ее мужем, она родит ему сыновей и дочерей — в них кровь курага сольется с кровью Рослых Людей!

Гал подозвал к себе Уора. Молодые люди встали друг перед другом. Девушка не скрывала своей растерянности: еще недавно она и представления не имела о невесть откуда взявшемся светловолосом чужеземце, атеперь волею отца ей надлежало стать его женой. Немало юношей-курага мечтали быть ее избранниками, она уже решила, на ком остановит свой выбор, и вот этот чужестранец... Конечно, они будут оспаривать ее у него, но преступить волю отца она все равно не решится. Курага не поступают наперекор родителям...

От внимания Гала не укрылось недовольство молодых курага решением вождя отдать Туин за чужеземца.

— Мой брат Жако мудр, — сказал он. — Ничто так не скрепляет дружбу двух племен, как женщины. Моему сыну Уору нужна жена, но по нашему обычаю мужем и женой становятся только те, кто этого пожелает. Пусть Уор и Туин сами решат, исполнить им брачный танец или нет.

Слова Гала были встречены возгласами одобрения.

— Пусть будет так, как хочет мой брат Гал! — согласился вождь.

— Жако, у меня есть дочь Ло, а у тебя сын Маке. Я отдаю свою дочь курага, если Маке пожелает взять ее в жены, а Ло пожелает, чтобы он стал ее мужем!

— Слово моего брата — мое слово, — ответил Жако.

— Будет так, как решили Жако и Гал! — постановили старейшины.

Гостям отвели хижину, где были приготовлены дары гор: мясо, фрукты и виноградный сок. Каждая семья курага принесла им какой-нибудь подарок как братьям, смешавшим свою кровь с кровью курага.

Наступила ночь полной луны. Три дня и три ночи в долине горели праздничные костры. Вместе с юношами-курага Уор и Эри держали экзамен на зрелость. Братья ни в чем не уступали людям гор: их палицы были достойны воинов, дротики летели точно в цель; оба были неутомимы в беге и танцах, легко поднимали и переносили с одного края селения на другой Камень Мужчины, равный весу воина.

Ло тоже выдержала испытания, которым подвергались девушки гор, прежде чем вступить в брак.

После праздника семья отправилась дальше. Теперь это был легкий путь: сильный отряд воинов-курага во главе с Жако сопровождал ее. Ни хищники, ни другие люди гор не осмеливались встать перед ними. Курага хорошо знали горы и находили в них самую короткую и удобную тропу.

Они вывели семью из гор и, узнав у дружественных им людей, что чужих людей в предгорьях нет, простились со своими светловолосыми друзьями, а маленький отряд Гала прямиком направился к Дуа.

В отряде теперь было трое мужчин — Гал, Уор и Эри — и три женщины— Риа, Ае и Туин. Ло осталась в горах, в семье своего мужа Маке, а дочь Жако Туин отправилась со своим мужем Уором в дальний путь. Молодая женщина с грустью покидала родные горы, степи страшили ее, но рядом с ней шел сильный, смелый и добрый Уор. Он победил своих соперников и завоевал ее сердце. Он заботился о ней в пути, и она понемногу привыкала к своей неожиданной участи и к светловолосым чужеземцам, которые стали братьями ее соплеменников. О родном доме ей теперь напоминала только Бана, крупная белая собака. Она дружила с Туин и последовала за ней в степь.

А тропа по степи была нелегка. Лили дожди, из темных туч били огненные стрелы, временами хищники преграждали путь. Но самой большой опасности семья подверглась, когда в степи перед ними появились антилопы чако. Они бешено мчались навстречу, поднимая тучи пыли. Все живое поспешно уступало им путь, чтобы не попасть под гибельные копыта обезумевших от собственного бега животных. Никакая сила не могла противостоять чако, когда злые духи собирали их в необозримое взглядом стадо и гнали по степи. Если на пути у чако оказывался ручей, они своими телами заваливали его, чтобы другие чако могли по ним бежать дальше. Ни носорогу, ни мамонту не устоять против обезумевших чако...

Гал огляделся. Пыль, поднятая стадом, все шире охватывала горизонт. Степь гудела под копытами сотен тысяч антилоп, лавина тел, пыли и шума, подобно гигантской волне соленого моря, накатывалась на горстку людей. Остановить чако могли только скалы и лес.

Мимо пронеслись перепуганные туры, с ходу преодолели ручей и скрылись в кустарнике на противоположной стороне.

— Камни! — показал Эри.

В нескольких сотнях шагов от них светлели большие камни. Другого укрытия от чако в степи не было.

— Туда!

Они едва успели укрыться за камнями, когда лавина чако затопила округу. Лишь несколько мгновений люди видели стремительно мелькающие тела животных — каменный островок спасения окутала пыль, свет дня померк; они слышали шум от дыхания тысяч животных, крики смертельно раненных антилоп и чувствовали, как дрожала земля. Но вот поток чако схлынул, шум отдалился. Они выбрались из своего убежища. Камни защитили их!

Когда пыль улеглась, они увидели израненную степь. Трава была втоптана в землю, кустарники смяты, всюду валялись трупы чако. Не верилось, что это они, легкие, изящные чако, натворили столько зла. Шакалы, волки, львы, коршуны — все, кому не лень, принялись за еду. Люди тоже взяли себе убитых чако: скоро привал. Они зажгут костер, поужинают и уже с улыбкой припомнят только что пережитые ими страхи.

Степь была и опасной, и доброй. Она кормила и поила путников, в ней росли травы, избавляющие их от недугов. Но после многодневного перехода по степи всем было приятно стоять на берегу Дуа. Она была величава, спокойна и чиста, ее противоположный берег едва различался вдали.

— Я твой брат, Дуа! — крикнул Гал, напомнив реке о старой дружбе. — Мы вернулись к тебе!

— Как же мы переправимся через нее? — забеспокоился Уор. Он и не представлял себе, что Дуа так широка.

— Дуа добра. Мы свяжем плот, и она перенесет нас на ту сторону. Потом мы пойдем по берегу до Белых скал. Около них в Дуа впадает малая река. Мы повернем навстречу ее воде и через пять дней пути увидим Синее озеро, где живут Рослые Люди. Так говорил Зури.

Много дней отряд продвигался вдоль Дуа. Началась осень, а с нею пришли дожди. Облюбовав себе пристанище под каменистым навесом на площадке, круто обрывавшейся к Дуа, отряд остановился. Гал решил дать семье отдых, в котором особенно нуждались женщины.

Взяв с собой Эри, Гал отправился на охоту, а остальные принялись за устройство нового жилища.

* * *

Эри не участвовал в брачных торжествах на празднике курага. Девушки гор были изящны, легки, большеглазы, но он отказался от свадебного танца. Это удивило его близких и многих курага: он с успехом мог бы потягаться с соперниками. Только в пути Гал и Риа поняли сына: ему нравилась Туин. Он смотрел на нее с нежностью. К счастью, Уор не замечал влюбленности брата, он был поглощен любовью к Туин.

Эри сдерживался, он любил брата и не хотел своим поведением обидеть его. Но Гала и Риа не покидало беспокойство. Они знали, как безрассудна любовь и как жестоко бьются из-за женщины двое мужчин. Если Уор заметит, что Эри хочет быть мужем Туин, братья станут врагами и над семьей нависнет беда. Несчастья не избежать и в случае, если они согласятся поделить между собой Туин: достаточно будет малейшего повода для ссоры, и они возьмутся за палицы.

Надо было позаботиться о том, чтобы сыновья остались друзьями, ипоскорее разыскать Рослых Людей, чтобы Эри мог среди них найти себе жену. Оставшись наедине с сыном, Гал решил откровенно поговорить с ним об Уоре и Туин.

Отец и сын спустились к реке. Дуа была светла и приветлива, и они прежде всего искупались в ней.

— Сын, ты не исполнил брачный танец в долине наших братьев курага,— заговорил после купания Гал. — Я знаю почему.

Эри молча взглянул на отца.

— Если двое мужчин сражаются из-за женщины, один из них побеждает, а второй или уходит в черные туманы, или покидает племя. Неужели мои сыновья ступят на этот путь?

Эри молчал.

— Когда мы с Риа были молоды, как ты и Уор, — продолжал Гал, — мы готовились вместе исполнить брачный танец. У меня был друг Рун. Он пожелал быть мужем Риа, хотя знал, что она хотела стать моей женой. Весна затмила ему разум, он решил соперничать со мной. И все-таки дружба победила: мы не встали друг против друга с палицами в руках, а когда мне и Риа грозила смерть от Урбу и других воинов-ланнов, Рун, Рего и Лок спасли нас, помогли нам бежать...

— Я понял тебя, отец, мы не поссоримся из-за... Туин, мы с Уором всегда будем друзьями.

Галу стало жаль сына, но он ничем не мог помочь ему. Он сказал:

— Твои слова достойны мужчины, а мужчина не говорит неверных слов. Пойдем, сын.

В лагерь они возвратились с добычей. Их близкие тоже не сидели сложа руки: на площадке, очищенной от сора и камней, горел костер, Риа и Ае вязали маты из травы, а Уор и Туин начали возводить из плоских камней стены хижины. Туин умело справлялась с этой работой: строить каменные жилища умел каждый взрослый курага.

Через несколько дней хижина была готова — в работе участвовала вся семья. Жилище покрыли крепкими жердями и толстым слоем туго увязанного тростника: эта кровля надежно защитила людей от непогоды. Стены получились не такие ровные, как у жителей гор, — не хватало подходящих камней, — но достаточно прочные. Снаружи и изнутри их обмазали глиной. Люди могли чувствовать себя за ними в безопасности. Чтобы костер на площадке не затухал и во время дождей, мужчины соорудили над ним широкий навес из гибких ветвей — сверху его накрыли тростником, а снизу обмазали глиной. Под такой крышей уютно было и огню, и людям. Потом мужчины возвели по краям площадки ограду из камней — она ограничивала неуемную любознательность маленького Ндана.

Наконец работы были завершены. Все повеселели. Казалось, для семьи начались счастливые времена. Эри немало времени проводил внизу у воды: собирал камни-цветы, ловил рыбу. Домой он возвращался неизменно уравновешенный и довольный собой. Однако это спокойствие давалось ему нелегко. Туин давно понимала, что с Эри, и ее взгляд выражал тревогу: она боялась гнева мужа. Женщины-курага не изменяли мужьям, а если это все-таки случалось, неверную жену изгоняли из племени или сбрасывали в пропасть. Такие истории бывали редки, но курага помнили о них. Сама мысль об измене мужу страшила Туин. Да она и не решилась бы обмануть Уора. Он был постоянно внимателен к ней — редкий мужчина-курага так заботился о своей жене. Курага требовали от жен беспрекословной покорности, а Уор относился к ней как к другу. Это рождало в ней чувство благодарности к мужу, сильнее привязывало ее к нему. Но и к Эри она не была равнодушна — она сама не очень-то разбиралась в своих чувствах к светловолосым братьям. По законам своего племени она не имела права сравнивать мужа с другими мужчинами. Муж есть муж, ему следовало повиноваться, а с другими мужчинам ей полагалось вести себя так, как этого требовал от нее муж. Однако Туин не могла не замечать различий между Уором и Эри. Радом с мужем она чувствовала себя спокойной и удовлетворенной, а с Эри ей хотелось бегать, танцевать, смеяться; у него были какие-то особые взгляды на обыкновенные вещи, с ним ей почему-то было интереснее. Она, наверное, поделилась бы своими странными чувствами с матерью, окажись та здесь, но заговорить о них с Риа не решалась.

Риа видела, как осложнялись отношения между Эри и Туин. Гибель младших детей отзывалась в ней непреходящей болью, а тут еще и между старшими сыновьями назревал конфликт, суливший семье новую беду. Было о чем тревожиться. Близилась зима, когда мужчины и женщины будут целыми днями находиться вместе, в хижине. Риа опасалась, что в Уоре проснется ревность. А он мужал, раздавался в плечах, наливался силой — мускулы еще веселее заиграли в его теле; отрастающая борода делала его все более похожим на отца. Если в Уоре вспыхнет ревность и он возьмется за палицу, быть беде. Против него устоит только Гал...

К счастью, опасения Риа не оправдались: Уор ничего не замечал. Он по-прежнему был добродушен со всеми, безраздельно доверял Туин и не обращал внимания на ее смущение, если Эри заговаривал с ней. Точно так же Уор доверял своему брату. Доброта Уора и его доверие к близким сами по себе устраняли конфликт.

Обрадовала Риа и беременность Туин: на определенное время она делала невозможным столкновение между сыновьями. Уор теперь особенно бережно относился к жене — так же, как в подобных случаях вел себя с Риа и Ае Гал. Эри он тоже уделял теперь больше внимания. Братья вместе ходили на охоту и были дружны, как в лучшие годы детства.

Так миновали осень и зима. Весной Туин родила сына. Когда она оправилась от родов, прежнее беспокойство овладело Галом и Риа. Туин, похорошевшая после родов, все сильнее влекла к себе Эри. Он крепился, держал слово, данное отцу, но это самоограничение вряд ли могло длиться долго. Зов плоти мало кому удавалось заглушить в себе, а Эри был полон сил — ему-то заглушить наверняка не удастся. В такой ситуации не помогла бы и Ае. Став женой Эри, она не устранила бы конфликт в семье, зато этот вынужденный брак осложнил бы отношения между отцом и сыном. Что же делать?

После долгих раздумий Гал принял решение, которое давало надежду сохранить в семье мир.

* * *

Степи опять были изумрудно-зеленые, а дни солнечные и теплые — самая пора в путь. Все дальние пути начинались весной.

У обеденного костра Гал сказал:

— Я с Эри отправлюсь искать Рослых Людей, а Уор, Туин, Риа и Ае останутся с детьми здесь и будут ждать нашего возвращения!

Решение пойти дальше вдвоем с Эри подсказал ему здравый смысл: таким образом Гал разлучал

Эри с Уором и Туин. Кроме того, оставшуюся до Синего озера часть пути легче было преодолеть двум мужчинам, чем семье с женщинами и детьми. Встреча с чужими людьми не исключалась, оторваться от них всей семьей непросто, а вдвоем Гал и Эри смело могли идти по земле. Разумнее было пока оставить близких на месте, в надежном пристанище. Даже если чужие люди попытались бы напасть на них, Уор с тремя женщинами мог устоять здесь против отряда воинов. Снизу к жилищу вела узкая крутая тропа, ее можно было защитить от врагов одними только камнями...

Риа понимала, что, решив идти вдвоем с Эри, Гал заботился о семье, оберегал дружбу между сыновьями. Ей не хотелось надолго расставаться с ним, но она поддержала его: сейчас едва ли можно было найти более разумное решение, чем то, какое предложил он. Так будет спокойнее всем. А дома оставался Уор. Он смел, силен, рассудителен и, как Гал, добр и внимателен к женщинам и детям. На него можно было положиться.

Прежде чем покинуть близких, Гал и Эри надолго обеспечили их мясом, рыбой и дровами. После этого они собрались в путь.

Уора Гал предупредил:

— Глаза у тебя должны быть зорки, руки тверды, а разум крепок. Мы вернемся вместе с Рослыми Людьми!

Он ступил на тропу вниз, Эри молча последовал за ним. Он ни с кем не простился, только бросил взгляд на Туин и отвернулся, заметно смущенный. В последний момент он все-таки выдал себя!

Уор с недоумением повернулся к Туин:

— Эри прощался с тобой не как со всеми! Ты боишься за него? Ты не хотела, чтобы он уходил?

— Нет-нет!... — Туин с мольбой взглянула на мужа.

Такой испуганной и беззащитной Уор еще не видел ее. Его недоумение погасло перед ее растерянностью. Он не любил осложнять ситуации. Туин была с ним, принадлежала ему, она родила ему сына, она и впредь останется его женой. Все это было очевидно и неоспоримо — перед этим фактом лишние слова и расспросы не значили ничего.

— Тебе не надо бояться, что отец и Эри ушли, а мы остались здесь, — улыбнулся он. — Они вернутся вместе с Рослыми Людьми!

Женщины повеселели, улыбнулась и Туин: все будет хорошо!

А Риа с удовлетворением подумала, что ее старший сын — настоящий мужчина, он великодушен, как Гал.

* * *

Гал и Эри быстро продвигались вдоль реки, а когда левый берег, по которому они шли, стал чересчур низким и сырым, они переправились на противоположную сторону Дуа.

Переправа была легкой и скорой. Им потребовалось лишь связать шнурами два подходящих бревна, и плот был готов. Еще проще было сделать весла: палок-рогаток валялось на берегу сколько угодно, а куски кожи Гал и Эри несли с собой. Оставалось только закрепить кожу на рогатках.

Переправляясь через Дуа, Гал через плечо поглядывал на сына. Оседлав, как Гал, плот и опустив ноги в воду, Эри сосредоточенно работал веслом и, казалось, не обращал внимания на пугающую ширь и мощь реки. Только лицо, побледневшее от напряжения, выдавало его тревогу. «Сын держится достойно мужчины, — с удовлетворением отметил Гал. — Он непременно подружится с Дуа...»

О том же думал Эри. Когда плот коснулся правого берега и отец с сыном ступили на землю, Эри сказал:

— Отец, Дуа ничего не стоило поглотить меня. Я хочу научиться плавать, как ты.

Теперь они ежедневно купались в Дуа, и Гал учил сына плавать. Вскоре Эри уже мог держаться на воде.

За день они делали не менее шестидесяти тысяч шагов. Поднимались с солнцем, завтракали, шли до полудня, потом обедали, отдыхали и опять шли — до вечера, не задерживаясь, даже если поблизости были хищники. Гал уже много раз встречался с ними и побеждал их. Своим тяжелым копьем он мог насмерть уложить льва, ударом палицы свалить быка, вкаждом из его дротиков таилась летучая смерть для врага. Эри еще не приходилось совершать такие напряженные переходы, он в который уж раз убеждался, как силен, вынослив и бесстрашен его отец. До встречи с людьми гор у Эри не было возможности сравнить его с другими воинами. Курага были хорошо сложенные люди, но отец превосходил их и ростом, и силой. Только Уор мало чем отличался от него.

Следуя за отцом, Эри не испытывал страха перед неизвестностью. Он знал, что отец вовремя распознает и предупредит любую опасность на пути. Если же отец не замедлял шага, хотя до слуха доносился рык тигра, значит, прямой опасности не было. Отец, казалось, вообще не обращал внимания на обитателей степей. Даже встреча с отрядом охотников задержала его лишь настолько, насколько требовалось, чтобы определить, кто это — Рослые Люди или нет.

Группа мужчин обедала у слабо дымившегося костра. По внешнему виду они напоминали рабэ. Возможно, это и в самом деле были рабэ. Если они знали кратчайшие пути от Шу к Дуа, они вполне могли оказаться здесь.

Потеряв интерес к незнакомцам, Гал поспешил дальше.

А это действительно были рабэ.

В прежние времена они преследовали бы чужаков день и ночь, пока не настигли и не убили, а теперь рабэ были уже не те. Они лишились своего места на земле и с каждым новым поколением безвозмездно растрачивали энергию и волю.

Увидев Гала и Эри, рабэ по привычке ступили в их след, но, пробежав несколько тысяч шагов, остановились: у них уже не было ни сил, ни решимости преследовать, а светловолосые были неутомимы в беге — рабэ узнали в них озерных людей, с которыми не хотели снова сойтись на тропе войны.

* * *

У Белых скал отец и сын расстались с Дуа и повернули к Синему озеру. Оставалось три дня пути вдоль реки, впадающей у Белых скал в Дуа, идва дня лесом по Соляной тропе в сторону заката солнца. За лесом— озеро, большое, как море. Там живут Рослые Люди. Так говорил Зури...

Скоро Гал и Эри увидят племя отцов, матерей и дедов. Охваченные нетерпеливым желанием быстрее достичь цели, они шли теперь без отдыха с утра до вечера.

Степь бугрилась, обрастала кустарниками и деревьями, местами в ней обнажались скалы. Внимание Эри привлек к себе зеленый камень с мягкими пестрыми разводами. Галу тоже понравился малахит, но еще больше он обрадовался оленям, лизавшим соль: до Синего озера оставалось два дня пути!

Дальше шли лесом. Река превратилась в тоненький ручеек, а потом вовсе исчезла, зато появились ручьи, текущие в ту сторону, куда шли Гал и Эри. В пути им встречались медведи, однажды они видели тигра. Взглянув на людей, полосатый зверь скрылся в зарослях. Человека он видел явно не впервые.

Наконец впереди заблестела водная гладь, и вскоре отец и сын достигли скалистого берега. Отсюда взгляду открылись прибрежная полоса и озерные дали.

Противоположный берег озера тонул в голубой дымке, за ней ввысь взлетали кружева белоснежных гор. Слева озерный берег был крут и обрывист, а справа скалы выгнулись дугой, будто кто-то огромный отодвинул их от воды, а место, где им полагалось быть, выровнял так, что образовался широкий, в несколько тысяч шагов луг, открытый к озеру и окаймленный с других сторон скалами и лесами. На лугу, среди редких дубов, стояли крытые тростником бревенчатые хижины. Около них были люди.

Гал с волнением разглядывал деревню. Он долго был лишен радости жить среди соплеменников и теперь, глядя на мирное селение озерных людей, почувствовал, как устал от скитаний по земле.

— Отец, смотри!

На скале был выбит Бегущий Лось — здесь жили Рослые Люди!..

Отец и сын спустились вниз. Вода в озере была так чиста, что и на глубине в два копья на дне различались песчинки. Не выдержав искушения, Гал и Эри с головой погрузились в эту прозрачную влагу, смывая с себя дорожную усталость. Такого озера им еще не доводилось видеть. Все вокруг радовало яркостью и разнообразием красок — россыпи пестрых яшм, белизна озерного песка, синее небо над головой и синее небо в воде, белые цветы чаек и лебедей, изумрудная зелень прибрежных трав, кустарников и деревьев. Пространства, формы, цвета и оттенки сливались в огромное, удивительное по своей мощи и красоте полотно. Всюду было разлито довольство и покой, а мысль о возможной опасности казалась здесь неуместной.

Накупавшись, Гал и Эри направились к хижинам. В последний момент, перед тем как выйти на открытое место, Гал остановился, разглядывая селение.

У окраинной хижины бородатый мужчина, сидя на бревне, обрабатывал камень. Неподалеку от него дремали собаки. Под дубом играла стайка мальчишек. На лугу пасся теленок, у плетня копошились кабанята — люди и собаки не обращали на них внимания.

Слегка ссутулившись, мужчина сосредоточенно трудился, на руках у него упруго перекатывались мускулы. Из хижины вышли две женщины с корзинами в руках, не спеша направились к озеру. К первому мужчине подошел второй, что-то сказал и тоже повернулся к озеру. И от других хижин к озеру шли женщины и мужчины, туда же побежали мальчишки— встречать рыбаков. Почти все были светловолосы...

— Это они, Рослые Люди!.. — проговорил Эри.

Гал не ответил. Мирный покой приозерного селения напомнил ему о том, что больше половины своей жизни он прожил вдали от людей. Ему тоже захотелось сейчас сидеть около хижины и неторопливо отжимать кремень, зная, что рядом соплеменники, с которыми не страшна никакая беда. Перед Галом было племя матери и отца, он мог спокойно идти к хижинам, но тело у него будто перестало повиноваться ему. Он оставался на месте и смотрел на Рослых Людей — расслабленно, весь во власти охвативших его чувств, непривычных, трудных, растворивших в себе его могучую волю.

Мужчина кончил трудиться, встал — таких широких плеч не было ни у рабэ, ни у курага.

— Отец, он похож на тебя, — взволнованно сказал Эри. — Пойдем!

— Сейчас, сын, сейчас...

В поведении Рослых Людей вдруг что-то изменилось. Недавней безмятежности как не бывало, дети и женщины оказались за спинами мужчин, а у мужчин в руках появились палицы и копья.

Залаяли собаки, бросились к кустам, где находились Эри и Гал. Скрываться от Рослых Людей было уже неразумно.

Отец и сын вышли на открытое место. Подбежали, лая и угрожающе рыча, собаки. Отряд вооруженных воинов тоже был рядом. Выражение непреклонной решимости к битве сменилось на лицах недоумением: два чужака, неожиданно появившиеся около деревни, лицами и фигурами не отличались от озерных людей!

Воины образовали вокруг Гала и Эри замкнутый круг, осмотрели кусты, но дальнейших действий не предпринимали. Подходили новые воины, приблизились старейшины, женщины и дети.

Гал опустил свое копье острием в землю; седобородый старейшина — это был Грано — тоже повернул копье вниз острием. Но он молчал, и все Рослые Люди молчали, разглядывая пришельцев.

— Я — Гал, а это мой сын Эри! Мы пришли к Рослым Людям, кплемени наших матерей, отцов и дедов! Ланны были несправедливы к нам...

Дальнейшие его слова утонули в шуме голосов, причину которого нетрудно было понять: Рослые Люди понимали язык ланнов!

Когда шум стих, седобородый старейшина спросил:

— Почему Гал считает, что Рослые Люди — племя его матери и отца?

— Так говорила нам старая Луху незадолго до того, как Урбу послал ее в черные туманы.

— Как звали твоего отца и твою мать?

— Луху сказала, что моего отца звали Грано, мою мать — ее дочь — звали Лоэ, а мать Риа звали Уну...

Шум возбужденных голосов опять заглушил слова Гала. Старейшина властным жестом потребовал тишины — голоса смолкли.

— У Грано и Лоэ был сын, а у Вила и Уну была дочь. Урбу убил их!

— Их бросили в болото, но Луху успела спасти нас. Мы выросли среди ланнов и в самую короткую ночь стали мужем и женой.

— Гал говорит о женщине Риа, а к Синему озеру ведут следы только двух воинов. Где другие спутники Гала?

— Риа, Ае, Туин, Уор и дети трех женщин остались в хижине на берегу Дуа. Теперь, когда мы нашли племя матерей и отцов, мы отправимся назад, за ними!

Из рядов Рослых Людей выступила пожилая женщина, приблизилась к Галу и Эри.

— С тех пор, как Лоэ родила своего первого сына, с дубов много раз падали листья, — проговорила она на языке ланнов. — Лоэ состарилась, унее есть другие сыновья, есть дочери и много внуков, но она не забыла своего первенца. Он родился во время большой беды для ланнов и Рослых Людей. Ты говоришь на языке ланнов, ты великий воин, старая Лоэ не может поверить, что ты — ее сын... Луху была моя мать, ты сказал правду. Но мои глаза уже не так остры, как прежде, я не могу узнать в тебе моего маленького сына. У тебя другое имя, воин...

— Галом меня назвала Луху. Она боялась, что Урбу узнает сына Лоэ и Грано. А незадолго до смерти она сказала, что Лоэ называла меня Лоном, а Уну называла свою дочь Ола.

— Да-да, это он... — Лоэ смахнула с лица набежавшую слезу. — Это мой сын, это сын Лоэ и Грано...

Так Гал нашел свою семью, свой род и свое племя. Рослые Люди плотным кольцом обступили Гала и Эри. Воины были как на подбор — высокие и стройные. Женщины тоже были хорошо сложены, среди мужчин они держались непринужденно. Все с любопытством разглядывали пришельцев: о силе и мужестве Гала красноречиво рассказывало ожерелье из клыков самых могучих хищников. Не каждому охотнику доводилось один на один сходиться с тигром, львом, медведем и леопардом, а Гал не раз сходился и побеждал всех. Даже среди Рослых Людей немногие сравнились бы с ним по мощи. Его сын Эри еще не налился зрелой мужской силой, но своим мужественным лицом и твердым взглядом светлых глаз напоминал отца.

Племя возвратилось в деревню, и здесь, перед центральной хижиной, принадлежащей Грано и Лоэ, состоялась церемония знакомства Гала и Эри с Рослыми Людьми. Мимо них один за другим проходили сородичи и соплеменники, а Грано называл их имена. Мужчина, который обрабатывал кремень, когда Гал и Эри наблюдали за Рослыми Людьми, и тот, который подошел к нему, а потом направился к озеру, оказались родными братьями Гала.

По обычаю ланнов мужчины протягивали им открытую ладонь, женщины и девушки проходили мимо не останавливаясь.

— Уну, жена Вила и мать Ола, которую мой сын называет Риа, — говорил Грано.

Пожилая женщина шла во главе большой семьи, состоящей из сыновей, дочерей, зятьев, невесток и внуков,

— Ирги, старейшина Рослых Людей!

Ирги напомнил Галу Сухого Лу: он тоже был худощав, а в его узловатых мускулах угадывалась огромная сила.

Ирги коснулся руки Гала, заглянул ему в глаза и удовлетворенно улыбнулся, встретив воина, равного ему по силе, мужеству и мудрости, а Гал безошибочно определил, что Ирги неутомим в походе, осмотрителен на охоте, бесстрашен в битве, незаменим у костра совета.

— Инг, дочь Ирги!

Инг прошла мимо, бросив на Эри шаловливый взгляд синих, как небо, глаз. Светлые волнистые волосы, свободно рассыпавшиеся за спиной, подчеркивали совершенство линий ее тела.

Радостное волнение захлестнуло Эри, и Туин отступила куда-то в небытие, будто ее и не было.

Гал тоже давно не переживал такой радости, как теперь. Он нашел у Синего озера и сородичей, и женщин-ланнов. Женщины были немолоды, но от них пошла жизнестойкая поросль двух племен — как он сам, как Риа.

Возбуждение Рослых Людей, вызванное встречей с Галом и Эри, понемногу улеглось. Племя продолжило прерванные дела. Только старейшины остались на месте, обсуждая редкий случай. Мало кому из людей удавалось на своем веку увидеть такое: чтобы ребенок, которого считали навсегда потерянным, не только выжил вдали от племени, но и через много лет — уже могучим воином, отцом воинов-сыновей — вернулся домой. О таком случае следовало почаще напоминать молодым людям у праздничных костров: пусть не забывают, что человек способен победить зло, даже если он окажется вдали от соплеменников; пусть сын Грано и Лоэ расскажет у вечернего костра о своих скитаниях по земле.

* * *

Вечером Рослые Люди собрались вокруг центрального костра. От родовых костров сюда принесли обжаренные туши, печеную рыбу, глиняные сосуды с вареным мясом, присыпанным острыми приправами.

Ужин начался по знаку старейшины Грано,

Ланны подивились бы этой трапезе: здесь не было обособленных групп— было единое племя, в котором торжествовали великодушие, согласие, такт. Мужчины уступали первенство женщинам, детям и друг другу, никто не стремился схватить кусок покрупнее. Пищи хватало всем, каждый мог взять себе, что хотел. Рыбу брали руками, а мясо — заостренными рогаточками-вилками и ложками, вырезанными из дерева или рога быка. Ели неторопливо, мясо и рыбу запивали родниковой водой. После ужина все плотнее уселись вокруг костра и приготовились слушать Гала.

Он говорил три вечера подряд. Он рассказал о том, что заставило ланнов покинуть светлые леса и поселиться на берегу Дуа; рассказал о жизни ланнов, о событиях, предшествовавших бегству Гала и Риа из племени, оневзгодах, выпавших изгнанникам; рассказал о плавании по Дуа, о Душных лесах, о саванне, о Шу, о Соленой воде, поглотившей его младших детей, о горных вершинах, упирающихся в небо, о солнечных долинах, где бегут прозрачные ручьи, о высокогорных лугах и озерах, о ледяных полях и снежных обвалах; рассказал о людях, с которыми встречался во время странствий, о чудовищах, живущих во мраке душных лесов, в водах мутных рек и в глубинах соленого моря; рассказал о битвах с хищниками и о битвах животных между собой; рассказал о Великой засухе, умертвившей саванну, о ливнях, превращающих реки и ручьи в огромные озера, оволнах огня, бегущих по земле, о снежных лавинах и каменных осыпях, о тучах чако, подобно смерчу пронесшихся по степи; рассказал о таинственных рисунках, оставленных на камнях неведомыми людьми...

Когда он кончил говорить, была глубокая ночь. Звезды над головой пели свои вечные песни, с озера доносились всплески рыб, в лесу обеспокоенно перекликались птицы.

— Мой сын вел себя достойно великого воина, — проговорил Грано.

— Гал много видел, много узнал, он мудр, как великий вождь, — добавил второй старейшина.

— У Гала твердая рука, смелое сердце и ясный разум, — заключил третий.

Остальные старейшины одобрили то, что сказали эти трое.

Потом все воины один за другим прошли мимо Гала. В левой руке у них было копье или палица, а правую они поднимали в знак приветствия: они выражали свое уважение к нему и его семье и признавали в нем великого воина и мудрого старейшину.

* * *

Три дня и три ночи Гал и Эри прожили на берегу Синего озера, наслаждаясь непривычным для них покоем и знакомясь с бытом Рослых Людей.

Родовые общины в деревне не смешивались — у каждой были свои хижины, свои старейшины, свои костры. Родичи во всем следовали обычаям своего рода, строго соблюдаемым старейшинами. Обычаи имели силу закона и распространялись на быт и занятия общины, а она была для человека и домом, и высшей властью, и хранительницей жизненного опыта. Община решительно защищала каждого своего члена от любых посягательств на него извне, если сам он не нарушал ее законов, но она с недоверием и враждебностью относилась к тем, кто стремился жить и мыслить вопреки родовым обычаям. Такие люди неизбежно вступали в конфликт со старейшинами, потом с родом в целом и в конце концов или изгонялись из общины, или сами покидали ее.

Власть рода над человеком ослабевала лишь там, где начиналось действие законов племени.

Каждый вечер старейшины родов собирались вместе у костра Совета, чтобы обменяться впечатлениями минувшего дня и решить, что предпринять завтра, — снарядить ли в лес бортников за липовым медом, послать ли женщин и подростков за ягодами, отлавливать ли лещей на ближних отмелях, пополнять ли запасы мяса и соли... Дел у племени много — каждому роду в отдельности вряд ли управиться с ними вовремя, а сообща родовые общины успевали сделать все. С этой целью создавались сводные отряды — они состояли из представителей всех родов и предназначались для общеплеменных заготовок пищи, которая потом распределялась между общинами.

Сводные отряды следовали уже законам племени, опирающимся на законы родов, но стоящим над ними. Вступив в сводный отряд, люди на время покидали круг близких родственников, оказывались на виду у всего племени, и, хотя они не переставали сознавать себя членами своей родовой общины, обязанными прежде всего заботиться об интересах сородичей, у них появлялась некоторая свобода воли, возможность проявить себя лучше других — смелее, расторопнее, искуснее. Отличившись в сводном отряде, человек приобретал авторитет в племени и тем самым добивался для себя большей свободы и независимости, что уже само по себе делало участие в сводных отрядах привлекательным, особенно для молодых людей.

Решение совета старейшин сразу же становилось известно племени, иуже вечером Рослые Люди знали, кому какая работа предстоит завтра. Сами старейшины днем трудились вместе с сородичами — обычно там, где требовались знания и опыт: покрывали тростником хижины, изготавливали резцы и сверла, шили обувь, вязали рыболовные сети.

Праздных людей в племени не было — все выполняли общую работу. Дети тоже трудились, но у них оставалось время и для игр. Девочки помогали женщинам в хижинах и у костров, мальчики держались около мужчин. В труде и играх дети перенимали опыт родителей. Подростки уже умели владеть оружием, у них были копья, дротики, ножи и палицы — все уменьшенное, но годное для того, чтобы поразить некрупного хищника.

В эти дни только Гал и Эри были свободны от обязанностей. Знакомясь с обычаями племени, они могли присоединиться к любой группе Рослых Людей. Свободой выбора отец и сын пользовались неодинаково. Гала интересовал быт и труд соплеменников. Он осматривал хижины, побывал с рыболовами на озере, с охотниками в лесу, наблюдал, как Рослые Люди изготавливают орудия, а Эри влекло к роду Ирги, поближе к Инг. Синеглазая девушка все сильнее овладевала его мыслями и чувствами. Заметив, что сын чересчур увлекся бойкой Инг, Гал сказал ему:

— Инг красива, как цветок лавы, но не забывай, что не ты один надеешься исполнить с ней брачный танец. Уверен ли ты, что она пожелает стать твоей женой?

— Об этом еще не было речи...

— Пусть о твоем желании никто не знает, кроме... Инг. Возьми бесцветные камни, они теперь нужны тебе.

— Твои слова сказаны вовремя, отец.

Эри взял алмазы. Он как-то сразу увидел, что скрывалось в камне: он соединит его с другим — ярко-синим, светящимся изнутри, подобно глазам Инг, и оживит оба камня, превратит в неувядающий цветок лавы. Это будет брачный подарок Инг. Еще он сделает для нее браслеты — зеленые змейки, поблескивая ярко-синими бусинками глаз, весело побегут по листочку лавы...

Женщины у Рослых Людей пользовались уважением, немыслимым у ланнов. Они были хозяйками в хижинах и желанными гостьями на совете старейшин. Нагрубить женщине означало здесь поступить недостойно Рослого Человека — за такой поступок полагалось изгнание из племени. Если по вине мужчины женщина разрывала с ним брак, на мужчину ложился почти несмываемый позор.

Силу Рослые Люди ценили и уважали, но в отличие от ланнов не поклонялись ей. Сила, не облагороженная великодушием, добротой и скромностью, была здесь предметом насмешек.

Рослые Люди умели трудиться, умели и отдыхать. Их игры развивали ловкость, находчивость, изобретательность. На качелях, сооруженных посредине деревни, они бесстрашно взлетали на высоту в несколько копий. Среди их забав одна выделялась своей серьезностью. В круг подростков, юношей и мужчин вносили слегка изогнутые дубовые палки разной толщины. К одному концу их был привязан шнур из сухожилий оленя. Надо было, уперев этот конец в землю, согнуть палку в дугу и надеть на ее верхний конец свободную петлю шнура, отчего он натягивался так, что пел, когда по нему резко проводили пальцем.

Эта изогнутая, как горб у быка, упругая дубовая палка, стянутая шнуром-тетивой, называлась «клуа». Были клуа подростка, клуа юноши, клуа воина. Они хранились в хижине первого старейшины и служили мерой, определяющей физическую силу Рослого Человека. Был еще клуа Грано, который могли натянуть лишь самые сильные из воинов.

С помощью клуа Рослые Люди добывали огонь, сверлили дерево, камень и кость. Сильно изогнутый клуа с нитями разной длины и толщины представлял собой музыкальный инструмент ола. Нити, если по ним водили пальцами, издавали определенный звук. В руках у искусных женщин ола пели сладкозвучнее флейт.

Знакомясь с Рослыми Людьми, Гал не переставал думать о своей семье, оставшейся у Дуа. Ему хотелось, чтобы и Риа поскорее испытала радость от встречи с матерью, братьями и сестрами.

* * *

На четвертый день Гал и Эри отправились в обратный путь. Их сопровождал отряд воинов, два десятка человек, в том числе братья Гала и Риа, такие же рослые, как он. И остальные воины были под стать им. Все добровольно вступили в сводный отряд, для них было привычно помогать соплеменникам.

Гал повел их ускоренным шагом. Они легко приняли предложенный им темп. Они не впервые совершали дальние переходы и без особых усилий могли ежедневно проходить по шестьдесят тысяч шагов.

Рослые воины вскоре оценили опытность своего вождя. Он безошибочно выбирал места для ночевок, предусматривал возможные опасности и во всех случаях принимал разумные предохранительные меры. Он обходил стада быков, уступал тропу носорогам, не ввязывался в стычки с хищниками. Но если зверь терял разум и сам нападал на людей, Гал не уклонялся от единоборства. Тогда его тяжелое копье насмерть разило зверя. Соплеменники мало в чем уступали ему и, как он, не позволяли себе ненужной жестокости по отношению к животным. Встреча с медведицей только развеселила их.

Заметив людей, она поторопилась увести своих малышей от ручья, но медвежата увлеклись игрой в воде и не проявили надлежащей расторопности. Тогда мать принялась награждать их тумаками. Это подействовало на медвежат неожиданным образом: они еще пуще расшалились. Глядя на них, люди весело засмеялись. Отчаявшаяся медведица предупреждающе зарычала на зрителей, делая вид, что вот-вот нападет на них. Но они хорошо знали повадки зверей и, оставаясь на месте, со смехом разглядывали медвежью семью. Любопытством и смышлеными взглядами медвежата напоминали мальчишек.

Видя, что люди не угрожают жизни медвежат, медведица прыжками пересекла ручей и кинулась в кусты, увлекая за собой малышей. Никому из воинов и в голову не пришло причинить ей боль. Медведица заботилась о своих детях как мать, она не мешала людям идти своим путем, и они не пожелали ей зла.

На ночлег останавливались засветло, чтобы до наступления темноты искупаться в ручье.

Ночевали у костров, а если ночью ожидался дождь, сооружали себе легкое укрытие. Для этого связывали в пучок вершинки молодых деревьев, оплетали сверху гибкими ветвями и покрывали травой. Под этой кровлей вполне можно было укрыться от дождя.

Галу и Эри еще не доводилось передвигаться с такой легкостью. Рослые Люди шли по земле как хозяева. Они свободно прокладывали себе тропу через леса, степи, ручьи и овраги; они умело распутывали затейливые следы, мастерски владели оружием и могли победить любого зверя; они плавали, как рыба, бегали, как степные лошади, взбирались на деревья и скалы с ловкостью рыси. Всегда готовые к неожиданностям, они постоянно поддерживали друг друга. Общая опасность лишь сплачивала их — тогда отряд воинов превращался в несокрушимую многорукую силу, способную дать отпор любому врагу.

Противостоять этим могучим воинам могли только существа, подобные им самим, — люди.

* * *

Закон Рослых Людей гласил: «Нет блага выше, чем мир и дружба с соседями, нет дела важнее, чем забота о женщинах и детях, нет дела неотложнее, чем защита племени от врагов...»

Случалось, охотничьи отряды Рослых Людей сталкивались с воинами незнакомых племен. Тогда в стычках с обеих сторон погибали люди — как правило, жизнь одного Рослого Воина стоила жизни двум-трем чужакам. Но Рослые Люди не спешили поднять палицы против пришельцев, сначала они предлагали им мир. Если чужеземцы не стремились завладеть их хижинами и землями и тоже опускали вниз острием копья, Рослые Люди относились к ним, как к друзьям. А если чужаки предпочитали язык палиц языку дружбы, Рослые Воины вступали в битву с ними и разили их без пощады. Местные племена, в большинстве своем немногочисленные, поддерживали с Рослыми Людьми дружбу. Иначе вели себя бродячие племена— эти нередко промышляли разбоем. Среди них особой жестокостью отличались дамы и рабэ.

Много лет тому назад, когда Грано и другие старейшины были молоды, дамы впервые появились у Синего озера. Они напали на женщин и детей, собиравших в лесу ягоды. Воины, сопровождавшие женщин, вступили в битву с пришельцами. Они убили много врагов и сами погибли в битве. Дамов было слишком много — только нескольким женщинам и детям удалось спастись бегством. Дамы убили бы и этих немногих, если бы не подоспели другие отряды Рослых Воинов. Их палицы яростно запели песнь гнева, в каждом ударе была смерть. Дамы не выдержали натиска светловолосых воинов и обратились в бегство. Рослые Воины долго преследовали их, мстя за смерть женщин и детей. Лишь отправив в черные туманы много-много врагов, они прекратили преследование. Они победили дамов, но и сами понесли невосполнимые потери: у них осталось мало женщин и детей.

Старейшины задумались: если в реку перестают вливаться ручьи, река мелеет и высыхает; если в племя прекратится приток человеческих сил, племя будет обречено на вымирание. Самый мудрый из старейшин, много ходивший по земле, предложил снарядить в дальний поход отряд воинов. Он сказал, что в лесах между влажными и холодными ветрами живут ланны, во многом близкие Рослым Людям. У них здоровые, сильные — под стать мужчинам — женщины. Пусть Грано, сын Элова и Лии, возглавит Рослых Воинов, поведет на северо-запад, разыщет ланнов, предложит им дружбу и попросит у них женщин...

Грано разыскал становище ланнов и предложил им дружбу, мясо и соль. В обмен на женщин Рослые Воины готовы были отдать ланнам все, что те пожелали бы, но женщины-ланны, в большинстве своем молодые, красивые и сильные, сами покинули становище и добровольно стали женами светловолосых воинов. Произвол Урбу и его сторонников толкнул их на этот шаг. Они отдались под покровительство могучих чужеземцев и не ошиблись в своем выборе, У Синего озера они дали жизнь поколениям здоровых детей и внуков.

А дамы не забыли поражения от озерных воинов и жаждали реванша. Они снова двинулись к Синему озеру, но теперь вместе с Рослыми Людьми против них сражались ланны во главе с Рего. Дамы понесли еще одно поражение — такова участь всякого племени, которое нарушает Всеобщий закон, стремясь подмять под себя другие племена. Время не обмануть никому: приходит час, и оно беспощадно карает нарушителей законов жизни.

Рослые Люди и ланны торжествовали победу над общим врагом, духи предков сблизили их между собой. Безрассудство Урбу едва не погубило союз двух племен, но внутреннюю связь между ними уже ничто не могло разорвать. Она была скреплена доброй волей женщин-ланнов. У Синего озера два племени слились в одно могучее племя.

Потомство двух племен оказалось на редкость жизнерадостным, энергичным и стойким. Оно росло и крепло под надежной защитой отцов и неизменной опекой матерей. Здоровые, смышленые дети с ранних лет вбирали в себя опыт родителей — коллективный опыт двух племен. В хижинах и у костров опять стало многолюдно и весело.

Так миновало немало спокойных лет на берегу Синего озера.

Потом в окрестностях появились рабэ. Как и дамы, они не признавали мира и жили войной и грабежом. Нашествие рабэ не застало Рослых Людей врасплох. Отряды разведчиков день и ночь следили за продвижением нового врага. Рослые воины не дали рабэ приблизиться к озеру, и те убрались прочь.

Разведчики, много дней ступавшие в их след, рассказали, возвратясь к Синему озеру, что на рабэ напала какая-то странная болезнь: они видели в степи трупы, над которыми трудились шакалы и коршуны. Но силы у рабэ еще не совсем погасли. Разбойное племя еще могло выставить один-два отряда воинов.

Они-то и оказались на пути у Гала.

Заметив людей с Синего озера, рабэ укрылись в кустарнике. Опыта охоты на людей им было не занимать. Затаиваясь с подветренной стороны в засаде, они подпускали чужаков как можно ближе к себе и обрушивали на них ливень дротиков. Внезапность нередко приносила им победу.

Теперь, следя за светловолосыми, рабэ не очень уверенно чувствовали себя. Эти великаны с тяжелыми копьями и колоссальными палицами не пустили их к Синему озеру, а сами спокойно ходили по степи. В их поступи было нечто несокрушимое, внушающее беспокойство вожаку рабэ. «Уходи!» — подсказывал ему рассудок, но страсть охотника за людьми удерживала его на месте. «Разве светловолосые неуязвимы? — возражала она голосу осторожности. — Несколько мгновений и — победа! Тогда у рабэ вспыхнут праздничные костры и предки опять начнут покровительствовать им...»

Эти мысли заглушили осторожность — вожак жестом приказал своим воинам рассредоточиться для внезапной атаки из засады.

Но он недооценил противника. Гал, возглавлявший Рослых Людей, заметил засаду. Многолетняя охота в одиночку до предела развила у него наблюдательность. Он распознавал опасность по множеству второстепенных признаков — необычному поведению птиц и травоядных животных, еле заметному колебанию трав и ветвей; он чувствовал ее интуитивно — без такой натренированной психики он вряд ли выдержал бы в жестокой борьбе за жизнь. Он безошибочно определил, что в кустарнике притаились люди, на ходу предупредил воинов об опасности и, не дойдя на полет дротика до кустарника, круто изменил направление, перешел на легкий бег. Воины послушно повернули за ним. Борьба за существование научила их в минуты опасности беспрекословно соблюдать походную дисциплину.

Отряд огибал подозрительный участок — еще несколько сотен шагов, иГал выведет своих людей на наветренную сторону. Тогда кусты уже не скроют врага.

А вот и заговорил ветерок — запах подтвердил предположения Гала: вкустарнике были люди!

Обойдя засаду, Гал взял прежнее направление, продолжая двигаться трусцой. Если чужаки желали Рослым Людям зла, они непременно выдадут себя. Так и случилось: рабэ пустились в погоню за ними. Гал узнал старых знакомых — они уже трижды преследовали его, и он трижды уходил от них. В первый раз его выручил ливень, в другой раз ему помогла Шу, а в третий — они сами сошли с его следа. И вот опять они же, неисправимые бродяги-разбойники. Они снова желали битвы, хотя Рослые Люди не так давно дали им горький урок. Рабэ так ничему и не научились. Такое безрассудство показалось бы Галу странным, если бы он не заметил второй отряд рабэ, идущий наперерез Рослым Воинам. Рабэ надеялись окружить их и забросать дротиками! Это был уже опасный маневр.

Мгновенно пришло решение: выбрать в степи место, где между отрядами рабэ встанет какая-нибудь преграда, и там разгромить их — каждый в отдельности.

Рослые Люди стремительно оторвались от рабэ. Увидев впереди овраг, Гал повел своих воинов так, что один вражеский отряд вынужден был искать обходную тропу, а второй — прижаться к кустам, колючей стеной вставшим вдоль оврага. Сквозь них не продрался бы ни человек, ни зверь.

— Прижмем их к кустам! — крикнул Гал и, увидев, что его замысел понят и одобрен воинами, на ходу развернул отряд и напал на рабэ. Те невольно попятились к зарослям — они напарывались на острые шипы, мешали друг другу и в этой суматохе не смогли организовать оборону. Их броски оказывались неточными и слабыми, зато копья и дротики Рослых Воинов разили без промаха. С рабэ было покончено в те считанные мгновенья, в которые они сами только что намеревались покончить с Рослыми Людьми! Но теперь победителям грозила та же участь: второй отряд рабэ мог прижать их к кустарнику и перебить их так же, как они сами только что перебили рабэ. Спасение было в быстроте действий. Мощный голос Гала заставил воинов повернуться в другую сторону. Разгоряченные битвой, они яростно атаковали рабэ. Видя, как легко светловолосые расправились с первым отрядом, вожак рабэ дал сигнал к отступлению, которое превратилось в бегство. Но уйти от Рослых Воинов было непросто. Только овраг, густо заросший деревьями и кустарниками, спас рабэ от поголовного истребления. Рослые Люди не пожелали дальше преследовать их. Рабэ были теперь ни для кого не опасны, с ними покончено навсегда.

От некогда многочисленного племени, одного из сильнейших в предгорьях, осталось несколько десятков человек, ведущих беспорядочный образ жизни.

О-Хо, последний вождь-анга, принес рабэ множество бед. Он властвовал, убивая разумных и смелых рабэ и приближая к себе глупых, трусливых и алчных. Он развращал племя насилием, несправедливостью и ложью, ему было безразлично, что станет с рабэ после него. И все прежние вожди-анга лишь властвовали и развращали рабэ. Никого из них не тревожило будущее племени, они думали только о себе.

О-Хо еще удавалось держать племя в руках, но с тех пор как и он отправился к предкам, племя распадалось на глазах. Каждый делал что хотел. Единоличная власть вождей-анга подчинила рабэ силам, разрушающим племя изнутри. Помутившийся от насилия и страха разум, ослабленная дымом жау воля и зараженная болезнями кровь делали рабэ жестокими и неуживчивыми друг с другом. Ничто больше не могло предотвратить их гибель. В последние годы они не раз сталкивались с другими племенами и терпели поражение за поражением. Рабэ напоминали теперь племя изгоев, бесцельно бродивших по земле. Нарушив Человеческий закон, они обрекли себя на вымирание.

Таково было возмездие за насилия и жестокость. К такому концу приходили все разбойные племена. Присваивая себе исключительное право на любые охотничьи владения и убивая живущих на земле людей, они разлагались под тяжестью собственных злодеяний и уже не могли больше соперничать с другими племенами.

А так бывало, когда один или несколько человек захватывали неограниченную власть над людьми и, во что бы то ни стало удерживая ее в своих руках, подменяли законы разума и справедливости законами жестокости и лжи. Такая власть — дело злых сил, она — тяжкий недуг, от которого страдает и в конце концов погибает племя. Только возвращение к человечности и отказ от губительных законов насилия еще могли бы спасти разлагающееся племя рабэ или часть его. Но удастся ли им сохранить себя или нет, — это зависело уже не только от них самих.

Возможно, что несколько человек, самых трезвых, самых разумных, успеют отделиться от пораженного застарелым недугом племени и, чтобы выжить, создадут новые законы, предав забвению прежние. А найдутся ли такие смельчаки в нравственно разложившейся среде? Им пришлось бы заново переделывать себя. Они обязаны были бы раз и навсегда сказать себе: «Нельзя нарушать Всеобщий закон. Нельзя насиловать женщин и бросать на произвол судьбы детей. Нельзя братьям и сестрам вступать в брак. Нельзя поедать мертвецов. Нельзя вдыхать в себя дым жау и терять волю и силы. Нельзя видеть в чужеземцах только врагов...»

Появится ли в угасающем племени рабэ выдающийся человек, способный жить по-новому, можно было только гадать. Если все-таки найдется, объяснит другим рабэ причины племенных бедствий, уведет за собой группу единомышленников — мужчин и женщин — и попытается начать новую историю рабэ, то тогда, быть может, они и выстоят в борьбе за существование. А если такого человека не окажется, то время поглотит племя без возврата, как поглотило немало других племен, устои которых были разрушены тиранией вождей, внутренними раздорами и забвением великих законов жизни. Выживает лишь тот, кто чтит законы степей, лесов, вод и гор, кто уважает законы птиц, зверей и рыб, кто соблюдает Человеческий закон.

* * *

Как только улеглось возбуждение, вызванное битвой с рабэ, отряд начал приводить себя в порядок. Все были живы, но легкораненых оказалось немало. Рана — какая она ни есть, пусть совсем легкая — помеха воину в пути: она отнимает у него силы, необходимые в походе и в битве. Обработать рану умел каждый воин. Для остановки кровотечения пользовались ягодами жу и цветами руды. Потом рану прикрывали листьями лои, которые не давали ей загноиться, а чтобы они не спадали с раны, поверх накладывали повязку из мягкой кожи. Она закреплялась на теле с помощью тонких шнуров. По мере надобности рану промывали соком алу. Нелегкий и долгий опыт борьбы за жизнь подсказал Рослым Людям надежные охранительные средства, избавляющие человека от излишней боли.

Остальное доделывал сам организм, закаленный, натренированный, способный к колоссальным физическим и нервным нагрузкам. Он быстро справлялся с бедой.

Трехдневного отдыха на берегу Ду оказалось достаточно, чтобы раненые почувствовали себя значительно лучше. Потом Рослые Воины соорудили два плавучих дома, и Дуа понесла их вниз по течению.

Дуа кормила и поила Рослых Людей, радовала их своим гостеприимством. Они охотно купались в ней, ловили рыбу. Плавание на плотах было приятным отдыхом, особенно желанным для раненых. Дуа помогла им полностью восстановить свои силы.

Эри теперь тоже уверенно плавал. Он больше не страшился Дуа, и она относилась к нему по-дружески.

Ночевали Рослые Люди на берегу, у костров.

Гал беспокойно поглядывал на левый берег, думая о близких. Как они там? Не наткнулись ли на них какие-нибудь пришлые люди?

Наконец с плотов заметили на берегу хижину. Гал издали помахал рукой — на площадку тотчас высыпала вся семья. Женщины держали на руках детей. Дома все было благополучно.

* * *

Риа чаще других смотрела на Дуа: не возвращается ли Гал. Она привыкла делить с ним радости и невзгоды, ей больше всех недоставало его. С ним и опасности были меньше, и ночи радостней. Но, тревожась о муже и сыне, она привычно делала свои дела, так что близкие и не замечали ее беспокойства. Ае и Туин во всем помогали ей. Уор охотился, ловил рыбу. Но с тех пор как недалеко от дома Уор заметил леопарда, он не отлучался далеко от жилища.

Близкое соседство пятнистого зверя обеспокоило Уора: леопард не покидал окрестностей хижины.

Миновало несколько дней. Бана предупреждающе рычала, чувствуя зверя, а люди понемногу привыкали к соседству хищника: маловероятно, чтобы он напал на них, пошел на такой риск, да и пищи у Дуа ему хватало.

Они еще не знали, что это был хромой леопард, неспособный настичь привычную добычу. Преследуя козу, он оступился и сломал ногу. Поломанная кость срослась неровно, и ему стало трудно добывать себе пищу. Зверь был голоден — он давно голодал. Пища, которой он довольствовался— птенцы, лягушки, ящерицы, — была недостойна леопарда, а настоящая добыча разгуливала на площадке перед хижиной. Алчность зверя особенно возбуждали собака и дети. Голод все настойчивее заставлял его искать подступы к площадке, заглушал в нем природную осторожность. Леопард нашел тропу, ведущую к хижине, выбрал подходящий момент для нападения, когда Уор, которого он опасался больше всех, спустился вниз к реке, а на площадке оставались женщина, дети и собака. Людей он побаивался, но случая полакомиться собачьим мясом не упускал. Убивал он обычно одиночек, отставших от стаи, а здесь была именно такая, одинокая, собака.

Пятнистый зверь недооценивал Бану, он не предполагал, что она будет сражаться с ним насмерть и преградит ему путь к детям.

Он выскочил на площадку. Человеческие детеныши и женщина были на расстоянии одного прыжка от него. Сейчас ударом лапы он превратит их в окровавленные куски ароматного мяса. Он уже приготовился к этому сладкому танцу крови, но собака помешала ему. С яростью, не уступающей злобе леопарда, она ринулась на врага.

Оба зверя слились в рычащий, бешено перекатывающийся по площадке ком. Леопард был сильнее собаки, но она защищала детей, и это придавало ей сил.

Двухлетний Ндан даже не испугался — так неожиданно появился леопард и так быстро кинулась на него Бана. Он стоял на месте и наблюдал за битвой.

Из хижины стремглав выбежали еще две женщины, впереди — Риа.

Бана из последних сил сражалась с леопардом. Грудь и живот у нее были в крови, леопард тоже был окровавлен.

Риа не растерялась, увидев хищника. Кровь предков, которым приходилось отстаивать жизнь в битве со зверем, зажгла в ней гнев. Риа вскинула копье — леопард оторвался от собаки, отпрянул в сторону. Он был ранен — клыки и когти Баны оставили на нем след, — но боль только распалила его ярость. Он метнулся к Риа — она ударом копья остановила его. Он покатился по площадке, увлекая за собой копье. Теперь оружие было только у Туин. Ае, опомнившись от неожиданности и страха, подхватила детей и укрыла в хижине, а сама стала с копьем в руке у входа: если леопард победит Риа и Туин, она преградит ему путь.

Дочь гор оказалась достойной своего племени. Пока Риа вооружалась палицей, Туин вступила в битву с хищником. Удар ее копья пришелся ему в челюсть. Тяжело дыша, обливаясь кровью, зверь злобно смотрел на Туин, готовясь достать ее своими когтями. Палица Уора, подоспевшего на помощь женщинам, решила дело: леопард сразу обмяк.

Бана, ослабевшая от потери крови, тоже неподвижно лежала на площадке. Люди были глубоко благодарны собаке. Она преградила леопарду путь, спасла детей от смерти, дала женщинам время взяться за оружие и укрыть детей в хижине. Риа и Туин принялись лечить собаку, но ее раны были слишком глубоки, и она в тот же день ушла к предкам. Как до нее Раф, Бана пожертвовала жизнью ради людей. В благодарность за ее самоотверженную дружбу они похоронили собаку по своим законам: опустили в могилу, вырытую на берегу Дуа, а сверху прикрыли землей и камнями, чтобы никто не потревожил ее сон.

Шкуру леопарда Риа подарила Туин как награду за смелость в битве со зверем. Клыки и когти Уор нанизал на шнур и повесил у входа в хижину: они будут напоминать о победе над пятнистым зверем и устрашать других хищников, если те тоже пожелают напасть на становище человека. В битве с леопардом в равной мере участвовали все, в том числе и Ае. Она вовремя позаботилась о детях и тем самым облегчила своим друзьям победу над врагом. Это была общая победа, и она одинаково радовала всех.

Уор теперь опять стал охотиться вдали от хижины. Однажды, возвращаясь домой берегом Дуа, он наткнулся на россыпь камней-цветов. Один из них был величиной с женскую ладонь. В лучах солнца он запылал, как утреннее небо. Это был удивительно теплый камень.

— Курага ценят его больше, чем алмаз, — радостно пояснила Туин. — Он дает мужчине силу, а женщине — здоровых детей!

Уору приятно было думать о том, как обрадуются такой находке отец и брат.

В их отсутствие он совершил еще один поступок, достойный мужчины: нарисовал пятнистого зверя. Он делал все, как отец. Сначала очертил силуэт зверя, потом резцом нанес на камень множество мелких штрихов, после чего тщательно втер в них желтую краску, а поверх нее наложил темные пятна. Леопард получился как живой. Пятнистый зверь на скале свидетельствовал теперь: «Здесь занято!» Люди победили его, он стал их собственностью, и с этого часа он будет охранять хижину от нежданных гостей.

* * *

Возращение Гала и Эри домой с отрядом Рослых Воинов означало для семьи великий праздник: ее скитания кончились, она соединилась со своими сородичами! Ради этого часа стоило пережить множество невзгод. Икак жаль, что не все дети Гала и Риа дожили до этого счастливого часа...

Рослые Воины отнеслись к Уору по-дружески, будто к старому знакомому, — он отвечал им добродушной улыбкой. Риа вызвала у них почтительное восхищение. Братья знакомились с ней сдержанно, а в глазах у них светилась радость. Риа была для них нежданно-негаданно обретенной старшей сестрой, женщиной-старейшиной с исключительной судьбой. Глаза у Риа тоже сияли от радости, но и Риа вела себя сдержанно: женщине-матери не подобало чересчур бурно выражать свои чувства. С тем же почтительным восхищением Рослые Люди знакомились с Туин, узнав в ней дочь дружественных им горцев-курага. А вот к Ае они отнеслись чуть-чуть снисходительно: глядя на нее, они невольно вспоминали ее злобных соплеменников, с которыми недавно столкнулись в степи. Однако ничего обидного никто ей не сказал. Рослые воины знали ее драматическую историю и доверяли маленькой женщине. Порвав с соплеменниками и влившись в семью Гала, она стала полноправным членом племени Рослых Людей. Их законы защищали ее, как любую другую женщину.

На площадке весело запылал костер, начались приготовления к праздничному обеду.

Гал и Риа теперь с удовлетворением поглядывали на Эри: Туин уже не волновала его, как раньше. Инг, дочь Ирги, вытеснила ее из его сердца.

После обеда Гал попросил Уора рассказать о событиях, которые произошли в семье в его отсутствие.

Уор сообщил только самое важное:

— С тех пор как отец и брат ушли вверх по Дуа, четыре раза лили дожди и били огненные стрелы, но в хижине было сухо, а у костра всем хватало пищи. Охота была удачной, злые недуги обходили семью стороной.

Семь дней тому назад, когда я спустился к Дуа, чтобы наловить рыбы, на площадку ступил хромой леопард. Он хотел убить детей, но Бана преградила ему путь. На помощь ей пришли Риа и Туин, а Ае позаботилась о детях. Она укрыла их в хижине, а сама стала у входа с копьем в руке. Риа и Туин сражались с леопардом достойно матерей. Я вернулся вовремя, помог женщинам и отправил пятнистого зверя в черные туманы.

Три дня тому назад Дуа пронесла вниз плавучий дом. На нем находились двое мужчин, пятеро женщин и трое детей. Это были люди из племени рабэ. Они заметили хижину, но к берегу не пристали...

Воины внимательно выслушали Уора.

— Уверен ли ты, что на плоту были рабэ? — засомневался Гал.

— Ае узнала их.

— Пусть женщины расскажут, как они сражались с пятнистым зверем!— попросили воины. Дружба трех женщин из трех племен сама по себе удивляла их. Даже у Синего озера, где жило немало племен, им не доводилось видеть такое.

— Уор уже рассказал как. Бана первой вступила в битву, мы только помогли ей, а Уор помог нам, — сказала Риа под одобрительные возгласы Рослых Воинов.

В вечерних сумерках воины исполнили у костра танец Радости. На берегу Синего озера его исполняли только в связи с самыми выдающимися событиями — победой над врагами и встречей с сородичами, которые считались погибшими.

Весь следующий день отряд готовился в путь. Женщины были заняты сборами, мужчины охотились, ловили рыбу, осматривали осыпи, в которых Уор нашел камни-цветы. Несколько воинов постоянно находились на площадке у хижины, в их обязанности входило заботиться о безопасности женщин и помогать им у костра.

Утром третьего дня отряд покинул становище. Женщины шли в середине колонны, испытывая непривычное чувство полной безопасности. Они знали, что в случае необходимости вокруг них вырастет стена могучих воинов, о которую разобьется любая беда. Заботясь о женщинах, мужчины несли детей, а у костров оставляли для них лучшие места.

Риа спокойно воспринимала внимание мужчин. Она заговаривала со всеми, кто к ней обращался, охотно беседовала с братьями — им было о чем поговорить. Туин по обычаю женщин-курага была немногословна со своими спутниками-мужчинами, Ае на первых порах присутствие стольких мужчин встревожило. Она боялась, что у вечернего костра светловолосые воины поступят с ней, подобно мужчинам племени рабэ. Ее опасения оказались излишни: соплеменники Гала и Риа не посягали на нее. Она повеселела, ее голос снова зазвенел у костров.

Отряд шел открыто, выбирая кратчайший путь. Погода стояла ровная, солнечная, переправа через Дуа была легкой, ночевки у костров беззаботны.

У Соленой горы воины набрали соли, а два дня спустя перед путниками открылась гладь Синего озера.

* * *

Миновала еще одна луна, уснули ветры с гор. Дожди потеплели, солнце все выше поднималось над землей. Началось лето.

Пышно расцвели травы, за синью озера, в светло-голубом небе, ярче засеребрились кружева гор. Жизнь вступала в новый круг, все радовалось, спешило любить. Солнце, ветер, земля и вода ласкали друг друга, и люди не остались глухи к зову любви.

Наступала пора свадеб. Рослые Люди готовились к брачным торжествам. Празднества длились три дня и три ночи, в течение которых не полагалось ни охотиться, ни ловить рыбу. Пищу на праздничные дни заготавливали впрок.

Накануне праздника пришли гости — мужчины и женщины из дружественных племен. Законы Рослых Людей не запрещали им присутствовать на празднествах и даже танцевать у свадебных костров. Случалось, Рослый Воин брал себе в жены женщину из другого племени. Старейшины, заботясь об укреплении связей Рослых Людей с соседями, не возражали против таких браков. Но женщины—Рослые Люди предпочитали своих мужчин всем другим и редко вступали в брак с иноплеменниками.

Племя Рослых Людей становилось многочисленнее и постепенно расселялось по берегу Синего озера. А озеро было огромное — мало кому из охотников доводилось обойти вокруг него: путь был долог и труден. Вприбрежной полосе, покрытой дремучими лесами, изрезанной реками и оврагами, пешеходу грозило немало опасностей. Самая большая из них — люди. В большинстве своем это были немногочисленные племена, враждебно относившиеся к чужакам. Но и дружественных племен у Рослых Людей было немало — в их числе все соседи. Дружба со светловолосыми воинами давала им надежную защиту против врагов.

Синее озеро издавна привлекало к себе людей и щедро дарило им пищу и кров. Они могли здесь укрыться в береговых скалах, в лесах, на островах или, доверившись лодкам и плотам, уйти в недосягаемые для бродячих степных людей озерные дали.

Были среди местных племен и такие, которые вообще не появлялись на берегу. Они жили на островах, в густых зарослях, в полной изоляции от других племен, стараясь ничем не выдать свое становище. Такая скрытность была для них разумной формой самозащиты: противостоять сильному

отряду чужих воинов они не могли.

В отличие от них Рослые Люди не отгораживались от других племен. Они селились открыто, на удобных для жизни светлых лужайках. Как только племя начало расти — особенно с тех пор, когда женщины-ланны народили светловолосым воинам сыновей и дочерей, — группы молодых мужчин и женщин стали отдаляться от племенного ядра. Они находили себе на берегу место для новой деревни и строили здесь жилища — по образцу тех, какие покинули. Племя росло, но оставалось единым, и в случае опасности, угрожающей одной из деревень, дружно приходило ей на помощь. Родственники, живущие в разных селениях, ходили друг к другу в гости, а старейшины деревень регулярно встречались у племенного костра.

Если группа воинов желала основать новую деревню, старейшины не удерживали их дома. Мужчины были вольны следовать своему желанию, если оно не противоречило законам рода и племени. Бывало и так, что роды сами содействовали тому, кто желал отделиться от родовой общины,— в тех случаях, когда старейшины стремились избежать внутренних раздоров. Чаще всего общину покидали самые беспокойные, энергичные люди, не удовлетворенные однообразной жизнью рода, где любая инициатива приводилась в соответствие с обычаями. Когда таких людей в племени набиралось достаточно для того, чтобы возвести новое селение, старейшины позволяли им уйти: осваивая новые территории, племя только выигрывало в могуществе.

Случалось, с молодыми семьями уходили и опытные воины — тогда в новой деревне были свои старейшины. Они помогали молодым людям жить на новом месте по законам своего племени.

Чем шире Рослые Люди расселялись по земле, тем увереннее смотрели в завтрашний день. Новое селение могло быть на значительном расстоянии от прежнего, а береговая линия между ними становилась их общей территорией. Несчастье ли в какой деревне или радость — тотчас по прибрежным тропинкам спешил вестник, и вскоре все племя узнавало, что случилось. Для передачи срочных вестей Рослые Люди пользовались Звучащими деревьями и кострами, раскладываемыми на береговых утесах. Густой черный дым означал тревогу: «В края Рослых Людей вступил враг!» Густой желтый дым разносил по округе печальную весть: «Умер старейшина...» Белый дым созывал старейшин племени на срочный совет.

Стук палкой по дуплистому стволу был далеко слышен и мгновенно разносил по селениям любую весть. Частая дробь, редкие равномерные удары по дереву или иная комбинация ударов — все содержало в себе особый смысл, понятный каждому Рослому Человеку.

По старому обычаю Рослые Люди сходились на брачные торжества в центральном поселке. Но этот обычай постепенно ослабевал, так как другие селения уже не уступали центральному ни по величине, ни по числу жителей, и у костров Совета все чаще слышались требования собираться на празднества и в других селах, соблюдая при этом определенную очередность.

Гости приходили не с пустыми руками. Они несли туши животных, рыбу, сосуды с веселящим напитком, а юноши и воины, надеющиеся вступить в брак, имели при себе свадебные подарки для невест.

Пиршество началось на закате солнца. Пищи было в изобилии, но Рослые Люди ели и пили умеренно, помня, что им предстоит почти бессонная ночь, когда мышцы, зрение и слух должны быть легки и неутомимы. Избыток пищи и вина лишал человека сил, а для воина позорно уснуть у праздничного костра, отяжелев от еды и питья.

После ужина все собрались около большого костра, чтобы по праздничному обычаю послушать старейшин, которые хранили тайны, предания и мудрость предков. Древние легенды волновали всех.

— Время стирает с земли следы, — заговорил первый старейшина, — и оставляет загадки. Наверняка человек знает лишь то, что видит сам и что видят его сородичи и соплеменники. Что было до них и что будет после них— об этом остается только гадать. Никто не может сказать наверняка, когда созревают самые великие события на земле — в незапамятные времена в прошлом или в неведомые времена будущего. Время — едино, у него нет начала и нет конца, у него нет дна и нет поверхности. Ему доступно все. Оно сглаживает горы и сушит реки; оно затягивает землю льдом и окутывает черными туманами все живое. Оно шутя превращает юнца в зрелого мужа, а зрелого мужа — в старика, около которого снова поднимается человеческая поросль.

Когда появились первые Рослые Люди, никто не знает и не узнает. Это было так давно, что с тех пор и горы успели поседеть. Память людей остывает, как жар костра, не получающего пищи. Никто не может рассказать, как жили и охотились на земле огромные чудовища, от которых сохранились лишь кости, или как выглядели деревья, из которых сложены стены старых хижин...

Первые Рослые Люди давно скрылись в черных туманах, и никто не помнит их лиц и голосов. Но они оставили нам слова, а слова не умирают, пока на земле живут человеческие племена. Вот что с давних времен старейшины Рослых Людей повторяли у костров...

...Небо было голубое, горы были одеты лесами, под теплым солнцем дремал ветер, уснуло соленое море. Всюду было тихо — только журчали ручьи, сбегавшие с гор. Вдруг из глубин неба на землю упало пламя. Леса и травы сгорели в одно мгновенье, горы превратились в огромный костер, агрохот был такой, что птицы и звери замертво падали на землю.

А когда огонь погас и все затихло, на обугленных вершинах гор появились первые Рослые Люди. Сначала на землю ступили Нтепао — «Тот, кто вышел из огня» и Ахили — «Та, что с ним», а вслед за ними ступили другие. Они были рослы, стройны и мускулисты. Они не страшились ни гор, ни огня.

Они прилетели на землю от Неподвижной звезды, не дающей путнику заблудиться в ночи. Светлые глаза им дало небо, светлые волосы у них от солнца, смелостью и добротой их наградил огонь, могучие мускулы им подарила Неподвижная звезда, пищу и кров им дала земля. Они больше не возвращались в огонь, который принес их сюда. Огня больше не было, он рассыпался по земле дождем из золота и камней-цветов. Вот что донесли до нас древние слова, полные волнующих тайн. Там, в небе, у Неподвижной звезды, есть великое селение Рослых Людей, туда они возвращаются после своей смерти. Они уходят туда, откуда пришли. Я кончил...

Старейшина замолчал, опустил голову, ожидая вопросов. Слушатели тоже молчали: рассказчик изложил все ясно — только человек с ослабленным разумом не смог бы понять его, а таких на берегу Синего озера не было: сама жизнь выбраковывала слабоумных и увечных.

Старейшина поднял голову — поднялось множество рук. Это означало, что Рослые Люди по-прежнему высоко чтили авторитет данного старейшины. Почетное место у костра Совета и у праздничных костров мог занимать лишь тот, у кого ясный ум, крепкая память и сильное тело. Старейшина со слабеющим от старости умом и дряхлеющим телом лишался права руководить племенем. «Не племя существует для старейшин, — гласил давний закон Рослых Людей, — а старейшины существуют для племени. По мере надобности оно выбирает себе старейшин и заменяет их... »

— Это тоже было давно, — заговорил второй старейшина. — Только солнце, горы и огонь видели то, о чем пойдет речь. На месте Синего озера тогда расстилалась степь. В ней паслись мамонты, туры, лошади, олени, куланы, в ней охотился красноватый зверь с такими длинными клыками, что из них получился бы нож.

Рослые Люди жили в горах, а охотились в степи, не боясь красноватого зверя.

Однажды земля затряслась, степь разрезали трещины, а на вершине горы, под которой жили Рослые Люди, вспыхнуло пламя. Уже не впервые красноватый зверь забирался внутрь горы и клыками высекал в ней огонь. Он упорно пробивал себе ход в скалах, чтобы добраться до Рослых Людей. Он мстил им за то, что они не боялись его.

Он разжег внутри горы такой большой костер, что огню в ней стало тесно, и он с грохотом вырвался наружу. Потом красноватый зверь принялся бросать на людей камни и пепел. Он направил на них огненные ручьи, которые выжгли на своем пути траву и деревья. Уходя от огня и падающих камней, Рослые Люди покинули долину. Они долго шли, а красноватый зверь расшатывал перед ними скалы и засыпал пеплом их тропу. Тогда воины приготовились к битве. Они заслонили собой женщин и детей и стали ждать приближения врага. Но он не показывался. Оставаясь невидимым, он издали метал в них камни и горячий пепел. Тогда они решили уйти в степь, чтобы стать недосягаемыми для красноватого зверя. Едва они покинули горы, они увидели стада животных, бежавшие им навстречу, потому что на месте степи ширилась бездонная пропасть. Она поглощала кустарники и деревья, мамонтов, оленей и носорогов. Зверь с длинными клыками пожирал степь, а пропасть заполнялась мутной водой, горячей, как зола костра.

Рослые Люди повернули назад. Они забрались на утес, чтобы потерявшие разум звери не растоптали их, и оставались здесь много дней и ночей. Они забыли о пище, потому что наступило время Великой Беды. Женщины теряли детей, мужчины теряли женщин, дети теряли отцов и матерей, сестры теряли братьев — зверь с длинными клыками подбирался к ним все ближе. Он уже поглотил мамонтов и буйволов, оленей и кабанов, но их мяса ему не хватило, чтобы утолить свой голод. Он хотел поглотить людей. Его костер догорал — тогда он напустил на них воду. Они сидели на утесе, а вода подступала к ним все ближе. Она глотала камни и землю, до краев наполняла пропасти и упорно поднималась к людям. Наступил день, когда лишь вершина утеса еще возвышалась над водой, — клыкастый зверь был рядом. Тогда мужчины опять заслонили собой женщин и детей и взялись за палицы: они ждали красноватого зверя и вызывали его на битву, чтобы заставить воду уйти своей тропой.

И он появился из-за груды камней и зарычал так, что вздрогнули горы и огненные камни птицами взлетели в небо. Зверь был уже не красноватым, а красным, пропитавшимся кровью, но воины не испугались его. Они вступили в битву с ним и убили его, как убивали медведя, быка или волка. Красный зверь упал на камни, а его кровь залила скалу, на которой были люди. Вода подхватила их, закружила, понесла неведомо куда, глотая одного за другим.

Но Рослые Люди не дали ей поглотить всех. Мужчины поддерживали женщин, спасали детей и плыли к дубу, принесенному водой с гор. Он был так велик, что на нем хватило места и людям, и птицам, и зверям.

Солнце опустилось за край земли, а Рослые Люди сидели на дереве, а дерево куда-то несло в темноте, а вода была теплая, а с черного неба падал пепел. Но они больше не опасались красного зверя, так как видели его смерть. Он был не крупнее тигра, и палицы воинов раздробили ему череп и кости.

Ночь, день и еще две ночи и два дня Рослые Люди плыли по мутной воде. Ветер относил их в сторону Неподвижной звезды. В третью ночь дерево сучьями царапнуло по дну. В темноте мужчины пошли вслед за волнами и наткнулись на скалы, преградившие воде путь. Они вернулись к женщинам и детям и помогли им добраться до берега. Они были истощены от голода, но не трогали птиц и зверей, приплывших вместе с ними. Когда приходит Великая Беда, нельзя делать другому зло. Ослабевшие от голода звери тоже выбрались на берег, никому не причиняя зла, и ушли в леса, алюди остались на берегу.

Когда они выспались и открыли глаза, солнце висело высоко в небе. Они увидели, что находились у большого-большого озера. Вода в нем была спокойна и прозрачно-чиста. Дуба, на котором они приплыли сюда с огненных гор, на воде не было — он высился позади них, на широком лугу, весь в зелени листьев...

Так родилось Синее озеро, так Рослые Люди поселились на его берегу. Духи предков направили их сюда и указали им место для хижин. С тех пор эти края принадлежат Рослым Людям. Пусть юноши, которым предстоит стать воинами, не забывают эту старую повесть, а когда они сами станут старейшинами, пусть расскажут ее своим сыновьям и внукам. Я кончил...

Слушатели выразили свое уважение ко второму рассказчику, и тот передал право говорить старейшине Грано.

— В те дни, когда наши жены-ланны родили первых детей, — начал Грано, — лили дожди, с гор упорно дул злой ветер, по Синему озеру бежали тяжелые волны, и воины долго не могли отправиться на рыбную ловлю, потому что ветер и волны мешали им ставить сети. Но ветер тогда принес Рослым Людям удивительную весть.

Однажды утром — дожди уже иссякли, и ветер успокаивался — Рослые Люди нашли на берегу незнакомого воина. Он приплыл сюда на дереве, ветер и волны прибили его к селению озерных людей. Он был без сознания от слабости, его слишком долго носило по волнам. Рослые воины перенесли его к костру, влили ему в рот виноградного сока. Незнакомец открыл глаза. Он не испугался, увидев Рослых Людей, а удивился, что увидел их. Он привстал и на языке Рослых Людей попросил есть!

Ему дали мяса, рыбы, виноградного сока и плодов. Он ел, а его удивление возрастало. И Рослые Люди, глядя на него, тоже удивлялись: он ничем не отличался от них! Он был светловолос, прям, высок ростом и говорил на их языке — лишь отдельные слова он произносил иначе, по-своему, но и они были понятны Рослым Людям.

Когда гость окреп и мог сидеть у костра Совета, он рассказал, что за озером, в глубине гор, опоясывающих широкую долину, живут его сородичи и что они ничем не отличаются от озерных людей. Он сказал также, что озерные люди говорят на языке его соплеменников, только отдельные слова произносят иначе, по-своему, но и эти слова понятны ему.

В селении как раз начинался праздник, и старейшины вспоминали древние предания племени и рассказывали поучительные истории из недавних дней. Когда старейшины передали право говорить гостю, он долго молчал, опустив голову. Своим молчанием он просил Рослых Людей не судить его слишком строго, если его слова окажутся недостаточно мудрыми. После этого он заговорил достойно самого уважаемого старейшины.

Он сказал, что в дни свадебных празднеств его соплеменники тоже рассказывают об огне, прилетевшем на землю от Неподвижной звезды, и о красноватом звере, пожирающем землю, скалы и степь. Он сказал, что его соплеменники в горах и Рослые Люди у Синего озера — это одно и то же племя, то самое, которое в сезон Великой Беды огонь и вода разделили на две части. И еще он сказал, что должен поскорее вернуться в горы, чтобы сообщить соплеменникам эту весть.

Он ушел, и с ним ушли пятеро сильных воинов. Они должны были передать нашим братьям в горах слова дружбы и возвратиться назад, оставив на своей тропе знаки Бегущего Лося. Но они не вернулись к Синему озеру, и никто не знает, достигли они цели или нет.

Тогда Грано с отрядом воинов ступил в их тропу, но снежная река и каменный водопад погребли ее под собой. Воины Грано ступали по краям ущелий и вдоль бурных рек, пересекали каменные осыпи и ледяные поля, поднимались к снежным вершинам, где бодрствовали ветры и метели, но нигде больше не было знаков Бегущего Лося. В горах воины Грано подружились с воинами-курага, но и горцы ничем не могли помочь нам: они никогда не видели долины светловолосых людей. Грано со своим отрядом вернулся домой ни с чем. Путь к нашим братьям и сестрам в горах до сих пор нам неведом. Грано надеется, что Рослые Люди не забудут о них и когда-нибудь отыщут исчезнувшую тропу. Я кончил...

Грано выслушали с глубоким вниманием. Повесть, изложенная им, была связана с древним преданием о Синем озере и по-своему продолжала старую легенду. Перед мысленным взором слушателей возникала огромная панорама событий, начавшихся в незапамятные времена и продолжавшихся до сих пор, раскрывались и осмысливались тайны времени, упорядочивался необъятный мир, обогащая личный и коллективный опыт живущих. Мысль, что где-то на земле, в труднодоступных далях, жили братья по крови, волновала всех и по-своему укорачивала земные расстояния.

С одобрения старейшин Грано передал слово Галу, авторитет которого признали все.

Гал был краток, он уже рассказывал соплеменникам о скитаниях семьи. Теперь он выразил лишь самое главное из того, что познал.

— Земля велика, — сказал он. — Человек может идти по ней всю жизнь и не увидеть ее края. Но земные пространства измеряются не только днями пути. Горы — далеко, но в них живут братья-курага и светловолосые братья, и от этого горы становятся ближе к нам. Дружба людей сокращает расстояния, а вражда удлиняет их. Человек не может жить без других людей, без рода и племени, но и племя просуществует недолго, если в нем нарушается Человеческий закон...

После Гала говорили другие воины, и каждый сообщал что-нибудь поучительное для всех.

Это была ночь Мудрости. Слова, не содержащие в себе ничего значительного, вызывали у Рослых Людей только насмешку. Человек, произносящий пустые слова, навлекал на себя позор, поэтому в ночь Великого Учения говорили только те, кому было что сказать, кто не боялся предстать перед соплеменниками.

В ночь Мудрости Рослые Люди и их гости делились своими знаниями о жизни и земле.

Как только высказались все, пожелавшие говорить, первый старейшина ударил в барабан. Ночь Великого Учения кончилась. Небосвод развернулся вокруг Неподвижной звезды, близилось утро. Пора была освежить силы к первому праздничному дню. Праздники приносят радость, лишь когда человек бодр и свеж.

Рослые Люди и гости разошлись по хижинам. В селении у Синего озера вскоре стало тихо. Бодрствовали только сторожевые воины, но и они спокойно сидели у костров. Кто посмеет нарушить покой племени, собранного в один могучий кулак! Любой враг найдет здесь себе смерть.

Только в полдень барабан созвал всех к обеденным кострам. Собирались дружно, отдохнувшие, удовлетворенные любовью, успевшие и наговориться с родственниками, и искупаться в озере.

Обедали неторопливо, а после обеда начался второй урок мудрости, не менее поучительный, чем первый, ночной.

По знаку старейшины в круг вступил воин с новым копьем. Тщательно обработанный наконечник был насажен на длинное бамбуковое древко. Копье пошло по кругу — мужчины придирчиво осматривали его.

Потом по кругу пошли гарпуны, топоры, ножи, рыболовные крючки, резцы, иглы из костей животных и птиц. Женщины показывали набедренные пояса, головные уборы, накидки из мягких кож. Всякий, кто заинтересовался какой-нибудь вещью, мог узнать, как она изготавливалась.

Среди новинок, показанных племени, одна вызвала веселое оживление: с ней в круг вступил подросток. В руках у него был клуа-игрушка, знакомая детям и взрослым. Мальчик наложил на клуа легкий, из сухой тростинки, дротик, натянул и отпустил тетиву. Дротик пролетел шагов тридцать и упал за круг людей. Все засмеялись.

Мальчика сменил второй подросток — повыше и посильнее, и лук у него был покрепче. За этим подростком следили с веселым любопытством. Он наложил на клуа ореховый дротик, натянул и отпустил тетиву — дротик пролетел более ста шагов!

Послышались возгласы удивления. По знаку старейшины другие подростки внесли в круг с десяток больших птиц — в них торчали стрелы, подобные той, которая только что пролетела более ста шагов и вонзилась в землю.

Клуа оказался орудием, бьющим дичь на расстоянии!

Второго подростка сменил воин с луком из сухой древесины дуба. Он наложил на клуа дротик — уже не игрушечный, из тростинки или орехового прутика, а кленовый, крепкий, с кремневым наконечником, — и с силой натянув тетиву, пустил стрелу. Она мелькнула в воздухе быстрее птицы и впилась в ствол дуба, стоящего в трехстах шагах от стрелка!

Зрители возбужденно зашумели: то, что они увидели, было поразительно. Упругая дубовая палка с тетивой из сухожилий оленя обладала силой, превосходящей возможности человеческой руки. Ни

один воин не смог бы метнуть дротик на такое же расстояние!

Лук и стрелы разглядывали долго — с удивлением, недоумением, восхищением. Однако многие опытные воины отнеслись к новому оружию без всякого восторга — в их числе был Гал.

Рослые Люди успешно действовали копьем, дротиком и палицей, они били не птиц, а быков, оленей, лошадей, кабанов. Они метали дротик в цель не менее чем на сто пятьдесят шагов — что для них клуа! Но жизнь побуждала их совершенствовать оружие, усиливающее возможности охотника. Они раскрыли секрет клуа, обнаружили таящуюся в нем силу. Оставалось лишь по готовому образцу сделать себе лук и научиться владеть им. Но Гал разделял сдержанность Грано, Ирги и других мудрых старейшин. Лук таил в себе несправедливость. Человек с клуа в руках получал слишком большие преимущества перед животными, а слишком большие преимущества одних перед другими ведут к злу. Лук внесет беспорядок во Всеобщий закон: слабый начнет убивать сильного, трусливый — смелого. Человеку уже необязательно будет иметь неутомимое сердце и крепкие мускулы, он начнет побеждать животных и себе подобных не силой ума, воли и характера, не благодаря упорству, выносливости и бесстрашию, апосредством дубовой палки и сухожилия оленя. Лук даст людям обилие мяса, но на место древнего закона жизни поставит несправедливость. Вооружившись луком, убивающим на триста шагов, человек перестанет уважать соперника-зверя и превратится в равнодушного убийцу. Нельзя, чтобы у людей была такая безграничная возможность убивать! Безнаказанно убивая других, человек постепенно убивает себя. Лук убьет в нем достоинство, а человек, теряющий достоинство, в конце концов погубит жизнь...

Эти горькие мысли промелькнули и у Грано, и у Ирги, и у других старейшин. Но жизнь есть жизнь, в ней нет ничего неизменного. Да и о чем печалиться-то? Рослые Люди сильны и сплочены между собой, а клуа сделает их еще могущественнее!

Практическим опытом Рослые Люди обменивались не спеша. Каждый мог стать перед племенем и показать то, что, по его мнению, заслуживало внимания, — охотничью накидку, наконечник оригинальной формы, топор из Небесного камня, походную сумку. Однако роды строго обходились с теми, кто действовал самостоятельно, не получив предварительного согласия и одобрения сородичей. Неуспех во время смотра, насмешка племени над неудачником накладывали пятно на репутацию рода, к которому он принадлежал. И наоборот, тот, чья мысль подхватывалась племенем, укреплял престиж рода и приобретал некоторую независимость в родовой, общине, а это придавало обмену опытом особый смысл: люди стремились выделиться из общей массы и тем самым получить для себя какие-нибудь привилегии.

Но вот Великое Учение окончилось, до вечернего костра объявлялся отдых. Все устремились к воде. Озеро освежило людей, подготовило ко второй праздничной ночи.

Вечером ярко вспыхнули костры, запели флейты и ола, гулко заговорил барабан. В круг, освещенный пламенем костров, вступили мужчины. Язык их мускулистых тел был легок и красноречив. Сначала они рассказали об опасностях, окружающих Рослых Людей, и о врагах, замышляющих против них зло. Потом ритм танца изменился, и мужские тела заговорили о силе и сплоченности племени. Пусть злобствуют духи зла — у Рослых Людей крепкие мускулы, смелые сердца, мощные палицы и тяжелые копья, им не страшен враг! У них есть огонь, дающий им тепло, свет и уют, есть хижины, против которых бессильны ливни, ветры и холода, есть женщины, дарящие им любовь, радость и красоту, есть дети, которые, вырастая, становятся мужчинами и женщинами, достойными отцов и матерей; у них есть Синее озеро, куда их привели предки; у них есть солнце, щедро творящее все живое...

Мужчин сменили женщины. Полуобнаженные, стройные, они были воплощением любовной страсти. В их движениях последовательно выражались все ее оттенки — от любовного желания до зачатия и полного успокоения. Они рассказывали, как у них родятся дети, как дети растут, вступают в новый любовный круг.

Пантомимы женщин сопровождались радостными возгласами зрителей. А женщины повествовали уже о том, как они встречают возвращающихся с охоты мужей, отцов, братьев, как жгут костры и готовят пищу, как собирают ягоды и плоды.

Неожиданно барабан загрохотал, и в круг танцующих прыгнул воин в шкуре медведя. Он искусно подражал зверю и самым натуральным образом ревел, оскалив пасть с желтыми клыками. Вся сцена была близка к действительности: стоило сделать несколько десятков шагов в сторону от костров, и человек оказывался во власти ночи, где бродили тигры, леопарды и медведи. Многие из присутствующих встречались с ними.

Барабан и флейты смолкли — звучали одни ола, а медведь все яростнее подступал к женщинам. Племя замерло, наблюдая эту сцену. В тишине испуганно-тревожно стонали ола и потрескивали горящие дрова. Но вот из многих грудей вырвался крик радости: в световой круг вбежал воин с копьем. Медведь взревел и пошел на него; воин не дрогнул перед хищником, он упер конец древка в землю, а острие копья направил медведю в грудь. Он действовал так же, как в горах, защищаясь от пещерного медведя, поступил Гал!

Медведь рычал и упрямо надвигался на воина. Женщины забыли о танце, умолкли даже ола. Собравшиеся затаили дыхание: на глазах у всех совершался поединок человека со зверем. Это был наглядный урок для молодых воинов — как встречать могучего хищника, который не страшится тигра и леопарда.

Медведь пытался достать до охотника лапами — острие копья остановило его, уперлось ему в грудь. Шкура стала сниматься с танцора и повисла на острие копья. Человек победил зверя и бросил его шкуру к ногам женщин! Воин, изображавший медведя, был теперь лишь в набедренном поясе. Его тело блестело от пота.

Потом танцевали гости, а после них в круг вошли Риа, Ае и Туин — женщины из трех племен, подружившиеся между собой. Сам этот факт привлекал к ним общее внимание.

Первой выступила Риа. Она воплощала в себе материнство и любовь. Беременности и роды не лишили ее обаяния, все в ней было полно силы и зрелой красоты: высоко поднятая голова с закинутой за спину волной волос, груди, искусно поднятые лентами из нитей чо, выразительные движения рук, живота, бедер и ног.

Зрители шумно приветствовали танцовщицу, но голоса смолкли, едва в круг вошла Ае, женщина из племени рабэ.

Она робко приблизилась к середине круга, ее небольшое тело трепетало от ожидания беды, в каждом жесте выражалось отчаяние. Ае рассказывала о невзгодах, выпавших женщинам-рабэ и ей самой. Она страшилась своих соплеменников, страшилась мужчин, зверей, голода, жажды, она в отчаянии отбивалась от зла, но зло было сильнее ее, и она сникла, покорно распростерлась на земле, подобно тяжелораненой птице.

Этот танец отчаяния вызвал у зрителей глубокое сочувствие к Ае. По их рядам пронеслось легкое волнение: кто-то должен был ей помочь.

Это сделала Риа. Она подала ей руку, она подружилась с Ае. Зрители удовлетворенно приветствовали поступок Риа. Невзгоды, выпавшие Ае, рассеялись, горькое прошлое отступило от маленькой женщины, в ее жестах больше не было отчаяния и боли. Она выпрямилась, стала выше ростом, и все увидели, что она по-своему привлекательна, даже красива.

Туин присоединилась к ним под шумное ликование зрителей. Она принесла к праздничным кострам Рослых Людей дыхание гор с их вечной новизной и контрастностью, бурными потоками и величавыми снежными вершинами.

Женщины из трех племен говорили на языке дружбы, одинаково понятном всем. Они повествовали о своих заботах, об ожидании мужей, когда те на охоте, о своей радости, когда мужья дома, а дети здоровы и веселы.

К их танцу присоединились остальные женщины — вокруг центрального костра заструился ручей полуобнаженных женских тел, слился в кольцо, а вокруг этого живого кольца потек ручей мускулистых мужских тел. Два кольца и костер посредине образовали огромный цветок, в рисунке которого заключался глубокий смысл: под надежной защитой воинов расцветают дружба и любовь, а они не дадут угаснуть огню человечности...

Гулкие удары в барабан прервали ночь танцев. Старейшины объявили отдых.

Остальные дни принадлежали юношам и девушкам, вступающим в брак. Праздник достиг своей зрелости.

Молодые люди предстали перед племенем — их было больше, чем ланнов, вместе взятых. Племя, имеющее столько молодежи, могло не бояться за завтрашний день!

Смотр юношей начался с осмотра их оружия, после чего следовали другие экзамены. Они волновали всех: если экзаменаторы-старейшины забракуют молодого человека, позор падет и на его сородичей, поэтому роды тщательно готовили своих юношей и девушек к испытаниям на зрелость и допускали к ним только тех, в ком были уверены сами. Роды решительно преграждали робким и слабым путь к публичному смотру, чтобы не навлечь позора на всю общину.

Обычно через год-два юноши-неудачники тоже становились воинами и отцами. Но случалось, что юноша, отчаявшийся сдать экзамен на зрелость, покидал свое племя и уходил в одно из дружественных, а то и вовсе малознакомых Рослым Людям племен и там, вступив в брак, со временем превращался в могучего воина, в вождя своих новых соплеменников.

Юноши должны были поразить копьем цель, пронести друг друга на плечах по тысяче шагов, пробежать, не отставая от сверстников, десять тысяч шагов, с хода подняться на береговой утес, высящийся над водой на три копья, прыгнуть с него в озеро, проплыть более тысячи шагов до одного из островов и вплавь вернуться назад. Только сильные, смелые, хорошо натренированные молодые люди могли выдержать такой экзамен.

Вместе с другими юношами перед старейшинами предстал и Эри, хотя в долине курага он уже выдержал испытания на зрелость. Курага были строгими экзаменаторами, и старейшины, доверяя им, освобождали его от повторного экзамена. Но Эри понимал, что для него лучше было экзаменоваться еще раз, чтобы никому не дать повод усомниться в его способностях, особенно Инг.

Все юноши были признаны воинами, достойными вступить в брак. Экзамены завершились неожиданным образом. Чтобы выявить среди молодых воинов самых сильных и смелых, старейшины приготовили им сюрприз.

По знаку первого старейшины дети, женщины и гости отошли за линию вооруженных воинов, а на юношей, выдержавших экзамены на зрелость, погонщики пустили разъяренного тура. Накануне праздников охотники загнали в западню трех быков, специально предназначенных для того, чтобы испытать силу и мужество молодых воинов.

Все было теперь как на охоте, где ошибка человека в борьбе со зверем могла повлечь за собой увечье или смерть.

Видя устремившегося на них быка, юноши рассредоточились, образовав дугу, внутрь которой они заманивали зверя. Ни один не дрогнул — все действовали, как их учили опытные воины. Еще несколько мгновений, и десятки дротиков полетят в зверя — сквозь такой барьер не пробиться и могучему туру!

Но старейшины тут же предупредили: дротиками не атаковать!

Молодые люди откинули дротики и взялись за палицы. И опять никто не дрогнул: юноши были достойны своих отцов.

А старейшины уже подняли над головой скрещенные руки: «Палицами не атаковать! Брать зверя голыми руками!» Они требовали, чтобы юноши сразились со зверем тем оружием, какое им дала природа.

Племя замерло: предстоял страшный поединок — не танцевальный, аподлинный, в котором не исключалась смерть человека, и даже не одного, потому что, убив первого и почувствовав запах крови, зверь с еще большей яростью бросится на других.

Наступило трудное испытание не только для юношей, но и для опытных воинов. Если никто из молодых не осмелится на поединок с туром, вызов зверя должен будет принять бывалый воин. Так издавна было заведено у Рослых Людей. Если старейшина давал воинам задание, которое было им не по силам, он обязан был на глазах у всего племени выполнить его сам. Так диктовал закон справедливости. У воина слово не расходится с делом: если он требует подвига от других, значит, он сам должен быть способен на такой подвиг.

Молодые воины заколебались: хватит ли у них силы голыми руками победить такого зверя?

Видя их нерешительность, вперед шагнули Ирги, Гал и еще с десяток воинов, готовых к единоборству с туром. Однако растерянность молодых воинов длилась недолго. Ильс, сын Ирги, откинул палицу и, безоружный, шагнул навстречу зверю. И Эри, сын Гала, откинул палицу и тоже шагнул вперед. Они первые изъявили готовность помериться силой с туром!

Вслед за ними и остальные юноши, кроме Данга, главного соперника Эри в борьбе за Инг, приняли условия старейшин, но им было приказано вооружиться. Один Данг будто не слышал распоряжений старейшин. Он стоял свободно и смело, положив руки на палицу, и в глазах у него не было ни тени страха. Он отказывался голыми руками сразиться с туром, но он и не боялся зверя. Казалось, он снисходительно смотрел на Ильса и Эри.

А они медленно шли навстречу быку. Оба понимали, что один из них — лишний и должен уступить другому право на единоборство со зверем. Но они не уступали друг другу это право, они поделили его между собой.

Ильс был сухощав, мускулист и хладнокровен, как Ирги. Казалось, он нисколько не волновался перед поединком.

Шагах в двадцати от них бык остановился, принял угрожающую позу. Он ревел, бил копытом в землю, покачивал лобастой головой с мощными изогнутыми рогами. Он явно недоумевал, разглядывая людей, осмелившихся преградить ему путь. Назойливые двуногие упорно надвигались на него, а за ними стояли такие же. Это они оторвали от стада трех быков и пять коров, хотя к турам не смели подступиться и львы! Голос предков напоминал зверю об осторожности, но голос мускулов, рогов и копыт, не терпевших противодействия себе, оказался сильнее предостережения, он звал тура на битву с людьми, требовал наказать их за дерзость.

Покрасневшими от ярости глазами бык следил за своими противниками. На вид в них не было ничего угрожающего — один выпад, и с ними будет покончено. Сначала его рог пронзит того, кто ближе, потом другого. Он отомстит им за то, что они отделили его от стада и пригнали сюда.

Множество глаз наблюдало за этим поединком. Еще несколько мгновений, и мощный зверь с легкостью антилопы ринется на Ильса и Эри. Сражающийся тур страшен. От ярости он теряет разум и

перестает чувствовать боль.

Но бык медлил с нападением, он нервничал, люди начали внушать ему странную тревогу: они приближались так, что он не мог определить, кто ближе. Они шли на него и будто мимо него, они и нападали, и не нападали.

Ильс и Эри были уже рядом, а тур еще не выбрал себе первую жертву. Они знали: стоило кому-нибудь из них дрогнуть, и бык нападет на него. Их жизнь зависела теперь от трудноуловимого мгновенья, предшествующего выпаду тура. Они всем своим существом ловили этот миг и медленно, почти незаметно приближались к быку. Они смотрели не в глаза зверю — глаза могли обмануть их, — а вдоль тела. Лишь язык тела мог помочь им уловить этот единственный миг.

Вот он! Тело зверя дрогнуло, мускулы стянулись для прыжка и удара — для страшного удара, от которого не выжить и мамонту, вонзись в него на длину человеческой руки бычий рог.

Зверь метнулся к Эри — в то же мгновенье Ильс обеими руками поймал рог быка. Тур прервал выпад, чтобы освободиться от Ильса, но теперь Эри обеими руками ухватился за другой рог. Зверь ошибся, рассчитывая запросто расправиться с людьми. Они с неожиданной силой сворачивали ему шею, вдвоем действуя как один. Он собрал всю свою колоссальную мощь, чтобы выровнять голову, не предполагая, что тем самым только готовил себе скорую смерть. В тот момент, когда мощь его мускулов начала, казалось, преодолевать силу человеческих рук, оба человека резко рванули за рога в противоположную сторону, в ту, в какую он давил сам. Мускульные усилия зверя и людей слились в одно — бык грохнулся на землю и уже не смог встать.

В поединке людей и зверя победили люди. Бык пустил против них ярость и силу — они противопоставили ему силу и разум, и зверь признал свое поражение.

Раздались ликующие голоса: Ильс и Эри выдержали самое трудное испытание!

После этого поединка молодые воины предстали перед старейшинами. Ильс и Эри, как особо отличившиеся, стояли впереди своих сверстников.

— Вы достойны быть воинами, — сказал, обращаясь ко всем, Грано, — а Ильс и Эри достойны быть вождями.

Другие старейшины одобрили его слова.

— У нас есть еще два быка, — продолжал Грано. — Кто хочет сразиться с ними без оружия?

— Пусть быки идут своей тропой! — громко возразил Данг.

— Что говорит в Данге? — нахмурился старейшина. — Осторожность или страх?

Данг был смелый, сильный, красивый юноша, влюбленный в Инг, дочь Ирги, сестру Ильса. Он стоял с высоко поднятой головой и бестрепетно смотрел на великого Грано. Еще утром он не осмелился бы возразить одному из самых уважаемых старейшин, а теперь у него были права воина, и он мог говорить, что думал.

— Оружие зверя — клыки, когти, рога и копыта, оружие человека — копье, дротик и палица. Если у меня нет дротиков и копья, я сражаюсь палицей; если у меня нет и палицы, я сражаюсь топором, ножом или камнем. Голыми руками я сражаюсь со зверем, когда у меня нет никакого оружия!

— Ты недоволен действиями старейшин?

— Да! Ильс и Эри победили быка, но они могли и не победить. Они сражались ради старого обычая, и если бы они погибли, то без всякой пользы. Данг готов умереть в битве с врагами, защищая края и хижины Рослых Людей, но он никогда с голыми руками не выйдет против тура лишь для того, чтобы старейшины решили, что он достоин стать вождем!

Смелые слова Данга произвели впечатление на многих и заметно охладили возбуждение, вызванное поединком Ильса и Эри с туром.

— Данг произнес слова, заслуживающие внимания, — проговорил Грано, — но он не должен забывать, что старейшины не навязывали молодым воинам свою волю. Данг не захотел помериться силой с туром — это его право. Старейшины не осуждают за это Данга. Но и у других воинов есть право поступать, как они считают нужным. Они не осудили поступок Данга — почему же Данг осудил их право и действия старейшин?

— Старейшина обратился к молодым воинам с вопросом — я не виноват, что мой ответ не понравился старейшинам! — гордо возразил Данг.

— В дни празднеств на берегу Синего озера действуют особые законы,— строго заметил Грано. — Их завещали нам предки, и так будет впредь!

Старейшины уже намеревались распорядиться, чтобы погонщики отпустили остальных туров на волю, но тут неожиданно для всех Уор попросил дать ему одного быка:

— Я буду сражаться с ним голыми руками!

Эри понял: брат не только хотел испытать себя в единоборстве с туром, но и помочь ему, Эри, свести на нет гордые слова Данга.

Посоветовавшись между собой, старейшины дали свое согласие.

Уор подпустил к себе быка, заставил его первым сделать выпад и мертвой хваткой стиснул ему рога. Бык был повержен на землю.

И на третьего тура нашлись охотники. От полноты сил и уверенности в себе Рослые Люди трижды подвергались смертельному риску. Трезвый голос Данга заглушили беззаботные праздничные голоса. Данг потерпел неудачу: общественное мнение складывалось не в его пользу, но для Эри Данг по-прежнему оставался серьезным соперником. Глядя на Данга, Гал вспомнил свою юность, проведенную среди ланнов. Данга и юного Гала сближало одно: они не боялись поступить вопреки обычаю. «У каждого — свое, — подумал он. — Уору дана добрая сила, Эри дано заглянуть в тайны камней и слов, а Дангу — увидеть изнанку человеческих обычаев и, подобно Галу и Риа, ступить на неведомую тропу. Но что ожидало Данга и Эри? Их двое, а Инг одна...»

Днем девушки тоже прошли испытания — всех признали годными для вступления в брак, а вечером, при свете костров, под пение флейт и ола состоялся свадебный танец юношей и девушек.

Девушки были стройны, хорошо развиты, но и среди них выделялись самые красивые. Немало взглядов привлекала к себе Инг. В каждом ее движении угадывалась затаившаяся до поры до времени страсть.

Немало воинов по одному останавливались около нее. Она не обращала на них внимания, пока не приблизился Данг. Он нравился ей, она заглянула ему в глаза, но руки не подала. Данг опустился перед ней на колено, коснулся пальцами земли, опустил голову и так замер. Его поза выражала отчаяние и мольбу, но Инг не двигалась, хотя это стоило ей немалых сил. Ее большие глаза потемнели, с лица схлынула кровь.

Подошел Эри, предложил себя Инг. Он стоял перед ней с высоко поднятой головой, и взгляд у него был не нежен, а строг. Он, казалось, требовал от нее покорности себе. Будто в беспамятстве, она протянула ему руку — она согласилась стать его женой! Он надел на нее ожерелье и браслеты — она приняла его подарки, все племя видело: она выбрала себе в мужья Эри.

Он положил ей на плечи руки — их брак был заключен.

Данг встал, его рука потянулась было к оружию, но опустилась опять: любовь женщины не завоевывают ударом ножа. Инг сама сделала свой выбор.

Данг повернулся к старейшинам, опустил голову — в знак того, что признает их авторитет, потом повернулся к девушкам, еще не выбравшим себе мужей, — многие из них охотно протянули бы ему руку, — и опять поклонился, чтобы не подумали, что он не уважает женщин, и покинул освещенный кострами круг. Данг отказался от дальнейшего участия в празднике.

Инг стала женой Эри, но и она смотрела, как уходил Данг. В этот момент Эри остро почувствовал, как неполна радость, если она рождает в других людях горькое эхо.

В темноте Данг подошел к воде, оттолкнул от берега одну из лодок, прыгнул в нее сам. Его собака готова была последовать за ним, но он сердито прикрикнул на нее, и она осталась на берегу. «Зачем вмешивать кого-то в свою жизнь?» — подумал, берясь за весло, но, представив себе дни и ночи, полные безысходного одиночества, пожалел, что прогнал собаку.

Вокруг него была теперь вода. Озеро жило своей таинственной ночной жизнью, над головой холодно блестели звезды. Он принялся грести в темноту.

Костры на берегу отдалялись, тускнели. «Куда теперь? — запоздало подумал Данг. — А, не все ли равно!.. »

Одно он знал твердо: назад пути нет.

* * *

На четвертый день хозяева и гости вернулись к своим повседневным делам, прерванным на время празднеств.

Согласно обычаю, молодые мужья должны были после свадьбы два года прожить в семьях своих жен. Лишь по истечении этого срока они могли сами выбирать себе место постоянного жительства.

Эри и Инг поселились в хижине Ирги. Как другие хижины, она была разделена внутренними перегородками на отдельные помещения — каждое для одной семьи. Супруги спали отдельно от детей, девочки-подростки — отдельно от подростков-мальчиков.

Потекли дни, полные ничем не нарушаемого покоя. Быт Рослых Людей был размерен, нетороплив и во всем согласовывался с обычаями. Лишь какие-нибудь происшествия, выходящие за пределы повседневной жизненной нормы, придавали некоторое своеобразие будням: кого-то ужалила змея, в окрестностях деревни появился медведь-музыкант: утром и вечером приходит к расщепленной сосне и играет на ней, как на ола; рыбакам попалась такая большая рыба, что она едва не перевернула лодку; не берегу лесного ручья нашли крупный золотой самородок...

Эти события на какое-то время привлекали к себе общее внимание. Оних говорили, их изучали — каждое в отдельности. Именно они обогащали практический опыт людей. Ужалила змея — урок для всех: все узнавали, как это случилось, когда, где и почему. Появился медведь-музыкант— пусть его! Вреда от него никакого, а людям забава. Рыба едва не утопила лодку — значит, надо подумать, как сделать лодки устойчивее. Нашли самородок — а не там ли минувшим летом нашли еще несколько? Не там? Значит, еще один ручей, впадающий в Синее озеро, богат красно-желтыми цветами, рожденными из огня...

На землях Рослых Людей парил мир и покой. Они ловили рыбу, охотились, привычно трудились дома, встречались у костров. Ни хищники, ни чужие люди не беспокоили их. Да и вряд ли нашлось бы племя, которое решилось бы напасть на них. Они были сильны, многочисленны, их окружали дружественные племена. Никакой враг не мог застать их врасплох.

За долгие скитания по свету судьба наконец вознаградила Гала радостью жить среди таких соплеменников. Отныне ему незачем было беспокоиться о завтрашнем дне. Но покой и безопасность недолго радовали его. Он привык к постоянному движению, когда все физические и душевные силы устремлены на преодоление трудностей. Для него стало потребностью непрерывно утверждать себя в жизненной борьбе. Безмятежное существование на берегу Синего озера начинало тяготить его. Он заскучал.

Риа радовалась уюту, покою и безопасности, которых так долго недоставало ее семье. Настроение мужа огорчило ее, однако она сумела понять, что иначе он и не мог чувствовать себя: он привык жить в полную силу, ему не хватало походной обстановки, покой и бездействие были ему в тягость. Поняла она также, что он недолго проживет на берегу Синего озера и что неизбежно наступит день, когда он снова уйдет своим нелегким путем. Только вот куда?

В отличие от Риа Ае обрадовалась, узнав, что Гал намеревался возобновить свои странствия. Среди Рослых Людей она так и не стала своей. При всем их великодушии они — особенно женщины и подростки — так и не забыли, что она — дочь племени рабэ. Ае готова была последовать за Галом.

Уора и Эри, казалось, вполне устраивала безмятежная жизнь на берегу Синего озера. Уор заботился о Туин, о сыне, о младших братьях и сестрах, охотно общался с сородичами и соплеменниками. У него был легкий, счастливый характер.

Эри обычно проводил дни вдвоем с Инг на берегу озера: в первый месяц совместной жизни молодоженам давалось право самим распоряжаться своим временем. Домой они прибегали веселые, с еще не высохшими после купания волосами. С лица у Эри не сходила широкая улыбка, делавшая его похожим на отца.

Но наступил день, когда к Эри пришло беспокойство. Повод к нему дала Инг. Однажды, когда они вдвоем уплыли на лодке далеко от берега, Инг сказала:

— Этой дорогой ушел Данг... Как ты думаешь, куда повела его тропа?

— Каждый идет своим путем... — ответил Эри и замолчал. Вопрос жены отдалил ее от него, возвел между ними незримую преграду — оба они почувствовали это.

Эри знал: по обычаю Рослых Людей мужчина, отвергнутый в брачную ночь женщиной, был волен выбирать себе тропу. Он мог жениться на другой или вовсе отказаться от женитьбы до следующих брачных торжеств— в этих случаях его авторитет в глазах всего племени полностью восстанавливался. Рослые Люди полагали, что женщина отвергает мужчину только по его вине: ведь уважающий себя воин никогда не предложит женщине стать его женой, если он не уверен, что она желает вступить с ним в брак. Еще до сватовства юноши знали своих невест, а девушки — своих избранников. Но с Дангом все обстояло иначе: он готовился стать мужем Инг, а Инг была готова стать его женой. Эри помешал их браку. Инг отказалась от Данга, и тот покинул племя, ушел неведомо куда. Нужно было очень желать Инг, чтобы, потеряв ее, решиться на этот шаг. Данг ступил на отчаянный путь, но никто не мог упрекнуть его: Рослые Люди уважали женщин, а он поступил достойно мужчины.

В первые брачные дни Инг не помнила о Данге: близость с Эри поглотила ее, вытеснила иные мысли. Однако понемногу отношения Эри и Инг становились спокойнее, трезвее. Освободившись от переполнявшей их страсти, они увидели друг в друге то, чего еще недавно не замечали: Эри любил уединение, а Инг влекло к людям. Она любила шумные вечерние костры, веселые компании молодых женщин и мужчин. О Данге она заговорила не случайно: в селении о нем вспоминали, ему сочувствовали. Он во многом был противоположностью Эри, его привычки совпадали с привычками Инг. Сочувствие Дангу у многих непроизвольно перерастало в недоброжелательность к Эри, тем более что он не очень легко сходился с людьми.

Как молодой зять он обязан был услуживать родственникам жены, особенно женщинам. Эти обязанности тяготили его, он жаждал самостоятельности, которая теперь у него была ограниченна. Ирги и Ильс лучше других понимали его. Они относились к нему неизменно дружески и не придавали значения отдельным его поступкам, которые с точки зрения их сородичей можно было определить как нарушение обычаев. Ведь Эри совсем недавно пришел к Рослым Людям, он только начинал усваивать их законы, зато он был смел, не по летам мудр, у него были искусные руки— кто не пожелал бы себе такого зятя!

Но так думали не все. Многие сородичи Ирги были недовольны новым зятем. Он жил малопонятной для них жизнью, его не всегда можно было увидеть около родового костра, он подолгу оставался в одиночестве на берегу озера и ежедневно бывал в родительской хижине. Такая самостоятельность казалась им оскорбительной, особенно после того, как он изготовил из рогов антилопы два ножа и распорядился ими по своему желанию. Ножи удались на редкость, сам Ирги с удовлетворением рассматривал их. Они были изящны, остры, удобны, рукояти из мамонтовой кости были выполнены в виде стремительно бегущего лося. Один нож Эри подарил Инг, а другой — к радости Уора — Туин.

Родичи Инг не скрывали своего возмущения: зять заботился о своей прежней семье, хотя в течение двух лет не имел на это права!

На берегу Синего озера Эри познал не только великую радость от любви Инг и общения с соплеменниками, но и горечь непонимания, недоброжелательности и зависти. Он не предполагал, что человеческие взаимоотношения могли быть так сложны и противоречивы. Он невольно начал думать о Данге, смело осудившем старый обычай. Данг вел себя достойно воина, и Эри теперь жалел, что Данг покинул племя. Но Данга понять было проще, чем себя самого.

Странные чувства зарождались в Эри. Ему казалось, что он что-то утрачивал в себе, что лучшие дни в его жизни навсегда миновали. Они были связаны с его семьей. Рядом с отцом, матерью, братьями и сестрами ему хотелось, кроме общей работы, делать что-то свое, личное, особенное, и он знал, что был нужен им так же, как и они были нужны ему. А теперь у него исчезало желание что-либо делать. Он решил поговорить об этом с отцом — только ему он мог сказать, что чувствовал в себе.

Увидев, что отец и брат отправились на озеро — Гал так и не смог привыкнуть к коллективной рыбалке, в которой участвовало много воинов, — Эри присоединился к ним. Рыбы они наловили довольно быстро — Уор понес ее в хижину, а Гал и Эри остались на берегу.

День был солнечный, тихий, ничто не волновало гладь Синего озера. Вдали, в голубом небе, сияли белоснежные горы.

— Отец, предки ошибались или нет? — спросил Эри.

— Они были люди, как и мы.

— Если мои привычки и слова не совпадают с их привычками и словами — что тогда делать?

— Значит, кто-то ошибся: они или ты.

— Ошибаюсь ли я — это легко проверить, но как проверить, ошибались ли они?

— У Рослых Людей это узнать... непросто, зато это хорошо видно у рабэ и... у ланнов. Предки могли ошибаться, Эри. Когда такое случается, потомкам неуютно на земле.

— Значит, мне и Инг необязательно жить в хижине Ирги?

— Нет, Эри, не все старое плохо, и не все новое — хорошо. Но хорошо, когда молодой воин заботится о семье жены.

— Значит, мне не надо было дарить Туин нож?

— Никто не запретит тебе дарить то, что сделали твои руки. Но тебе не следует забывать и женщин в семье Инг.

— Дарят не руки — дарит сердце. Если оно пусто, руки немеют.

— Разве Инг перестала зажигать тебе сердце?

— Наша тропа раздваивается. Ее место здесь, а мое — неведомо где. Скажи, отец, мы когда-нибудь снова... отправимся в путь?

— Птица садится на дерево, чтобы отдохнуть, а потом летит дальше. Моего сына влечет к себе новая тропа — куда же?

— Воды Синего озера достают до гор — там живут курага, и с ними Ло. Горы достают до Соленого моря, где остались мои братья и сестры. А где-то в глубине гор долина светловолосых людей. Мне хотелось бы побыть около их костров и постоять на берегу Соленой воды...

— Ты видишь тропу, достойную великого воина, но еще достойнее не спешить, обдумывая завтрашний день...

Галу приятно было узнать, что и Эри не сиделось на месте. Сын и после женитьбы остался близок ему по духу. Но как же с Инг? Эри опять не повезло.

Уор, окруженный шумной стайкой детей, вернулся на берег, чтобы искупаться в озере. Глядя на Уора, никак нельзя было предположить, что он разделяет настроения брата и отца. Он был всем доволен — озером, селением, соплеменниками, неторопливой, полной приятного покоя жизнью, где все располагало к радости: уютная хижина, теплое лето, обилие пищи, безопасность, устойчивые, добрые законы племени — кому захотелось бы покинуть эти благодатные края! Но и в Уоре жил вечный скиталец, которому приятно было пожить в довольстве и покое, но еще приятнее — шагать по земле, радуясь своей силе, ловкости и изобретательности. Сын Гала и Риа, прирожденный разведчик, охотник и следопыт, он тоже привык к постоянному движению и не мог слишком долго оставаться на одном месте. И его манили к себе нехоженые тропы.

— Отец, а мы вернемся в горы? — добродушно спросил он.

— Курага и озерные люди — братья. Ничто не мешает нам побыть у их костров, — ответил Гал.

Но его самого манили к себе не горы, он обдумывал иной замысел. Конечно, разыскать светловолосых соплеменников, потерянных Рослыми Людьми в незапамятные времена, — это подвиг, достойный самых доблестных воинов; и посидеть вместе с братьями-курага у костров дружбы было достойно людей, чтущих Человеческий закон. Но была еще одна цель, достойная бесстрашных воинов. О ней-то и думал Гал.

Больше половины своей жизни он провел в пути. Он искал Рослых Людей и в конце концов нашел их, обрел сородичей и соплеменников. Атеперь он все чаще вспоминал племя ланнов, среди которых вырос, стал воином и взял в жены Риа. Ланны были так же близки ему, как Рослые Люди. Конечно, они несправедливо обошлись с ним и Риа, но он давно не таил на них обиды. Зато помнил добро, познанное им среди суровых ланнов. И там были люди, почитавшие Человеческий закон. Гал и Риа не забудут Луху, мудрость которой помогла им выжить в изгнании. Могучий и справедливый ланн Рего помог им бежать из пещеры и тем самым спас их от неминуемой смерти. Там у них остались друзья — Улу, Рун, Лок...

Далекие края ланнов звали теперь Гала к себе.

Он знал, что его замысел огорчит Риа — она была счастлива в кругу сородичей. Галу не хотелось омрачать ее радость, но и отказаться от своего замысла он не мог. Настал день, когда Гал сообщил старейшинам о своем намерении отправиться в долгий путь.

Важные решения старейшины принимали не спеша. По их приказу заговорили Звучащие деревья, созывая старейшин других селений на совет племени.

Когда все собрались, первый старейшина дал слово Галу.

— Я не прощаюсь с сородичами и соплеменниками, которых нашел здесь после долгих скитаний на земле. Я вернусь на берег Синего озера, но прежде я хочу увидеть ланнов, племя моей матери Лоэ, и заключить с ними мир...

Гал высказал то, о чем Рослые Люди не раз говорили у костров. Сланнами у них нерасторжимая связь. Многие мужчины и женщины племени были сыновьями и дочерьми двух племен, а их дети образовали уже густую поросль внуков двух племен. Кроме того, у Синего озера еще жили женщины-ланны. Их знания и речь накрепко вплелись в быт и речь Рослых Людей. Женщины нередко вспоминали своих сородичей, живущих в краю, где зимой землю надолго покрывал снег. В новых поколениях Рослых Людей не угасал интерес к племени дедов с материнской стороны. Молодые воины даже изъявляли готовность идти в северные леса, чтобы подружиться со своими неведомыми сородичами, но старейшины сдерживали их порывы, потому что у Синего озера и вокруг охотничьих угодий Рослых Людей бродили разбойные племена. Воины нужны были дома. Сами старейшины сомневались в успехе северного похода: Рослых Людей и ланнов разделяла кровь, пролитая по вине воинов Урбу. Да и женщины-ланны возражали против возобновления связи с бывшими соплеменниками. Племя Рослых Людей стало для них по-настоящему родным. Здесь они пользовались правами, о каких женщины северных лесов не могли и мечтать: они свободно говорили на совете старейшин, их личное достоинство оберегалось законами племени, о них и их детях постоянно заботились мужья и сородичи. У ланнов же мужчины мало считались с женщинами, поэтому жены Рослых воинов не хотели, чтобы их северные сородичи каким-нибудь образом снова повлияли на их судьбу.

Но теперь женщины одобрили решение Гала идти к ланнам: время изменилось, и сами они стали другими. Ничто больше не могло омрачить их судьбы и судьбы их детей и внуков. Могущественное племя Рослых Людей не страшилось никаких врагов. К тому же о готовности заключить мир с ланнами заявил не молодой воин, а мудрый, испытанный в многочисленных битвах вождь, выросший среди ланнов. Он был убежден в необходимости похода, верил в его успех, и они поверили ему. Их самих взволновала возможность передать привет своим далеким сородичам.

Седая Лоэ заглянула Галу в глаза:

— У моего сына сердце сокола, но пусть он никогда не поднимет палицу против племени моего отца Суа и матери Луху, против своих предков...

— Я запомню твои слова и никогда не подниму палицу против племени моей матери Лоэ, — ответил Гал.

Племя с одобрением восприняло его слова.

Когда стало очевидным, что Рослые Люди поддерживают Гала, старейшины прервали совет, чтобы

не торопясь подумать над организацией похода.

Эри присоединился к отцу, а у Уора были иные планы. Он сказал:

— Мне хотелось бы пойти с тобой, отец, но зачем нам вместе брать один след? Ты научил меня ходить по земле — теперь я хочу испытать себя на своей тропе. Ты поедешь к ланнам, а я вернусь в горы, побуду у костров курага, увижу Ло, а потом ступлю на тропу к Рослым Людям гор. Ясообщу об этом в кругу совета. Если старейшины откажут мне — тогда я пойду с тобой.

Замысел Уора тоже привлек к себе общее внимание. Рослые Люди уже пытались разыскать в горах братьев по крови и потерпели неудачу. Уор напомнил им, что пора попытаться вновь.

Старейшины обдумывали теперь два похода, оба исключительной важности. Но следовало ли одновременно снаряжать два отряда? Не слишком ли ослабеет племя после ухода сорока воинов? Не слишком ли Уор молод, чтобы возглавить отряд? Сын Гала и Риа — умелый следопыт, бесстрашный воин, он наделен разумной и доброй силой. Но достаточно ли этого, чтобы вести за собой людей? Уор — новичок в племени, он по-настоящему еще не узнал воинов, вместе с которыми ему придется решать в пути множество сложных задач. Тут, кроме тех качеств, какие есть у него, потребуется большой жизненный опыт.

В конце концов, взвесив все обстоятельства, старейшины предпочли Уору опытного Ирги. Выбор старейшин нисколько не обидел Уора. Ирги — великий воин, заслуженный вождь Рослых Людей — у него, как и у отца, было чему поучиться. А горы, курага, Ло они с Туин все равно увидят!

Желающих участвовать в походах оказалось немало. Старейшины ограничили число добровольцев до двадцати в каждом отряде. Два десятка сильных, выносливых, хорошо вооруженных Рослых Воинов могли смело идти по земле.

Старейшины тщательно готовили оба отряда, старались предвидеть главные трудности на пути у воинов, а это было непросто и для них, умудренных жизненным опытом. Наверняка они даже не могли сказать, какому из отрядов выпадут труднейшие испытания. Горы враждебны к людям степей и лесов, но в горах у Ирги будут друзья-курага, а в конце пути, если все обойдется благополучно, отряд встретят соплеменники. Гал поведет свой отряд привычными тропами — степями и лесами, но в конце пути ему предстоят главные трудности. Предугадать, как ланны отнесутся к Рослым Людям, было невозможно. От Гала и его людей потребуется исключительная выдержка и хладнокровие, чтобы избежать битвы с ланнами и склонить их к дружбе. Ведь среди ланнов не только такие воины, как Рего, но и такие, как Урбу...

Отряды у Рослых людей издавна составлялись из определенного числа воинов. Для простейшей охоты и рыбной ловли сетями достаточно было десяти человек; в многодневные походы обычно уходили отряды из двадцати воинов; на битву с врагами одновременно выступали три-пять отрядов по двадцати воинов в каждом. Во главе отряда стоял свой вождь.

Теперь старейшины снаряжали оба отряда по законам долгого пути, то есть с женщинами и на неопределенный срок. Так завещали поступать предки, заботясь о том, чтобы племя никогда не угасло. В случае, если какое-нибудь бедствие задержит мужчин и женщин в пути или вовсе помешает им вернуться назад, в становище племени, они и на новом месте дадут здоровые человеческие всходы.

Женщины, вошедшие в отряд, были молоды. Многие из них только что вступили в брак. Для молодоженов участие в походе становилось волнующим свадебным путешествием. Кроме вождей и двадцати воинов с женщинами, в отрядах было еще несколько юношей и девушек. Старейшины решили: пусть закаляются в трудном походе, пусть учатся у опытных воинов и их жен, как вести себя в пути. Поход станет для них школой жизни.

Старейшины не забыли ничего, что могло облегчить воинам путь. Своих детей они должны были оставить дома на попечение сородичей — так Рослые Люди поступали издавна, и никого не удивляло, что женщина, уходя с мужем в поход, отдавала своего ребенка сестре, двоюродной сестре, матери, тете или любой другой женщине. Дети находились под опекой всего племени, каждый Рослый Человек заботился о них.

Риа не хотелось покидать уютное селение на берегу озера, но цель, ккоторой стремился Гал, не оставила ее равнодушной. Риа не забыла ланнов, среди которых выросла и пережила немало счастливых дней. Плохое забылось, а хорошее помнилось: доброта и мудрость Луху, справедливость Рего и Сухого Лу, самоотверженность Руна, доверчивость Улу, уют становища на берегу Дуа...

Как всегда, Риа стала рядом с Галом, она была готова следовать за ним. Ее решение повлияло на Ае: маленькая женщина пожелала остаться в деревне. У Риа и Ае давно сложились свои семейные правила: если одна из них отлучалась из дома, другая присматривала за всеми детьми. Теперь уходила Риа, и с детьми оставалась Ае. Да ей и не хотелось разлучаться с сыном и маленькой дочерью, а это непременно случилось бы, если бы она ушла с Галом. Грано и Лоэ взяли Ае под свое покровительство. Тронутая их участием к ней, она уже спокойнее смотрела, как Гал и Риа готовились в путь.

Половину отряда Гала составили воины, с которыми он ходил за семьей к Дуа. Из трех его братьев к нему присоединился один, из четверых братьев Риа с ним шли двое. Остальным полагалось быть дома: нельзя, чтобы слишком много мужчин надолго покидали свой род. Уходил с Галом и Ильс, сын Ирги. Тропа к ланнам показалась ему заманчивее горных троп. Без Гала, Риа, юношей и девушек в отряде было двадцать мужчин и двадцать женщин — все сильные, выносливые, хорошо вооруженные, готовые к долгому пути.

Столько же людей было у Ирги. Сам он пользовался огромным авторитетом в племени. Его никогда не видели чересчур возбужденным — в самых опасных ситуациях он не терял хладнокровия, в битвах был осмотрителен и неустрашим. Выдающийся следопыт племени, он понимал язык солнца, луны и звезд, знал повадки зверей и птиц, владел тайнами трав, кустарников и деревьев; он умел вести за собой людей, а они охотно шли за ним. Вряд ли кто другой мог успешнее его проложить тропу к затерянным в горах соплеменникам.

Через несколько дней оба отряда были готовы к выступлению. Старейшины осмотрели оружие и снаряжение мужчин и женщин и остались довольны им.

Настал час прощания. Оба отряда молча прошли друг перед другом — в такие минуты не полагалось говорить. Гал, Риа и Эри взглядом простились с Уором и Туин. Никто из них не знал, когда им доведется встретиться вновь. Ирги так же сдержанно простился с Ильсом и Инг.

Все племя смотрело, как отряды ступили на свою тропу. Они отправлялись в путь не ради добычи или новых краев охоты, а для того, чтобы разыскать на земле людей, близких по крови, духу и образу жизни. Даже в старых легендах не сообщалось о чем-либо подобном.

Ирги, не оглядываясь, повел своих людей в сторону теплых ветров, Гал повернул навстречу холодным ветрам. Лишь в последний момент, перед тем как скрыться из виду, оба отряда остановились. Мужчины и женщины посмотрели назад, помахали руками. «Мы вернемся!» — говорили их руки. «Счастливого пути! Ждем вашего возвращения!» — отвечали им соплеменники.

Через минуту оба отряда скрылись в лесу. Ушли с ними и крупные сильные собаки, незаменимые помощники людей в пути.

В приозерных селениях возобновилась обычная повседневная жизнь. Чтобы отсутствие восьмидесяти мужчин и женщин не было заметно, старейшины переселили жителей одной из деревень в другие деревни, и у костров Рослых Людей опять стало многолюдно, как до ухода отрядов Гала и Ирги.

* * *

Через пять дней Гал со своим отрядом вышел к Дуа. Могучая река приветливо встретила озерных людей. В ее светлых струях весело поблескивало множество маленьких солнц, она была полна жизни.

— А-оо!.. — радостно воскликнул Гал, и все мужчины и женщины, составляющие отряд, поддержали его возглас: пусть Дуа знает, что озерные люди пришли к ней как друзья!

Дальше повернули по берегу — Дуа указывала Рослым Людям путь к ланнам.

На марше отряд представлял собой одно легко управляемое, сильное, неутомимое тело. Гал шел впереди, как всегда внимательный, готовый к немедленному действию, а за ним, так же готовые к действию, шли его сородичи и соплеменники. С детства усвоив суровые законы борьбы за жизнь, они строго соблюдали в пути правила воинов-охотников: не отставали и не отделялись от колонны, не производили лишнего шума, следили за сигналами впереди идущего и идущих сзади. Они умели разбираться в хитросплетениях следов и запахов, и стоило собакам или кому-нибудь в колонне дать предупредительный сигнал, все сразу понимали, кто поблизости: тигр: медведь, кабаны или змея. Гал с удовлетворением оглядывал спутников — такому отряду враг был не страшен.

Если в походной колонне Рослые Люди держались почти бесшумно, то на привалах, во время купания в Дуа, они беззаботно предавались отдыху, и их веселой изобретательности не было конца. Они устраивали шумные игрища в воде, состязались в ловкости и сообразительности.

Это был радостный путь. Походные трудности будто вовсе перестали существовать. Все делалось с непринужденной легкостью, каждый знал свои обязанности — распорядок походной жизни у Рослых Людей сложился издавна. Женщины заботились об уюте привалов и ночлегов, по очереди распоряжались у костра, мужчины обеспечивали безопасность отряда, пищу и дрова. Охотились на ходу: птицы и звери, подпускавшие к себе людей на выстрел из клуа или на полет дротика, становились добычей воинов. Рыбу били копьями и острогой во время привалов.

Галу и Риа еще не доводилось жить в такой дружной компании мужчин и женщин. Они невольно поддавались общему настроению, вознаграждая себя за долгие годы вынужденной изоляции от людей. Им казалось, что они заново начинали жить.

Риа достигла того возраста, когда тело и душа у женщины расцветают полным цветом. Уравновешенная, всегда готовая прийти на помощь близким, она по-прежнему была дружна с Галом, а он был нежен с ней.

Для остальных женщин Риа была старшей подругой. Мужчины относились к ней с уважением: они почитали женщин, а таких, как Риа — зрелых, сильных телом и духом, — особенно. Среди многих женщин она выделялась самоотверженной преданностью мужу: даже в брачную ночь у Синего озера, когда, согласно обычаю, допускалась свобода любовного выбора, она пожелала принадлежать только Галу.

Отряд быстро продвигался вперед. Погода стояла ровная, теплая, и вечерние костры были уютны и праздничны. Ужинали с веселым аппетитом, а поужинав, не спешили уснуть. Сидели у общего костра, слушали занимательные истории, обсуждали события минувшего дня, рассматривали находки. Потом оживали флейты, в круг входили танцоры — мужчины и женщины, — будто у них и не было долгого дневного перехода. Одухотворенные движения мускулистых тел начинали вечную повесть о радости, красоте, дружбе и любви.

Танцы при свете костра захватывали чувства и воображение, в них было нечто влекущее к себе и неувядающее, как жизнь. Пламя костра, женская грация, игра мужских мускулов и нестареющие сюжеты из борьбы человека за счастье будто очищали людей от всего будничного. Повинуясь молодости и любви, люди танцевали от избытка радости и силы, авокруг них, вытянувшись во мрак, тревожно двигались черные тени. Но люди не ведали страха, утверждая на земле Человеческое право, — даже самые любопытные и сильные звери не решались приблизиться к их кострам.

Потом флейты умолкали, бивак затихал, и Рослые Люди спокойно засыпали вокруг костра. Лишь огонь продолжал исполнять свой танец. Около него бодрствовали сторожевые воины, а на границе света и тьмы чутко дремали собаки, готовые в случае опасности немедленно разбудить своих бесстрашных покровителей.

Для Гала и Риа эти ночевки были особенно приятны: далеко в прошлом остались те тревожные ночи, когда оба беспокойно вслушивались в ночной мрак. Как все-таки хорошо жить среди людей!

Миновало немало дней — близились края ланнов. Здесь ли еще племя или Рего давным-давно увел ланнов на новые земли? Если здесь, Рослым Людям предстояло склонить их к дружбе, а этого добиться непросто: ланны недоверчивы, независимы, упорны.

Дальше продвигались осторожнее, вечерами больше не танцевали у костров.

* * *

Наконец Гал и Риа увидели впереди скалу Сокола. Рослые Люди вступили в охотничьи угодья ланнов. На гостеприимство хозяев рассчитывать не приходилось: ни одно племя не потерпит на своей земле чужаков. Хотя Рослые Люди пришли к ланнам с добрыми намерениями, они не могли быть уверены, что ланны, увидев их, опустят вниз острием копья.

Наступал самый ответственный момент похода.

Гал и Риа с волнением узнавали тропы своего детства. Вот здесь они когда-то бродили по берегу, жгли костры. А вот и Летящий Сокол — Гал выбил его на большом камне поверх Рыбы: какой-то древний человек обосновал здесь свое право на Дуа. Рисунок еле-еле различался: с возрастом и духи уставали владеть своими землями. Юный Гал наложил Сокола на старый рисунок, и с тех пор берег и Дуа принадлежали ему.

Сокол по-прежнему был наверху, чужая рука не оспорила эти края у ланнов, но и их самих здесь, по-видимому, не было.

Гал оставил предосторожности и прямиком направился к пещере. Она была пуста, в ней давно ютились летучие мыши. О ланнах напоминала здесь зола костра, затянутая сверху землей, да Женская Рука, изображенная у входа.

Гал распорядился, чтобы готовили ночлег, а сам с группой воинов осмотрел окрестности, надеясь что-нибудь узнать о ланнах. Но узнать ничего не удалось: время стерло их следы.

Гал поднялся на скалу Сокола. Все здесь осталось как прежде. Так же бодрствовал водопад и среди камней ютились птицы. Время здесь будто уснуло.

Он вбежал на верхнюю площадку и, взволнованный, остановился: на уступе скалы гордо стояли два белых сокола!

Люди опустили оружие на камни: сокол был одним из их предков, а к предкам не приходят с палицей в руках.

— Я вернулся! — сказал Гал. — Это мой сын Эри, это мой брат, а это братья Риа. Род Сокола жив и не боится врагов!

Сверху он оглядел знакомую картину: земля казалась огромной зеленой чашей, расчлененной пополам Дуа. По краям чаши, далеко-далеко отсюда, синела таинственная дымка. Теперь он знал, что Дуа не исчезала в ней, а текла дальше, пока не вливалась в море. Он разгадал немало загадок, но меньше их не стало. Он разгадывал одну, а за ней вставали другие. Где начиналась Дуа? Отчего в море вода соленая? Почему ночное небо поворачивалось вокруг Неподвижной звезды?... Возможно, он разгадает еще какие-то, а пока его занимала одна: где ланны? Что случилось с ними? По своей воле покинули пещеру или какая-нибудь беда заставила их уйти?

К радости, что он увидел края детства, добавилось неприятное чувство беспомощности перед задачей, которую он пытался решить. Попробуй разыщи горстку людей в бескрайних земных просторах! В них не счесть мест, где могло бы укрыться племя. Галу и его людям не хватит их жизней, чтобы осмотреть все. Куда ушли ланны? Кроме рисунков на скалах и золы давних костров, от них не осталось ничего. Что же делать? Ни с чем вернуться к Синему озеру? Лето на исходе, близилась осень, и уже недолго до зимы...

У вечернего костра Гал сказал:

— Ланны покинули пещеру много лет тому назад. Куда они ушли, неизвестно. Что скажут Рослые Люди — хотят ли они возвратиться к Синему озеру или намерены поступить иначе?

— Мы всегда успеем повернуть назад к Синему озеру, — проговорил брат Гала, — но прежде мы должны найти ланнов.

— Ланны ушли по одной тропе — мы должны ступить на нее. Даже рыба оставляет на воде след,

— добавил брат Риа.

— Ирги тоже не знает тропы к Рослым Людям гор, — сказал третий воин, — но он ищет наших братьев. Если мы повернем с полпути назад, никто уже не найдет ланнов.

Многие мужчины и женщины молчали: им нечего было добавить к тому, что сказали первые воины.

Тогда Ильс, сын Ирги, показал собравшимся обломок наконечника, который он нашел на берегу. Наконечник был из желтого камня с поперечными полосками, изогнутыми, как гребни волн. Местами между полосками розовели мелкие пятна. Гал и Риа не помнили, чтобы у ланнов были такие наконечники, — копье принадлежало воину из чужого племени! Изкакого, они не знали, а их спутники безошибочно определили владельца желто-розового камня.

— Такие наконечники делали воины из приозерного племени шлуваров, — сказал Ильс. — Дамы перебили шлуваров и завладели их копьями...

Всех охватило возбуждение: дамы, враги Рослых Людей, напали на ланнов! Покинуть пещеру ланнов заставила беда!

— О возвращении к Синему озеру не может быть и речи, — продолжал Ильс. — Ланны — наши братья, а дамы — наши враги. Мы пойдем по следам дамов и найдем ланнов!

— Ланны возвратились в светлые леса! — предположила Риа.

Никто не возразил ей, она высказала мудрые слова: именно в лесах ланны могли укрыться от врагов. В леса чужаки забредали неохотно, зато ланны были там дома.

Все, кто пожелал, высказались — первому старейшине оставалось принять решение.

— Воины и женщины правы: ланны покинули пещеру не по своей воле, — заговорил Гал. — Они уходили от дамов. Ланны и дамы непременно оставили после себя след. Ланны не могли переправиться через Дуа — они неохотно дружили с ней, да и для переправы у них наверняка не было времени. Они не могли уйти в сторону теплых ветров — там открытые степи; они не могли уйти в сторону Неподвижной звезды — там слишком мало солнца. У них был только один путь — в сторону заката солнца, в леса, в края предков. Мы ступим на их тропу, но это будет долгий и нелегкий путь. Впереди осень и зима. Мы сошьем себе теплую одежду, кзиме построим хижину, перезимуем в ней и весной продолжим поиски, если к тому времени не встретим ланнов. А прежде всего нам надо найти их тропу. Ланны — смелые и сильные воины. Они наверняка вступили в битву с дамами, чтобы женщины и дети смогли уйти от врагов. Между собой ланны пользовались условными знаками, которые оставляли на земле, на камнях и на деревьях. Мы должны найти эти знаки...

Гал смотрел на своих спутников — рослых, плечистых воинов и сильных жизнерадостных женщин

— и с удовлетворением думал о том, что с такими людьми он преодолеет все преграды. А они, глядя на Гала, думали о том, что его слова и поступки достойны вождя и мудрого старейшины. Он сказал то, что следовало сказать. Племя на берегу Синего озера никогда не простило бы им малодушного отказа от поисков ланнов.

В знак согласия с Галом они подняли руки: все были готовы к долгому пути!

Придя к общему решению, мужчины и женщины больше не задумывались над тем, что делать. Они верили в свои силы и не сомневались, что добьются своей цели.

Три дня Рослые Люди прожили в пещере ланнов. На четвертый день Гал повел отряд дальше, и там, где река круто поворачивала в сторону холодных ветров, воины нашли на камне знак ланнов и простились с Дуа. Их тропа устремилась на закат солнца.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ На стыках племен

Трудная судьба выпала ланнам. Нескончаемая череда бед обрушилась на племя, отягощая и без того горький племенной опыт. Неудачи следовали одна за другой, и если бы не мудрость Рего, ничто не спасло их от гибели.

Много лет тому назад, когда Гал и Риа бежали от несправедливого гнева племени, а на землях ланнов появились многочисленные враги, Рун и Лок увели племя из обжитых мест. Молодые воины, не пожелавшие преследовать беглецов, поспешили вверх по Дуа и, когда река устремилась навстречу холодным ветрам, повернули в сторону заката солнца.

Пришельцы-дамы обнаружили тропу беглецов и ступили в их след. Они шли за ланнами, а позади них самих шли воины Рего. Дамы стремились уничтожить беззащитное племя, а Рего выбирал подходящий момент, чтобы уничтожить дамов. Охотников за людьми было во много раз больше, чем воинов-ланнов, и они шли не только впереди них, но и за ними. Ланнам могли помочь лишь их выносливость и хитрость.

Это тройное преследование длилось много дней. Обеспокоенный судьбой соплеменников, Рего сначала намеревался обогнать дамов и присоединиться к племени. Но таким образом он не спас бы ланнов, а вероятнее всего, только погиб бы со всеми своими воинами в битвах с дамами и тем самым обрек бы женщин и детей на смерть. Враги, преследовавшие племя, еще не догадывались, что их самих преследовал отряд ланнов, — этим и решил воспользоваться Рего. Убедившись, что Рун и Лок умело и быстро уводили племя, — лучше их не смог бы действовать и бывалый воин! — Рего отказался от первоначального замысла. Молодые воины меняли направление бегства, путали следы и даже устраивали дамам засады. Но оторваться от охотников за людьми было непросто. Воины Рего не раз находили у еще теплых костров страшные свидетельства жестокости врага: останки женщин и детей. Черепа и крупные кости были раздроблены камнями: дамы высасывали мозг. Что приводило несчастных ланнов к такому концу— усталость, отчаяние, болезнь, — можно было только предполагать.

Несмотря на тяжелые потери, ланны продолжали уходить от преследователей. Упорство Руна и Лока радовало Рего и его воинов. Оно-то и помогло им спасти племя от поголовного истребления.

Лок безостановочно вел ланнов на закат солнца, а Рун с двумя подростками, сыновьями Урбу, и несколькими женщинами прикрывал бегство племени. Чтобы ввести врага в заблуждение и выиграть время, он использовал старую хитрость ланнов: его люди одновременно в нескольких местах зажигали костры, после чего по руслам ручьев опять сходились вместе и спешили за племенем.

Уже первая такая уловка Руна принесла ланнам удачу: дамы сделали то, чего ждали воины Рего, — разделились на группы, чтобы поскорее осмотреть неожиданные костры.

Воины Рего напали на одну группу и уничтожили ее — лишь одному даму удалось спастись.

Решив, что на дамов напало какое-то новое племя, Кулува, вождь головного отряда, остановился, собирая своих воинов вместе. А пока он ждал, ланны напали на вторую группу и убили еще несколько врагов. Кулува встревожился: оба нападения были внезапны и закончились победой бородатых воинов.

Но дамы, которым уже доводилось сталкиваться с речными людьми, узнали Рего. Кулува воспрянул духом: на его отряд напали те же речные люди, а их оставалось совсем мало! Не беда, что они побили его воинов, — в скорой победе над ними он не сомневался. Уж тогда-то он восторжествует над своим соперником Рааном! Речные воины разбили отряд Раана, аон, Кулува, истребит все их племя до последнего человека. Тогда дамы увидят, что не Раан, а Кулува достоин быть вождем!

Однако Раан был настороже. Узнав о поражении Кулувы и о малочисленности речных воинов, он снова возглавил передовой отряд. Но и Раан не сразу решил, что лучше, — преследовать женщин и детей или сначала разделаться с отрядом Рего. А может быть, одновременно преследовать и тех, и других? Тогда опять придется поставить Кулуву во главе одного отряда. Не случится ли так, что Кулува настигнет и уничтожит племя, а он, Раан, потерпит новое поражение от речных воинов? Тогда уж Кулува не упустит благоприятный случай захватить власть...

Тучи над головой Раана продолжали сгущаться. Хитрый анга рвался к неограниченной власти и упорно подкапывался под него. Чтобы ослабить авторитет Раана, он нарочито поддерживал Кулуву. Многодневное преследование неуловимых речных людей усиливало позиции анга и ставило под сомнение способности Раана. Если и впредь речные люди будут защищаться так же изобретательно и стойко, анга наверняка даст понять дамам, что Раан устал быть вождем. Заткнуть рот анга и Кулуве Раан мог лишь полной победой над речными людьми.

Пока Раан обдумывал, как ему поступить, Рего послал несколько своих воинов вдогонку ланнам, чтобы поддержать ослабевшее от изнурительного бегства племя, а сам с остальными воинами продолжал идти за дамами. Он задумал отвлечь их внимание от племени, приковать к своему маленькому отряду, чтобы женщины и дети смогли оторваться от преследователей. Задача предстояла нелегкая: увести опытных следопытов-дамов с тропы племени, увлечь за собой далеко в сторону, там сбить со своего следа и потом вернуться к ланнам. Но другого выхода у Рего не было. Только предельно рискуя собой, он мог спасти племя.

Он оставил у себя пять самых выносливых воинов и принялся за дело. Он больше не таился от дамов, да это было уже ни к чему: они узнали его. Он появлялся в открытых местах, взбирался на высотки, возбуждая у врагов желание окружить его, отрезать ему путь к отступлению; он устраивал дамам засады, ночами подкрадывался на бросок дротика к их кострам. Во время одной из таких вылазок воины Рего отправили в черные туманы пятерых врагов. При этом, к радости Раана, смертельную рану получил его соперник Кулува.

В конце концов Рего так раздразнил Раана, что тот попался на приманку: бросил всех своих воинов на группу Рего, тем самым отказавшись от погони за племенем! Именно этого ланны и добивались. Они легко сохраняли дистанцию между собой и преследователями и даже успевали еще устраивать дамам всякого рода западни.

Заведя врагов в изрезанную оврагами степь, Рего оторвался от них. Остальное доделал ливень — он смыл с земли след ланнов. Для Раана это означало неминуемый конец. У вечернего костра анга исполнил танец Смерти Вождя, после чего его телохранители неистовыми ударами палиц превратили недавно могущественного Раана в ком окровавленного мяса.

Власть в племени перешла к анга. Колдун ликовал: у него больше не было сильных соперников, он ловко избавился от них. И впредь, оберегая свою власть, он будет уничтожать самых смелых и самых разумных из дамов. Остальным же он внушит, что для них началась счастливая пора Великого Обновления и что они должны быть благодарны могущественному созидателю — всесокрушающему неотвратимому Насилию...

Но и над анга уже витала смерть. И он был человек, и его ждали черные туманы. Обещанное им Обновление так и не наступит для дамов. Когда старый лживый анга канет в пучину времени, дамы опять скрестят палицы в борьбе за власть. Восторжествовав однажды, насилие не умирает само по себе — оно живет и неизбежно порождает зло. Дамы останутся племенем разбойников, попирающим Всеобщий закон. Но кто не считается с этим великим законом, тот в конце концов губит себя, тает, как дым костра...

Убедившись, что дамов позади больше не было, Рего дал своим воинам возможность выспаться у костра и потом повел их на северо-запад. Через много дней пути, поднявшись на высокий холм, они увидели земли своих предков — бескрайние леса, рассеченные оврагами и тонкими полосками рек. Местами среди зелени поблескивали пятна озер, серели скалы. Вдали эта огромная земля сливалась с небесной дымкой. Разыскать здесь горстку людей было почти невозможно — здесь бесследно затерялось бы и большое-большое племя.

Но воины Рего знали, как и где искать, и не сомневались, что найдут своих соплеменников, своих жен и детей.

Поддерживая связь между собой, ланны издавна пользовались знаками, понятными лишь им самим. В сплошном лесу они сдирали полоску коры у самого заметного дерева с той стороны, в какую шли; на вершинах высоких холмов втыкали палки, указывая ими свою тропу; оставляли знаки на больших камнях...

Рего и его воинам потребовалось немало дней, чтобы найти знаки ланнов и встретиться с соплеменниками. Этот день был и радостен, и горек: от племени осталась горстка людей, до предела истощенных во время бегства от дамов. Все больные, все невзначай поранившие себе в пути ноги и все грудные дети стали жертвами преследователей.

Женщин осталось не более десяти, мужчин и того меньше.

Возвращение воинов стало праздником для маленького племени. Особенно радовало ланнов присутствие Рего: один вид его успокаивающе действовал на отчаявшихся людей. Высокий, широкоплечий, Рего был несокрушим в битвах с дамами, осмотрителен и бесстрашен на охоте, нетороплив и мудр в своих решениях.

У первого костра, где племя наконец собралось вместе, Рего сказал:

— Много ланнов переселились в черные туманы, но дамы не победили ланнов. Ланны убили много дамов и возвратились в края предков. У ланнов есть воины, чтобы и впредь сражаться с врагами и приносить к костру мясо и рыбу; у ланнов есть женщины — они народят новых детей, и есть подростки, которые вскоре станут мужчинами и женщинами. Духи предков покровительствуют нам — ланнам нечего страшиться за завтрашний день!

В знак особых заслуг перед племенем Рего положил свои руки на плечи Руна и Лока. В первые, самые страшные дни бегства, когда дамы по пятам преследовали ланнов, Рун и Лок вели себя достойно мужчин.

Ланны давно перестали смеяться над Тощим Локом. Он умел побеждать недуги, в его темных глазах жила таинственная сила, а в худом теле не угасал могучий дух воина. Лок упорно вел за собой племя, а Рун бесстрашно запутывал следы беглецов, проявляя изобретательность, достойную опытного воина. С тремя сильными женщинами и двумя подростками-близнецами, сыновьями Урбу, он много дней шел в непосредственной близости от дамов, то привлекая их внимание к себе, то оставаясь для них невидимым. Сообразительность и смелость Руна и неизменное упорство Лока спасли ланнов от гибели.

Ижи и Вагх, огненно-рыжие сыновья Урбу, не уступали Руну в бесстрашии. Легконогие, неутомимые, они будто состязались между собой в дерзости и отваге. При виде дамов их охватывал охотничий азарт. Ночами они подкрадывались к их кострам и камнями поражали спящих врагов. Держались братья постоянно вместе — замкнуто и независимо. Характерами они напоминали Урбу, но, сознавая опасность, нависшую над племенем, послушно выполняли приказы Руна. Общая беда тесно сплотила маленькое племя беглецов.

Конечно, дамы непременно настигли бы женщин и детей, если бы на помощь беглецам не подоспели воины Рего. Но Рун и Лок своими действиями решительно помешали дамам захватить племя и тем самым помогли Рего отвести от ланнов беду.

Возглавив племя, Рего увел ланнов в глубь лесного края, где, казалось, никогда раньше не ступала нога человека. Птицы и звери здесь даже не пугались людей.

Миновав немало оврагов, болот и ручьев, то утопая в луговых травах, то продираясь сквозь лесные дебри, Рего наконец нашел, что искал, — надежное убежище для племени.

Лесистый холм круто обрывался к реке в сторону теплых ветров, у его основания темнел вход в пещеру, заметный лишь с близкого расстояния. За рекой вольно, широко раскинулись дубы, березы, сосны, лиственницы. Всюду пестрели ягоды и грибы.

Ланны смеялись от радости, вступив в эти уютные края.

Из пещеры выскочила волчица с волчатами, скрылась в кустах. Рего отвел в сторону ветви, полузакрывавшие вход: на скальной стене была изображена человеческая рука! Ланны в недоумении стояли перед старым рисунком: откуда здесь взялся их знак? Или враждебные духи приготовили им хитрую западню? Уж не те ли, которые приняли облик волчицы и волчат? Не разгневаются ли они на пришельцев, не нашлют ли на них какой-нибудь недуг, если ланны осмелятся занять их жилище?

Рего осмотрел рисунок, потом решительно вошел в пещеру. Он пробыл там довольно долго — так показалось ланнам. Назад он возвратился, держа в руке каменный топор, напоминавший топоры ланнов! Дерево рукояти истлело и в руках у Рего рассыпалось. Рего сказал:

— Здесь живут духи наших предков. Это они привели нас сюда. Предки жили в этой пещере, когда еще не было вон тех дубов. Они оставили для нас свой знак и топор. Они знали, что мы придем сюда и поселимся вместе с ними!

Никто не проронил ни слова, потому что духи не любят, когда с ними встречаются чересчур шумно. Позже они сами пожелают, чтобы ланны громко смеялись и беззаботно танцевали у праздничных костров. Но прежде духи должны познакомиться со своими потомками, а потомки — выразить свое почтение к духам предков. Только тогда духи будут покровительствовать людям. Кто не считается с духами, тот навлекает на себя беду.

Ланны по очереди подержали в руках старый изношенный топор и передали его Локу. Анга умел общаться с духами — пусть он первый заговорит с ними!

Лок вошел в пещеру, пробыл в ней несколько томительных минут и возвратился к ланнам.

— Здесь духи наших предков, — спокойно сказал он. — Ланны пришли домой.

Анга подтвердил слова вождя! Обрадованные, ланны принялись устраиваться на новом месте.

* * *

Бедствия, постигшие племя — внутренний раздор, смерть многих воинов и страшное бегство от дамов, — вытеснили из памяти ланнов воспоминания о Гале, Риа и других соплеменниках, которые когда-то окружали общий костер. Оставшиеся в живых были озабочены тем, как остановить беды. Каждый человек теперь был на виду у всех и нуждался в общем внимании к себе.

С возвращением Рего маленькое племя воспрянуло духом, а удобная пещера, безопасность и уютные, изобилующие зверем, птицей и рыбой края предков возродили у ланнов радостную надежду на жизнь.

В первый же день Рего с группой охотников осмотрел окрестности.

Холм, у основания которого была пещера, густо покрывали кустарники. Продраться сквозь них было почти невозможно. Увитые плющом заросли шиповника и облепихи вставали перед людьми колючей стеной. Упрямо сражаясь за жизнь, тянулась к солнцу малина. Под этим зеленым покровом сновали птицы, находя себе проходы в путанице кустов.

Обойдя кустарники, воины спустились вниз, пошли вдоль реки. На противоположном берегу дремали зубры. Врагов у них не было, ни один хищник не рискнул бы приблизиться к этим лесным гигантам.

Потом мимо охотников пробежали лоси, а еще через несколько тысяч шагов на пути у них оказался матерый тигр. Он с недоумением разглядывал невесть откуда взявшихся людей, будто оценивая их силу и способность к сопротивлению. В лесу тигр ни перед кем не испытывал страха, хотя и властелином края себя не считал. Он был только хорошо вооруженным и сильным охотником, умеющим бесшумно ходить по земле и внезапно настигать добычу. Но в лесу были звери и посильнее его.

Он убивал поросят, но уважительно относился к секачу; он охотился на некрупных медведей, но матерый медведь не уступал ему тропы. А если они сталкивались, округа затихала, устрашенная ревом битвы. Случалось, тигр одолевал медведя, но бывало, сам еле-еле уносил ноги. Лют медведь, если отведал тигриной крови. Избегал тигр тропы мамонтов и зубров, не сразу решался напасть на матерого лося, опасаясь страшных ударов рогов и копыт. Лося он бил из засады, брал хитростью и внезапностью, не давая ему опомниться. А вот людей полосатый зверь видел впервые. Эти странные существа свободно разгуливали у него на глазах по лесу и не собирались бежать прочь, как это сделали бы кабаны, волки или олени. Убегающий возбуждал алчность зверя, она властно требовала: «Догони, убей! Это твоя добыча!» А люди не только не убегали от него — они сами с любопытством разглядывали тигра. Под их взглядами ему становилось неуютно, его алчность погасла, уступив место зову самосохранения: двуногие существа без шерсти, когтей и клыков, но с руками, удлиненными за счет копий и палиц, не сулили ему ничего хорошего.

Тигр оскалил пасть, зарычал — скорее недоуменно, чем злобно, нехотя повернулся и неслышно скрылся в зарослях.

Рего знал: полосатый зверь любопытен и умен. Он уступает охотнику тропу, чтобы тут же выйти на его след. Неопытный воин мог подумать, что тигр ушел прочь, а тигр тем временем бесшумно крадется у него за спиной. Но Рего и его воины не были новичками на охотничьей тропе, изверь вскоре оставил их.

Они прошли еще несколько тысяч шагов вдоль реки, потом перебрались на противоположный берег и двинулись в обратную сторону, осматривая по пути близлежащие озера. Они видели зубров, лосей, медведицу с медвежатами, волков, множество бобровых хаток. На озерах плавали утки, гуси и лебеди; на болотистых лужайках расхаживали журавли; из кустарников то и дело с шумом взлетали глухари; в речках и озерах плавали косяки рыб...

Звери и птицы не опасались охотников, а это означало, что в округе, кроме ланнов, других людей не было.

Разведчики замечали все чем-либо приметные места, запоминали очертания речных берегов, перекаты, броды, кедровые рощи, орешник, клюквенные болотистые низины, завалы сушняка, тяжелые всплески рыб в речных затонах...

Большая рыжая собака перебежала им путь, спряталась в кустах и тут же выглянула из них, побуждаемая любопытством к пришельцам. Она была похожа на тех, какие верно служили ланнам у Дуа и сопровождали их в первые дни бегства от дамов. Ланны не по-дружески обошлись с ними— время было такое. Преследуемые дамами и едва не падая от усталости, они начали убивать собак, чтобы их мясом поддержать свои силы. И собаки покинули людей, зажили своей стайной жизнью вдали от человека.

Теперь ланны обрадовались собаке, хотя она не принадлежала к знакомой им стае. Собака продолжала следить за ними — быть может, голос предков подсказывал ей, что когда-то люди покровительствовали собакам, а собаки жили в союзе с людьми.

Рего бросил ей одну из убитых по пути птиц. Собака робко потянулась к ней — из кустов тотчас выскочили несколько щенков и дружно накинулись на нежданную добычу.

Рего сказал:

— Ланны не желают матери-собаке зла и готовы опять подружиться с собаками. Приводи своих щенков к пещере — там ты всегда получишь мясо и кости.

Домой разведчики возвратились с богатой добычей. Наконец-то у ланнов были свои охотничьи угодья, расположенные вдали от больших рек и открытых пространств. Вскоре около жилища предков запылал костер и запахло жареным мясом.

По обычаю ланнов женщины уступили готовую пищу вождю, древним правом которого было определять порядок у обеденных костров. Но Рего не притронулся к пище первым. Он приказал женщинам сначала позаботиться о детях и о самых слабых ланнах.

Никто не возразил ему и не удивился его распоряжению. Пережив великие беды, ланны стали мудрее. Они поняли, что, поклоняясь силе, они недооценивали законы жизни, отчего едва не оказались на грани гибели. Бедствия отрезвили их, побудили по-новому взглянуть на себя и своих соплеменников. Они осознали, что судьба племени в равной мере зависит как от силы и сплоченности воинов, так и от здоровья женщин и детей.

Когда дети и больные получили мясо, Рего потребовал, чтобы женщины взяли себе мяса раньше мужчин.

— Если у женщин будет вдоволь пищи, — пояснил Рего, — они родят здоровых детей, и племя станет многочисленнее. Пусть женщины берут себе столько пищи, сколько пожелают. Мужчины будут есть после них. Так повелевает ланнам закон жизни!

Но женщины не решались взять себе мяса раньше мужчин, не смели нарушить старый обычай, хотя вождь и приказывал им.

Тогда поднялся Лок, отделил от жареной туши кусок мяса, передал одной женщине, отделил еще и передал другой. Он оделил всех женщин и сел на свое место, ничего не взяв себе. Племя в растерянности следило за ним. По прежним меркам, Лок нарушил право вождя распоряжаться пищей у костра. За такой поступок ланны изгнали смелого Гала, бросившего вызов Урбу. Но теперь были иные времена. Вождь сам нарушил обычай, а анга поддержал в этом вождя!

Женщины стряхнули с себя нерешительность, начали есть. За ними потянулись к мясу мужчины. Рего тоже довольствовался тем, что ему досталось, хотя как самый сильный из ланнов мог взять себе лучший кусок.

Это был странный обед — никто из ланнов не помнил ничего подобного. Недоумение не покидало их и после обеда: в жизнь племени входило что-то новое, неведомое им раньше. К добру ли? Единоличный вождь нарушил обычай...

Неспокойно было и на душе у Рего: ланны подчинились ему, но нехотя. «Может быть, время еще не созрело для перемен? — размышлял он. — Дерево растет корнями вниз, а не наоборот. Обычаи — что корни у дерева, на них держится все племя. Но как быть с обычаями, если они едва не погубили ланнов?..»

День был солнечный, жаркий. После обеда ланны отдыхали, каждый занимался чем хотел. Одни купались в реке, другие подремывали в тени. Рего в одиночестве сидел на берегу. Соплеменники будто не решались присоединиться к нему, заговорить с ним, и это тоже беспокоило его.

Из воды вышел Рун, направился к Рего, сел рядом. Рего любил младшего брата за ясный ум, смелость и справедливость. Рун понимал его с полуслова.

— Ну, что думаешь? — спросил Рего.

— Если воины берут мясо первыми, они не смотрят, что остается другим. А если они станут брать мясо последними, они будут смотреть, что им остается. Они не согласятся с новым обычаем.

Подошел Лок, прислушался к разговору. В темных глазах зажегся и тут же погас огонек затаенной, одному ему известной мысли. Вслух он сказал:

— Дуб вырастает из желудя, если желудь падает... на мягкую землю. Новый обычай прорастет, когда соединится... со старым. Сейчас у ланнов мало семей, а когда будут заключены браки, созреет новая пора...

Рего будто впервые видел и слышал Тощего Лока — теперь это был настоящий анга. «А он непрост... — подумал с удивлением. — Дуб, конечно, вырастает из желудя, только вот... из чьего?»

Вечером ланны уснули вокруг общего костра. Пещера пока пустовала, но как только они добудут много шкур, в жилище предков на меховых постелях под меховыми одеялами им станет тепло и уютно

даже в самые лютые зимние холода.

* * *

Понемногу ланны оправлялись от жестоких ударов судьбы, чуть было не погубившей племя. Но несчастья неохотно отступали от них: зубры затоптали одного охотника, две женщины и четверо детей ушли к предкам. У ланнов давно не было соли, а без нее пища утрачивает вкус и новорожденные дети оказываются чересчур слабыми. Однако время для ланнов все равно наливалось покоем, они приходили в себя, у них создавались семьи, рождались дети.

Деревья и лесные травы то зеленели, то желтели, то покрывались снегом; небо над головой то голубело, согретое жарким солнцем, то затягивалось дождевыми облаками, то слепло от метелей; леса были то теплые, уютные, то сырые, беспросветно-унылые, а то холодные и злые. Но в этой вечной изменчивости неба и земли было свое неизменное постоянство, иланны вскоре приспособились к новым краям и полюбили их. Здесь они были надежно ограждены от враждебного им мира чужих людей.

Ланны выжили, сохранили себя. Нашли и соль, и кремни. Клюква, брусника, плоды шиповника и облепихи, лекарственные травы и корни помогали им холодными зимами побеждать недуги.

Рождалось все больше детей, подростки становились юношами и девушками, юноши и девушки заключали между собой браки. Племя ланнов росло, восстанавливало свои силы и все увереннее ступало по земле. Казалось, горькие времена миновали навсегда.

Но тут к ланнам пришла новая беда — уже не извне, а изнутри. Вплемени назревал раздор.

Близнецы Ижи и Вагх все решительнее восставали против власти Рего и против обычаев, неведомых предкам.

Огненно-рыжие сыновья Урбу во всем повторили своего отца. Они чтили только силу и только в ней видели право и закон. Широкоплечие, рослые, длиннорукие, они требовали для себя все больше привилегий. Урбу, ушедший к предкам, вдвойне возродился в сыновьях. Обладая огромной физической силой и поддерживая друг друга, они все чаще противопоставляли себя Рего, Руну и Локу.

Сходство между братьями было так велико, что ланны различали их только по одежде, да и то если она у них была сшита по-разному. Друг с другом братья никогда не разлучались. В пещере им принадлежал угол, где они жили со своими женами, деля их между собой в зависимости от настроения. Больше они никого не подпускали к себе. Обычно безучастные к другим, они впадали в бешенство, если кто-нибудь ущемлял их интересы. Страха они не ведали, на охоту часто ходили вдвоем и не боялись вступить в битву даже с зубрами. В становище они никогда не возвращались с пустыми руками. Бросив женщинам добычу, они отходили от костра и, по своему обыкновению, молча ждали обеда. На первых порах они без возражений подчинялись Рего, угрюмо брали свою долю пищи и жадно съедали ее. Но чем шире они раздавались в плечах, тем несговорчивее становились у костра. Порядки, введенные Рего, стали вызывать у них вспышки ярости. Сыновья Урбу считали новые обычаи несправедливыми и не желали дальше соблюдать их.

Назревали тревожные события, мир в племени оказался под угрозой. Пока никто не мог соперничать с Рего, но Рего был уже немолод, а Ижи и Вагх с каждым годом наливались силой. И чем мускулистее они становились, тем насмешливее поглядывали на стареющего Рего.

Однако близнецы не сразу решились бросить вызов вождю: за ним стояло большинство ланнов, в их числе Рун и Лок. Рун мог быть вторым вождем, если бы померился силой с Рего, но он не пожелал скрестить палицы со старшим братом и остался его постоянным сторонником. Лок же общался с духами, обладавшими властью, с которой считались сыновья Урбу. Правда, особого страха перед ними они не испытывали. Они помнили, как их отец сорвал со старой Луху амулет предков и тем самым лишил ее могущества анга. Почему бы при случае и им не отобрать у Тощего Лока эту дорогостоящую вещь? Тогда они считались бы с ним не больше, чем с женщиной или ребенком, а духи предков утратили бы над ними свою власть...

Беда назревала неотвратимо, и Рего ничем не мог предотвратить ее: дерзость сыновей Урбу была оправдана старыми законами предков. Для Рего наступали трудные времена. Он лучше многих ланнов понимал, как сложен зреющий конфликт и к каким последствиям он мог привести. Будущее ланнов снова оказывалось под угрозой. Даже если Рего подчинит себе сыновей Урбу, беды не избежать: случилось так, что безрассудные сыновья Урбу начали выражать мудрость предков, а мудрый Рего незаметно для себя самого ступил на тропу безрассудства...

Он спас племя от гибели и привел ланнов в края предков. Он нашел здесь уютное пристанище и позаботился о том, чтобы у женщин и детей всегда было много пищи. Он ввел новые законы, уравнял ланнов в правах, но он слишком поздно заметил, что в его законах гнездилось не только добро, но и зло.

Племя было истощено и обескровлено в битвах с дамами, оно могло выжить, если к женщинам и детям возвратились бы силы. Это понимали все ланны, и Рего, заботясь о будущем племени, ввел новые законы. Тут-то он и проглядел зародыш беды. Лок не случайно намекнул ему тогда, что придет новая пора...

Новые законы были нужны ланнам, чтобы племя восстановило свои пошатнувшиеся силы. Но как только оно окрепло, законы Рего стали мешать ланнам нормально жить.

Равенство на какое-то время возможно в исключительных условиях, но невозможно постоянно, потому что оно чуждо закону жизни. В любой стае животных и птиц есть сильные и слабые, ловкие и неуклюжие, смелые и трусливые, добрые и злые, умные и глупые, здоровые и больные. Даже на дереве не найти двух совершенно одинаковых листьев. Все живое отличается друг от друга. На земле нет одинаковых цветов, одинаковых деревьев, одинаковых рек. Слабый уступает сильному, глупый — умному, трусливый — смелому. Ребенок подчиняется взрослому, женщина — мужчине, дочь — матери, сын — отцу. Так было, так есть и так будет. Уже в незапамятные времена это хорошо знали предки.

Уравнять всех между собой значило искалечить жизнь, подрезать ей сухожилия. Племя, где устанавливается искусственное равенство, напоминает озеро с гнилой водой. Смелый воин, рискуя жизнью, убивает кабана, приносит его к костру, а трусливый соплеменник, даже не участвовавший в охоте, берет себе такую же долю, как и охотник... У костра совета одинаковые права предоставляются и умному, и дураку. Поступок, достойный мужчины, приравнивается к поступку, недостойному его... Рего поторопился ввести свои законы, переоценил себя. Он полагал, что он один способен принимать мудрые решения и совершать поступки, достойные воина. Ему не следовало забывать, что не все старое — плохо и не все новое— хорошо. Лок был прав: новое по-настоящему прорастает только на старом. Кто уничтожает старое, тот не построит и новое. Желудь дает росток, лишь упав на землю, а не на камень, дети становятся здоровыми и сильными только под опекой матерей и отцов. Новое живет лишь тогда, когда оно дополняет и совершенствует старое. Рего уже давно надо было восстановить закон предков: охотник, принесший к костру добычу, получает преимущественное право на мясо для своей семьи. После него мясо берет себе самый достойный из остальных воинов — и так, пока не возьмут все. Просто и мудро: все видят, кто смел, кто труслив, кто великодушен, кто жаден, кто достоин воина, кто нет. Рего следовало бы позаботиться только о том, чтобы у костра хватало пищи всем, а он вместо этого отменил древнее право охотника и уравнял воинов в правах. Его закон, на первых порах необходимый для племени, вскоре увял, как трава в засуху, потому что ущемлял права достойных воинов и поддерживал ленивых и трусливых.

Ижи и Вагх первые восстали против власти Рего. Постепенно их сторону принимали другие воины. Беда зрела, а Рего было уже непросто отменить увядший закон. Это означало бы отдать Ижи и Вагху власть над племенем, а от власти добровольно не отказываются. Власть берут силой и теряют от слабости. У Рего пока еще достаточно сил, чтобы оставаться вождем ланнов, но день, когда другой воин отнимет у него власть над племенем, неотвратимо приближался. Так с незапамятных времен было со всеми стареющими вождями, Рего — не исключение. Если вождем станет Рун, Рего еще долго будет видеть солнце, а если власть захватят сыновья Урбу, ничто не избавит его от черных туманов. В борьбе за власть Рун и Лок станут за ним, но и у каждого из них своя тропа. Рун не откажется от власти — многие ланны на его месте поступили бы так же! — и сам Рего желал бы видеть Руна вождем. А вот в душе у Лока Рего угадывал замыслы, темные, как осенняя ночь. У Тощего Лока разыгрался аппетит, ему стало недостаточно амулета анга...

Власть, которую однажды вкусил ланн, сначала овладевала им самим, а потом побуждала его подчинить себе других. В свое время Урбу жаждал всей полноты власти — Рего обуздывал его алчность. Теперь о неограниченной власти мечтал Тощий Лок, к ней стремились сыновья Урбу, да и Рун явно тяготился второстепенной ролью при старшем брате. Самому Рего тоже не раз приходили в голову темные, злые мысли. «Встань над племенем, не считайся ни с кем! — нашептывал ему вкрадчивый голос. — Бери себе все самое лучшее!..» Рего стоило немалых усилий ограничивать свое властолюбие, не давать своим желаниям окончательно заглушить в себе голос разума.

Так проходили дни. Тем временем беда приблизилась вплотную. Рего видел ее, но решительных мер не принимал. Он выжидал. Он надеялся на свой опыт и на безрассудство сыновей Урбу. Не исключено было, что в запальчивости они наделают ошибок и тем самым оттолкнут от себя ланнов — тогда Рего легче будет победить их.

Надежды на безрассудство Ижи и Вагха не оправдались. Тогда у Рего сложился иной план. Наступила пора пополнить запасы соли. За нею ходили самые сильные воины, и Рего распорядился, чтобы Ижи и Вагх тоже готовились в путь. Таким образом ему удалось бы выиграть время и предотвратить в племени раздор: пока сыновья Урбу были бы в пути, он без особого ущерба для себя сделал бы то, что давно надо было сделать, — отменил свои законы и вернулся к обычаям предков. Тогда ланны наверняка поддержали бы его, а не близнецов.

Но Ижи и Вагх не были так просты и наивны: они отказались идти за солью. Это был уже вызов вождю. Рего не принял его, сдержал пробуждающуюся ярость, непомерным усилием воли обуздал себя и за солью с отрядом воинов послал Руна, тем самым показав ланнам, что ничуть не страшится

сыновей Урбу.

Когда отряд Руна покинул становище, Ижи и Вагх почувствовали себя совсем вольно. Они открыто потребовали восстановления древнего права охотника: убивший зверя первый берет себе любой кусок! Другие охотники тоже не желали довольствоваться случайной долей у костра. Сторону братьев принял Ури, очень сильный воин, плечом к плечу с Рего сражавшийся против дамов. Старый и в основе своей справедливый закон настойчиво пробивал себе путь сквозь новые обычаи, введенные Рего. Открыто высказывались против них и жены наиболее удачливых охотников.

Власть Рего с каждым днем расшатывалась. Он недооценил близнецов, рассчитывая на их безрассудство: они не оттолкнули от себя ланнов. Наоборот, число их сторонников росло. Теперь лишь возвращение Руна и его воинов еще могло предотвратить горький и страшный час внутриплеменной битвы. Но Рун задерживался в пути. Ижи и Вагх не скрывали своей радости: никто не помешает им скрестить палицы со старым вождем! Сила Рего больше не сдерживала сыновей Урбу, они сами превратились в могучих воинов, их палицы по своей тяжести не уступали палице Рего.

И вот настал день битвы за власть. Сыновья Урбу бросили у костра убитого ими оленя, недобро взглянули на Рего.

— Новые законы недостойны ланнов! — прохрипел Ижи.

— Мы добыли оленя — мы первые возьмем себе мяса, — добавил Вагх.— Так делали наши предки!

Братья стояли перед костром, положив ладони на рукояти палиц, и ланнам казалось, что это стояли два Урбу.

Позади братьев молчаливо сомкнулись их сторонники.

Потом Ижи и Вагх ушли в свой угол. К костру они возвратились, когда женщины объявили, что обед готов.

Братья не стали ждать своей очереди взять мясо. Они оттолкнули женщин и завладели всей тушей. Они вырезали из нее по большому куску, позаботились о своих женах и детях и сели, показав, какому воину брать мясо после них.

Сыновья Урбу вели себя так, будто Рего, вождя ланнов, не существовало.

Древнее обеденное право было восстановлено. Самый сильный, удачливый и смелый брал себе лучшую часть добычи. Так поступали лев, тигр, волк.

Ижи, торопливо глотая мясо, усмехнулся:

— Пусть старый Рего возьмет последним!

— У Рего выпали зубы, он не может больше есть, как воин! — добавил Вагх.

Они делом и словом оспорили право и авторитет вождя, открыто бесчестили его.

Племя, затаив дыхание, ждало дальнейших событий: близился час палиц.

Ланны не раз видели кровавые битвы у костра — смена вождей потрясала племя. Новый вождь устранял старого и, придя к власти через насилие, утверждал только насилие, а оно никогда не спасало ланнов от бед, потому что разрушало разумные, давно установившиеся связи между людьми. Хорошо, если находился другой воин, равный по силе вождю-насильнику, как в свое время Рего — Урбу, и противопоставлял его безрассудству свою мудрость, его недоброй мощи — разумную человечность. А как теперь сложатся судьбы ланнов, никто предсказать не мог. Дети Урбу, хотя они и выражали справедливое мнение многих ланнов, ничего не могли предложить племени, кроме старого права силы.

Вождь Суа был суров, но он старался избегать насилия, и при нем беды редко посещали племя. Урбу выше всех законов ставил силу и тем самым обрек ланнов на нескончаемые беды. Рего, как Суа, ограничивал внутриплеменное насилие и спас племя от гибели, а сыновья Урбу, как их отец, предпочитали язык палиц языку разума. Ланнам опять предстояли трудные времена.

Ижи, Вагх и их сторонники ели мясо, насмешливо поглядывая на молчаливого Рего. Племя раскололось на две неравных части: к сыновьям Урбу примкнуло большинство ланнов.

Рего не притронулся к мясу — его воины последовали примеру Рего. Они знали, что скоро заговорят палицы, и остались верны испытанному в битвах вождю.

Рего молчал — кончилась пора слов. Ланны возвращались к дикости, из которой ему так и не удалось вырвать их. Вскоре они будут разбивать друг другу черепа, и их кровь окрасит землю предков. Звери редко уничтожают себе подобных — до такой жестокости дошел только человек. Звери умеют уступать друг другу тропу — земля велика, на ней хватит места всем. Тесно на ней лишь людям...

Рего внимательно следил за действиями своих врагов, от его взгляда не ускользнул ни один их жест. Смертельная битва созрела, она была неотвратима, как день и ночь. Рего не страшился ее, его сердце и мускулы еще не знали усталости. Он был еще вождь племени, гордый вождь ланнов, которых не смогли уничтожить никакие враги. Он выйдет на битву без слов: настоящий воин не тратит попусту слова, если наступила пора палиц. Пусть сыновья Урбу и их сторонники треплют языком — глупые щенки не устрашат воина своим лаем.

Женщины испекли рыбу, Рего не спеша начал есть: надо было подкрепить свои силы перед битвой.

— У старого Рего сгнили зубы! — злорадствовали Ижи и Вагх. — Он способен есть только рыбу!

Рего покончил с пищей, встал, неторопливо спустился к реке, сбросил с себя накидку, вошел в воду. Ланны не сводили с него глаз: вождь принял вызов соперников и омывал тело перед битвой. Он поступал по старому обычаю, и никто не осмеливался мешать ему.

Закон предков гласил: если вождь без борьбы уступает сопернику власть, он ведет себя недостойно воина и заслуживает сурового наказания. Новый вождь имеет право поступить с ним, как сочтет нужным. Но если старый вождь принимает вызов соперника, то до начала поединка он неприкосновенен.

Рего помылся, поднялся к пещере, коснулся ладонью древнего изображения руки. Ланны с удивлением отметили: он разговаривал с духами предков!

А Рего в последние минуты перед битвой подумал о том, что завтрашний день ланнов подернут туманом. И еще он подумал, что закон, против которого восстали многие ланны, не так уж плох. Просто надо было больше считаться с привычками соплеменников. От прошлого нельзя отделаться, как от назойливой мухи: на нем покоилось настоящее, — все, чем жили ланны. Сломать прошлое — значило искалечить настоящее. Он поторопился со своими законами. Ему следовало бы терпеливо очищать старые обычаи ланнов от крайностей — от безрассудства, от чрезмерного поклонения силе, а он, желая преградить дорогу злу, расшатал и сами основы племенного быта, освященного мудростью предков. И все-таки его законы были не так уж плохи — в конце концов они вывели бы ланнов на лучшую тропу. Ланны тоже могли бы жить, как Рослые Люди. У него не хватило времени научить их жить лучше — для этого нужен долгий срок. Нельзя перескочить из прошлого сразу в будущее, а именно этого неразумно добивался Рего. Теперь только битва решит, каков будет у ланнов завтрашний день.

Рего повернулся к соперникам — его руки и ноги медленно начали танец Решимости. Едва они заявили о битве, Ижи метнул дротик. Сын Урбу поступил недостойно воина: за власть сражаются не на расстоянии, ав ближнем бою, палицами. Так было заведено с давних времен. Рего отпрянул в сторону — дротик пролетел мимо. Ответный удар палицы Рего лишь зацепил руку Ижи — сын Урбу даже не обратил внимания на брызнувшую из раны кровь. Вагх устремился на помощь брату, но путь ему преградил Лок.

Только любопытство, желание понаблюдать за битвой вождя и анга с сыновьями Урбу удержало остальных воинов на месте. Рего, понимая, что быстрая победа над Ижи и Вагхом еще могла избавить племя от кровопролития, спешил закончить бой. Он теснил Ижи к реке. Сын Урбу не мог противостоять силе и опыту Рего, но упорно сопротивлялся ему, несмотря на ранение. У самой воды Рего мощным ударом выбил у Ижи палицу. Спасаясь от смерти, тот бросился в воду. Вагх, видя поражение брата, взревел, как раненый бык, и с новой силой обрушился на Лока. Никто не ожидал, что Тощий Лок устоит против Вагха, но случилось именно так. Сын Урбу яростно молотил вокруг себя палицей, а Лок оставался недосягаемым для него. В странном поединке узкоплечего анга с огромным Вагхом ланнам почудилось нечто таинственное: Локу помогали духи предков! Их помощь Локу и Рего на некоторое время удержала ланнов от взаимного истребления.

Ижи пересек речку, вылез на противоположный берег и здесь остановился, зажимая ладонью кровоточащую рану, а Рего поспешил на помощь Локу. Он одним ударом выбил из рук Вагха палицу, но следующий удар Рего пришелся в пустоту: Вагх увернулся от палицы, ускользнул от смерти и кинулся вслед за братом.

Рего не стал преследовать его, он повернулся к сторонникам Ижи и Вагха. Они стояли рядом, опираясь на палицы. Решительность и сила Рего произвели на них впечатление, но не испугали их. Ури угрюмо сверкнул глазами:

— Рего и Тощий Лок победили сыновей Урбу, но им не победить всех ланнов.

Рего крикнул:

— Вы больше не ланны!

В неуловимо быстром выпаде — немногие из ланнов умели так внезапно наносить удар! — Рего ткнул палицу в голову Ури и тут же широко размахнулся. Остальные воины шарахнулись в стороны, устрашенные мощью вождя, но их было больше, чем сторонников Рего, и вскоре они пришли в себя. Кровопролитие началось. Из-за реки сюда уже спешили Ижи и Вагх. Они не считали себя побежденными.

Битва разгорелась, дикая, беспощадная. Племя раскололось на две части, и одна стремилась уничтожить другую.

Камень, пущенный женой Ижи, едва не угодил в голову Рего. Жены Ижи и Вагха первые, как тигрицы, бросились на воинов Рего, увлекая за собой мужчин. Отбиваясь от врагов, Рего увел своих людей к обрывистому склону холма. Здесь, укрываясь за камнями, легче было сдерживать разъяренных воинов Ижи и Вагха. Их напор стал бешеным, когда братья снова ринулись в битву.

Долго противостоять им воины Рего не могли. Они были обречены на гибель и лишь отдаляли неизбежный миг. Они упорно защищались, а смерть так же упорно поражала сражающихся как в одном стане, так и в другом. Даже дамы не могли произвести такие опустошения в рядах воинов-ланнов, какие теперь производил раздор. Сам Рего был ранен, но продолжал сражаться и уводить своих людей вверх по каменистому склону.

На узкой площадке за большим камнем Рего отдышался. С ним и Локом было четверо воинов, а против них сражались одиннадцать, и эти одиннадцать упорно приближались к ним.

Рего дал знак своим людям — все шестеро уперлись руками в камень. Огромная глыба оторвалась от площадки и обрушилась на воинов Ижи и Вагха, сокрушая их одного за другим и увлекая за собой новые камни. Шум падающих камней смешался с криками погибающих ланнов. Сам Рего, еле удержавшийся на площадке после падения глыбы, с беспокойством наблюдал за этим неистовством смерти.

Уцелел лишь Вагх и четверо воинов — остальные, в их числе Ижи, били раздавлены камнями.

Рего крикнул:

— Духи предков против вас! Вы — не ланны!

Женщины и дети с ужасом смотрели на это побоище. Победители спустились вниз и погнали уцелевших врагов к реке. Вагх хромал, его воины были почти безоружны. У воды двое из них пали с проломленными черепами, остальным Рего позволил уйти.

Уже на противоположном берегу Вагх оглянулся — все ланны видели, о чем говорил его взгляд: Вагх еще вернется и отомстит за смерть брата; он будет, как тигр, ходить вокруг пещеры, пока не убьет Рего. Это был взгляд уже не безрассудного молодого война, а мужчины, не теряющего понапрасну слов.

Рего знал, как ослабить ярость сына Урбу. Он швырнул на землю жен Ижи и Вагха и крикнул так, чтобы Вагх и его воины слышали каждое слово:

— Вы нарушили закон племени! Вы бросали камни в своих соплеменников — ланны изгоняют вас и всех других женщин, какие нарушили закон!

Никто не смел возразить ему. Он был непобежденный вождь, доказательством его мощи были распластавшиеся на земле воины. Они бросили вызов вождю и были уничтожены им. Окровавленный, полный решимости сломить любое сопротивление себе, он сейчас даже мужчинам внушал страх.

Жены Ижи, Вагха и их недавних сторонников вместе со своими детьми покидали становище племени. Двое сыновей Ури, с ненавистью взглянув на Рего, ушли вслед за матерью. Некоторые из женщин молчаливо просили Рего о снисхождении к ним. Он не настаивал на их изгнании: пусть остаются — чем больше будет женщин, тем быстрее племя восстановит свои силы. Когда из похода возвратятся воины Руна, оно окрепнет вновь. Племя не погибнет, если в нем будут здоровые женщины и сильные мужчины.

Ну а что станет с изгнанниками — последуют ли голосу разума или зову мести, выживут ли в борьбе за жизнь или сгинут в пучине безрассудства,— это будет зависеть от них самих.

К ланнам опять пришли трудные времена.

Сами победители чувствовали себя ненамного лучше изгнанников. Междоусобный раздор обескровил племя, изгнал из становища радость. Потрясение было слишком сильно. Кровавое зрелище неотступно стояло перед глазами женщин и детей. Насилие, казалось, окончательно восторжествовало над ланнами, помутило их разум и чувства. Никто больше не говорил мудрых слов, даже самые опытные воины не смели возражать Рего. В пещере и у костров поселилась настороженность и страх. Предки не зря предостерегали ланнов от единовластия: беды, как дремучие леса, окружили племя. Даже во времена Урбу ланны не переживали такого отчаяния, как теперь. Разум склонился перед насилием, которое зрело внутри племени, и в конце концов проложило себе кровавую тропу. Обычно сдержанный и мудрый, Рего вдруг ужаснул соплеменников своей жестокостью. Впрочем, мало что изменилось бы, если победили сыновья Урбу.

Насилие оживило беды, сделало ланнов угрюмыми и злыми, обернулось против них самих.

Ланны притихли, ожидая новых несчастий. Рего единолично распоряжался соплеменниками, и отныне никто не посягал на его власть.

Один Лок держался независимо. В темных глазах анга порой вспыхивала мысль, тревожащая соплеменников и, как пламя, обжигающая его самого. Предки наделили Лока особой силой, возвышающей его над соплеменниками. Он взглядом подчинял себе многих мужчин и покорял их жен. Помня тайные советы Луху, он нередко сопровождал свои действия танцами анга. Изгоняя из соплеменников недуги, он все крепче привязывал к себе ланнов и постепенно пришел к мысли о том, чтобы соединить в себе могущество анга с властью вождя.

Лок понимал, как опасен и трудноосуществим этот замысел. Предки завещали ланнам беречься единовластия, а он, мечтая о единоличной власти над племенем, тем самым шел наперекор им. Разумнее было бы, пока не поздно, подавить в себе опасную мысль — ведь даже Рего нелегко удается быть единоличным вождем. Но такова уж логика властолюбия: тот, кто стремится к неограниченной власти, непременно теряет рассудок. Тощему Локу уже трудно было отказаться от своего замысла, он слишком долго вынашивал его. Он до сих пор не забыл позора и унижений, на которые некогда его обрекали ланны, и всей своей темной душой жаждал восторжествовать над ними. Он уже знал, как сладка власть над людьми...

Добиться своей цели он мог лишь действуя предельно осторожно. СРего шутки плохи. Стоит Локу неосмотрительно повести себя, и Рего без колебаний сорвет с него амулет анга. Ланны и теперь не все подвластны Локу, а тогда и вовсе перестанут с ним считаться. Безропотно повиновались анга лишь те, кто чересчур надеялся на помощь духов и не очень доверял себе. Взгляд Лока не действовал на самых сильных мужчин и женщин племени. Для них Лок был только лекарем, в котором сами они и не очень-то нуждались. Конечно, они признавали Лока-анга, но и не забывали, что в случае необходимости могут обойтись без него.

Лок помнил об этом, но волнующая мысль о соперничестве с Рего, обольшой власти над ланнами не покидала его, и чем упорнее он вынашивал свой замысел, тем доступнее казалась ему цель. Он сразится с Рего оружием, не менее грозным, чем палица. Вождь ланнов перестал произносить мудрые слова — Лок покажет племени, что мудрость перешла к анга! Он будет противопоставлять словам и поступкам Рего свои слова и поступки, пока ланны не поверят, что у них два вождя. Тогда он найдет способ устранить Рего со своего пути, а после него — и других...

Приняв это решение, Лок с привычной для него настойчивостью взялся за дело. Как только ланны собрались вокруг обеденного костра, а женщины приготовились делить мясо, анга потребовал внимания к себе. Он начал странный танец — ланны еще не видели, чтобы анга танцевал так: из его глаз и худощавого тела сочилась ярость, и она была направлена на Рего!

Ланны притихли, встревоженные: анга восстал против могущественного вождя! Над племенем занималась новая беда.

Рего смотрел на Лока с любопытством: неужели тот всерьез решил соперничать с ним?

Движения анга завораживали ланнов, но его силы были на исходе: власть духов не влияла на Рего. Лок не сдавался, хотя изнемогал в неравной борьбе. «Я своего добьюсь! Добьюсь...» — внушал он себе, но силы изменили ему, он упал у костра и долго лежал, не подавая признаков жизни. Ланны ждали, когда он вернется к ним: анга не умирает во время танца, а отправляется на свидание с предками, чтобы попросить у них совета и помощи.

Лок пошевелился, открыл глаза, медленно встал — его взгляд уперся в вождя:

— Рего, твои законы увяли, как осенняя трава, ты должен восстановить обычаи предков. Пусть свою долю сначала возьмут достойные, а ленивые и трусы довольствуются остатками!..

Рего не внял совету Тощего Лока. Он приказал женщинам разделить мясо на всех и раздать в том порядке, в каком сидели ланны. Однако сломить упорство Лока пока не удавалось никому. Он еще дважды исполнил тот же танец у обеденных костров и потребовал, чтобы Рего восстановил старые обычаи, — на следующий день и через день. Ланны увидели, что Тощий Лок сражается с Рего не силой мускулов, а мудростью предков.

Лок победил: на третий день Рего отменил свои законы. Ему надо было сделать это раньше, но единоличная власть затуманила ему рассудок. Такая власть всегда ослабляла человеческую мудрость, а свое собственнее благо выдавала за благо всего племени. И Рего тоже выдавал свою волю за волю ланнов. Теперь, отменив свои законы, он почувствовал, что поступил правильно. Ланны тоже вздохнули свободнее: мудрость не угасла, анга ограничил произвол вождя! Единовластие ослабевало, и, значит, беды станут не такими злыми.

Рего видел, как усиливалась власть Лока над ланнами, но это его не тревожило: Лок действовал достойно анга. Он отрезвил его, вернул ему утраченное в последние годы чувство меры и справедливости. На это не следовало обижаться. Конечно, кровавый раздор в племени ланнам не забыть. Только время ослабит горечь их воспоминаний, вернет им покой, непринужденность в отношениях, благожелательность и доверие друг к другу, но к этому завтрашнему дню незачем торопиться. Ланны сами должны преодолеть в себе раздор, а дело вождя и анга — помочь им.

У вечернего костра Рего спросил:

— Что думают ланны о воинах, женщинах и детях, которые ушли с Вагхом?

Ланны уже отвыкли от советов у костра и заговорили не сразу.

— Вагх будет ходить вокруг становища, как тигр, — сказал наконец один.

— Вагх молод и горяч, — добавил другой.

— Надо узнать, куда ведет его тропа, — предложил третий.

Четвертый воин промолчал.

— Да, мы должны ступить в след Вагха и узнать, куда повела его тропа, — заключил совещание Рего.

Утром он с двумя воинами ушел по следу Вагха и его людей. След затерялся среди болот: Вагх явно опасался преследования и искал надежное пристанище для изгнанников. По всему видно было, что он не скоро вернется назад. Домой Рего возвратился успокоенный. Понемногу ланны приходили в себя после кровавой междоусобицы, становились терпимее друг к другу, и это давало им силы жить иначе.

Руна еще не было. Но все имеет свой конец, в том числе и ожидание. Уже недолго оставалось до того часа, когда необычайное событие взбудоражит ланнов и великая радость вознаградит их за долгие страдания.

Этот час наступил: в становище со своим отрядом возвратился Рун, авместе с ним пришли гости — могучие Рослые Воины и их стройные женщины.

Люди с Синего озера принесли в светлые леса не войну, а мир. На берег лесной реки они ступили как друзья и близкие родственники ланнов. Никто не мог предвидеть ничего подобного.

* * *

Дерзость человеческого ума, его извечное стремление к труднодостижимому, мужество, упорство, бесстрашие воинов и — не в последнюю очередь — редчайший случай предопределили встречу Рослых Людей с ланнами. Шансы разыскать племя были у них ничтожны: ланны бесследно затерялись в земных просторах. Каждый день поисков был равнозначен подвигу: Рослые Люди даже не знали, существуют ли еще на земле ланны, но упорно шли дальше. Их не останавливали никакие преграды, жажда необычной цели придавала им сил.

Не испугала их и суровая зима. Они заблаговременно сшили себе меховые одежды и построили большую хижину — одну на всех. У теплых очагов за стенами из сдвоенного плетня, обмазанного с обеих сторон глиной, под плотной тростниковой крышей зима Рослым Людям была не страшна. Они легко приспособились к ней и даже оценили ее преимущества перед мягкой, малоснежной, дождливой зимой у Синего озера. На морозе приятно дышалось, а заготовленное впрок мясо надежно сохранялось без соли. Вхолода и метели по-особому ощущался уют теплого жилища и огонек незатухающих очагов...

Весной, как только подсохла земля, оии возобновили поиски ланнов. Шли теперь вслепую: следов ланнов и дамов давно уже не было, любая тропа могла завести Рослых Людей в тупик. Они могли годы безрезультатно идти по земле. Найти в бескрайних лесах одно-единственное, тщательно скрытое от посторонних взглядов человеческое становище сумела бы разве что птица.

Они обходили болота и озера, пересекали реки и овраги, поднимались на холмы, взбирались на высокие деревья, продирались сквозь лесные чащи; они сталкивались со змеями, медведями, тиграми, рысями; они встречали мамонтов, зубров, оленей; их неотступно сопровождали комары.

Не все заканчивалось для Рослых Людей благополучно. Черные туманы поглотили несколько новорожденных детей. Овдовел Ильс: упавшее дерево убило его жену. Но, затерянные в нескончаемых лесах, они шли дальше, черпая силы в самом стремлении найти братьев по крови.

И их упорство было вознаграждено: они нашли на камне знак ланнов. Племя находилось здесь, в северных лесах!

А потом на помощь им пришел редчайший случай: они встретились с отрядом Руна, возвращавшимся домой из соляных копей. В переднем воине Галу и Риа почудился Рего, и они не очень ошиблись в своих предположениях, потому что Рун был похож на своего старшего брата. Они вышли на открытое место и подняли вверх правые руки: так охотники-ланны приветствовали друг друга. Рун тоже вышел на открытое место. Видно было, что он с удивлением разглядывал невесть откуда взявшихся мужчину и женщину. Но, заметив за ними множество людей, он скрылся в кустах. Уланнов были основания не доверять чужеплеменникам.

Началась особая по своей трудности пора. Рослые Люди должны были догнать незнакомцев, чтобы выяснить, ланны это или нет, а если ланны, добиться их дружбы. Но подружиться с ними, сначала преследуя их по пятам, вряд ли было возможно: преследовали людей только люди-враги, ас врагами не могло быть примирения. Гал и Риа познали это на личном опыте: лесные люди гнались за ними, чтобы убить; рабэ тоже хотели убить их. Еще какие-то люди преследовали их — разве Гал и Риа поверили бы в добрые намерения преследователей? И ланны — если это были они — не поверят

Рослым Людям, видя, что те ступили в их след. Однако иного способа познакомиться с встречными воинами, кроме как догнать их и убедить в своем дружеском отношении к ним, у Рослых Людей не было. Сумели же воины-курага убедить Гала и его близких в своих добрых намерениях к ним! Так же должны теперь поступить и Рослые Люди: догнать ланнов, окружить и завязать с ними дружбу.

Гал поделился своими мыслями со спутниками, и они признали разумность его плана.

Началась погоня. Вот когда Рослым Людям потребовались все их силы, все умение идти по следу. Казалось, незнакомцы были неуловимы и неистощимы. Они искусно запутывали тропу — Рослые Люди нескоро догнали бы их, если бы не Гал. Он помнил хитрости охотников-ланнов и быстро находил нужное направление. Эти хитрости окончательно убедили его в том, что перед ним были ланны, близкие родственники озерных людей, братья по крови.

Тогда ланны остановились и приготовились к битве. Преследование изнурило их, но свой ценный груз они не бросили. Лишь теперь, готовясь к битве, они сняли с себя мешки с солью и молча стали не очень тесной кучкой.

Воин, похожий на Рего, стоял впереди и смотрел на врагов. Казалось, он был равнодушен к их многочисленности и хотел только немного отдохнуть перед битвой.

Гал отделился от своих людей, сделал несколько шагов к ланнам и неторопливо опустил свое копье вниз острием.

— Я — Гал! Я вырос среди ланнов на берету Дуа! — крикнул он, заметив, что при этих словах воин, похожий на Рего, вздрогнул. — Мою мать звали Лоэ, а мать Лоэ звали Луху. Старую Луху убил Урбу в ночь праздника Самой короткой ночи. Тогда ланны несправедливо отнеслись к Галу и Риа! Моего отца зовут Грано, он старейшина Рослых Людей, которые живут на берегу Синего озера. Рослым Людям и ланнам незачем говорить на языке палиц, они должны вместе сидеть у праздничных костров!..

Жесты и слова Гала, понятные каждому ланну, привели Руна в нескрываемое изумление. Неужели это его давний друг стоял перед ланнами? Если это он, то откуда у него столько воинов?

Жизнь научила Руна с недоверием относиться к чужакам, но теперь был особый случай... Рун поднял копье и опустил острием вниз: ланны не желали сражаться с Рослыми Людьми!

Потом Гал и Рун, безоружные, пошли навстречу друг другу, и за каждым их жестом следило множество глаз. Свершалось необычайное, невероятно редкое событие: человек одного племени протягивал руку дружбы человеку другого племени! Не каждому умудренному летами воину случалось на своем веку видеть такое.

Острый взгляд воинов нельзя било обмануть ни возрастом, ни бородой: Гал и Рун узнали друг друга! Радость их была так велика, что они забыли о своих спутниках. Протянув друг другу руки, они стояли удивленные и счастливые.

Из этого состояния их вывели радостные возгласы ланнов и Рослых Людей. Вскоре все смешались, Рун и Риа узнали друг друга, а потом Риа узнала своего двоюродного брата Улу.

На лесной поляне Рослые Люди и ланны развели огромный костер. Совместный обед и дружелюбие светловолосых мужчин и женщин окончательно рассеяли недоверие ланнов. Преследователи оказались друзьями!

На следующий день Рун повел оба отряда к становищу ланнов. До него было неблизко. Солнечным летним днем все увидели пещеру на берегу лесной реки. Племя ланнов шумно встретило их.

Два лета прожили Рослые Люди среди ланнов. Гости и хозяева вместе ходили на охоту, сидели у костров, обсуждали текущие дела. Рослые Люди построили добротные бревенчатые хижины, раскрыли ланнам секреты клуа, помогли изготовить из глины обеденные котлы и обжечь их на костре; но самое ценное, что они внесли в быт ланнов, заключалось в их неизменной доброжелательности друг к другу. Для них было естественно уважать права соплеменников, как свои собственные, и делиться друг с другом пищей у костра. Зато они ревностно отличали достойные поступки от недостойных. Нравственный приговор был у них действеннее угроз и наказаний: провинившиеся изо всех сил старались снова заслужить уважение сородичей и соплеменников.

Познакомившись с бытом Рослых Людей, Рего понял, почему он потерпел неудачу со своими нововведениями: их нельзя узаконить силой. Надо, чтобы люди всей своей жизнью были подготовлены к ним. Ланны не были готовы и не приняли их. Теперь же, подружившись с Рослыми

Людьми, они уже наверняка не смогут жить только по законам своих предков.

* * *

Ланны никогда еще не испытывали такой спокойной, долгой, ничем не омрачаемой радости, как в эти два года, когда вместе с ними жили Рослые Люди. Глядя теперь на хозяев и их гостей, уже и сказать нельзя было, что это два племени: они вместе трудились и вместе отдыхали, они пользовались одним языком и следовали общему распорядку дня.

У костров они рассказывали легенды своих племен и сообща создавали новую легенду — о том, как два родственных племени нашли друг друга. ВСамую короткую ночь мужчины и женщины обоих племен вместе танцевали у костров. Ильс и юноша Эол, племянник Гала, взяли в жены девушек-ланнов, а юноша-ланн, сын Руна, стал мужем светловолосой девушки с Синего озера. Связь ланнов с Рослыми Людьми становилась все крепче.

В быт ланнов входили новые обычаи и постепенно, без принуждения, усваивались ими. Ланны научились варить мясо в глиняных котлах: приправленный солью, кореньями и травами мясной бульон пришелся им по вкусу. Сам по себе отпал вопрос о привилегиях у обеденного костра. Все оказывалось проще: каждый мог взять себе из котла кусок мяса или зачерпнуть кружкой бульону. Хочешь есть — бери, только помни, что, кроме тебя, есть другие люди. Заботясь о себе, не забывай позаботиться и о них. Аесли людьми руководят достоинство и совесть, то незачем силой устанавливать обеденные правила.

Сила, которой издавна поклонялись ланны, переставала быть главной мерой в их взаимоотношениях. Рослые Люди своим поведением убеждали их, что можно жить иначе, чем ланны, и — лучше. Сила нужна на охоте, вбитве, при обработке камня, дерева и шкур, а в быту прежде всего нужны были мягкость, доброта, терпимость к слабостям другого. Чем достойнее воин, тем он благожелательнее относился к соплеменникам. Для ланнов нравы Рослых Людей были откровением, повлиявшим на основы их повседневного бытия.

С приходом гостей упростился и вопрос о власти: кончилась пора единоличного вождя. Рего обрел утраченную было мудрость, на личном опыте познав логику внутриплеменных отношений: чем больше достоинства и свободы у каждого ланна, тем меньше племя нуждается в постоянных вождях. И наоборот, чем сильнее центральная власть, власть вождя, тем меньше достоинства в ланнах. Удерживая в своих руках власть, вожди делали все для того, чтобы к ланнам не вернулось человеческое достоинство...

Под влиянием Рослых Людей ланны стряхивали с себя оцепенение последних лет, вызванное бедами и неограниченной властью единоличного вождя. Мужчины становились спокойнее и выдержаннее, во взглядах и походках у женщин снова появилась уже забытая ими самими гордость. Испытав страдания и беды, ланны теперь были особенно восприимчивы к человечности светловолосых мужчин и женщин, которая понемногу становилась доступной и для них.

Из оружия гостей ланнов заинтересовал лук: он до предела упрощал охоту. Ланны принялись мастерить себе клуа, но самые опытные из них сомневались: стоило ли? Слишком много неясного таилось в клуа.

* * *

В один из летних дней произошло событие, взволновавшее и ланнов, игостей: в становище возвратились изгнанники. Недалеко от деревни на них наткнулся охотничий отряд Улу, составленный из ланнов и Рослых Воинов. Впереди шли исхудалые женщины и дети, за ними нерешительно ступали мужчины. Вагх, ссутулясь, шел последним, в его усталых движениях выражалась покорность. Сын неукротимого Урбу признал свое полное поражение!

Заметив охотничий отряд и в нем — светловолосых воинов с Синего озера, женщины в страхе подались назад, но Улу удалось успокоить их.

Изгнанники долго не решались войти в становище племени, неузнаваемо изменившееся и необычно многолюдное. Изумлению их не было границ. Вдоль реки стояли бревенчатые хижины, каких никогда раньше не было у ланнов. На улице незнакомые воины и женщины мирно разговаривали с мужчинами и женщинами-ланнами. Разве кто-нибудь мог представить себе такое!

Старейшина Рего созвал ланнов и Рослых Людей на совет. Собрались дружно — судьба изгнанников интересовала всех.

Растерянные, ошеломленные увиденным, они молча ждали суда над собой. Мужчины положили на землю оружие, они отдавались на милость соплеменников. Вагх не поднимал огненно-рыжей головы.

Рего отказался вести совет и попросил Гала взять на себя обязанности судьи и первого старейшины.

Гал оглядел пришельцев, сказал:

— Эти люди были изгнаны из племени, но сами вернулись назад. Что по этому поводу думают ланны и Рослые Люди?

— Почему вернулись? — послышались голоса. — Пусть говорят!

— Говорите! — потребовал Гал.

Мужчины молчали — женщины казались решительнее их.

— Черные туманы поглотили двух женщин и многих детей, — заговорила одна.

— Мы были бессильны против недугов, — добавила вторая.

— Пусть говорит Вагх! — потребовали голоса.

— Вагх, ланны и Рослые Люди слушают тебя, — сказал Гал, удивленный поразительным сходством Вагха с покойным Урбу.

— Мы пришли... — прохрипел Вагх и замолчал.

— Почему сыновья Урбу заговорили на языке палиц и пролили кровь соплеменников?

Вагх поднял голову, бесстрашно взглянул на Гала, оглядел присутствующих, ухмыльнулся:

— Сыновья Урбу и другие воины не хотели жить по законам Рего. недостойным ланнов. Они поступили, как повелевали им предки. Они пролили кровь ланнов, но еще больше крови ланнов пролил Рего! Я, мой брат Ижи и воины, которые стояли рядом с нами, виновны и невиновны так же, как Рего!

— Что ответит Вагху Рего?

— Сын Урбу прав, — неожиданно для всех согласился Рего. — Мои законы увяли, как трава в засуху. Но Вагх не знает, что этих законов у ланнов давно нет. Вагх прав и в другом: сыновья Урбу и воины, примкнувшие к ним, виновны и невиновны так же, как Рего.

И при общем удивлении собравшихся Рего покинул свое место и стал рядом с Вагхом.

— Что скажут ланны и Рослые Люди? — снова обратился ко всем Гал.

— Рего убил Ури и еще семерых воинов!

— Рего защищался, а не нападал! Ижи нарушил обычай, он метнул в Рего дротик!

— Рего пытался избежать битвы, но сыновья Урбу первыми напали на него!

— Рего защищал законы, недостойные ланнов!

— Рего хотел остаться единоличным вождем!

— Достаточно слов — пусть говорит старейшина! — предложили Рослые Люди.

Галу еще не приходилось нести такую ответственность перед соплеменниками, как сейчас. Он тщательно выбирал каждое слово:

— Новые и старые обычаи всегда плохо ладят между собой. У Рего и у сыновей Урбу тогда не было другого выхода, кроме битвы, а теперь их соединяет мирная тропа. Пусть изгнанники снова станут ланнами, а Вагх и Рего никогда больше не поднимут друг на друга палицы!

Раздались голоса одобрения: приговор судьи удовлетворил всех. Ланны и Рослые Люди радовались, что изгнанники нашли самое правильное решение — возвратились домой.

Этот день был увенчан большим праздничным костром.

А еще через несколько дней, Самой короткой ночью, когда, по старому обычаю ланнов, исполнялся танец Вождей и заключались браки, произошло событие, оставившее неизгладимый след в сознании и повседневной жизни ланнов.

Рего исполнил танец Вождя, а вслед за ним тот же танец исполнили Рун, Вагх и Улу. Все они устояли против Рего, а это означало, что отныне у ланнов не будет постоянных вождей, и власть перейдет к совету воинов. К ланнам возвращались давние времена — ланны вступали в новые времена.

Танец Власти завершился неожиданно: немало молодых Рослых Воинов пожелали помериться силой с самыми могучим из ланнов и все легко выдержали этот серьезный экзамен. В этой веселой игре не участвовали только самые сильные из Рослых Воинов, в их числе Гал. Он перерос и Руна, и

Рего и не хотел омрачать веселый праздник своих соплеменников...

* * *

Весной третьего года Рослые Люди собрались в обратный путь. Они сдружились с ланнами, привыкли к лесным краям, но не переставали вспоминать селения на берегу Синего озера, где у них оставались дети, братья, сестры, матери и отцы. Пора было возвращаться домой.

Ланны притихли, видя, что гости засобирались в дорогу: без них в лесной деревне станет пустынно. Но два Рослых Воина, к радости ланнов, оставались с ними — Ильс и Эол.

Рего посоветовал гостям отправиться водой. Он узнал: лесная река вливалась в другую реку, та — в третью, а третья текла в сторону теплых ветров, к горам, как раз туда, где должно быть Синее озеро.

Рослые Люди охотно приняли совет старейшины: лучшей тропы они и не могли пожелать себе. Они дружили с водой, умели управлять лодками и плотами с помощью шеста, весел, руля и

простейшего паруса, сплетенного из гибких веток.

Они принялись вязать плоты. Через несколько дней были готовы уютные, крытые тростником плавучие дома, легко управляемые на воде. Каждый такой дом был рассчитан на три семьи.

Пока гости занимались плотами, ланны заготавливали для них мясо. Особенно старательно трудился Вагх. Кровавый раздор в племени, смерть брата, изгнание из становища, возвращение назад не прошли для него бесследно, а знакомство с Рослыми Людьми побудило его по-новому взглянуть на многие привычные вещи. Светловолосые воины были, как на подбор, огромного роста и колоссальной силы; при этом они бережно относились к женщинам и детям, а для себя не требовали привилегий у костров. Они были мягки, даже уступчивы друг с другом, бесстрашны на охоте, легки в походе. Они многое делали лучше ланнов.

К Вагху они относились с неизменным дружелюбием и симпатией, что благотворно повлияло на замкнутого, нелюдимого сына Урбу. Если соплеменников он воспринимал с некоторой настороженностью, то среди гостей чувствовал себя легко и свободно — и куда только девались его грубость и упрямство! С Рослыми Людьми сын Урбу был добродушен и прост— ланны не узнавали его. Особенно сдружился он с Ильсом, к которому относился с братской преданностью. На охоту Вагх ходил с несвойственной ему раньше легкостью, хотя охотился не для себя. Еще недавно такое ему и в голову не пришло бы: не для себя, а — радостно!

И вот наступил час расставания.

— Духи наших предков подружились с Рослыми Людьми, — сказал Рего.

— Рослые Люди и ланны — одно племя, — ответил Гал. — Мы не забудем тропу к ланнам!

Ильс и Эол простились с соплеменниками.

— Когда наши дети станут на ноги, мы вернемся к Синему озеру, — пообещал Ильс, — а если и ланны пожелают отправиться с нами — ждите всех в гости. Мы построим на берегу озера новую деревню и опять вместе сядем у костров.

Все знали: земля велика, и, чтобы встретиться, надо преодолеть огромные расстояния. Но ни ланны, ни Рослые Люди не хотели терять надежды на новую встречу.

Ильс, Эол и ланны молча смотрели, как воды лесной реки уносили плоты. Светловолосым воинам было грустно, как никогда. Им тоже хотелось домой, к Синему озеру, но по закону Рослых Людей они обязаны были прожить два года в семьях своих жен. Этому правилу следовали все воины с Синего озера, а Ильс и Эол были достойными сыновьями своего племени. Позор мужчине, если у него не хватает духу провести два года среди сородичей жены! Соплеменники не простили бы ему такого малодушия. Конечно, от лесной реки до Синего озера очень далеко, но расстояния не имели значения: Рослые Люди и ланны становились единым племенем, и у них теперь были общие законы. Ильс и Эол остались с ланнами, а Аму, сын Руна, отправился в далекий путь к Синему озеру, чтобы поселиться со своей светловолосой женой в хижине ее сородичей. Через два года он тоже будет волен решать, где жить, — у Синего озера или в светлых лесах ланнов.

Все это Ильс и Эол хорошо понимали, но, глядя, как плавучие дома скрывались за поворотом реки, оба чувствовали печаль. Все-таки их участь была необычна. Рослый воин, селясь в хижине жены на берегу Синего озера, не терял связи со своим домом, с сородичами и мог, если хотел, побывать у них, а Ильса и Эола отсекли от Синего озера такие расстояния, какие мог преодолеть лишь отряд воинов за много дней.

Мужчине не подобает показывать другим свое удрученное состояние— Ильс и Эол не произнесли ни слова печали, но печаль жила у них в глазах. И Рего смотрел невесело, и у Руна были невеселые глаза, и взгляд Улу был полон печали, и у Вагха было чувство, близкое к тому, какое он пережил среди болот, когда на руках у жены умирал новорожденный сын.

Только один человек не чувствовал печали — Тощий Лок, великий анга ланнов, втайне мечтавший о единоличной власти над племенем. Годы бедствий были счастливым временем для него: чем труднее приходилось ланнам, тем значительнее становилась его роль. Преследуемые бедами, ланны все чаще молили предков о помощи, а с духами умел разговаривать только он. Страх ланнов перед всемогущими духами постепенно перерастал в страх перед Тощим Локом, наделенным способностью выступать от имени духов. Тогда-то и зародилась у него мысль потеснить Рего, Руна и Улу с первых мест в племени.

Когда Ижи, Вагх и Ури попытались захватить власть, Лок поддержал Рего, не без основания опасаясь, что, придя к власти, сыновья Урбу сорвут с него амулет предков. После победы Рего над ними влияние Лока на ланнов усилилось, но тут пришли Рослые Люди, и роль анга стала совсем скромной. Ланны теперь редко вспоминали о духах предков, дружба светловолосых гостей растопила их горести. Как и ланны, Рослые Люди почитали предков, но в их отношении к ним не было ничего таинственного, темного, что вносил в сознание ланнов Лок. Их духи всегда оставались жизнерадостными и доброжелательными к людям. Ведь духи предков — это те же Рослые Люди,

только переселившиеся в черные туманы, это деды, отцы, матери, братья, сестры...

В анга Локе Рослые Люди видели только мрачноватого лекаря, а его танцы они воспринимали снисходительно. Их отношение к нему угнетало Лока. Он невольно сравнивал свое неказистое тело с могучими телами пришельцев и вспоминал свою юность, когда ланны смотрели на него с презрением. Ему казалось, что прошлое вот-вот возвратится к нему. Беспокойство за свое положение побуждало его к действию. Опасная, жутковатая мысль стала преследовать его: а не наслать ли на ланнов и Рослых Людей злую болезнь? Он тогда бы лечил их по своему усмотрению, а они увидели бы в нем не только лекаря. Он снова стал бы великим анга...

Страшный замысел. Если Рего раскроет его, Лока не спасет и амулет предков...

Губителен для человека соблазн власти. Кто однажды испил из ее источника, тот испил яда, медленно, но верно поражающего дух, особенно если испивший из этого источника пережил в прошлом насмешки и унижения.

Жажда власти стала ослаблять у Лока разум. Лок с облегчением вздохнул, когда Рослые Люди покинули становище, хотя именно в дружбе с ними ланны обрели мир, довольство и покой. Возможности Лока сразу возросли. Если бы это было в его силах, он выпроводил вон и Ильса с Эолом.

Тощий Лок не подозревал, что Рего догадывается о его замыслах и что Рун давно уже с недоверием присматривался к анга.

* * *

Проводив гостей, ланны вернулись к своим повседневным занятиям. Это были уже не прежние ланны, не те, истощенные под бременем тягостных обстоятельств, а другие, отдохнувшие, поверившие в себя и в свой завтрашний день.

Мужчины заботились о безопасности деревни, изготавливали оружие и орудия, ловили рыбу, охотились, утепляли хижины. Женщины поддерживали порядок в жилищах, готовили пищу, шили одежду. А под покровительством мужчин и женщин росли дети, чтобы в свое время тоже стать отцами и матерями и делать, что делали их родители, и пойти дальше их. Вэтом неторопливом совершенствовании человеческого бытия и выражался полнокровный пульс будущего.

* * *

Время спокойно и ровно продолжало свой бег. Ланны все увереннее ступали по земле предков — по самой дорогой для человека земле. У хижин все веселее звучали детские голоса. На древней земле ланнов росли новые поколения и среди них — дети двух племен.

Старейшина Рего вышел из хижины — был погожий день ранней осени. По улице пробежала стайка мальчишек. Рего улыбнулся: вот и настало время, о котором он не раз задумывался в прошлом. Ланны познали радость, довольство и покой.

Рего спустился к реке. Под нависшим над водой кустом серо-зеленым бруском замерла щука, в омуте тяжело поворачивались осетры. Рего выпил пригоршню воды и с удовлетворением подумал, что ланны никогда не будут здесь голодать: в реках и озерах не переловить рыбы, в лесах не счесть птиц и зверей, не собрать орехов, грибов и ягод...

Спокойные и немного странные мысли рождались у Рего. Так, наверное, бывает к старости, когда руки начинают слабеть, а разум еще крепок и не желает пребывать в бездействии.

За деревней ланны выбирали из реки сеть — Рего направился к ним. Шаг у него был уже не легок: невеселое время — старость. Когда-то Урбу на глазах у ланнов убил старого Суа, а потом расправился с Луху. Старость слаба и беззащитна — молодые и сильные расчищали себе дорогу, устраняя со своего пути стариков. Ланны издавна поступали так. И звери поступают так же. Однажды Рего видел, как зубры изгоняли из стада старого быка. Он много лет оберегал их от медведей, тигров и волков, а пришла старость, и молодые быки прогнали его. Так было, так есть. Но у людей может быть иначе — главное, чтобы они понимали, что сила — не всемогуща. Черные туманы Рего не страшили, он достаточно долго ходил по земле, но ему не хотелось бы, чтобы чья-то палица отправила его к предкам. Живое не должно торопиться к ним. Всему свой срок. Человек должен жить, как дерево, как растение. Придет час, и он незаметно увянет, как трава, упадет, как осенний лист...

Раньше было просто: у кого сила — у того и власть. Урбу стал вождем, потому что был сильнее всех, кроме Рего. Поэтому и Рего стал вождем. Теперь времена изменились: вожди возглавляли только временные отряды, а в селении власть принадлежала старейшинам. Но новые и старые обычаи продолжали сталкиваться между собой. Тощий Лок будоражил в ланнах уснувшие было угрюмые силы. Несмотря на перемены в жизни племени, анга жаждал неограниченной власти. Если он добьется своего, ланны окажутся в подчинении у темных сил. Тогда у костров смолкнет смех, а танцы лишатся радости. Рука Тощего Лока так же тяжела, как рука Урбу. Тот властвовал, внушая ланнам страх, Лок будет властвовать, погружая их в черный сон. Рего не должен допустить это. Власть — что острый нож, ее нельзя доверить кому попало, особенно Тощему Локу...

Рего остановился и смотрел, как рыбаки выволакивали на берег сеть. Юноши и подростки помогали им, не страшась холодной воды. Ш ирокие рыбины ошалело рвались из сети, но лишь плотнее сбивались в живой клубок. Лещи, окуни, судаки, плотва, щуки, сазаны, стерляди, осетры... Много рыбы в краях предков. Ею питались люди, птицы и звери, а ее не убывало и не убудет. Надо только, чтобы сами люди не нарушали законы рек и озер. Молодость-то беззаботна — лишь старость знает, как хрупка, уязвима жизнь...

— О-о-о!.. — звонкий голос прервал размышления Рего. Возвращались охотники — впереди шел племянник Гала Эол. Спокойная радость охватила Рего. Когда-то ланны жестоко обошлись с Галом и Риа, но молодые люди не затаили на них зла. Они вернулись не врагами, а друзьями и привели с собой Рослых Людей. Они протянули ланнам руку помощи, щедро поддержали их в трудное время.

Навстречу охотникам выходили женщины и дети. Воины, возвращающиеся с добычей домой, всегда несли соплеменникам радость.

Проходя мимо Рего, Эол поднял руку — в знак уважения к старейшине ланнов. Ильс тоже поднял руку. Рун, Улу и другие охотники также почтительно приветствовали не побежденного в битвах воина. Только Вагх и старший сын Ури прошли, не взглянув на него. Узам дружбы так и не суждено было соединить стареющего Рего и сыновей Урбу и Ури. Тут уж ничего нельзя было поделать. Зато и вражды между ними не было, а это радовало ланнов.

Из своей хижины вышел Лок, стал на возвышении, устремив на охотников упругий взгляд. Рего понял, что в этом взгляде: Тощий Лок приказывал воинам отдать ему почести как первому вождю-анга ланнов.

Мускулы Рего напряглись, весь он подобрался, как перед битвой, тело налилось почти неодолимым желанием подскочить к Темному Локу и ударом кулака у всех на глазах послать его в черные туманы. Огромным усилием воли он заставил себя стоять на месте и смотреть, что произойдет. Он сейчас лучше других понимал, что Тощий Лок начал решающий поединок в битве за власть.

Первый, на кого пал взгляд Лока, был Эол, но сын Рослых Людей прошел мимо весело, даже не поприветствовав анга! И об Ильса взгляд Лока разбился, как яблоко о камень. Вагх лишь недобро ухмыльнулся, Рун ответил Локу ненавидящим взглядом, Улу даже не взглянул на анга...

Ланны не признавали больше Мрачного Лока, не принимали власть темного анга! Рего облегченно вздохнул: вот и ответ на его беспокойные мысли. Не так уж беззаботны молодые. Старики дальше видят, а молодые решительно и бесповоротно говорят «Да» и «Нет», Рего они сказали: «Да», аТощему Локу — «Нет»! Ланнам нечего тревожиться за завтрашний день, если в их рядах такие воины, как Рун, Ильс, Эол, Вагх, Улу. Они сами решат, когда им будет нужен вождь, когда нет.

Потерпев сокрушительное поражение от ланнов и Рослых Людей, Лок повернулся к Рего. Их взгляды столкнулись, острые, как змеиные зубы. Не сказав друг другу ни слова, они разговаривали молча. Тощий Лок насылал на Рего все силы черной смерти, а Рего хладнокровно отбрасывал их от себя и медленно приближался к анга. И чем ближе он подходил, тем напряженнее становился Лок. Он бледнел, лицо у него покрывалось синеватыми пятнами, а тело сморщивалось и укорачивалось. И когда Рего протянул руку и сорвал с Лока амулет анга, Лок безжизненным пятном распластался на земле.

Это событие взволновало, даже встревожило ланнов: не вернутся ли к ним беды? Кто теперь сможет общаться с предками?

После обеда племя собралось на совет.

— У нас нет больше анга. Что скажут по этому поводу ланны? — обратился к присутствующим старейшина Рего.

Ланны один за другим вставали перед племенем.

— Если придет беда, нам потребуется анга!

— Если придет беда, мы будем сражаться с ней!

— Без анга никто не может разговаривать с предками!

— Но предки понимают ланнов и без помощи анга!

— Анга знает язык трав, корней и деревьев!

— Разве женщины-ланны не понимают этот язык?

— У Рослых Людей нет анга, — сказал Ильс. — Наши предки были такие же люди, как мы. Они жили в хижинах, ходили на охоту, ловили рыбу, заботились о женщинах и детях; они любили танцевать у костров, им нравилось доставлять друг другу радость; они ненавидели грубость, жадность, трусость, ложь; они завещали нам жить по законам дружбы, радости и любви, защищать от врагов родные края и свое племя. Это и есть язык предков — каждый Рослый Человек с детства усваивает его. Если мужчины, женщины и дети ведут себя достойно Рослых Людей, значит, они — с предками, а предки — с ними; если же они нарушают Человеческий закон, то оказываются во власти злых сил и предки перестают покровительствовать им. Разве у ланнов иначе? И разве это справедливо — поручать только одному человеку разговаривать с предками? А если он использует свое право во зло другим?

Необычный это был совет — никогда раньше ланны не решились бы так свободно говорить о предках и обсуждать действия анга.

В конце концов решили: Тощего Лока с почестями предать земле как воина, заслужившего уважение ланнов в дни страшного бегства от дамов, а амулет предков передать женщине, лучше других сведущей в лекарственных травах.

Жизнь продолжалась, и какой она станет, зависело теперь от самих ланнов.

* * *

Плавание на плотах по лесной реке оказалось необыкновенно увлекательным. Рослые Люди с удовольствием встречали каждый новый день. Глядя на берега, изрезанные ручьями и оврагами, они по-особому ощущали уют плавания. Река помогла им избежать множества трудностей, которые сопутствовали бы им на суше. Река освежала и кормила их, а хижины на плотах защищали от непогоды. Проще стало с ночлегами: достаточно было завести плоты в тихую заводь, и ночевка готова. Река, кроме того, радовала их бесконечным разнообразием впечатлений. Она то сужалась — и тогда плоты неслись по стремнине, — то ширилась — и тогда движение замедлялось. Были в ней мели и глубокие омуты, она то выпрямлялась, то так петляла по лесу, что никто не решался наверняка сказать, в какую же сторону они плыли. И берега были то низкие, пологие, то крутые, обрывистые, то до самой воды заросшие кустарниками, а то песчаные, открытые. Вокруг плотов играла рыба, в травяных зарослях укрывались выводки гусей и уток, на каменистых отмелях купались мамонты и носороги, на перекатах медведи шумно ловили лещей, на прибрежных лужайках расхаживали аисты и журавли, у воды, в тени деревьев отдыхали зубры; иногда речку не спеша переплывали лоси. За каждым поворотом реки была какая-нибудь своя особая жизнь.

Знакомое и незнакомое представало здесь в разнообразных комбинациях. Расшалившиеся выдры весело съезжали с глиняного откоса в воду; медведь охотился на бобров, разрывая их хатки; два лохматых носорога яростно вспенивали воду, недовольные тем, что люди нарушили их уединение...

Солнце с каждым днем горячело, леса густели. Иногда среди зелени мелькала пятнистая шкура леопарда, однажды к воде спустились тигры. Они неторопливо утоляли жажду и с любопытством разглядывали плавучие дома. Возможно, людей они видели впервые.

Управляемые умелыми руками, плоты легко скользили вниз по течению. Рослые Люди с благодарностью вспоминали Рего, посоветовавшего им выбрать водную тропу.

Не помешала плаванию и встреча с незнакомыми охотниками. Это были русоволосые воины в накидках из шкур. Враждебности к путешественникам они не проявили, хотя целый день следили за плотами. Порой, движимые любопытством, они приближались к самой воде. Рослые воины отнеслись к ним по-дружески: пусть смотрят! На месте лесных охотников они сами поступили бы так же.

Видя, что светловолосые не задерживались в их краях, охотники отправились своим путем.

Нападения Рослые Люди не страшились. Даже не сходя на берег, они могли обстрелять чужаков из луков, которыми владели все искуснее.

Лесная река вбирала в себя ручьи, полнела, ширилась, потом сама влилась в другую реку, а эта через несколько дней пути влилась в третью. Здесь Рослые Люди остановились на ночлег. Они высадились на скалистом берегу, поднялись на площадку, уступом нависшую над водой. Отсюда взгляду открывались лесные дали. Всюду торжествовала зеленая жизнь — никакое воображение не способно было создать такое обилие и разнообразие деревьев, от невысоких кустарников до секвой, возвышающихся над всеми другими лесными исполинами. Мощи и великолепию жизни не было границ. Звери и птицы здесь не пугались людей, пятнистые олени подпускали к себе на расстояние копья. Казалось, протяни руку — и коснешься их красивой головы.

Пока шли приготовления к ужину, Гал с несколькими воинами осмотрел берег. Если здесь бывали люди, они наверняка оставили свой след. Прокладывая тропу по земле, они едва ли упускали случай подняться на эту каменистую площадку и оставить на ней знак своего племени. Рослые Люди тоже оставят свой знак. Он будет указывать тропу от светлых лесов к Синему озеру и от Синего озера к светлым лесам.

Да, люди побывали здесь: в камне, на видном месте, жила древняя рыба, а поверх нее жил зубр. Люди не раз поднимались сюда. Как и Рослые Воины, они стояли на площадке, оглядывали с нее леса, жгли костер. Площадка принадлежала людям Древней Рыбы и Старого Зубра, они были здесь так давно, что с тех пор камень помутнел на солнце. Но и они наверняка поднялись сюда не первые.

Рослые Люди молча смотрели на древних стражей Речного камня. Тех, кто оставил эти знаки, давно не было на земле, а их духи по-прежнему жили здесь и молча, отчужденно смотрели на Рослых Людей, и их нельзя было смутить ни копьями, ни палицами, ни огнем: оружие и огонь бессильны против духов. Примирить их с собой Рослые Люди могли только одним, древним, как сами духи, способом: заставить Речной камень заговорить вновь. Как только он примет в себя знак Рослых Людей, старые духи отступят перед ним в глубину времени, признав права пришельцев.

Краем мягкого камня Гал прочертил на скале несколько замысловатых линий, и его соплеменники узнали Бегущего Лося. Речной камень принял знак новых людей, древние духи примирились с ними.

Когда рисунок был готов, Гал изобразил под ним два дротика, летящих в противоположные стороны: один указывал земли ланнов, другой устремлялся в сторону теплых ветров. Такие знаки Рослые Люди не раз оставляли на своем пути.

Утром отряд отправился дальше. Новая река образовала в лесных дебрях светло-голубой, сужающийся вдали коридор. Плавание по нему обещало быть не менее увлекательным, чем до сих пор. К радости путешественников, река решительно устремилась на юг.

На берегу опять появились люди — несколько мужчин и женщин. Укрываясь за стволами деревьев, они опасливо следили за плотами. Рослые Люди теперь знали: у лесных рек жили только небольшие племена. Большие — селились на границе лесов и степей, в предгорьях, вдоль крупных рек, у озер и в горных долинах.

Миновало несколько дней. Река ширилась, отделяла от себя протоки и потом разом осталась позади: перед глазами Рослых Людей заголубела гладь Синего озера!

А еще через два дня они увидели на берегу знакомые хижины. Возвращение отряда было отмечено праздничными кострами во всех селениях. Три с лишним года тому назад отряд покинул Синее озеро и отправился в дальний путь, а теперь с победой вернулся домой. Рослые Люди преодолели невозможное — разыскали ланнов в бескрайних просторах нехоженой земли, и от этого необъятный мир будто уменьшился, приобрел границы. Все теперь знали: далеко-далеко, в краю светлых лесов, где зимой землю надолго покрывает снег, живут ланны, близкие Рослым Людям по крови и духу. Там, в хижинах жен-ланнов, остались Ильс и Эол. Когда-то Рослые Люди взяли у ланнов много молодых женщин, а теперь дали им двух сильных воинов, от которых в северных лесах родятся светловолосые братья и сестры озерных людей.

И знали также: стоило ланнам переселиться на плоты, и воды трех рек принесут их к Рослым

Людям, а если Рослые Люди пойдут вверх по берегам этих рек, они сами придут к ланнам.

* * *

В северный поход уходили одни мужчины и женщины, а домой они возвратились с детьми. Это был добрый поход. Он принес Рослым Людям удовлетворение и радость, дал им новых сородичей и друзей, расширил их знания о земле.

Но не всем близким Гала и Риа суждено было увидеть возвращение отряда. Ушли в черные туманы Лоэ и Уну, не дождавшись своих первенцев, а вслед за ними тихо и незаметно отправилась Ае, оставив после себя сына и дочь.

Рослые Люди недолго печалились об утрате родичей. Да и к чему? Покойные жили по законам племени и оставили добрую память о себе. Придет время — и ныне живущие отправятся вслед за ними и там, в черных туманах, встретятся опять...

Потекли дни, полные покоя. Окруженные любовью близких и уважением соплеменников, Гал и Риа могли быть глубоко счастливы. Боль при мысли о гибели младших детей в море смягчилась — время лечит, стирает многие следы. Рядом росли другие сыновья и дочери, а также племянники и внуки — ничто не омрачало их завтрашний день, потому что они были детьми великого племени, чтущего Человеческий закон.

Рослые Люди дружили с природой, и она отвечала им взаимностью.

Синее озеро кормило их. Случалось, оно давало им таких больших рыб, что только несколько сильных воинов могли вытащить их на берег.

Приозерные леса давали им дерево, мясо, ягоды, орехи и грибы. Охота, собирательство и рыбная ловля требовали от них знаний, сноровки и смелости, побуждали их постоянно совершенствовать свои орудия, лодки и плоты.

Дальние походы углубили их познания о земле, встречи с чужими племенами дали им возможность познать Человеческий закон.

Они жили, напрягая мысль и мускулы — дух и тело. Единство мысли и действия обеспечивало им успех, делало их настоящими хозяевами края.

Гал многое умел и многому научился в жизни, но он постигал все на ходу, во время своих странствий по земле. А Рослые Люди жили неторопливо, они всегда были готовы повторять пройденное, улучшать сделанное, находить новое в старом, примелькавшемся, и здесь их нередко ждали удивительные открытия. Совершенствуя обработку кож и смешивая минеральные краски с растительными соками, они получили красители, которые не страшились влаги. Оттачивая каменные резцы и сочетая их с костяными рукоятями, они изобрели ножницы для стрижки волос и пилу, которой можно было перерезать даже толстые дубовые стволы. Часто пользуясь сухожилиями животных, кожаными ремнями и шнурами из чо, они изобрели удочку, сети, силки для ловли птиц, ола и, наконец, клуа, который был и инструментом, облегчающим сверление камня, дерева и кости, и оружием, бьющим на расстоянии дичь. Убедясь в исключительных возможностях клуа, они принялись совершенствовать его, пока не изготовили такие упругие луки, из которых можно было убивать даже крупных животных. С этой поры и самые опытные воины, еще недавно с недоверием относившиеся к новому оружию, обзавелись луками.

Теперь около селений Рослых Людей постоянно паслись телята. Охотясь на крупных животных, воины щадили малышей и приводили их в деревню. Телята легко привыкали к людям, и люди, в свою очередь, привязывались к животным. Но это была дружба без взаимных обязанностей. Зверята росли в деревне, как им нравилось. Их здесь не обижали, но и не удерживали: хотят в лес — пусть уходят. Случалось, что одни и те же звери жили с людьми по нескольку лет, становились собственностью племени. Молоком таких коров женщины поили детей. Однако специально заниматься скотоводством Рослые Люди не желали: это занятие представлялось им недостойным воинов.

Быт племени был устойчив и полон внутреннего напряжения. Достигнутым Рослые Люди не удовлетворялись. Наконечники их копий, лезвия и рукояти ножей становились все изящнее, стрелы, пущенные из луков, летели все дальше и точнее. Гармония мысли и мускулов одухотворяла их быт, делала красноречивее танцы у костров.

Но сменялись дни, и устойчивый быт племени переставал удовлетворять Гала. Вечный скиталец, он утрачивал покой, и Риа снова тревожно наблюдала за ним. Неужели он задумал покинуть Синее озеро? Ведь не молод уж, пора бы ему наконец пожить без забот в окружении сородичей. Ей не хотелось бы снова сменить покой приозерной деревни на тяготы и тревоги походной жизни, но и она сама уже не могла отделаться от мысли, что безмятежно-счастливые дни у Синего озера были для нее лишь промежуточной остановкой в пути по земле. Риа тоже была вечной странницей, и порой среди счастливых мгновений радостного покоя она думала о том, что ее жизнь становится однообразной...

* * *

Умер великий воин и старейшина Грано. По обычаю племени тело предали земле. Потом у большого траурного костра старейшины рассказали соплеменникам о подвигах Грано, его уме, силе и доброте. Они говорили, что Грано жил достойно воина и так же достойно умер: когда пришел его последний час, он тихо и незаметно отправился в черные туманы. Так поступали птицы и звери, травы и деревья. Мамонт, почуяв смерть, уходит, не привлекая к себе внимание стада. Тихо и незаметно отправляются в долину Туманов тигр и лев, незаметно желтеют травы и листья — так было, так есть, так будет. А жизнь остается неизменной: прольются дожди, степи и леса помолодеют, новые мамонты пойдут своей тропой, новые львы и тигры выйдут на охоту, новые косяки рыб поплывут в прозрачных водах Синего озера, новые стаи птиц полетят по воздушным рекам.

Рослые Люди исполнили у костра прощальный танец, но они недолго предавались скорби. О чем скорбеть? Грано присоединился к предкам, которые неизменно покровительствовали Рослым Людям. Жизнь и смерть неразделимы — человек умирает, дав жизнь новым поколениям. Осенний лист падает на землю, а дерево стоит. Грано умер, а племя Рослых Людей осталось, сильное, многочисленное, единое; Грано больше не было в живых, а его дух продолжал жить в его соплеменниках; Грано ушел в черные туманы, но жил его могучий род — четверо сыновей, три дочери, около тридцати внуков и сорока правнуков. О чем печалиться! Грано сам не любил предаваться скорби...

Отдавая последние почести старейшине Грано, мужчины исполнили танец Силы, а женщины — танец Зачатия. Пусть дух Грано знает: Рослые Люди уверенно смотрят в завтрашний день!

После похорон Грано племя зажило своей обычной жизнью. Днем на озеро и в леса отправлялись группы мужчин и женщин, вечерами все сходились у костров, ночи проводили под крышами хижин. В размеренном быте людей заключался великий смысл: человек разумно утверждал себя на земле.

* * *

Гал, Риа, Ндан и Нор вышли на тропу к озеру — как всегда, Рослые Люди высыпали на берег, встречая рыбаков. Озеро не скупилось на дары: улов был обилен. Женщины и подростки принялись разбирать рыбу. Все знали, кому что надлежало делать, какую вялить, какую коптить или печь. Отсортированную рыбу раскладывали по корзинам и уносили к хижинам. При этом никто не повышал голоса, не требовал себе каких-либо преимуществ перед другими, не оспаривал право женщин распоряжаться уловом.

Гал повернул вдоль по берегу: захотелось побыть одному. Нор остался с Риа, а Ндан не отставал от него. Гал хотел было отослать его домой, но промолчал. Пусть идет. Мальчик нуждался в поддержке. Если для детей Риа у Синего озера кончились все тревоги и неприятности, то этого нельзя было сказать о Ндане. Мальчик рос замкнутым и молчаливым — эти черты он унаследовал от Ае. При всем своем великодушии Рослые Люди так и не смогли забыть о том, что она — выходец из племени рабэ. Маленькая женщина глубоко страдала, слыша порой обидные замечания о себе, но безропотно воспринимала их. Зато Ндан никому не прощал своих детских обид. Но чем активнее он вступался за мать, тем упорнее мальчишки дразнили его обидным словом «рабэ». Взрослые предоставляли самим детям право улаживать свои спорные дела — Гал тоже не вмешивался во взаимоотношения детей, но он искал случай оградить сына от неосознанной жестокости сверстников. Теперь как раз был подходящий момент для этого.

— Ты не хочешь купаться с товарищами?

— Не хочу. Когда я вырасту, я уйду из племени, как ушел от ланнов ты, — не по-детски решительно заявил Ндан.

Гал с нежностью взглянул на сына: Ндан был симпатичный крепыш с густыми каштановыми волосами и лицом, напоминавшим Ае.

— Я покинул ланнов, когда они были несправедливы ко мне, но через много лет я нашел обратную тропу к ним и подружился с ними, — пояснил Гал. — Конечно, став воином, ты будешь волен поступить, как захочешь, но тебе незачем уходить от Рослых Людей. Никто не посмеет быть несправедливым к тебе. Ты — мой сын, ты — брат Уора и Эри, на твоей стороне и сородичи, и законы племени.

— Меня называют «рабэ». Почему «рабэ» — плохо?

— Твоя мать была из племени рабэ, но твой отец — я. Значит, ты — не рабэ! Когда мне было столько лет, сколько тебе, сверстники тоже смеялись надо мной, но я вызывал их на битву. Разве ты страшишься тех, кто говорит тебе обидные слова?

— Нет, не страшусь! А почему они смеются над моей матерью? Разве она была плохая?

— Твоя мать была очень хорошая женщина, но ее соплеменники вели себя недостойно воинов. Она ушла от них, потому что была хорошая и никому не делала зла.

— Почему же Рослые Люди были несправедливы к ней?

— Будь терпелив, сын. Придет время, ты все поймешь и над тобой перестанут смеяться.

Гал на личном опыте убедился, как тягостна несправедливость со стороны сверстников, и ему было глубоко жаль сына. Но он не хотел обидеть мальчика излишней опекой над ним: мужчина не должен расти изнеженным, и если другие мальчишки узнают, что Ндан жаловался на них своему отцу, его вовсе засмеют.

Подбежала стайка подростков, бросилась в воду. Мальчишки с любопытством поглядывали на Ндана и Гала: о чем это сын Ае говорил со своим отцом?

Будто невзначай Гал положил свою громадную руку на мальчишеское плечо. Подростки притихли, они понимали этот мужской жест: старейшина Гал, на груди у которого поблескивало самое большое в племени ожерелье из клыков крупных хищников, дружил с Нданом!

— Ну, сын, давай-ка и мы искупаемся, — предложил Гал.

Обрадованный поддержкой отца, Ндан решительно взбежал на береговой утес и прыгнул с него в озеро — не каждый мальчишка способен на такое! «Пусть видят, что отец не зря дружит со мной!» — говорил его гордый взгляд.

Гал улыбнулся: его сын будет славным воином! Гал вошел в воду, окунулся, поплыл.

Удивительное озеро — другого такого, наверное, и на всей земле не было. Но он вдруг с грустью подумал о Дуа, которая никогда не стояла на месте, — могучая, добрая, полная тайн. Он рос на ее берегах так же беззаботно, как теперь росли здесь эти мальчишки. Ему захотелось снова увидеть Дуа, постоять на ее берегу, подняться на скалу Сокола. Он немало повидал за свою жизнь, он узнал, как велика и многолика земля, как много на ней неповторимых мест, где люди могли жить в довольстве. Но он никогда не забывал вольную Дуа, с которой подружился в детстве. Как и он, она не признавала покоя и постоянно стремилась вдаль. Он непременно увидится с ней!..

Искупавшись, он присел на камень. Немного у него в жизни было таких вот мгновений, когда, освобожденный от всех забот, он никуда не спешил, ни о чем не тревожился и ничего, казалось, больше не желал себе, кроме теплой земли, чистой воды и горячего солнца.

Подошла группа мужчин — все начали купаться. Загорелые тела поблескивали на солнце. У хижин женщины готовили обед, кормили грудных детей. Всюду был разлит покой, все говорило об уюте и довольстве. «Ну чего тебе еще не хватает? — упрекнул себя Гал. — Здесь твой дом, сородичи, соплеменники, у костра совета тебе принадлежит почетное место. Ты не молод, твои сыновья и племянники стали воинами, ты возглавляешь род, тебе не следует суетиться. Что тебе Дуа? Разве в ней лучше вода, чем в озере, или больше рыбы? Неужели тебе мало этого — жить среди сородичей, вдоволь есть, спокойно спать и видеть в глазах у близких радость?»

Голос рассудка был трезв и мудр, но он не успокаивал Гала. Его по-прежнему манили к себе нехоженые тропы, по которым он повел бы отряд смелых людей. Он охотно спал бы под открытым небом у теплого костра, каждый миг жизни был бы для него неповторим и полон новизны, каждый мускул трепетал от налитой в нем силы...

Земные просторы звали его к себе, как птиц, которым никогда не сиделось на одном месте. Разведчик, следопыт, воин, он был создан открывать неведомое. Он возвращался к Синему озеру лишь для того, чтобы набраться сил для нового пути. Только в движении он по-настоящему ощущал жизнь, а это чувство вряд ли возместят ему безопасность и покой. От слишком спокойной жизни у воина слабеет тело и разум — не оттого ли Рослые Люди так охотно снаряжаются в дальние походы, что им самим не очень-то по душе покой? Чтобы мышцы были неутомимы, человек должен ежедневно упражнять их в ходьбе, в беге, в битве со зверем; глаз у него должен быть точен, а копье — без промаха поражать цель на расстоянии в сто пятьдесят шагов. Только тогда он почувствует радость жизни...

Подошел Эри, присел рядом. Эри возмужал, раздался в груди и в плечах и теперь был так же налит силой, как Гал и Тор. Он опять жил со своими сородичами. У него было теперь больше личного времени, он мог оставаться один. В такие минуты он нередко произносил Запоминающиеся слова. Они рождались у него так же естественно, как из зеленых почек распускались листья. Соплеменники легко запоминали их и охотно повторяли в хижинах и у костров.

Отец и сын несколько минут сидели погруженные в свои мысли. Вдали белоснежно сияли горы, будто парили над землей, недоступные и таинственные. И приозерные леса, подернутые дымкой, были полны неразгаданности. Весь мир был тайной, то открывающейся человеку, то снова неведомой ему. У земли не было края, и не было конца земным тропам. Человек видел лишь то, что вокруг него. Чтобы увидеть больше, он должен был постоянно находиться в движении.

Об этом думали оба, только Гал размышлял молча, а Эри облек свои мысли в Запоминающиеся слова.

Синее озеро, белые горы, зеленые степи,

Мягкие травы, колючий кустарник, могучие кедры;

Пенье дождя, водопады, бездонное небо, —

Было так и так есть — однообразного нет ничего,

Даже руки у воина непохожи...

Птица летает в небе, рыба плывет в воде,

Змея ползет по земле, на дереве дремлет рысь, —

Было так и так есть — у каждого свой закон,

И общий закон у всех — движенье.

Если в небо орел не взлетит — он не орел,

Если река перестала течь, она уже не река.

Тот вне закона, кто забывает общий для всех закон, —

Копье без движенья — всего лишь только дрова.

Синее озеро, белые горы, зеленые степи,

Мягкие травы, колючий кустарник, могучие кедры, —

Было так и так есть. Человек лишь тогда человек,

Когда он — и рыба, и лев, и змея, и орел...

— Ты хочешь в путь? Синее озеро перестало нравиться тебе? — спросил Гал.

— Мне хотелось бы уходить отсюда, чтобы возвращаться сюда.

Сын произнес мудрые слова: только родное племя давало человеку силы находиться в дальнем пути, потому что, где бы он ни оказался, он всегда мог рассчитывать на возвращение к соплеменникам.

— Я хочу ступить в след Уора и Ирги. Пора узнать, что с ними...

Гал ответил не сразу. Не один Эри помнил об Ирги и его людях. Племя не забывало о них, хотя с тех пор, как Ирги увел свой отряд, миновало столько времени, что дети, родившиеся без них, уже помогали женщинам у костров.

Мальчишки, играя на берегу озера, нередко говорили:

— Смотрите, опять показались горы — там Ирги!

Гал тоже поглядывал на далекие горы. Где-то в глубине их, среди ущелий, снегов и льдов — под ветрами, под каменными ливнями, не страшась ничего, шел по следам древней легенды отряд Рослых Людей. Их мужество было достойно восхищения. Только вот вернутся ли они когда-нибудь домой или какая-нибудь беда навечно разлучила их с соплеменниками?

— Твой замысел заслуживает внимания, — проговорил наконец Гал. — Но ты не должен забывать, что никто не в состоянии сделать больше Ирги. И потом — уверен ли ты, что Инг последует за тобой?

Эри опустил голову: его отношения с Инг так и не наладились. Даже долгий поход в светлые леса и дочь, родившаяся и скончавшаяся в пути, не сблизили их.

Инг любила танцы, веселые компании у костров и нередко злоупотребляла свободой, допускаемой обычаями Рослых Людей. Эри крепился, он ни разу не упрекнул жену в чрезмерной вольности, непростительной для замужней женщины. Сам он все реже бывал в веселых компаниях. Он вел жизнь, малопонятную для Инг.

Он в одиночестве бродил по берегу озера, уходя все дальше от деревни. Он собирал камни-цветы, а потом, сидя в уединенном месте, разглядывал их, стремясь увидеть скрытую в них жизнь. Он придавал им облик животных, удивляя сородичей точностью глаза и твердостью руки. А особую изобретательность он проявил после того, как нашел свежие мамонтовые бивни и несколько золотых самородков.

Золото Рослые Люди называли Застывшим огнем. Украшения из него они делали давно. Обрабатывая металл, они ограничивались простейшими операциями: сглаживали чересчур острые углы и просверливали отверстия, чтобы можно было нанизать самородки на крепкую нить. Ожерелья из неровных кусочков золота носили многие женщины.

Эри научился превращать Застывший огонь в тягучую жидкость, придавать ему желаемую форму и соединять его с камнями-цветами и мамонтовой костью.

Когда он трудился, его нередко осаждали любопытные, но он бесцеремонно отделывался от них. Только Ндан, Нор и юная Пела не раздражали его своим присутствием. Братья не мешали ему, а девушку больше интересовал он сам, чем его поделки. Она садилась неподалеку от него, обычно чем-нибудь занятая: отделывала костяную иглу, вязала ленту или пояс. Ее взгляд часто останавливался на Эри — она восхищалась его изобретательностью, его удачи приводили ее в восторг.

Эри незаметно привык к девушке. Однажды он сказал ей:

— У тебя в глазах золотые солнца, твои волосы облиты золотом.

Дед Пелы вступил в брак с девушкой из приозерного племени шлуваров. Прожив два года в семье жены, он с семьей вернулся к соплеменникам. Бабушка Пелы была одной из немногих женщин-шлуваров, уцелевших после нашествия дамов. Пела лицом и цветом волос повторила женщин своего племени. Некоторое сходство ее судьбы с судьбой Ндана сблизило обоих: рыжеволосая девушка и Ндан подружились. Пела покровительствовала Ндану, Ндан и Нор были неразлучны, а Эри покровительствовал всем троим.

Незнакомое, непривычное чувство охватывало его, когда он видел перед собой Пелу: никакой скованности, никакого напряжения — только светлая радость. Пела понимала его, и он понимал, о чем она думала, что ей нравилось и что нет. При ней он трудился с особым вдохновением, будто для нее одной.

Видя Пелу, он забывал об Инг, но Инг была его законной женой, аПела только готовилась исполнить брачный танец...

— Ты не ответил на мой вопрос, — напомнил Гал. — Уверен ли ты, что Инг пойдет с тобой в горы?

— Не уверен, отец.

— Как же ты намерен поступить?

В вопросе Гала таилось беспокойство: речь шла не только об Эри и Инг, но и о сложных взаимоотношениях двух родов. Поведение Инг затрагивало честь рода Грано, и если Эри, движимый ревностью, совершит безрассудство, он восстановит против себя и тем самым против своего рода сородичей Инг. Последствия такого конфликта нетрудно было представить себе.

Ланны терпимо относились к супружеской неверности, у Рослых Людей семьи были крепче, чем у ланнов, поэтому конфликты между супругами привлекали к себе общее внимание.

— У обеденного костра я разорву брак с Инг!

— Ты забываешь, что браки заключают и разрывают только в Брачную ночь.

— Если все подчинено обычаю, человеку остается совсем узкая тропа. Но по ней все равно надо идти, хотя и оцарапаешься...

— Это так, сын, но обычай — это еще и плавучий дом, не дающий человеку утонуть. Кто нарушает обычай, тот падает в воду... Ты знаешь, что произойдет после того, как ты заявишь, что разрываешь брак с Инг?

— В свое время, отец, защищая мать, ты не думал, что последует потом. Вы оба поступили достойно, а ведь вам грозило изгнание и смерть. Почему же я должен вести себя иначе?

— Ты волен в своих поступках, но если ты не хочешь, чтобы тебя упрекали в недостойном поведении, дождись Ирги или Ильса...

— Хорошо, буду ждать. Но если они не вернутся до праздника Брачной ночи, я сделаю, как сказал.

Их разговор был прерван сигналом тревоги: били в Звучащее дерево. Из хижин выбегали вооруженные воины.

Отец и сын огляделись: врагов поблизости не было, а сигналы тревоги не прекращались.

— Там! — показал Эри.

Опасность надвигалась с озера! Вдали на воде виднелась цепочка плотов. Гал и Эри заторопились в деревню.

Миновало довольно много времени. Плоты приближались медленно. Но вот на них уже можно было различить человеческие фигуры — к селению плыл большой отряд!

Деревня представляла собой сейчас военный лагерь, ощетинившийся копьями, палицами и клуа, но основная масса вооруженных воинов молча и грозно стояла на берегу, готовая к битве с чужаками. От других селений уже спешили сюда отряды соплеменников. Нет, Рослые Люди никому не позволят безнаказанно вторгнуться в их края!

Но все обернулось иначе: на плотах почти одновременно задымились факелы. Неужели это... Ирги?!

Берег разом огласился радостными криками: действительно, из долгого похода возвращался домой отряд Ирги! Сигнальные деревья теперь разносили по побережью праздничную весть.

Плотов было двенадцать, и на каждом находились мужчины, женщины и дети. Ветер с гор весело нажимал на паруса-плетни из гибких веток, помогая гребцам быстрее достичь берега.

Ирги был на переднем плоту, а рядом с ним, держа над головой факел, стоял... Данг. Эри не поверил своим глазам: как мог он оказаться вместе с Ирги?

— Неужели... Данг?

— Да, сын, — подтвердил Гал, удивленный не меньше Эри. — Тебе предстоят трудные дни. Ты не должен терять разум.

— Смотри — Уор!

Уор и Туин находились на втором плоту. Уор бросался в глаза своим могучим телосложением и широкой добродушной улыбкой. На плечах у него сидел сын — другого сына держала на руках Туин.

— Мой брат счастливый, как... ты, — неожиданно позавидовал Эри.

— Не все дни, Эри, солнечны, но весна все равно сменяет зиму. Идем встречать Ирги!

На берег Синего озера пришло великое торжество. Из долгого похода с победой возвратился отряд мудрого Ирги. С помощью горцев-курага он за труднодоступными хребтами нашел давным-давно потерянных соплеменников. Легенда оказалась былью. Свершился подвиг, о котором у костров Рослых Людей отныне из года в год будут повествовать старейшины.

С Ирги прибыли гости — воины-курага и соплеменники из горной долины.

Не все спутники Ирги вернулись назад. Горы поглотили трех воинов и двух женщин, но Рослые Люди добились своей цели, нашли, кого искали,— братьев по крови, обычаям и языку. Связь между двумя частями одного племени, прерванная в давние времена, восстановилась. Два воина с Синего озера взяли себе жен в горной долине и остались там, а два воина из горной долины вступили в брак с женщинами, овдовевшими в пути, ивместе с ними пришли на берег Синего озера. У Рослых Людей гор и Синего озера сохранился тот же брачный обычай. Люди Ирги сходили с плотов и сразу попадали в шумное окружение сородичей.

Уор поспешил к матери и отцу. Его взгляд был полон нежности, когда он стоял перед Риа, пожимал руки отцу и брату, подхватывал на руки старшего сына и маленьких братьев и сестер. От улыбки Уора и его мягких рук на Эри повеяло спокойной и доброй силой. В эти минуты он осознал, что ему давно недоставало старшего брата.

— А Ае? — спросил Уор и, узнав, что она умерла, перестал улыбаться.— А Инг?

— Там...

Инг не отходила от Ирги и Данга.

— Данг нашел знаки светловолосых братьев и раньше нас разыскал их долину, — пояснил Уор. — Это он вывел отряд к озеру. А почему Инг не с тобой?

— Скоро все узнаешь...

Подошли Ирги и вожди гостей — Жако и Ахора. Вождь светловолосых братьев был высок и мускулист, как все Рослые Люди.

Жако и Гал встретились по-братски — задушевно и просто.

— Старый Зури, перед тем как уйти в черные туманы, завещал курага не забывать своих друзей на Синем озере, — сказал Жако. — Мы помним его слова. Ло, дочь моего брата Гала, достойна своего племени. Люди гор уважают ее. Она принесла моему сыну трех сыновей. Люди гор ждут озерных людей к своим кострам.

— Мы рады видеть братьев курага у наших костров, мы будем рады побыть у ваших костров. Туин, дочь моего брата Жако, тоже достойна своего племени. Ее сыновья и сыновья Ло — это дети двух племен!

Ахора приветствовал старейшину Гала по обычаю Рослых Людей —поднятой рукой.

— Земля не стала меньше оттого, что мы встретились со своими соплеменниками, — сказал он, — но тропы, соединившие нас, стали легче и короче. Рослые Люди гор рады этой встрече так же, как люди озера.

— Наши хижины и костры принадлежат и нашим братьям!

Потом Ирги и Гал заглянули друг другу в глаза. Оба радовались встрече на земле матерей и отцов. Ирги оставался спокойным, уравновешенным, немногословным, и в глазах у него светился добрый пытливый ум.

Ирги победил в поединке с горами. Путь ему преграждали пропасти и туманы, ледяные поля и пенистые реки, снежные обвалы и каменные ливни, враждебные племена и заоблачные перевалы, но он провел отряд через все преграды и с помощью горцев-курага нашел тропу в долину светловолосых братьев. Теперь мир Рослых Людей раздвинулся далеко вширь— от светлых лесов ланнов до солнечной долины светловолосых горцев. Нити, соединившие их, были еще тонки, но тропы дружбы не зарастают колючим кустарником.

* * *

Три дня и три ночи на берегу Синего озера длился праздник. У костров всем хватало мяса, рыбы и виноградного сока. Здесь же рассказывались старые предания трех племен и складывались новые

— о подвигах воинов и их жен, о дружбе ланнов, Рослых Людей и горцев-курага. Под пение ола и флейт, под гулкие вздохи барабана вокруг костров двигались живые кольца мускулистых воинов и стройных женщин. Все шло своим чередом: шумное ликование у костров сменялось ночами любви, разгульная беззаботность чередовалась с уроками мудрости, язык красоты дополнялся языком ловкости и силы. Так, на высокой праздничной ноте, и закончились бы эти необыкновенные торжества, если бы неожиданные события не напомнили присутствующим, что за торжественными кострами и хороводами не прекращалась повседневная жизнь.

Третьего дня после обеда, когда хозяева и гости, освеженные купанием в Синем озере, снова собрались на праздничной площадке, Эри потребовал внимания к себе.

— Что хочет сказать внук Грано, сын Гала и Риа? — спросил ведущий старейшина. — Если Эри приготовил нам Запоминающиеся слова, мы слушаем его!

Эри снял с головы брачную ленту, бросил к ногам Инг, — Инг находилась среди своих сородичей, рядом с ней был Данг.

— Я, внук Грано и Лоэ, сын Гала и Риа, разрываю брак с Инг, дочерью Ирги и Лоло! — заявил Эри.

По плотному кольцу хозяев и гостей пронесся приглушенный шум.

— Сын Гала и Риа выбрал неподходящее время для своего заявления,— нахмурился старейшина.

— Сын Гала и Риа нарушает обычай Рослых Людей!

— Если обычай подчиняет себе человека и мешает ему прийти к истине— обычай мертв! — возразил Эри.

— Сын Гала и Риа выбрал неподходящее время для своего заявления,— повторил старейшина. — Он стал на пути у праздника трех племен!

— Жизнь состоит не из одних праздников — пусть наши гости и наши друзья видят нас такими, какими мы есть!

Общий шум усиливался.

— Что скажут Рослые Люди? Что скажут наши друзья и наши братья?

— Слово внуку Грано и Лоэ! — потребовало множество голосов.

— Слово смелому воину! — предложили гости.

— Пусть говорит! — согласились старейшины.

— Сын Гала и Риа, присутствующие слушают тебя!

— Я разрываю брак с Инг, дочерью Ирги и Лоло! — повторил Эри. — Инг не уберегла от смерти дочь. Инг не захотела больше иметь детей. Инг ходит по тропе, несовместимой с тропой мужа и тропой замужней женщины. Я сказал все.

Наступила тревожная тишина. Рослые Люди уважали женщин, и никто из них не помнил, чтобы мужчина первым разрывал брак.

— Кто хочет возразить сыну Гала и Риа?

Никто не возразил: Эри сказал то, что знали все.

Но вот послышалось несколько насмешливых голосов:

— А почему сам Эри не уберег дочь от смерти?

— Почему сын Гала и Риа сам не ступил на тропу Инг? — засмеялся Данг. Он торжествовал: он вернулся домой заслуженным воином и возвратил себе Инг!

— Сын Гала и Риа, что ты ответишь на эти слова?

— Они подобны гниющим листьям, не оставляющим после себя след.

— Дочь Ирги и Лоло, что ты скажешь сыну Гала и Риа?

— Мне нечего сказать ему! — дерзко заявила Инг. — Если он не хочет быть моим мужем — пусть уходит!

Ее слова вызвали приглушенный шум. Что в нем преобладало — порицание или одобрение, — трудно было сказать.

— Дочь Ирги и Лоло, ты по своей воле выбрала себе мужа или по принуждению?

— И по своей воле, и по принуждению! Вы сами отказались от Данга, когда он произнес смелые слова. Что мне оставалось делать? Я выбрала не того, кого хотела! Эри ходит не по моей тропе. Моя маленькая дочь не захотела жить, а я не захотела больше иметь от него детей!

— Соплеменники, братья, друзья! — обратился ко всем старейшина. — Вел ли себя достойно мужчины сын Гала и Риа?

— Вел! — раздалось множество голосов.

— Не вел! — возразили другие, главным образом женские. — Он нарушал обычаи Рослых Людей!

— Вела ли себя достойно женщины дочь Ирги и Лоло?

— Не вела!

— Вела!

Наступила ответственная минута — скоро будет произнесен приговор. Но кто осмелится осудить дочь Ирги или сына Гала? За Инг стоял род Ирги, за Эри — род Гала.

Инг смеялась в лицо Эри, потому что за ее спиной сомкнулись сородичи, а рядом с ними, готовые поддержать их, стояли сородичи Данга и немало других воинов. Имени Ирги для них было достаточно, чтобы стать на защиту Инг.

Но и за Эри уже встали могучие воины — три брата Гала, четыре брата Риа, десятки их сыновей, зятьев и племянников — несокрушимой стеной бойцов, не знавших поражений в битвах, а к ним плотной массой присоединились другие воины.

Нет, не все было безупречно в племени Рослых Людей. За их внешней сплоченностью, за мощью воинов и мудростью старейшин — в глубине быта, освященного обычаями, дремали силы, готовые вот-вот пробудиться и разрушить племенной монолит...

На Рослых Людей вдруг повеяло незнакомым им до сих пор холодком.

Только воины Жако и Ахоры остались на своих местах, молчаливые, даже безучастные к тому, что происходило у них на глазах. Гостям не подобало вмешиваться в дела хозяев.

И еще два человека не двинулись с места — Гал и Ирги. Случившееся одинаково встревожило их: великий праздник грозил вылиться в кровавую бойню. Лишь они двое могли отвратить беду, но сначала им самим надо было справиться с собой, победить в себе темную гордость, желание главенствовать над племенем.

Первым поднялся Ирги. Он вступил в круг, чуть побледнев от напряжения, и повелительным жестом потребовал, чтобы его сородичи и их сторонники отступили назад, сели на свои прежние места — все, кроме Инг.

Гал понял Ирги и, в свою очередь, потребовал, чтобы его сородичи и сторонники тоже отступили назад — все, кроме Эри.

Когда Рослые Люди выполнили требования двух самых уважаемых старейшин, а в центре круга остались только Инг и Эри, Ирги сказал, обратившись ко всем:

— Сын Грано и Лоэ — великий воин и мудрый старейшина. Ирги никогда не поднимет палицу против него, а если кто из рода Ирги или из другого рода поднимет палицу на род Гала, тот будет врагом Ирги!

Потом он повернулся к Эри:

— Сын Гала и Риа достоин рода Грано. Мне хотелось бы называть тебя своим сыном, я жалею, что ты разрываешь брак с моей дочерью. Сын Гала и Риа, — Ирги повысил голос, чтобы слышали все, — вел себя достойно мужчины. Он свободен, и никто не имеет права неволить его!

Эри присоединился к сородичам. Выражая солидарность с ним, десятки рук коснулись его плеча.

Взгляд Эри встретился с взглядом Пелы. Большие, с золотыми нитями глаза девушки полыхали радостью: Эри был оправдан племенем, Эри был свободен! А Эри в ту минуту понял, что с Пелой он будет счастлив, как отец с матерью, как Уор с Туин! В брачную ночь он подарит ей свадебное ожерелье: ровные, неотличимые одна от другой золотые бусинки солнечной нитью лягут на ее шею. И браслеты у нее будут из Застывшего огня — тогда она полностью оправдает свое имя «Пела» — «Золотая»...

Но судьба Инг была еще не определена, и множество глаз следило за отцом и дочерью.

— Жако, вождь наших друзей и братьев, скажи, как поступают люди гор с женщиной, если она не верна мужу и виновна в смерти своего ребенка? — проговорил Ирги.

— Таких женщин курага изгоняют из племени или сбрасывают в пропасть!

— Ахора, вождь светловолосых братьев, как поступают наши соплеменники в горах с женщиной, если она не верна мужу и виновна в смерти своего ребенка?

— Изгоняют из племени — так завещали нам предки!

Ирги снял с Инг украшения, положил их перед Галом — они принадлежали роду Грано. После этого сказал:

— У меня нет больше дочери. Женщина, недостойная брака, тебе нет места у костров сородичей, нет места в хижине предков. Ты виновна не только в том, что обманывала мужа и погубила свою дочь, но и в том, что едва не стала причиной кровавой битвы между Рослыми Людьми. От имени предков мой приговор тебе — смерть!

Он взглянул на старейшин, требуя, чтобы они утвердили его решение, но Данг опередил их:

— Того, кто поднимет руку на женщину, я вызываю на смертельную битву!

— Я поднимаю руку, — холодно сказал Ирги. — Я убью тебя здесь же, на глазах у всех, за то, что ты сеешь в племени раздор. Тебе тоже нет места среди Рослых Людей.

— Незачем убивать слабую женщину и неразумного мужчину. Пусть уходят от Рослых Людей, — проговорил первый старейшина.

Остальные старейшины подтвердили его слова.

Люди молча расступались перед Инг и Дангом, когда те покидали круг. Никто не последовал за ними, не спросил, куда поведет их тропа. Отныне у них не было ни рода, ни племени.

Когда круг Рослых Людей сомкнулся опять. Ирги произнес:

— Нельзя допускать, чтобы у женщины было больше прав, чем у мужчины. Нельзя допускать, чтобы у мужчины было больше прав, чем у женщины. Нельзя забывать, что у женщины и у мужчины свои обязанности. Ясказал все.

Он сел на свое место и затих. Глубокое молчание было откликом на его мужество, мудрость и скорбь. Наметившийся было раскол племени и изгнание Инг потрясли всех. Ола и флейтам не довелось больше исполнить радостные мелодии танца.

Поздно вечером, перед тем как семья улеглась спать, Уор спросил:

— Отец, неужели Рослые Люди подняли бы друг на друга палицы?

— Обычаи — это тропа, проложенная в темном лесу, — Гал сам не меньше Уора был встревожен случившимся. — По ней люди находят путь к светлой земле. А если тропа чересчур узка или плоха, они сходят с нее и идут напрямик, до крови обдирая себе тело. Все могло быть...

— Это так, отец, — добавил Эри. — Но дело не только в обычаях. Если люди следуют правилам, как собаки своему вожаку, у них вянет разум и воля, а в мыслях поселяется зло. Рослые Люди слишком успокоились, слишком поверили в свою непогрешимость. Им стало тесно на узкой тропе.

— Ты преувеличиваешь, Эри, — возразил Гал. — Не так уж они подчинились обычаям. Просто они тоже — только люди. Они могут ошибиться, погорячиться, позавидовать, как всякие другие...

— Я не верю, что они могут поднять друг на друга палицы! — настаивал Уор. — Рослые Люди мудры!

— Мудры, Уор, это так. А теперь посмотрим на случившееся иначе. Возьмем, например, тебя. Ты силен, добр, справедлив, но разве ты сегодня не пришел бы на помощь Эри, если бы с ним случилась беда? — невесело улыбнулся Гал. — Вот видишь... Еще вам одна загадка: каждый человек в отдельности поступает достойно, а объединившись, люди готовы совершить зло. Эту загадку я не разгадал...

— В твоих словах тревожный смысл, отец, — сказал Эри. — Ты говоришь мудрые слова. Ирги, Жако и Ахора говорят мудрые слова, но и они не разгадали твою загадку. Куда же тогда уходит мудрость? Тает, как дым костра?

— Нет, Эри, мудрые слова не дым. Они живут долго, как камень. Луху давно нет, но ее мудрость перешла ко мне и к матери, а от нас — к вам. Она и впредь будет переходить от старших к младшим, если... ничто не станет у нее на пути. Мудрость тает, когда старейшины утрачивают разум. Тогда наступает пора пустых слов и злых дел, а племя движется к своей гибели. Оно теряет не только собственную мудрость, но и губит мудрость в других. Мне рассказали, что воины-кирики — они жили между Дуа и Синим озером — умели выпрямлять мамонтовые бивни и вырезать из них копья. Дамы перебили кириков, даже не поинтересовавшись, как им удавалось такое. А среди шлуваров жил старец, который умел лечить болезнь, доставшуюся людям от предков. Она незаметно, изо дня в день подтачивала человека, пока не поражала его насмерть. Никто не мог справиться с ней, а он вылечил немало людей. Дамы убили его и бросили шакалам. С тех пор эта болезнь неизлечима...

— У Рослых Людей такого не может быть!

— Конечно, Уор, — согласился Гал, а в сердце у него оставалась тревога.

На следующий день гости простились с озерными людьми. Гал с отрядом воинов проводил их до Белых скал. На берегу Дуа все долго сидели у прощального костра. Гал проговорил:

— Наши братья с гор принесли на берег Синего озера великий праздник, а сами увидели здесь созревшую беду. Что скажут по этому поводу Жако и Ахора?

— Курага не заметили у светловолосых людей никакой беды, — ответил Жако. — Но мы хорошо увидели, что племя наших друзей — великое племя. В нем много силы, достоинства и разума. Ну а что небо над Синим озером, как, впрочем, и над долиной курага, не всегда бывает безоблачно, — то разве это беда? Мой брат слишком долго странствовал вдали от людей. Ему еще не случалось видеть, что именно в праздники люди склонны к безрассудству и злу. Старый Зури всегда напоминал старейшинам, что в праздничные дни, когда молодежь легко утрачивает рассудок, им не следует прикасаться к виноградному соку, чтобы сохранить ясность ума. Мы не увидели у наших друзей никакой беды, и мы расскажем об этом соплеменникам. Мой брат должен также знать, что у курага редкий праздник обходится без того, чтобы род не встал против рода, но это не мешает нам быть единым племенем...

— Если в племени все чересчур подчинено обычаям и даже порывы мужчин и женщин укладываются в определенные правила, то племя наполовину мертво, — сказал Ахора. — Мы рады, что наши братья у Синего озера сильны, энергичны, способны поступать вопреки обычаям и не во вред себе. Такому племени суждена долгая жизнь. Мы тоже не увидели у вас беды!

Потом курага переправились через Дуа и знакомой Галу тропой ушли в горы, а воины Ахоры на плотах пустились вниз по течению. Оказалось, Дуа была самой удобной дорогой к светловолосым горцам. Недалеко от места, где Дуа соединяется с морем, они покинут плоты и пойдут по морскому берегу до устья следующей реки. А это уже их родная река. Они с давних времен спускались по ней к морю за солью. Семь дней пути вверх по берегу этой реки, и они вступят в свою уютную долину.

Гал задумчиво смотрел на удаляющиеся плоты. У каждого существа на земле был свой дом. Без родного места нельзя ни дереву, ни траве, ни зверю, ни человеку. Для курага дом — горы. Рослые Люди привыкли к Синему озеру, ланны вернулись в светлые леса. Люди счастливы, если у них есть свой дом. Рабэ покинули края предков и — рассеялись по земле, как стая вспугнутых птиц. Разбойные дамы бродяжничали и нарушали Человеческий закон — где теперь дамы? Человек, утративший родину, бесследно исчезает в долине туманов. Это — тоже закон...

Его, Гала, родной дом — не Синее озеро, нет, — а Дуа. У нее он делал первые самостоятельные шаги по земле, вырос, стал воином, взял в жены Риа, а старая Луху открывала перед ним Человеческий закон. Дуа поила и кормила его, спасала от врагов. Где бы он ни был, он будет снова возвращаться к ней. А может быть, ему вообще остаться у Дуа — построить на берегу крепкие хижины и жить в окружении сородичей и соплеменников?.. У Дуа скала Сокола, и с нее по-прежнему смотрит на мир юная Риа. Сама Риа уже немолода — время оставило на ней свой след, но для Гала она осталась все той же — подругой, спутницей, матерью его детей. Их не отделить друг от друга, они вместе жили, вместе вернутся к Дуа и — придет время — вместе постареют, как Грано и Лоэ, и спокойно отойдут в черные туманы...

— Отец, смотри: люди! — Эри прервал размышления Гала.

Гал взглянул, куда показывал сын, улыбнулся: рано думать о покое, да и покоя-то на земле не бывает... Вдали тоненькой цепочкой двигались люди.

Он отправил половину отряда домой предупредить соплеменников, что у Дуа появились чужие люди, а сам с оставшимися воинами стал наблюдать за незнакомцами.

Шло целое племя — мужчины, женщины и дети. Это были не рабэ и не дамы. Худощавые, с продолговатыми лицами и высокими лбами, они отличались от всех знакомых Галу племен. Впереди двигались хорошо вооруженные воины, за ними шли женщины и дети, замыкали колонну тоже воины.

Вечерело. В косых лучах оранжевого солнца Дуа вблизи казалась сиреневой, у горизонта — нежно-розовой, а изнутри высвечивала голубизной. Вся она, огромная, многоцветная, была волнующе живой. Стоило подуть ветерку — и на воде вытягивались тысячи разноцветных пятен, мягко гаснущих и вспыхивающих вновь.

Незнакомцы зажгли костры и приготовили себе ужин. Рослые Люди тоже остановились на ночлег, не выдавая своего присутствия.

Ночь прошла спокойно. Утром племя продолжило свой путь. Теперь женщины и дети двигались в кольце воинов: пришельцы все-таки обнаружили близость Рослых Людей!

Таиться было уже незачем, и воины Гала шли теперь открыто, всем своим видом показывая, что не желают незнакомцам зла. А те двигались, готовые к неожиданностям, и в их организованности было нечто грозное. Распоряжался у них немолодой воин в белой накидке.

По знаку Белого вождя от племени отделился отряд воинов и двинулся навстречу Рослым Людям. Это были мускулистые, ловкие, уверенные в себе воины. Но Рослые Люди не желали битвы. Гал неторопливо опустил свое копье острием вниз. Тотчас резкий голос Белого вождя остановил длиннолицых воинов, заставил их повернуть назад. Стоя впереди своего племени, Белый вождь тоже опустил копье вниз острием — он тоже не желал битвы! Но он и не хотел дружбы с Рослыми Людьми: едва Гал шагнул, безоружный, к пришельцам, перед вождем вырос полукруг воинов с копьями в руках. Белый вождь не хотел, чтобы чужие люди приблизились к племени.

— Они идут своей тропой и не желают, чтобы им мешали, — сказал Гал. — Пусть идут — Рослые Люди никому не навязывают своей дружбы. Но мы пойдем рядом с ними, чтобы узнать, что у них на уме.

Три дня длилось это странное знакомство. Пришельцы не желали битвы с Рослыми Людьми, но и не подпускали их к себе даже после того, как воины Гала положили у них на пути двух убитых оленей — для вечерних костров.

На третий день Белый вождь сам приблизился к Рослым Людям: его заинтересовало, каким образом они убивали животных из странного оружия — лука. Он с любопытством наблюдал, как они натягивали тетиву, пускали стрелу и как этот маленький дротик, пролетев огромное расстояние, настигал и лошадь, и оленя, и гуся.

Гал снова попытался подружиться с Белым вождем, и опять цепочка вооруженных воинов встала перед ним.

Потом незнакомцы спустились к воде, соорудили себе плоты, без суеты заняли их и отдались на волю Дуа. Казалось, они решили плыть к небесным туманам. Но плоты медленно отдалялись от берега, пересекали Дуа. Веслами-рогатками, обтянутыми кожей, длиннолицые упорно выгребали поперек течения. Они знали секреты Большой воды!

Достигнув противоположного берега, таинственное племя тоненькой ниточкой потянулось к темной полоске далекого леса.

— Они оставили скалистый берег для нас, — предположил Эри.

— Может быть, и так, — согласился Гал.

В этот момент он отчетливо увидел завтрашний день своих детей, внуков и правнуков. Великая Дуа готова была дружить со всеми людьми, но они неохотно оставались на Дороге Племен. Только он нашел здесь свое место, здесь он был волен, как сокол. Отсюда намного короче тропа к ланнам, к курага, к светловолосым горцам, отсюда начинались легкие тропы в стороны всех ветров. Здесь было место воинов, сильных телом и свободных духом. Таких никогда не поглотит мертвящая пасть перезрелого обычая! Он уйдет отсюда и вскоре возвратится назад — с мужчинами, женщинами и детьми. Он приведет сюда два рода и всех, кто присоединится к ним. Они построят себе здесь хижины из камня и сосновых стволов, сделают лодки и плоты и будут смело плавать по Дуа; они изготовят себе мощные луки, и никакие враги не посмеют приблизиться к ним. На берегах великой реки вырастут поколения, не страшащиеся никаких опасностей. Дуа будет их другом и учителем, потому что она — не только Дорога Племен, но и Дорога Мудрости. Каждое племя, побывав на ней, оставит им крупицу своего опыта взамен той, которую само найдет здесь.

Белый вождь увел племя вдаль, предварительно убедившись, какая огромная сила таилась в луке. Рослые Люди открыли ему секрет нового оружия, но и сами научились у него, как быть непобедимыми на берегах Дуа. Для этого нужны были воины, заботящиеся о женщинах и детях, не боящиеся преградить путь любому врагу и умеющие дружить с Дуа, — тогда речное племя станет недоступным для недругов.

Гал разгадал одну из великих загадок — узнал, в чем сила Человеческого закона. Чем свободнее люди в племени, чем смелее они мыслят и говорят правду, тем больше в них достоинства и тем меньше они подвластны иссушающим жизнь обычаям, на страже которых стоят пустые слова, несправедливость и зло.

С ближайшей скалы в небо стремительно взлетел сокол, радостно перевернулся с крыла на крыло, любуясь своей силой и ловкостью. Он одобрил решение Гала, он приветствовал его окончательное возвращение домой.

— Я твой бра-ат, сокол! Я вернусь сюда! Вернусь навсегда! — воскликнул Гал, и Дуа отозвалась ему звонким эхом.

ЭПИЛОГ

На берегу реки горел костер. Лица людей, освещенные пламенем, причудливая игра света и теней, серебристо-розовый круг луны, мягкое сияние звезд и неторопливый голос человека у костра, — все это вплелось в древнюю мелодию Жизни, которая завораживала людей, сближала, делала неотъемлемой частью Природы.

Старый человек кончил говорить и умолк, глядя на огонь, который рождался будто из ничего и, мягко огибая сухие поленья, неторопливо окрашивая их сначала в желто-коричневый, потом в черный и оранжевый цвет, тянулся в своем огненном цветении вверх, отгонял во все стороны навязчивую темноту ночи и таял, исчезал неведомо куда. Рождался на глазах, согревал воздух и людей, приковывал к себе взгляд, жил — танцевал, потрескивал, улыбался — и незаметно умирал, чтобы так же незаметно, будто из ничего, возродиться вновь. Просто и удивительно.

Какое это чудо — огонь! Он подобен фантастически-прекрасному цветку, около которого человеку всегда тепло и уютно и в голову приходят спокойные мысли, отчего весь мир вокруг становится цельным, понятным и близким. И так было с незапамятных времен.

— Это красивая сказка, старик, — прервал наконец молчание длинноволосый парень с сигаретой в зубах. — У тебя все слишком гладко. А они ведь первобытные, дикари!

Старик повернул голову, в глазах у него отражались язычки пламени, древние, как земля.

— Ты дымишь, как сырые ветки. Ты не годишься быть костром,— медленно проговорил он.

Раздался взрыв смеха.

— Ты тоже, дедок, не костер! — ухмыльнулся длинноволосый. — Или ты докажешь нам, что на твоей голове можно вскипятить чайник?

Это была не очень удачная острота, и второй длинноволосый оборвал первого:

— Заткнись, чучело! Ты же ничего не смыслишь, кретин!

Они повздорили бы, если бы не вмешалась девушка. На ней были брюки, во рту у нее дымилась сигарета.

— Перестаньте, мальчики! — сказала вставая. — Ведь сегодня самая короткая ночь! Давайте танцевать?

Из транзисторов тотчас вырвались грохочущие, ревущие, визжащие, лающие, хрипящие звуки, наполнили собой округу, слетели с крутого берега, вспугнули какую-то птицу, понеслись над водой.

Чудища, спрятанные в небольших ящиках, заслонили своим грохотом июньскую ночь, подавили костер, людей, мысли, подменили вечную мелодию Жизни иной, сотканной из бешенства, рева, наглости и похоти. Под ее судорожный ритм дружно забесновалисъ пестро одетые молодые люди с однообразно-неряшливыми прическами. Кончили они свою пляску, как только умолкли транзисторы, после чего наступила невероятная тишина. Земля и небо приходили в себя от только что пережитого ими ужаса. Опять заулыбался костер, порозовела луна, приветливо замигали звезды — до тех пор, пока транзисторы не заревели снова.

Старик сидел, опустив голову, будто спал, а вокруг него бесновались двуногие. Они вопили, визжали в экстазе, дергались, как от укусов пчел, их движения были безобразны...

Только один юноша не участвовал в общей пляске. Он тоже сидел, опустив голову, будто спал.

— Что, дедок, заснул иль наши танцы не нравятся? — Длинноволосые парни и коротковолосые девицы присаживались на свои места.

— Я не видел танцев, — печально сказал старик, — я не слышал пения сердец, я не видел людей...

— Оглох, что ль, иль таким родился? — усмехнулся один. Остальные захохотали.

— Заткнитесь! — крикнул парень, который не танцевал.

— Я отвечу им сам, юноша, — вмешался старик. — Я не думаю, что они пали так низко, чтобы затыкать рот старому человеку. Танец, молодые люди, — это праздник души...

Новый взрыв смеха прервал рассуждения старика о танцах и о душе: уж им-то, молодым, известно, что танцы — вовсе не праздник души, а набор немудреных телодвижений, которые совершаются под рев транзисторов и усилителей, подогреваются спиртными напитками и предшествуют почти неограниченному общению полов и что чем развязнее танцевальная оргия, чем темнее площадка, на которой эта оргия совершается, тем современнее танец. Старик, рассуждающий о танцах как о празднике души, — забавный кретин, которому по слабости ума чудится, что в его молодости все было иначе.

Они вдоволь посмеялись над стариком. Тот терпеливо молчал, а когда им надоело смеяться, заговорил опять.

— Птица поет, потому что не может не петь. Пение для нее — радость. Но она поет, когда это необходимо, и ее песня не мешает другим птицам петь, не мешает земле, воде, лесу и небу. В общем хоре жизни ей принадлежит свое место...

Молодые люди пили веселящий напиток и хохотали: до чего же смешны выжившие из ума предки, мерящие жизнь своими первобытными мерками! Такому древнему грибу и невдомек, что жизненный ансамбль состоит из квартиры, из зарплаты, из всеми правдами и неправдами приобретенной автомашины, из должности, из привилегий и из таких вот поездок на лоно природы, где можно от души повеселиться.

Снова грохотали транзисторы, а старик сидел, опустив голову. Дождавшись паузы, он сказал:

— У танца есть язык, глаза и сердце, он чуждается пустых звуков и пустых жестов. Вы же немы, глухи и слепы, вы движетесь не от радости, аот скуки, вас заводит Орущий ящик, в котором, как в пустотелом дереве, много шума, но нет души. Даже обезьяны оскорбились бы, увидев то, что вы называете танцами...

— Ты, дед, ври, да не завирайся! Ты свое откоптел и — молчи, не суйся в наш дела. Сейчас двадцатый век, а тебе жить бы веков двести тому назад.

— Я жил и тогда, двести веков тому назад, я живу и теперь, а вот ты никогда не жил и не живешь. Ты нарушаешь Общий закон и убиваешь жизнь. Шесть дней в неделю ты губишь ее в городе, а на седьмой приезжаешь губить здесь, у Большой реки или у малых рек и озер. Ты рубишь корень, который питает тебя. Ты давно потерял свой дом, свой род, свое племя. Ты — рабэ, у тебя нет завтрашнего дня...

Но молодым людям наскучил разговор со стариком. Они продолжали пить веселящий напиток и заводить Орущий ящик. Временами они пробовали напевать, но у них не было голосов, а в их песнях не было души. Были слова без смысла, голоса без чувства, бодрость без радости, общность без единства. Это искусственное веселье скоро утомило их. Они парами отходили от костра, лениво возвращались назад и вскоре засыпали, один за другим.

Кончалась самая короткая ночь, небо на востоке розовело, близился новый день.

Не уснул лишь один юноша — тот, который не кривлялся под рев Орущего ящика. Слова старика взволновали его, ему не хотелось расставаться с гостем, случайно приставшим к костру.

Старик встал, повел плечами, — только какой же он старик! В глазах у него светилась мудрость, а в теле жила мощь! Он оглядел спящих, вздохнул:

— У них слабые мышцы и слабый разум. Они не годятся для охоты и... для танцев. Они не годятся для битвы и для совета у костра. Они не нужны племени. Они не уважают женщин и старейшин и оставляют на земле зло. Они давно забыли заветы предков и не знают, для чего живут, их разум растоплен веселящим напитком. Они обречены, как рабэ...

— Отец, я тоже не знаю, для чего живу, но хочу знать... Скажи, для чего живешь ты?

— Я просто живу. Все на земле подчиняется Общему закону, а тот, кто нарушает его или пытается подчинить себе, теряет право жить. Кто убивает ради убийства или ради власти и кто ест больше, чем ему надо, тот не нужен на земле. Кто забыл, что вода существует для того, чтобы ее пили и чтобы в ней жила рыба, тот теряет право на жизнь. Тот, кто заполняет небо копотью и шумом, а землю загрязняет отбросами, не имеет права на род и племя. Кто не уважает мудрость и старость, не считается с женщиной и с законами Красоты, тот обречен на вымирание, как были обречены рабэ.

Люди моего племени не нарушали Общий закон. Они жили достойно растения, дерева, птицы, мудрого зверя, их поступки были достойны воина, не теряющего честь.

Тот погибнет, кто нарушает Общий закон. Дамы и рабэ не считались с ним и — рассеялись по земле, как листья, гонимые ветром. Их потомки еще живы и продолжают нарушать Общий закон, — земля, вода и небо отомстят им...

Теперь ты понимаешь, для чего я живу? Пасть семенем в землю, прорасти в ней, пустить корни, вытянуть к солнцу ствол и ветви, заиграть с ветром, распространить вокруг себя сладкий аромат, купаться в лучах солнца, петь, радоваться теплому дождю, скорбеть в засуху, выстоять в бурю, уцелеть во время пожаров и наводнений — расти, зеленеть, кудрявиться, радовать все живое, а потом незаметно, не мешая другим, пожелтеть, уронить на землю свои семена и лечь, упасть, как падают птицы, заснуть, как засыпают рыбы и слоны, и уйти к предкам. А семена пусть прорастут и повторят то, что было со мной. Это и есть жизнь. Разве это не прекрасно — прорасти из семени на земле, созреть, вскормить в себе новые семена и отойти, оставив землю еще плодовитее, воды — еще прозрачнее, а небо — еще чище, чем они были до тебя! Разве это не удивительно — слиться с землей, с водой, с небом, чтобы новые поколения — твоя собственная плоть и кровь — поднялись из твоих семян? И разве есть на свете что-либо дороже, чем сохранить для потомков прозрачные воды, уютную землю и чистое небо?

Но я произнес слишком много слов — люди моего костра не нуждались в таких длинных речах. Они не говорили о том, что было понятно каждому. Они знали, что все на земле — живое. Не только люди, птицы и звери, но и земля, вода, камни, леса. Я говорил так много, чтобы ты понял меня, юноша.

— Кто ты?

— Увы, этот вопрос для вас так же важен, как Орущий ящик. Но разве в нем есть смысл? Мои соплеменники прежде всего следили за тем, не нарушаю ли я Общий закон. Если бы ты пришел к их костру, как пришел к вашему костру я, они не спросили бы, кто ты. Они дали бы тебе место у огня, накормили тебя и выслушали не перебивая. Они оценили бы тебя не только по твоим словам, но и по твоим делам, а потом сами сказали бы, кто ты...

— Отец, неужели тебе не понравились мои друзья? В них немало хорошего...

— Друзья? Ты произнес пустые слова, твой разум тоже смущен веселящим напитком. Разве эти люди защитили тебя от ядовитой змеи? Сражались рядом с тобой против дамов или против пещерного медведя? Перевязали твои раны? Напоили тебя ключевой водой, когда ты готов был уйти в черные туманы? Почему же ты называешь их мужским словом «друзья»? Они принадлежат к рабэ, которые не чтут Человеческий закон, вырывают друг у друга женщин, оставляют голодными детей и поклоняются лишь куску мяса и веселящему напитку. Вместо души у них — Орущий ящик; они смелы лишь собравшись в кучу, хотя в этом нет никакой нужды, потому что по земле давно уже не бродят львы, тигры, медведи и леопарды. Те, кого ты называешь друзьями, ведут себя недостойно мужчин и женщин...

— Ты плохо знаешь их! Просто они любят порисоваться, чем-нибудь выделить себя!..

— Увы, юноша, ты сам плохо знаешь их. Они давно перепутали, что хорошо и что плохо, — старик с грустью взглянул на своего юного собеседника. — У тебя слабое зрение, ты не видишь дальше собственного носа. Но мне пора.

— Как тебя зовут? Где ты живешь? Где работаешь?

— Как меня зовут, ты знаешь: отец. Где живу? Пока здесь, у этого догорающего костра. Где работаю? У вас это главный вопрос. Мои соплеменники не поняли бы тебя. Они знали другое слово: «Жить».

— А что стало с ланнами и Рослыми Людьми? Ты ведь рассказал не все!

— Все рассказать нельзя. Что стало с ланнами и Рослыми Людьми, попробуй понять сам. Если ты сердцем и разумом примешь Общий закон, ты увидишь, где потомки Урбу, где рабэ, а где Рослые Люди или таинственные длиннолицые. Только поймешь ли? Вы научились делать то, что не умели делать люди моего костра, но потеряли вы больше, чем приобрели. Вы утратили истинную меру жизни, лишились воображения, перестали понимать друг друга, разучились думать и вслух говорить о том, что думаете. Вы утрачиваете волю и разум, вы производите только то, что убивает землю, воду и небо. Вы поклоняетесь вещам, насилию и пустым словам...

Восток румянился, небо бледнело, сквозь дымную пелену нового дня поднималось багровое солнце. Над широкой, укрощенной человеком рекой плыл туман.

Старик неторопливо удалялся по берегу — высокий, широкоплечий, прямой. Вот он ступил на отполированный временем камень, остановился, взглянул на реку, на поднимающийся вдали диск солнца, на реденькие леса, на Мертвую степь и незаметно растаял в воздухе. Молодой человек, не пожелавший бесноваться под рев Орущего ящика, лишь на мгновенье отвел взгляд от мудрого старца, и этого мгновенья оказалось достаточно, чтобы потерять его из виду.

«Странный старик...» — подумал юноша, спускаясь к воде. На берегу валялись обрывки газетной бумаги, пустые консервные банки, бутылки из-под веселящей жидкости и прочий хлам.

Юноша склонился над водой — она устало терлась о берег и будто жаловалась, что начинается новый день и что она пахнет не рыбой, амазутом и нефтью. Кроме этой жалобы, не было слышно ничего. Ни рыбьего всплеска, ни птичьих голосов.

Туман редел, на противоположном берегу зарокотали трактора, равнодушно вспарывая живую плоть лугов, на середину Мертвой реки выплывал катер. Порыв ветра донес до юноши запахи отработанного бензина.

Юноша опустил в воду ладонь, поднес к лицу. Косые лучи солнца окрасили руку в оранжевый цвет, оранжевые капли устало скатились в воду.

Казалось, не вода текла в реке — текли слезы земли.