Владимир Колабухин

ПРЕМЬЕРА

Задолго до начала спектакля в фойе районного Дома культуры одиноко прогуливался высокий седоволосый старик. Худощавый, чуть сутуловатый, в старомодном светлом костюме-«тройке» с белой манишкой, при чёр­ном галстуке-бабочке, он сердито постукивал по сверкаю­щему паркетному полу массивной тростью и недовольно оглядывал скучающих контролёров

«Не понимаю! - Возмущённо говорил он себе, - Пре­мьера, а зал ещё пуст... А? Нет, разлюбили здесь сцену. Бывало, не успеют в городе афиши развесить, а у клуба уже народ толпится...»

Из зала выбежала стройная голубоглазая девушка в лёгком цветастом платье. Увидев старика, она раздра­жённо крикнула. - Иван Николаевич! Идите же гримирова­ться! Вечно вы со своими причудами...

-А-а, помреж!.. Здравствуйте-здравствуйте! Ну что вы тревожитесь, Танюша? Не во мне дело. Зритель-то где, зритель?

- Да, придёт-придёт зритель! Вот увидите: яблоку не­куда будет упасть. Я-то знаю. А вы как маленький, право.

Старик вспыхнул: - Это я-то?.. Да вы знаете, кто я!.. - Стукнув тростью об пол, он схватил девушку за локоть, гу­стые брови его сошлись на переносице: - Я... я всегда готов. Всегда!..

Словно вспомнив о чём-то, о чём не следовало гово­рить, он умолк и, нахохлившись, двинулся через зритель­ный зал за кулисы. Загримировавшись, он вышел на сцену. На ней суетились исполнители спектакля, помогая друг другу расставлять декорации и бутафорскую ме­бель. В стороне какой-то паренёк воинственно размахи­вал коротким мечом.

- Не так! Ну не так же, юноша! - досадливо поморщил­ся старик и с необычайной живостью подскочил к нему, - Вот, смотрите, как надо! - Глаза его молодо заблестели, он быстро встал в позицию и сделал два выпада: - Запом­нили?

До первого звонка он успел переговорить со всеми, каждому давал советы, делал замечания. Его выслуши­вали покорно, но, как только он уходил, с улыбкой, впро­чем, доброй, говорили: - Вот старик, никак не угомонится. На репетициях нас учил-учил, а теперь и здесь ещё, пе­ред спектаклем.

...Протяжно зазвучал гонг. Старик вздрогнул, зябко поёжился. Таня заметила это. Её вдруг охватило чувство тревоги за новичка, взятого в труппу любителей театра уже в конце репетиций.

- Не подвёл бы нас дед, - нервно сказала она режис­сёру, молодому, красивому блондину с гладко зачёсан­ными волосами. - Вот и Мишка из-за него без роли остал­ся. Озорной Михаил, зато надёжный... Тоже, нашёл, кому поручить! Где ты расколал этого допотопного самородка?

- Ладно, ладно, - сердито ответил режиссёр. Он лишь недавно окончил культпросветучилище и сейчас тоже очень волновался, озабоченно поглядывал в щёлочку между занавесом и порталом. - Есть в нём что-то такое... Ты, Танюша, лучше иди к старику. Чего доброго, и впрямь пропустит он свой выход.

Медленно раздвинулся тяжёлый тёмно-вишнёвый занавес. В глаза ударил свет прожекторов. Старик на мгновенье зажмурился, дыханье пе­рехватило: ему так нужны были и этот удар гонга, и мощ­ный свет прожекторов, и тёплое дыхание зала. Если бы Таня спросила его в этот момент, кто он и почему с ними, и если бы для этого было время, старик наверняка расска­зал бы о том, как ещё подростком с передвижной актёр­ской труппой исколесил всю Россию, как привык к театру, как театр стал частью его самого, о том, что уже с год на­зад он, заслуженный артист, ушёл на пенсию и, переехав из крупного приморского города в этот тихий городок на Волге, городок своей юности, заскучал. Заскучал по теат­ру, по сцене.

А однажды он зашёл на спектакль самодеятельного коллектива. Всё огорчало и сердило его. Исполнители пе­реигрывали, опаздывали с выходом, путали текст, мизансцены, говорили плохо. В тот вечер он и решил записать­ся в кружок, скрыв при этом свою профессию. Была наив­ная причуда: тряхнуть стариной. Рассказал бы он Тане и о том, как ожил на репетициях, как перестал себя чувство­вать одиноким и немощным. И вот наконец спектакль... Но Таня ни о чём не спрашивала. Она просто напомнила ему:

- Ваш выход

Он вышел и от волнения забыл текст. В ушах зазву­чал настойчивый голос суфлёра, недовольно шумел зал. Артист растерянно оглянулся, увидел расширенные от расстройства глаза Тани. И, как это бывало когда-то рань­ше, сразу всё вспомнил. Произнёс одну фразу, другую...

Зал притих. Из-за кулис с изумлением глядела на ста­рика Таня. Перевоплощение его было столь быстрым и естественным, что даже Мишка, тот самый, у кого старик «отнял» роль, заворожённо следил за ним. Плечи старика расправились, он величественно вышагивал по залу ко­ролевского замка, властно отдавал приказы...

Как только закрылся занавес, Таня бросилась к стари­ку:

- Иван Николаевич, родненький!

- После, Таня, после. - Старик был бледен, руки его дрожали. - Мне отдохнуть надо.

Весь антракт он неподвижно просидел за сценой в кресле. Тёмная ложбинка пролегла меж бровей. Какая-то печаль лежала на сердце и мешала радоваться успеху. Но и другие акты прошли не хуже, чем первый. Могучий актёрский темперамент старика захватил всех остальных исполнителей. Спектакль шёл, как на одном дыхании. По­жалуй, никогда ещё этот маленький зрительный зал не слышал таких аплодисментов. Старика вызывали непре­рывно, ему преподносили цветы...

После спектакля в гримировочную вихрем ворвалась Таня. Она вся сияла:

- Иван Николаевич, миленький! Да что же вы тут сидите? Вашу фамилию скан-ди-ру-ют! - не переводя дыхание, выпалила она. Взглянув в лицо артис­та, обеспокоенно спросила: - Вам нехорошо? Да?

Он устало и виновато улыбнулся. На лбу его ещё бле­стели мелкие капельки пота, лицо было бледным, припу­хшие веки подёргивались: - Сердце что-то прихватило, Танюша. - Он попытался облизнуть губы, но язык был су­хой, и шершавый.

Через минуту собрались все участники спектакля. Мишка притащил стакан воды.

- Не надо, - отмахнулся старик. - Это пройдёт. Артист я, ребята, и сердце должно быть выносливым. Да, видно, всё. Выдохся. Хорошие вы мои!..

Домой он возвращался один, с трудом уговорив круж­ковцев не провожать его. Шёл и думал, думал. Он пони­мал, что играл сегодня последний раз. Им опять овладе­ло гнетущее чувство тоски и одиночества. Мысль о том, что он никогда больше не выйдет на сцену, показалась ему невыносимой, страшной: как жить дальше без люби­мого дела, которому отдана почти вся жизнь? И вдруг в памяти всплыла услышанная после спектакля фраза: «Знаете что, хотите быть у нас вторым режиссёром? Вот было бы здорово! Тогда мы сможем наш кружок превра­тить в настоящий молодёжный театр». Кто это сказал? Да ведь это предложение Тани и Миши, всех кружковцев.

Вспомнилось, что говорили товарищи по прежней ра­боте: «Ну куда ты едешь? В городок, где нет ни филармо­нии, ни театра. Ты ещё быстрее состаришься, затоску­ешь. Ну кому ты там будешь нужен, кому? Оставайся-ка с нами, живи спокойно на приличной пенсии».

«Кому нужен?» - Старик усмехнулся. Горечь, угнетав­шая его, неожиданно исчезла. Он вновь почувствовал в себе силы, понял, что действительно нужен этим замеча­тельным девчатам и ребятам, так горячо и искренне влю­блённым в театр. И уже спокойно зашагал по ночным ули­цам города, вдыхая аромат садов и свежесть летней при­волжской ночи.