Чистить ружье Картавин принялся с восьми вечера. Хозяйка Анна Спиридоновна, наглядевшись, как он мучается с чисткой в полутемных сенях, хмыкнула раз, хмыкнула другой, зажгла в избе пластмассовую люстру-каскад, настелила на пол под люстрой газет и, сложив руки на огромном круглом животе, под фартуком, пророкотала крепким баском, напоминавшем, очень отдаленно, женский голос:
- Иди, что ли, чисть здесь. Нажмешь в потемках какую-нито хреновину - застрелишься.
Анна Спиридоновна не уважала Картавина. При первом знакомстве, разглядывая постояльца, мощные его плечи, полусогнутые в локтях огромные руки, пудовые, крепко сжатые, розовые кулаки, она сказала сопровождавшему Картавина председателю рабочкома, кивнув на самого Картавина, как на предмет неодушевленный, словно перед ней стоял столб:
- Оно, конешно, мужик видный, - помолчала и добавила значительно, будто в этом заключался весь смысл ее и картавинского дальнейшего житья-бытья: - Толичко мужик-то не по этим параметрам ценится. Бывает, параметры-то - ого-го-го, да не в том гвоздь, - и вздохнула: - А мне - наплевать. Пускай живет. Абы за квартиру платил аккуратно. Деньги-то - главный параметр. Хорошо мужик зарабатывает - и мужик хорош, вот.
Председатель рабочкома ответил, что за квартиру будет платить совхоз.
- Вот те на! - воскликнула Анна Спиридоновна, медленно оглядела Картавина с головы до ног и, словно в ее власти было казнить и миловать, пренебрежительно скривила рот:
- Ладно, - и, пожевав губами, кивнула: - Живи.
Когда через месяц, в честь первой зарплаты, Картавин купил для Анны Спиридоновны кило дорогих шоколадных конфет, она заявила, что любит постный сахар, а конфеты только с белой начинкой, и намекнула: дескать, в будущем он может подобной заботой не утруждаться. Дескать, приятно получать подарки, купленные на деньги, заработанные нормальным трудом, а не черт те чем. На тебе, мол, Николай Васильевич, пахать можно, а ты физкультурой занимаешься, за квартиру деньги и то не сам платишь. И вообще, жили мы, слава Богу, без этой физкультуры - толку-то больше было.
С тех пор отношения с хозяйкой не заладились. Что бы Картавин ни делал по дому - все было не так. Даже когда он в выходной день переколол машину дров и сложил их в поленницу, хозяйка, вернувшись к вечеру из райцентра, прогудела: "Сила есть - ума не надо". Во всем всегда примером для нее оставался покойный муж. Тот был неказист собой, но орел. Деньги зарабатывал нормальным трудом. Состоял в полеводческой бригаде, а от скуки был мастер на все руки: тут тебе и срубик сладить, тут тебе и крышу покрыть, а если люди очень попросят - и печку сложить. Потому что точные параметры знал. Бывало, войдет в избу, оглянется и скажет: "Тут нужен вот такой-то параметр", - и сложит по параметру-то, и тепло в избе-то, и печка не дымит. А главное, печки, сложенные мужем, щепкой протопить можно. Вот так, светик ты мой, что значит настоящий мужик. Ни чета некоторым, которые по утрам гирей крестятся.
После таких заявлений Картавин не занимался зарядкой дня три. У него появилось желание съехать на другую квартиру. Только другой квартиры не было. Дом, в котором ему обещали жилплощадь, сдавался в феврале. Да, по правде сказать, съезжать очень-то и не хотелось. В другом месте пришлось бы себе самому варить щи, а тут варила Анна Спиридоновна. Вкусно варила. Но подавала небрежно, вроде бы с презрением. Миску со щами на стол - бряк: мол, недоразумение ты, а не мужик, да куда денешься, жри, черт с тобой. Хоть и горек Картавину был такой хлеб, но зато этот хлеб был сытный, А это - самое главное. Ему, спортсмену-профессионалу, дипломированному специалисту, нужно в форме быть. А для этого надо хорошо кушать.
Разрешение на чистку ружья в избе озадачило Картавина. Он исподлобья посмотрел на Анну Спиридоновну, ожидая подвоха, но во взгляде хозяйки не было ничего, что бы могло насторожить, и лицо ее хранило обычное выражение: будто у Анны Спиридоновны сутки болела голова, и теперь ей и белый свет, и все на свете противно.
- Иди, иди, - повторила она, - чисть там. И я посижу, повяжу под каскадом-то.
Когда Картавин разложил на газетах стволы, приклад и цевье, Анна Спиридоновна забасила снова.
- Бабы-то говорят, - доверительно загудела она, - а на кой нам спортзал? Право слово. Лучше бы, говорят, баню выстроили. Говорят мне: у него, у квартиранта-то твоего, в спортзале будет душ. Сделай милость, спроси: в душ-то он всех пускать станет?
Картавин, собравшийся было протереть приклад, раскрыл рот. Некоторое время глядел на губы Анны Спиридоновны, сложенные бантиком. Наконец крякнул, будто поперхнулся слюной.
- Душ для спортсменов, - ответил, сел на пол, на газету и принялся шарить вокруг себя, разыскивая зачем-то цевье.
- Душ - для спортсменов, - повторил более твердо. Осознав же, что ему грозит, завертел головой: - В селе семьсот человек жителей - если все начнут ходить в душ, что из этого получится?
- А получится очень даже хорошо, - отложила спицы Анна Спиридоновна. - Польза получится. Спортсменов-то у тебя наберется с гулькин нос, а тут село...
Дальнейший разговор сохранял приобретенный вначале смысл: Анна Спиридоновна настаивала, Картавин отказывал, и так продолжалось до тех пор, пока не пришло время к прикладу приладить стволы.
- Все, - сказал Картавин,- щелкнув цевьем, - разговор окончен. Так и передайте женщинам. Спортзал - не баня, и в том, что забыли баню построить, я не виноват.
- Ну, гляди, гляди, - пригрозила Анна Спиридоновна, но, убоявшись своей прямой угрозы, тут же объяснила суть: - Да что попусту говорить, все одно пустят твой зал к следующей осени.
- Это почему же? - удивился Картавин.
- А потому. Батареи-то да трубы, когда с машин свалили, как друг о дружку грохали? Да там, в системе-то, трещина на трещине, почитай что - сплошной брак. Завтра, говоришь, пробовать отопление будут? Вот то-то. Завтра Демидыч, истопник, как надавит насосом - так и пойдет изо всех дырок свистеть. Почитай, все новое ставить придется. А где взять новое-то? А там - зима. Изморось по стенам пойдет. Да что я говорю про следующую осень?! Вам вряд-вряд управиться в послепослелетошней.
При последних словах Картавин не выдержал назидательного тона хозяйки, оперся о ружье и встал.
- Быть не может такого, - сказал решительно. - Надо думать, что говорить, - и, заволновавшись, что совершенно не соответствовало его спортивно-волевому характеру, покраснел и почти выкрикнул, срываясь на петушиный фальцет: - Да вы знаете, сколько вся система отопления стоит?!
Анна Спиридоновна насупилась:
- Не знаю и знать не желаю. Только я жизнь прожила и много чего другого знаю. Сколько бы она ни стоила. У нас, считай, обычай такой: хучь из железа, хучь из золота трубы ставь - сразу путем ничего не сделают. А ты, Николай Васильевич, молод еще на меня кричать да меня учить. Вот послезавтра Демидыч насосом надавит - тогда посмотрим. Тогда и снимем параметры-то, а сейчас что...
Но на эти слова Картавин и отвечать не стал. Вскинул ружье на плечо - стволами чуть люстру-каскад не задел - повернулся кругом и, почти строевым шагом - бревенчатый дом заходил ходуном, - проследовал через сени в свою комнатку. Больше с хозяйкой не о чем было говорить. Да быть такого не может, чтобы вот так, вдруг, отодвинулось на неопределенный срок исполнение важнейшей мечты его жизни.
А мечта у Картавина была такая: организовать, где-нибудь в глубинке, спортивную школу. Картавин родился в махоньком среднерусском городке, в котором было много старых-престарых церквей, дом культуры, кинотеатр и ни одного стадиона. Вернее, стадион был. А еще вернее - вытоптанное футбольное поле, за которое никто не отвечал, и Картавин к двадцати четырем годам выносил в себе убеждение, что если бы в родном его городке имелся бы приличный стадион, то судьбы многих его сверстников сложились бы иначе. И чем черт ни шутит, вполне возможно, что большой спорт страны запечатлел бы на своих скрижалях имена некоторых картавинских земляков. Вспоминая свои детские и юношеские годы, Картавин задним умом понимал, что потенциальные кадры для большого спорта в его родном городке были. Точнее сказать, было из чего их ковать. Вот только некому было ковать и негде. Сам он нечаянно попал в спорт: не Сдал экзамены на филологический и поступил на физвос. Любовь к спорту пришла потом, На работу в село Ново-Спасское он попал почти по собственному желанию. Перед распределением вызвал Картавина декан.
- Вот, - сказал, - заявка из самой что ни есть глубинки. Спортзал достраивают. Просят заведующего. Обещают штат. Поедешь? Ты же за широкое и серьезное физическое воспитание - тебе и карты в руки.
И Картавин поехал в село, и стал заведующим почти достроенного спортивного зала, и поселился, временно, у Анны Спиридоновны. И купил ружье. Потому что предвидел, что, занимаясь серьезной работой, самому с прежней силой тренироваться некогда, а длительные пешие прогулки помогут хоть как-то сохранить спортивную форму.
Несмотря на спор с Анной Спиридоновной, спал Картавин хорошо. Утром проснулся затемно. Вскипятил чай, налил в термос, порезал сало и сделал бутерброды, сложил провиант в аккуратненький рюкзачок. Потом поел вчерашних щей и, в шестом часу вышел из дома. Сегодня открывался охотничий сезон. Этого дня Картавин очень ждал. Ему почему-то казалось, что новоя, послеинститутская жизнь его начнется именно с этого дня. Именно в этот день он приступит к делу, за которое никогда не брался, и, в зависимости от того, как это дело пойдет, пойдут и дела последующие. Ведь в прошлой своей жизни Картавин, по сути, самостоятельно еще не делал дел. Вся прошлая жизнь проходила под присмотром. И вот он впервые, самостоятельно, повесил на плечо ружье, вычищенное им лично, и впервые, без старшего дяди, идет на самостоятельную охоту. Завтра же, после опробования отопительной системы, самостоятельно примет спортзал и начнет в нем трудную, но очень нужную для людей свою работу. Отсчет нового времени для Картавина начинался именно с этого утра, прозрачного, тихого, безмятежного. Именно сегодня, скоро, первый картавинский выстрел нарушит утренний покой, и начнется для Картавина жизнь, наполненная созиданием.
А утро зрело. Над дольним лесом темно-малиновый сначала мазок зари превратился в ярко-красную длинную и широкую полосу. Полоса побледнела, порыжела, потом вдруг нижний край ее стал золотым, и из-за леса высунулась огненная макушка солнца. Восточная половина неба сразу стала голубой. На поле проснулся туман, выпутался из травы и пополз к лесу, но солнце уже выбралось на еловые макушки, и туман порозовел, заклубился и резко устремился вверх. В тумане растерянно галдели застигнутые врасплох галки.
Картавин перешел по мосточку узкий, длинный пруд, краем поля обошел село и спустился к реке. Над рекой стоял туман, противоположного берега не было видно. У самой воды, на опрокинутой лодке, сидел истопник Демидыч, курил и помахивал перед своим носом ладонью, разгоняя перемешанный с туманом табачный дым. Завидя Картавина, Демидыч пригласил:
- Садись, покурим, - но спохватился: - Да ты не куришь.
- Чего сидишь? - спросил Картавин.
- Жду, когда распогодится. Вечор "телевизоры" поставили. Снять надо. Да разве в таком молоке что найдешь?
- А на ту сторону переехать можно?
- Это можно, это можно, - засуетился Демидыч. - Берег-то тот, он - не поплавок. Его враз найдем. Враз упремся за милую душу. Лодка вон, за кустом, полезай.
В тумане еле брезжил куст тальника. Картавин скинул с плеча ружье, взял наперевес и пошел к кусту. Лодка привязана была за лозину веревкой. Демидыч обогнал Картавина, влез в лодку, сел к веслам.
- Отвязывай, толкай.
Картавин отвязал веревку и прыгнул в лодку. Демидыч сделал гребок. Картавин оглянулся. Потом посмотрел направо, налево, прямо: вокруг, кроме тумана, ничего не было. Туман, сплошной стеной туман. Демидыч греб, но лодка вроде не двигалась. Пахло баней. Журчала за кормой вода.
Так плыли минут пятнадцать. Демидыч греб молча. Картавин тоже молчал, напряженно вглядывался в туман по курсу, ждал, что вот-вот покажется противоположный берег. Но берег все не показывался. Демидыч все греб и греб. Шлепали по воде невидимые лопасти весел, и на Картавина, постепенно, как говорится, нашло. Ему стало казаться, что они с Демидычем совершенно одни на свете, что сидеть в лодке, окутанной белым, - их судьба, что Демидычу грести, а ему, Картавину, сидеть и ждать, когда проглянет берег, предписано кем-то свыше, дабы они от безысходности не сошли с ума. На самом же деле ждать можно хоть всю жизнь, но берег не проглянет. Его просто не существует. Есть только туман и вода. По этой воде, в тумане, можно сколько угодно плавать во все стороны по всему земному шару. На земном шаре нет ни гор, ни лесов, ни городов. Нет на земном шаре и села Ново-Спасского, нет спортзала. И это хорошо. Потому что теперь не надо думать ни о чем, не надо волноваться, что завтра Демидыч нажмет насосом и, может статься, потекут трубы...
Лодка ударилась обо что-то. Картавин тряхнул головой, мысли его обрели реальность.
- Бревно, - сказал Демидыч, - ба-а-льшое бревно.
- Большое, - согласился Картавин, хотя толком и не разглядел бревна и вдруг осознал всю нелепость случившегося.
- Сколько тут от берега до берега? - спросил.
- Сажен триста, - ответил Демидыч, берясь за весла. - Ну, что, грести?
- Грести? - удивился Картавин. - Куда? Мы же - заблудились.
- Вестимо, заблудились. Вода, она - ровная, одинаковая во все стороны. А тут, между прочим, туман. А в тумане - одно средство: плавать по компасу.
- Так зачем же ты меня повез?!
- А кто знал? Думалось: с середины реки туман-то ветром сбило, а он, вишь, гуще.
Голос Демидыча, наверно от тумана, был глухой, лицо виноватость выражало. Картавин поглядел в испуганные глаза его, подумал: "Что это я?" - и сменил гнев на милость. Примиряюще сказал:
- Речка-то как будто не течет.
- Во-во,- обрадовался Демидыч, - и я гляжу: как будто встала.
Картавин поглядел на воду, подумал, примеряясь к словам: "Течет... не течет...", ладонью провел по ружейному прикладу, стряхнул росу с пальцев.
- Греби куда-нибудь, - велел, - может, к какому-нибудь берегу выплывем.
- Обязательно выплывем, - согласился Демидыч. - Обязательно. Нам только бы вдоль да по речке не угрести.
Он взялся за весла. Картавин, глядя на бегущие по воде от весел еле заметные круги, все думал, примериваясь к словам: "Течет... не течет... течет..."
- Завтра отопительную систему будем опробовать, - сказал наконец про то, о чем, оказывается, подспудно, думал все утро. - Потечет или не потечет?
- Может... потечет.., а может... не потечет, - ответил Демидыч, произнося слова между гребками, бросил весла, достал папиросы, закурил и виновато взглянул на Картавина:
- Скорее всего, Васильич, потечет.
- Уверен?
- Выходит, так?
- А почему?
- Традиция. Я почитай лет тридцать в истопниках - много чего за тридцать лет опробовал. Обязательно потечет.
- Что же делать?
- А ничего. Ты не бойся, все пойдет по плану: примут, отрапортуют и начнут недоделки исправлять. А зачем тебе переживать? Тебе переживать нечего. Тебя же должности не лишат. И зарплата будет идти. Осень, зиму да весну побалуешься ружьишком. А там - отпуск. А там, глядишь, трубы подлатают, батареи посменяют, котлы переберут. А котлы-то, котлы-то, слышь, и я в случае чего могу обмазать. Потом и делов-то останется - в зале косметический ремонт. Ну и полы-то опосля зимы, как пить дать, вспухнут.
- Традиция, говоришь?
- Ага. Она у всех: и у тех, кто батареи делает, и у тех, кто грузит, и у тех, кто сгружает, и у нас тоже. Так сообча по традиции и живем.
Он сделал гребок, другой, третий, с сожалением поглядел на Картавина:
- И ты, Васильич, по традиции будешь жить. Жизнь эта - наша, а ты живешь с нами.
Дальше поплыли опять молча. Картавин вглядывался в туман и думал о традициях. Потом уставился на ружье и задумалсяоб охоте: хотел вот с сегодняшнего дня самостоятельную жизнь начать, а оказался в лодке с Демидычем. Да еще сам он, Картавин, сидит, а Демидыч гребет и рассказывает о традициях. Он, же, Картавин, о традициях ничего не знал и даже не подозревал. Думал: приедет в село и начнет растить спортсменов, а здесь, оказывается, прежде чем растить, надо некоторые традиции искоренить. Да что тут размышлять? Прохлопал. Ходил все лето - руки в брюки, думал, что спортзал оборудуется сам. Решил, что его дело - спорт, а отопительная система - дело строителей. Логично все рассудил, а на деле логика для заведующего спортзалом вредна. Выходит, в его деле вся логика заключаемся в нелогичности. Выходит, ему, заведующему спортзалом, надо было вместо слесарей ощупать каждую трубу, каждый сгон, набить своими руками каждый сальник. Вот тогда можно было бы с легкой душой зайцев гонять. А теперь вот сиди, думай. Да какая сегодня к черту охота! Надо срочно поворачивать назад, иначе все действительно по традиции пойдет. Назад поворачивать. А где зад, где перед? Сплошной туман, Ничего не видно. И ничего не понятно. Как поступить, чтобы все по слову Демидыча не получилось? В институте учили много чему, а вот как бороться с традициями, не научили. Даже не предупредили, что они могут быть. Обо всем говорили, а о том, что в спортзалах существуют отопительные системы - и не намекнули... Оказывается отопительный котел похож на обычный котел так же, как боксерская перчатка на обычную перчатку.
- А может, все обойдется? - передернул плечами Картавин.
- Что обойдется? - задержал движение весел Демидыч.
- Да с отоплением.
- Все может быть. Только ты готовься к худшему. Чтоб, значит, в случае чего легше не сердце было. Это тоже традиция. Да вот, к примеру; ты - на охоту, и вдруг - туман. Ведь битый час катаемся - ни зги не видно.
Следующие минут двадцать плыли опять молча. Картавин уже не мечтал об охоте. Он глядел на покрытое росой ружье, жалел его и думал, что, как только лодка приткнется к берегу, он тут же пойдет домой и ружье вычистит. А потом надо что-то делать. Да, надо найти совхозного главного инженера и серьезно поговорить с ним. Главный инженер - тоже молодой специалист, второй год в совхозе, Картавин должен найти с ним общий язык. Откладывать открытие спортзала до будущей осени просто смешно. Неужели нельзя обойтись без переделок? В конце-то концов, спортзал нужен не ему, Картавину, его здоровья хватит на пятерых. Он хочет чтобы были здоровы люди. А для этого нужен спортзал. Он все так и объяснит главному инженеру. Неужели тот не поймет его?
К берегу приткнулись минут через десять. Демидыч вылез на берег, потер поясницу, шагнул в туман, и скоро с берега послышался его голос:
- Эй, Васильич, привязывай лодку, шагай сюда!
Картавин поискал, к чему бы привязать лодку, не нашел, выволок ее на гальку до половины и пошел на голос.
- Вон оно как получилось, - объяснил Демидыч. - Мы кругами ходили, а нас по течению несло. Это - Разбойный бугор. Там, на маковке, под каменным крестом, купец похоронен. До села-то почитай версты три. А купец богатющий был. Ну, его под этим бугром и ущучили...
Они взошли на бугор. На лысой макушке бугра, накренившись к реке, действительно стоял каменный крест. Здесь уже во всю светило солнце. На длинных-предлинных грядах, тянущихся от бугра к лесу, блестели мокрые от недавнего тумана, еще не ядреные, зеленые капустные кочаны.
Когда Картавин пришел в совхозную контору, главный инженер Стасик Прозоров ругался. Точнее сказать, он отругивался. Потому что ругаться у него не было сил. Он сидел за столом, подперев голову руками, и устало глядел на Валентину Климову. Та сидела перед ним и кулаком вколачивала в стол смысл сказанного:
- Ну накой, скажи ты мне на милость, - удар по столу, - нам такой водопровод? - еще удар. - Жили - не тужили, - удар, - на колодец ходили... А теперь - полдня текет, полдня не текет... Тебе сколько раз говорить - почини башню? А ты не чинишь... Ты пошто тут сидишь? Институт кончил?.. Да я, баба неграмотная, коль тут усядусь - толку больше будет...
-Вот и ходи на колодец, я не против, - вяло возражал Стасик.
- Да я рада бы пойти. Но вы, грамотные, водопровод-то провели, а про колодцы забыли. Обнадежили: водопровод, водопровод! Пообвалились все колодцы-то. Теперь к ним и подходить страшно.
- Слушай, - взмолился Стасик, - я в совхозе второй год, я не строил ваш водопровод. И за колодцы не могу нести. Они что, при мне обвалились?
- Да нет, оно конечно, не при тебе...
- Вот. И ступай себе. А водоснабжение наладим. Скоро новую башню введем. К ней подключим скотные дворы. А старая для села останется.
Стасик взглянул на Картавина: тебе что?
- Ничего, ничего, я подожду, решай вопрос, - сказал Картавин.
-А мы все решили. Ты, Климова, потерпи. Тут - вопрос времени. Водопровод отладим. Договорились?
- Ну, смотри, я потерплю. Но если опять будет то течь, то не течь, я не знаю, что тогда сделаю.
Валентина в последний раз стукнула кулаком по столу и встала. Картавин на ее место сел, а Стасик Прозоров вздохнул и улыбнулся: он явно обрадовался приходу Картавина. Валентина Климова нахмуриласть:
- Ну, прощай.
- Прощай, - ответил Стасик и, повернувшись к Картавину, спросил подчеркнуто официальным тоном: - Вы, Николай Васильевич, по какому делу?
Картавин, проводив взглядом Климову, вскинул голову:
- Да вот, решил об отоплении поговорить.
- В спортзале?
- Да.
- Завтра будем пробовать.
- Знаю. Только мне второй день, кто ни встретится - все говорят: в эту зиму не будет отопления.
- Почему же?
- Говорят, сделать-то сделали, но получился сплошной брак.
Прозоров даже подскочил на стуле.
- Надо же, - всплеснул руками, - я - не знаю, а они, видишь-ли, знают - брак. Да этого, Коля, никто не знает.
Сказал и осекся. Будто нечаянно огромный секрет раскрыл. Картавин приподнял брови. Прозоров под картавинским взглядом потупился. Он сказал неправду. Результат завтрашней проверки Прозорову заранее был известен. Отопление монтировали, если мягко выразиться, вопреки технологии - значит брака жди. Да теперь такое знает каждый мальчишка: нарушен порядок - брак. Большой ли брак, маленький ли, но брак будет. Тут уж как повезет. Ожидание неизбежного и так нарушило у Прозорова внутреннее равновесие, а здесь еще Картавин пришел. Видно, вроде Климовой собрался стыдить да совестить его, главного инженера. И Прозорова понесло. Он развалился на стуле и повел речь предельно невежливую:
- Что вы тут ходите? Ну Климова, по ее выражению - баба неграмотная, а ты? Ответственности испугался? Решил свалить вину на главного инженера? Где же ты раньше был, когда монтировали материал без опрессовки? Ты же заведующий. Должен заботу иметь. А ты вместо того, чтобы в детали вникать, кроссы себе устраивал, как лось, шастал по пересеченной местности, поддерживал здоровье. А я в это время нервы себе трепал. Потому что совершал преступление, которое мог не совершить. А ты остановил бы меня. Встал бы в дверях зала и не пускал туда ни меня, ни моих подчиненных. Мне бы тогда хоть было бы, на кого сослаться. А теперь что? Теперь поздно, товарищ Картавин. Можете сколько угодно смотреть на меня бешенными глазами. Завтра систему зальем и станем бракованное оборудование заменять другим.
- Другим браком, - подсказал Картавин.
- Может быть, и браком. А мне не чем опрессовывать. И я не виноват, что почти все литье - сплошной брак. И я, имей в виду, был против введения спортзала в этом году. Одиннадцать лет терпели - и еще бы год выдержали, и сделали бы как следует. Это такие, как вы, товарищ Картавин, все - давай, давай. Раззвонили на всю область: спортзал на селе, ура! Хорошо еще, что не передали про нас в программе "Время". Звонить только привыкли, а обедни служить приходится мне. Романтики. Верхогляды. Турки синопские! Эх, волю бы мне - я бы вас всех к чертовой матери разогнал.
Прозоров замолчал. Картавин сидел, будто ошарашенный. Медленно крутил головой слева направо, справа налево. Будто шел, шел по совершенно ровному месту и... упал.
- Что же делать? - спросил глухо.
- Не знаю, - ответил Прозоров и поднялся. - Пойдем в столовую - время обедать.
До столовой шли понурившись, нога за ногу, как каторжники, скованные одной цепью. Поели тоже молча. Вышли на крыльцо. Картавин уж было хотел повернуть к дому, но Прозоров спросил:
- А у тебя в зале каратэ будет?
- Если появятся желающие, - ответил Картавин.
- Давно хочу научиться каратэ. Слушай, ты - успокойся: еще неизвестно, что завтра случится. Ну, может, потечет в двух-трех местах. Я с ребятами договорюсь вечерами и в выходные поработать. За неделю исправим. Только ты тоже будешь помогать. Так сказать, содружество труда и спорта. Договорились?
- Договорились, - машинально согласился Картавин и встрепенулся: - А я могу и днем, - и, начиная понимать, что все может получиться не так уж плохо, расправил плечи: - Ты мне конкретные задания давай - и я буду шевелиться, а вечерами - вместе.
Вечером Картавин снова принялся чистить ружье. Анна Спиридоновна все время ходила через сени, натыкалась на Картавина, но перебраться под люстру-каскад не предлагала. Сначала Картавина раздражало ее хождение, но потом он успокоился и, поглядывая на хозяйкины губы, сложенные бантиком, думал: "Ходи, ходи, сколько хочешь ходи - все равно по твоему не выйдет". С того момента, как он вернулся домой, на него опять снизошел покой, нарушенный вчера Анной Спиридоновной. И ружье он чистил с удовольствием, хотя знал, что в ближайшем будущем на охоту не пойдет. Открывшийся охотничий сезон для него закончился быстро, но вместо охотничьего завтра начнется новый сезон. Скучать некогда будет. К тому же, когда все наладится, то он наверняка станет рассматривать спортзал как что-то кровное, выстраданное, к созданию чего он приложил руки. Наверняка появится чувство, что он здесь, в Ново-Спасском - законный хозяин, а не пришлый варяг.
"Нет худа без добра", - подумал Картавин и, осознав народную мудрость, удивился: оказывается, за внешней простотой, за невпечатляющей обычностью, порожденной слишком частым и бездумным употреблением этих слов, скрывается огромнейший смысл. Кто-то когда-то придумал, а потом и пошло: нет худа без добра, нет худа без добра... Видно, много на земле было худа. "А у меня? - спрашивал себя Картавин и отвечал: - А у меня раньше всегда было добро. Только здесь, в Ново-Спасском, повстречался с худом, и сработала полученная по наследству из прошлого привычка: стал искать в худе добро - так сказать, начал еще один новый сезон... Туман виноват. Если бы не туман, если бы к Прозорову не пошел, если бы, если бы... ничего бы тогда не понял..."
- Анна Спиридоновна! - позвал хозяйку Картавин и, когда та вышла из клети, сказал: - Я тут подумал: пожалуй, желающим в душ ходить можно. Скажем, по субботам. Установим этот день. Три-четыре кабины дополнительно устроим - завтра я прикину.
Ужинал Картавин жареной свининой с картошкой. Анна Спиридоновна поставила перед ним сковородку осторожно, уселась напротив и во время всей трапезы подливала ему из крынки в кружку молоко, приговаривая:
- Кушай, дорогой Николай Васильевич, на здоровье, кушай.