Лидию в семье Малофеевых звали Ляля. Родилась она в 1900 году, окончила в Коломне женскую гимназию и после установления советской власти работала в союзе кооперативов машинисткой. Там с ней познакомился живший в Коломне писатель Борис Андреевич Пильняк, попросил её перепечатать рукопись романа «Голый год». Лида выполнила работу в срок и чисто, аккуратно. Пильняк похвалил девушку, а спустя некоторое время помог устроиться в московское издательство «Круг» секретарём и делопроизводителем. Так в 1922 году Лидия Малофеева стала работать в столице. В издательстве ей выделили небольшую комнатку, где она жила. Это было очень удобно: дом всегда находился под приглядом.
Лидин брат, Анатолий, на два года моложе её, тоже жил в Москве, учился в артиллерийском училище, которое размещалось в Хамовниках. Почти каждый выходной навещал сестру. Ему нравилось бывать у Лиды. Она познакомила его со многими писателями, поэтами. Будущий командир Красной Армии, неравнодушный к литературе с гимназических лет, с удовольствием участвовал в разговорах с ними и даже спорах.
Как-то в субботу Лида сказала брату:
— Знаешь, Толька, приезжай ко мне завтра. Я тебя познакомлю с одним интересным писателем — он недавно вернулся из-за границы. Чем-то похож на Аксакова, чем-то на Пришвина, Тургенева, и всё-таки он сам по себе.
— Кто же это?
— Завтра узнаешь.
В воскресенье Анатолий Малофеев вновь приехал в Леонтьевский переулок. Привязал свою кобылу Берту к фонарному столбу и, звеня шпорами, прошёл к сестре.
— Однако ты рано, — обнимая брата, произнесла Лида.
— Заинтриговала.
— Сейчас придёт.
Не прошло и десяти минут, как кто-то постучал. На услышанное «входите» дверь широко распахнулась. В комнату вошёл высокий, худощавый, но широкий в кости мужчина, одетый не изысканно, по-простому. «Лет на десять постарше меня», — отметил двадцатилетний курсант Малофеев, вглядываясь в лицо вошедшего: чуть лысеющий со лба, с небольшой аккуратной бородкой, глаза смотрят внимательно, располагающе. Гость представился:
— Иван Сергеевич Соколов-Микитов.
— Анатолий Малофеев, — отчеканил курсант.
Писатель оказался немногословным. Но всё же кое-что рассказал о себе. О том, что родился в Калужской губернии, в лесной конторе, в середине соснового бора на берегу реки Оки. Отец служил одно время приказчиком в имении знаменитого историка М.П. Погодина, почтительные воспоминания о котором остались у него на всю жизнь. А мать — из крестьянской семьи. Рассказал и о том, как он в составе команды парохода, пришедшего из Крыма в Англию, по воле хозяев был списан на берег и остался в чужой стране без денег, не зная языка. Упомянул о встречах в Берлине с Алексеем Толстым, с Сергеем Есениным, Айседорой Дункан...
В следующий выходной, встретившись с сестрой, Анатолий узнал, что Соколов-Микитов уехал к родителям в деревню Кочаны Дорогобужского уезда Смоленской губернии, где жил.
Прошло несколько месяцев. Однажды Лида с довольным видом показала брату телеграмму от Соколова-Микитова: «Все зайцы дорогобужских лесов шлют привет своей королеве».
— Дело к свадьбе, Ляля?
— Да, брат...
Официальная регистрация брака состоялась в Коломенском загсе. Заведующая поздравила молодых и в толстой книге сделала запись о браке, выведя чётко номер 148, а чуть ниже число и месяц заключения брака — 19/IX–23. В третьей графе записала фамилию и имя жениха и невесты: Соколов Иван, Малофеева Лидия, указала их возраст: 1892 г. и 1900 г.
— Ваше постоянное место жительства?
Лида назвала свой адрес:
— Коломна, улица Кузнецкая, дом 6.
— Род занятий?
Первым ответил жених:
— Писатель.
За ним произнесла Лида:
— Делопроизводитель.
— Семейное положение?
И вновь звучит вначале мужской голос: «Холост», потом женский: «Девица».
— В который по счёту брак вступаете?
Ответили одновременно:
— В первый.
— Какой фамилией желаете именоваться?
— Соколовы, — вновь в один голос произнесли жених и невеста.
— А вот здесь, товарищи, под пунктом одиннадцать, необходимы подписи жениха и невесты с собственноручным заявлением о добровольном вступлении в брак, — указала на обратной стороне листа заведующая загсом.
Иван Сергеевич подвинул лист к себе, обмакнул перо в чернила и чётко вывел: «Добровольно вступили в брак. И.Соколов». Передал ручку Лидии. И она под фамилией мужа расписалась: «Л.Малофеева».
Заведующая и секретарь поставили свои подписи чуть ниже, скрепив их фигурной печатью, и наклеили две марки пошлины. Сверху — гербовую марку зелёного цвета стоимостью 10 рублей денежными знаками 1923 года. А пониже — гербовую марку коричневого цвета стоимостью 50 рублей.
Из загса молодожёны направились в церковь Воскресения — в старинный храм с высокой стройной колокольней. Она стояла на Посаде, на Никольской улице, недалеко от того места, где жила мать Лиды. Чаще эту церковь называли Николы-на-Посаде или Николы Посадского.
Воскресенская церковь (Николы-на-Посаде), в которой венчались Иван Соколов и Лидия Малофеева. Фото 30-х годов ХХ века
В храме тихо, тепло, пахнет ладаном. Огоньки мерцающих лампад освещают строгие лики святых. В пламени десятков свечей сверкают золотистые подсвечники, украшенные витиеватым орнаментом.
Под сводами церкви разносится красивый баритон священника:
— Венчается раба Божия Лидия... Венчается раб Божий Иван...
Над головой жениха Ивана Сергеевича Соколова держит тяжёлый золочёный венец шафер Анатолий Малофеев, брат невесты. Шафером у Лидии Ивановны — друг Малофеева Сергей Карнаухов.
Рука затекла — венец в виде царской короны тяжёлый, а опускать его нельзя.
Священник совершает обряд неспешно — красиво и торжественно. Жених стоит не шелохнувшись — высокий, крепкий, в тёмном костюме. Невеста, как и полагается, в белом длинном платье, из-под кружевной фаты выбиваются кудряшки тёмно-русых волос. Глаза широко открыты: заворожена происходящим, внемлет тому, что произносит священник.
— Венчается раб Божий Иван...
Лида широко, искренне крестилась. Её лицо светилось счастьем. Иван Сергеевич стоял словно вкопанный, лишь изредка и как-то поспешно его рука с соединёнными вместе тремя пальцами проделывала движения ото лба до груди и к плечам.
Лида верила в Бога, Иван — не очень, но воинствующим атеистом не был. Обвенчаться — настоятельное предложение невесты. Жених не возражал. Ведь в конце концов нельзя забывать, сбрасывать со счетов бытующее поверье, что браки совершаются на небесах.
— Венчается раба Божия Лидия... Венчается раб Божий Иван...
В левой руке молодожёны держат свечи. Они горят неспешно и ровно.
— Слава Богу, пойдут рядом друг с другом долго и верно, — проворковала старушка, подошедшая посмотреть на молодых. — Свечи сгорели одинаково — поверье такое...
Примета оказалась верной. Долгую жизнь прожили Иван Сергеевич и Лидия Ивановна. Писатель скончался в Москве 20 февраля 1975 года. Жена пережила мужа ровно на 100 дней.
Прошло около трёх лет. Лидия жила с мужем в селе Кислово Дорогобужского уезда Смоленской губернии. Изредка выбиралась в Коломну навестить маму.
К этому времени Анатолий Малофеев закончил училище и получил назначение служить командиром в расквартированном в Коломне артиллерийском дивизионе...
Полдень. Июльский зной через открытые окна проник в комнаты. Молодой командир-артиллерист Анатолий Малофеев собирался прогуляться по городу. Несмотря на жару, надел военную форму и тщательно застегнул все пуговицы.
Из распахнутого окна со стороны Москвы-реки донеслось равномерное тарахтенье не очень мощного мотора. По всей вероятности, снизу шёл какой-нибудь катерок или моторная лодка. Непроизвольно выглянул в окно. Со второго этажа стоявшего на обрывистом берегу дома хорошо просматривалась гладь реки. К берегу напротив дома подплывала плоскодонная лодка с подвесным мотором. В лодке три человека.
Малофеев вгляделся и узнал во вставшем с переднего сиденья мужчине зятя своего — Ивана Сергеевича Соколова-Микитова. «Откуда это он? Не сообщал ничего, что приедет».
Раздумывать некогда. Выбежал из комнаты, на ходу бросив:
— Мама, к нам гости.
— Кто?
— Сейчас увидишь.
Через ступеньки прыжками вниз, на улицу. Выбежал на крутояр и по еле заметной тропке в заросшем бурьяном почти отвесном берегу чуть ли не скатился к реке.
В это время и причалила лодка. Соколов-Микитов ловко прыгнул на землю, широко раскинул руки.
— Здравствуй, здравствуй, командир!
— Здравствуйте, Иван Сергеевич. Какими ветрами к нам занесло?
— Да вот видишь, приплыл, и не один. Знакомься. Мой друг Константин Александрович Федин, — представил прыгнувшего на сочную ярко-зелёную траву такого же высокого, как сам, но потоньше мужчину. (Малофеев с интересом, внимательно взглянул на гостя: так вот он каков — автор завоевавшего известность романа «Города и годы», который не без удовольствия прочитал недавно). — А это, — указал Иван Сергеевич на плотного крепыша, — наш товарищ, охотник Василий Бадеев.
Малофеева привлекла надпись на корме лодки. По борту, потемневшему от времени, белой краской было выведено: «Засупоня».
— Здравствуйте, — каждому подал руку Малофеев. — Милости прошу в дом. — И, взяв котомку, сумку и плащ зятя, зашагал в гору. На полпути оглянулся. Крутизна не смутила гостей. Они уверенно шагали вверх, захватив с собой всё, что было в лодке. За Малофеевым шёл Соколов-Микитов, следом — Федин. Последним, взвалив на плечи лодочный мотор, — Василий.
За обедом поведали нежданные гости историю своего путешествия.
Константин Федин в июне 1926 года приехал отдохнуть к другу в село Кислово, где тогда жил Иван Сергеевич. Бродили по окрестным лесам, любовались восходами и закатами и... писали рассказы.
Как-то вечером за самоваром Микитов спросил:
— Костя, ты бывал в Коломне?
— Нет, не довелось.
— Предлагаю съездить, вернее, сплавать. Там живёт моя тёща. Навестим Ирину Павловну, а то наверняка обижается: забыл её зять, увёз дочку в глухомань смоленскую и носа не кажет.
— Ваня, как сплавать? На чём?
— У-у-у, есть у меня отличная посудина — плоскодонная лодка. Крепкая, устойчивая, надёжная. Имеется и подвесной моторчик. Так что собирайся в дорогу.
В помощники взяли односельчанина, охотника Василия Бадеева.
Несколько дней плыли путешественники вначале по маленькой неширокой и мелководной речке Гордоте, затем по реке пошире — Угре, дальше — по раздольной тихой Оке и несколько вёрст — вверх по Москве-реке, до дома Ирины Павловны Малофеевой.
Разговор за обедом превратился в импровизированный вечер воспоминаний.
— Напугал меня однажды Иван Сергеевич, — начал рассказывать Федин. — Дело было в Кислове. Пошли мы с ним купаться, а Иван Сергеевич и предложил: «Костя, давай нырнём, — кто дольше под водой пробудет?» — «Ну что ж, попробуем». Встали метрах в трёх друг от друга и по счёту «раз, два, три», набрав в лёгкие воздуха, нырнули...
Федину подумалось, что пробыл он под водой целую вечность. Вынырнул, когда уже сил не было держаться, с надеждой, что выиграл пари. Появился из-под воды, хватанул ртом воздуха, огляделся: Микитова рядом не было. Первая мысль: проиграл. Но когда секунды сложились в минуту, другую, встревожился. На пруду тишина. Забеспокоился: не случилось ли чего с другом? Внимательно осмотрел то место, где нырнул Иван, — его нет. И когда в полной растерянности пошёл к берегу, из кустов донеслось: «Ку-ку!»
Микитов поднялся, довольный розыгрышем.
— Иван, ты больше так не шути. Со мной чуть плохо не стало, о самом страшном подумал...
В семье Малофеевых знали, что Иван Сергеевич любил розыгрыши, шутки. Но о том, что случилось в Кислове, услышали впервые.
В разговор встрял Василий:
— Иван Сергеевич, вы расскажите, как последний переход хотели обмыть.
И Федин, и Соколов-Микитов дружно засмеялись.
Константин Александрович откинулся на спинку стула, озорно глянул на друга:
— Да, ловко это у Ивана Сергеевича вышло. Так хотели пропустить по маленькой, и на тебе — водкой травку оросили.
— А мне кажется, Костя, что это ты решил отделаться от спиртного, — смеясь, изрёк Соколов-Микитов.
И, перебивая и добавляя друг друга, друзья рассказали, что случилось.
В Кашире путешественники купили бутылку водки. Решили перед последней ночёвкой в полевых условиях выпить за благополучное завершение плавания.
К вечеру причалили у высоченного берега Оки — на этой крутизне стоял в старину русский город Ростиславль. От города уже ничего не осталось — несколько валов да курганов.
Пока Василий возился с костром, писатели поднялись на кручу, осмотрели останки города, полюбовались открывающейся картиной. К западу в пойме Оки раскинулось большое село Озёры с его известными текстильными фабриками — это уже Коломенский уезд. Почти напротив — церковь села Белые Колодези. А правее, там, за дымкой, должна быть Коломна. До неё остался ещё один, последний переход.
Насладившись чудесной панорамой, спустились к реке.
Василий уже всё приготовил: на чистой холстинке — хлеб, лук, яйца, сахар.
— Костя, доставай.
Федин намёк понял. Достал из вещевого мешка поллитровку, выдернул залитую сургучом пробку и поставил бутылку в сторонку.
Друзья вожделенно потирали руки, пока Василий доставал из золы испечённую картошку.
— Всё готово.
— Костя, наливай, — подставил кружки Соколов-Микитов, и с этими словами все трое посмотрели в сторону, где должна была стоять бутылка водки. Но она уже не стояла, а лежала. Одновременно три руки резко потянулись к ней, но было поздно: содержимое поллитровки вылилось.
— Э-эх! — сокрушённо вырвалось у друзей.
Принялись трапезничать, нет-нет да выясняя, почему бутылка могла упасть...
Видно, эта комическая история запала в память друзьям; за обедом они несколько раз возвращались к ней.
Вечером писатели отправились посмотреть Коломну. Их сопровождал Анатолий Малофеев.
Старинный кремль, соборы, церкви, монастыри, торговые ряды, ажурная шуховская водонапорная башня, деревянные домики с резными наличниками и воротами — всё осматривали, обо всём увиденном делились впечатлениями.
Шли не спеша. Писатели дымили себе под нос трубками, артиллерийский командир попыхивал папиросой.
Возвращались домой берегом реки. На воде плескалась привязанная к металлическому штырю лодка.
— Почему у неё такое странное название — «Засупоня»? — поинтересовался Малофеев.
Друзья засмеялись:
— А кто его знает. Так, изобрели это слово. Звучит как-то необычно, хотя является производным от самого что ни на есть русского крестьянского слова — супонь. Каждый ведь знает, что это ремень для стягивания хомута. Засупонить — то есть затянуть супонь у хомута при запряжке лошадей. Мы ведь и в переносном смысле говорим — засупониться, то бишь затянуть на себе ремень, пояс, туго подпоясаться. А «Засупоня»? Лодка нас как бы затянула в себя, опоясала, за неё — ни шагу, вода. Вот в этаком засупоненном состоянии мы и плыли несколько недель. Да на наш взгляд, и красиво звучит — «Засупоня»...
Федин уехал с Василием в Москву утренним поездом. Иван Сергеевич погостил у тёщи ещё два дня. Уезжая, взял с собой мотор — без него в родном селе не обойтись. А лодку с вёслами подарил Анатолию Малофееву.
Морозный зимний вечер. В натопленном к ночи доме тепло и уютно. Иван Сергеевич с Лидией Ивановной вот уже несколько часов сидят в столовой за круглым столом. Соколов-Микитов внимательно слушает жену. (На сей раз они поменялись ролями; чаще рассказчиком выступал Иван Сергеевич, ему было о чём поведать: жизнь была насыщена удивительными событиями.) В воспоминаниях Лиды ожила Коломна времён империалистической войны с Германией, Февральской революции 1917 года. Она — гимназистка женской гимназии, что размещалась в двухэтажном особняке с колоннами и лепными барельефами на Пятницкой улице. Лидия Ивановна выразительно воссоздавала атмосферу тех лет и ярко изображала отшумевшие события: жизнь гимназисток, появление в городе сестёр милосердия, проводы на фронт мобилизованных, прибытие раненых и размещение их в лазарете и коммерческом собрании.
Иван Сергеевич не перебивал, лишь иногда просил рассказывать подробнее, с описанием деталей. Лида упоминала своих подруг, излагала их судьбы, сообщила о трагедии одноклассницы Авы Григорьевой: девушке жизнь стала не мила, когда узнала, что её отец, которого горячо и преданно любила, который в её глазах был честнейшим человеком, оказался сотрудником царской охранки и провокатором. Ава не могла открыто смотреть в глаза одноклассницам и уехала из Коломны, как потом выяснилось, в Армавир.
И.С. Соколов-Микитов и Л.И. Соколова. Москва, 1974 год
Воспоминания жены взволновали Ивана Сергеевича, и уже следующим вечером он начал писать рассказ. Каждую главу читал Лидии, просил кое-что уточнить, что-то детализировать.
Когда рассказ был готов, Лидия Ивановна ещё раз внимательно его прочитала, перепечатала на машинке и отвезла в Москву в издательство.
Рассказ напечатали в 14-й книге литературно-художественного сборника «Недра» в 1928 году. Критики посчитали его удачным, хотя и было отмечено, что тема уже достаточно использована в художественной литературе.
Полученный гонорар Иван Сергеевич отдал жене, сказав при этом: «Он по праву твой».
И действительно, Соколов-Микитов ничего не придумал, в основу рассказа положил события, о которых услышал от жены, даже фамилии многих действующих лиц оставил собственными, лишь Аву Григорьеву назвал Авой Городцовой, а Лялю Малофееву — Лялей Зарецкой. Да усилил драматизм: в рассказе Ава застрелилась...
Найденные материалы дают основание утверждать, что замечательный русский писатель, который с поэтической проникновенностью запечатлел в очерках, новеллах, рассказах, повестях облик родной земли, человека труда, имеет отношение и к нашему древнему городу. Коломна быа ему небезразлична.