Читаю Александра Герцена. Ранее как-то руки не доходили. Оказалось, что Герцен писал довольно хорошо, читается его художественная проза легко, язык прост и понятен. Очень хороши портреты персонажей, почти гоголевские. Что поражает - отсутствие свойственного нашим писателям-западникам явного преклонения перед всем европейским, хотя осуждение российского "варварства" присутствует, особенно в повести "Сорока-воровка".
С большим интересом прочёл роман "Кто виноват?". Само название, так сказать, обязывает. Сюжет крутится вокруг банального любовного треугольника: двое мужчин и одна женщина. Специфика в том, что женщина вроде как любит обоих, являясь одновременно женой одного из мужчин. В реальной жизни известны подобные примеры, в том числе и в среде русских писателей: Некрасов, Маяковский да и сам Герцен не избежали подобных ситуаций. Однако в романе "Кто виноват?" всё кончается трагично. Но есть в нём ещё один любовный треугольник, приведший к трагикомичной ситуации. И именно эта ситуация вызвала у меня большие сомнения в её реалистичности.
Итак, две женщины "кладут глаз" на одного мужчину. Мужчина, вернее, робкий стеснительный юноша, недавно окончивший московский университет, Дмитрий Яковлевич Круциферский. Первая дама, сороколетняя Глафира Львовна, до знакомства с Круциферским в основном чередовала еду и сон на мягком турецком диване. Она вместо платьев постоянно ходила в блузе: "это её любимый костюм, потому что все другие теснят её; пятнадцать лет истинно благополучного замужества пошли ей впрок: она сделалась Adansonia baobab[баобаб] между бабами".
Вторая дама, Любочка, стройная и миловидная семнадцатилетняя внебрачная дочь мужа Глафиры Львовны. Ясно, что взаимная любовь в данном треугольнике возникла лишь между молодыми людьми. И однажды вечером приживалка-француженка шепнула Круциферскому, что его, как стемнеет, будет ждать на балконе дама, подразумевая Глафиру Львовну, но тот, разумеется, решил, что речь идёт о Любочке. Бывший студент настолько робок, что напрямую объясниться с Любочкой не в силах, а потому пишет ей письмо. И вот Герцен описывает такую сценку:
"Круциферский был ни жив ни мёртв… Верить ли, нет ли?.. Ему назначено свиданье; может быть, она, негодующая, хочет высказать ему свой гнев, может… И он выбежал в сад: ему показалось, что вдали, в липовой аллее, мелькнуло белое платье, но идти туда он не смел, он не знал даже, пойдёт ли он на балкон, – да разве для того, чтоб отдать письмо, на одну минуту – только отдать… но страшно вздумать, как взойти на балкон… Он посмотрел наверх: в углу балкона виднелось, несмотря на то что совсем смерклось, белое платье. Это она, она, грустная, задумчивая, – она, быть может, любящая!.. И он стал на первую ступеньку лестницы, которая вела из сада на балкон. Как он достигнул наконец верхней, я не берусь вам передать.
– Ах, это вы? – спросила Любонька шёпотом.
Он молчал, захлебываясь воздухом, как рыба.
– Какой вечер прекрасный! – продолжала Любонька.
– Простите меня, простите, бога ради! – отвечал Круциферский и рукою мертвеца взял её руку. Любонька не отдёргивала.
– Прочтите эти строки, – сказал он, – и вы узнаете то, о чём мне говорить так трудно…
Снова поток слёз оросил его пылающие щёки. Любонька жала его руку; он облил слезами её руку и осыпал поцелуями. Она взяла письмо и спрятала на груди своей. Одушевление его росло, и не знаю, как случилось, но уста его коснулись её уст; первый поцелуй любви – горе тому, кто не испытал его! Любонька, увлечённая, сама запечатлела страстный, долгий, трепещущий поцелуй… Никогда Дмитрий Яковлевич не был так счастлив; он склонил голову себе на руку, он плакал… и вдруг… подняв её, вскрикнул:
– Боже мой, что я наделал!
Он тут только разглядел, что это была вовсе не Любонька, а Глафира Львовна".
Так и хочется воскликнуть пресловутое "Не верю!". Не верю, что даже в сумерках можно перепутать тонкую фигуру девушки с "баобабом". Не верю, что, "осыпая поцелуями" жирную руку "баобабы", можно принять её за тонкую ручку девушки. И как, целуясь с "баобабой", можно не заметить разницу фигур и лиц?
Конечно, все эти любовные треугольники и их последствия можно принять за основную авторскую задумку, заставившую Герцена поставить перед читателем вопрос "Кто виноват?". Но мне кажется, что авторская мысль иная, она гораздо глубже. Зачем человек живёт? В чём смысл его жизни? Почему одни рвутся что-то совершить выдающееся, а другие довольствуются почти животным бездумным существованием? Кто виноват в том, что люди, умные и обладающие талантами, не могут реализоваться в этой жизни? Надо ли вообще пытаться что-либо изменить? Ответ есть, но всех ли он устраивает?
"Нельзя, да и не нужно всем выступать на первый план; делай каждый своё в своём кругу, – дело везде найдётся, а после работы спокойно заснёшь, когда придёт время последнего отдыха. Наша жажда видных и громких общественных положений показывает великое несовершеннолетие наше, отчасти неуважение к самому себе, которые приводят человека в зависимость от внешней обстановки".
Русский народ в мудрости своей высказался более кратко и чётко: "Всяк сверчок знай свой шесток".
Коломна, 10 января 2025г.