Накануне того рокового дня мы с Валерием Васильевичем договаривались об интервью, которым наша «Коломенская правда» хотела отметить его 50-летие. Единственным его условием было — найти комнату, где бы он мог беспрепятственно курить. «Это вам так необходимо?» — удивилась я. — «Так я же волноваться буду», — не то в шутку, не то всерьёз ответил он.
Утром я, как всегда перед интервью, готовила диктофон, ещё раз проверяла логику вопросов… И вместо Валерия Васильевича эта страшная весть.
Друзьями с Валерием Васильевичем мы не были, нас связывали чисто деловые отношения. Как-то я пригласила его возглавить жюри детского конкурса, объявленного нашей газетой для маленьких любителей животных. Дети присылали очень трогательные и забавные рассказики, и всё это множество писем Валерий Васильевич добросовестно читал, анализировал, оценивал, не считаясь с личным временем, и вообще относился к своим обязанностям и бесхитростным плодам детского творчества чрезвычайно серьёзно. По-писательски зорко умел видеть за неуклюжими строчками незамутнённую юную душу, и это доставляло ему истинное удовольствие.
С течением времени и события, и людей, оставшихся в нашей памяти, мы начинаем воспринимать по-иному. При жизни Валерий Васильевич был для меня прежде всего человеком, абсолютно лишённым способности делать карьеру, не умеющим и не желающим пускать в ход локти, не лезущим на глаза… Время, новый опыт словно укрупняют главное, отводят на второй план случайное. Честно признаюсь, Валерий Васильевич видится мне более значительной личностью теперь, когда я прочитала написанное им, то, что лежало по редакциям толстых журналов да по ящикам его письменного стола. До сих пор помню то чувство открытия, которое не оставляло меня, пока я читала повесть «Добрые люди»: какая мудрость, какая теплота, юмор какой! Потом были «Еропка» и «Древлянская революция», после которых усилилась горечь сознания того, что мы потеряли.