Ну, нет! любить, как ты, на бешенство похоже.

А так любить, как ты, и не любить – всё то же.

Кто с Лизою твои все ссоры перечтет?

Зато с ее сестрой ты холоден, как лед.

Подумай, как вчера ты с нею обходился.

Ты дулся и молчал, бесился и бранился;

Бог знает из чего, кричал, уж так кричал,

Что я со стороны, куда уйти, не знал.

Как Лиза ни добра, ей это надоело,

Она рассорилась с тобою – и за дело.

Она же ссорится! и я же виноват!

И мне приятели признаться в том велят!

От этих женщин мы чего не переносим?

А кончится одним: что мы прощенья просим.

При всяком случае готов ты их бранить.

Они несносны? – Да? – Зачем же их любить?

Нет, право, за тебя становится мне стыдно:

Ты знаешь, что прослыть ревнивым незавидно;

А многие куда как резко говорят

И громко…

На мой счет?

На твой.

Я очень рад!

Всем кажется, что ты брюзглив и своенравен,

И нежностью смешон, и ревностью забавен;

А в свете толковать о странностях других

Везде охотники.

Кто ж говорит об них?

Прелестницы, с толпой вздыхателей послушных,

И общество мужей, к измене равнодушных,

И те любезники, которых нынче тьма:

Без правил, без стыда, без чувств и без ума,

И в дружбе, и в любви равно непостоянны.

Вот люди!.. И для них мои поступки странны,

Я не похож на них, так чуден всем кажусь.

Да, я пустых людей насмешками горжусь;

А ты б, я чай, хотел, чтоб им я был угодным,

Чтоб также следовал сужденьям новомодным

И переделался на их бы образец,

Или на твой – ведь ты таков же наконец!

Ты хочешь, чтоб и я на женщин воружился;

Однако ж я пока на это не решился.

Мне с ними весело, им весело со мной.

А сверх того еще, вот веры я какой,

Что в добродетелях нам должно брать уроки

У них. – Мы сами же заводим их в пороки.

Немножко ветрены, неверны иногда, —

Ну что ж?

Как иногда! – Всегда, суда́рь, всегда!

Всегда, ты говоришь, и нет невиноватых?

Как это мнение приятно для женатых!

А, впрочем, нас с тобой никто не согласит:

Меня вот, например, всё в свете веселит,

А ты не можешь жить без горести и муки.

Ты рассудителен! и если бы от скуки

Твоей Элединой понравился другой,

Ты восхищался бы находкою такой.

А ты как думаешь? мне надо бы терзаться?

Ни день, ни ночь не спать? С любезною расстаться

И всё-таки потом везде ее следить

И всех бояться?

Всех. – Все могут милы быть.

А пуще, кто умом и прелестьми украшен.

Я признаю́сь тебе, мне Блёстов очень страшен.

Шути, а этот франт – я не терплю его!

И дельно; он собой затмит хоть бы кого.

Пустая голова! Что шаг, то принужденье!

А здесь, у двух сестриц, об нем иное мненье.

Вчера же с ними он весь вечер проболтал:

Ты видел… Я сперва совсем не ревновал,

Да Блёстовым они так много занимались,

Что нас забыли. – С ним всё время просмеялись.

Они смеялися и слушали его.

Не равнодушно же смотреть им на того,

Кто в обществах всегда всех женщин забавляет.

И как ты думать мог, что он их завлекает?

Кто ж Блёстов? Старый франт! Он слишком в

сорок лет

Везде воло́чится, прельщает целый свет,

Острится надо всем, а сам всего смешнее;

Не вовсе без ума и от того глупее;

Охотно в дураки отца бы посвятил,

Лишь бы с улыбкою сказали: как он мил!

И несмотря на то, как это мне ни больно,

Я бьюся об заклад, что женщин есть довольно,

Кому он нравится.

Конечно, для иных

Не без достоинства такой, как он, жених:

Богат и всем родня.

Ну, так они и пра́вы!

Э, полно! здесь его лишь любят для забавы.

Насмешки их над ним – уловки против нас!

Видал насмешниц я, как ладили подчас

С людьми, которые казались им противны.

Да что и говорить? – Мне в женщинах не дивны

Увертки, хитрости, лукавство против всех,

Обманы вечные, притворный плач и смех;

И только одному нельзя не подивиться,

Как люди до сих пор имеют дух жениться!

Да успокойся.

Я спокоен.

Так поди

К своей возлюбленной. – Клянися ей, тверди,

Что ты навек у ней в слепом повиновеньи.

Я? к ней пойду?

Да, ты.

Хорош! – я в огорченьи, —

А ты… Из дружбы он смеется надо мной.

Тебе же в пользу я стараюсь…

Бог с тобой!

Вот каковы друзья: хоть плачь я, хоть бесися,

Он будет хохотать!

Эй, с Лизой помирися.

Поди! у ног ее ты должен обещать,

Что ей хотя дни два не станешь докучать;

Ну, отправляйся же.

Эк он заторопился!

Я в двери, он бежать, – ушел, не поклонился.

Ах, Ленский, здравствуйте! – Ваш друг не в духе?

Да.

Престранный человек. Заметьте, что всегда

Он тотчас убежит, где только вас завидит.

Скажите мне, за что меня он ненавидит?

Причина ясная: он вас боится.

Что?

Вот вздор!

Вы женщинам так милы, как никто;

И милы так давно.

Зло! очень зло! – Однако,

Кто ж нынче им не мил? без исключенья всякой:

Сначала все они как будто далеки,

А после…

Да, для вас успехи в них легки.

Назвать до дюжины… до сотни можно смело…

Да что и называть? – победы ваше дело.

Помилуйте!

И вот, не далеко искать:

Росла́влеву и мне нельзя не ревновать;

У вас с обеими на что-то уж похоже.

Вы думаете?

Да.

Вы друг ему?

Ну, что же?

Скажите искренно, как поступил бы он,

Когда бы кто ему был Лизой предпочтен?

А разве?

Ничего, – одно предположенье;

Клянусь вам, ничего. – Ну, вот и подозренье!

Я и не думал.

Нет? – Где вам меня провесть! —

А впрочем, хоть и я пленяю как ни есть,

Хоть Лизе нравиться и нет большого чуда,

Но всё, я вам божусь, что с ней еще покуда

Мы на учтивостях – и более никак.

Я верю без божбы.

А если бы не так,

На что б решился он?

Он с Лизой бы простился;

А там и с вами бы, конечно, объяснился.

Стреляться бы он стал? – Стреляться не беда!

Но быть ревнивым? – о! в нем вовсе нет стыда.

Отстаньте от него и будемте друзьями:

Давно заметил я тьму сходства между нами.

Я не таков, как он, а вас боюсь; – ужли

Вы баловнем любви невинно прослыли?

Кто счастлив не бывал? – Но я вам дам присягу,

Что в жизнь для этого не делывал ни шагу.

Бесчувственный! и вот пленяете вы чем!

Ба! – Не пленяется в наш век никто, никем, —

Всё дело прихоти и случая слепого;

А люди есть еще: не скажут вам ни слова,

Чтобы удач своих в любви не приплести.

Признаться, этого я не могу снести!

И как рассказывать о том, что так ничтожно?

С одной я, например, едва поверить можно,

Совсем не думавши, не знаю как успел;

Я даже говорить с ней вовсе не хотел;

И всячески она завлечь меня старалась,

Чтоб только отомстить – и ax! сама попалась.

Другой понравился с таким же я трудом,

Ну, отгадайте, чем? – любезностью, умом?

Нет! – бледностью лица! – Я был жестоко болен.

Зато болезнию потом как был доволен!

Одну имел я связь серьезную, – в нее

Вмешалось несколько достоинство мое;

Вот это было как…

Простите, поневоле

Я с вами расстаюсь, – мне здесь нельзя быть боле;

Хозяйки милые так долго никогда

Не заставляли ждать. – Вы остаетесь?..

Да.

Так дружбу мне свою на деле докажите,

И хоть Эледину, жестокий, пощадите.

Шути, мой друг, острись! – Я, в очередь мою,

Для шутки у тебя дорогу перебью;

Да и Росла́влев твой порядочной ценою

За неучтивости поплатится со мною,

И дельно. – В дураки попасть им легче всех:

Один всё хмурится, другому же всё смех.

Нет! женщин надо знать, – так знать, как я их

знаю.

Однако ж я и сам неловко поступаю:

К обеим вдруг сестра́м я письма написал;

К обеим об любви? – Ну, как в беду попал?

Да что? – Развязка тут не самая ль плохая,

Что от одной отказ, – не та, так всё другая;

Вот дурно, ежели они одна другой

Хвалиться вздумают короткостью со мной?

Да нет! не может быть: они не разболтают,

В любви и женщины, что надобно, скрывают.

А вот они идут! – Однако ж не могу

С обеими теперь быть вместе, – убегу!

Как можно целый час смеяться до упада?

Нет сил!

Да что с тобой? Скажи, чему ты рада?

Ах, что за милое письмо мне принесли!

Письмо?

От Блёстова. – Как нежно!

Неужли!

Он и ко мне писал сегодня же.

Забавно!

Да где ж твое письмо? – Дай посмотреть…

Вот славно!

Прочти, пожалуйста: он любит нас равно,

Из слова в слово в них написано одно.

Каков?

Ну что ж, так нам обеим незавидно.

Уж Блёстов вздумал нас обманывать; обидно!

Нет, баловать его не надо, – и к чему?

Садись, пиши.

Зачем?

Чтоб отомстить ему.

Повеса в сорок лет! – Ах, друг мой! как счастливо!

Тебе нередко ведь скучает твой ревнивый;

А мой возлюбленный, что б он ни говорил,

Своей холодностью нимало мне не мил;

Твой слишком любит, мой почти любви не знает;

А это нам в мужьях добра не обещает.

Ну что же?

К Блёстову напишешь ты ответ,

Для шутки, так, чтобы он был ни да, ни нет.

Как можно?

Напиши; ты страх меня обяжешь!

А если все потом узнают, что ты скажешь?

Пусть знают. Я сама хочу к нему писать,

Вот тут-то он начнет мечтать, мечтать, мечтать,

Зазнается, – и вдруг глаза ему откроем.

Представь себе, как мы Росла́влева расстроим?

Услышит, взбесится, взревнует, а потом,

Как ты сама ему признаешься во всем,

Немного надобно иметь ему рассудка,

Чтобы увериться, что это просто шутка.

Ну, если шалостью исправим мы его?

А мне не сделать уж ревнивым своего,

Так я хочу его заставить рассердиться,

Чтоб он хоть раз узнал, как весело мириться.

Ну, милая, решись, – пиши; я пособлю.

Нет, я не напишу, что я его люблю.

Вот, как теперь гляжу, как Блёстов будет славить.

Ревнивца обмануть?

Да, чтоб его исправить;

Теперь же случай есть… Пиши, не будь дитя.

Да как?

Ах! полно.

Я боюся не шутя.

А время между тем уходит. – Ну, скорее!

Что будет?

Ничего.

Лиза садится.

Вот так, начни смелее.

Ах! что я делаю!

Поверь мне, не тужи.

Что он подумает?

Пусть думает. – Пиши:

«Не знаю, хорошо ль, что я вам отвечаю…»

Уж как не хорошо, я это очень знаю.

«И не решилась бы я долго, – но со мной

Рославлев, как назло, несносный стал такой…»

Несносный, что за вздор?

Ну, беспокойный…

Точно.

Пиши: «Он ревностью, как будто бы нарочно,

Надоедает мне».

И всё не надоест!

«Надоедает мне. – Пусть ищет же невест

Потерпеливее; а я не в силах боле

Сносить все странности его; – я век в неволе;

Его мученья…»

Ну?

Помилуй, отчего

Ты рада выдумать всё злое на него?

А не сама ли ты сто раз мне повторяла,

Что даже часто с ним терпение теряла?

Какая разница! то было на словах;

А это я пишу к другому.

Дурно страх!

Ну, да пожалуй я смягчу из сожаленья;

Прочти, что у тебя?

Сейчас.

(Читает.)

«Его мученья…»

«Так надоели мне, что, словом, хоть кого

Готова я любить, да только не его…»

Нет! Этого писать я век не соглашуся.

Что за ребячество!

Ну, право, не решуся.

Ты шутишь; – да скажи, чего бояться тут?

Ведь этого письма лишь двое не поймут,

Росла́влев с Блёстовым, Росла́влев как ревнивый,

А Блёстов как дурак.

Ответ красноречивый.

Неужли он теперь поверит, что в него

Влюбилась я!

Кто? он? Он верил до того.

Как знаю я мужчин! Ах, все без исключенья

Какого об себе они большого мненья!

Самолюбивы как! почти не меньше нас!

Давай свое письмо, я отошлю сейчас.

А между тем тебе уж надо притворяться,

Что ты с Росла́влевым не хочешь вовсе знаться. —

Пусти ж меня.

Теперь мне очередь писать.

Представь, как будем мы над ними хохотать!

Ах! вдруг троих мужчин помучить так приятно!

Что тут приятного, мне, право, не понятно!

Ах! вот они! – Куда всё это нам девать?

Спрячь эти глупости.

Вот стану я скрывать;

Ты знаешь, что во всем я скрытность ненавижу.

Смотри, что так она прилежно пишет!

Вижу.

Я ждал вас давеча до половины дня;

Или решилися вы бегать от меня?

Да, сударь, с вами я все ссоры прекращаю;

Вы не ошиблись; я – вас точно убегаю.

Не убежите же: я вас везде найду.

Лиза перебегает и становится за Элединою.

Вот любит истинно! а на мою беду,

Мой Ленский самая холодная особа.

Ах! да вы здесь. Давно?

Сейчас вошли мы оба.

Не помешаю ли я вам?

Нет, ничего.

Конечно, нечего бояться вам его.

Вы можете при нем всегда писать свободно,

Хоть бы к соперникам его, – к кому угодно;

Он из учтивости не будет вам мешать.

Хоть бы к соперникам его, – почем же знать?

Я точно нежное письмо пишу.

Прекрасно!

Да я скажу, к кому.

К кому ж?

Ко мне.

Напрасно.

Как можно столько быть уверенным в себе!

Ах! позавидует весь свет того судьбе,

Кто нежности от вас такие получает:

Я вижу по глазам, что чувство вам внушает.

И будто кончили! не лучше ль продолжать?

Расположения такого долго ждать.

Смеется? – Если б я всердцах не рассуждала,

Любовное письмо не в шутку б написала.

Кто тут?

На, вот письмо; поди, отдай тому,

Кому надписано…

Куда ж идти ему?

Я здесь покамест.

Нет; уж вы домой подите;

Там лучше прочитать.

Вы этого хотите.

И вы?

Позвольте.

Нет.

Я вздоров не терплю.

Вы сердитесь за то, что я вас так люблю!

Всё это лишнее; на что нам объясняться!

Конечно, прежде в вас могла я ошибаться;

Я всё надеялась ваш нрав переменить;

Но больше не хочу игрушкой вашей быть.

Вчера еще…

Вчера… да будьте беспристрастны!

Я жду, вы входите: вы были так прекрасны!

Я видел вас одних; – опять, какой же след

Вам замечать меня, где тьма народу? – нет!

Вы милы! веселы! – для всякого другого;

Со всеми ласковы, со мною – ни полслова.

Вдруг Блёстов с значущей улыбкой к вам пристал,

Болтал, болтал, и так собою заслонял,

Что долго я за ним не мог вас видеть после.

Макао начался; вы сели, Блёстов возле. —

Меня упрятали покамест за бостон:

Бостон ли на уме! я без того взбешен;

Играю скверно; все другие, что играют,

Кричат и сердятся, бранят меня, ругают;

А вы хохочете – и вы, и ваш чудак.

Да не одна я, все смеялись.

Точно так!

Не вы одни, весь свет смеется из пустого.

Зато же сыщете вы где меня другого?

Кто чувствует, как я? Кто нынче есть с душой?

Кто любит истинно?.. Я, право, сам не свой:

Твержу в наш век, чтобы кокетство позабыли,

Хочу, чтоб женщины не женщинами были.

Вот оправдание ревнивца! – Признаюсь!

Нет, как хотите вы, я с вами расстаюсь.

Да и чего мне ждать? При вас неосторожно

Ни слова вымолвить, ни замолчать не можно;

Нельзя ни встать, ни сесть, ни выйти, ни войти;

Всему вы толк иной умеете найти.

Письмо читаю я… тотчас уж подозренье;

Танцую ли с другим… и тут вам огорченье;

Получше ли к кому оденусь… всё беда!

Всё виновата я, – и с вами брань всегда;

Хоть с Блёстовым когда я говорю учтиво,

Уж слышу там ногой стучат нетерпеливо;

Нет, лучше вовсе бы меня вам не любить.

Вот радость! замужем невольницей мне быть.

Невольницей! – Тогда! – Ах! нет! избави боже,

Чтоб я осмелился…

Тогда всё будет то же,

И точно то терпеть я буду, что терплю:

Мы не поладим век.

Зачем я вас люблю?

Без этой глупости я вас бы ненавидел!

Мы не поладим век! – Да, я давно уж видел,

Что есть другой, с кем вы поладите скорей!

Ну, что ж? так я пойду дорогою своей:

Знакомы с Вельской вы? – добра, умна, прекрасна.

Так знайте ж: за меня идти она согласна;

А с нею век могу я счастливо прожить.

И – вы принудите меня ее любить.

Извольте ж к ней сейчас отправиться, – подите!

Я вас послушаюсь, – иду сейчас.

Скажите,

Кто этот сча́стливый, что вами предпочтен?

Зачем вам имя знать его?

Затем, что он

Заплатит дорого… да!

Что вы? успокойтесь;

Вы что-то стра́шны.

Как?

Я вас боюсь…

Не бойтесь!

Какая мне нужда до вас и до него,

И как его зовут…

Вот, взбесит хоть кого!

Да и меня ж потом ревнивым называют!

Но в самом деле, мне кого предпочитают?

Кто знает, может быть, и он соперник мой?

И точно! – нынче он доволен так собой!

Вы здесь, Росла́влев? – Ну, опять сердит? Скажите:

За что? – Вы влюблены, любимы.

Извините!

Вы шутите, а я… я вовсе не шучу.

Да кстати, я давно просить у вас хочу;

Прошу покорно мне сказать чистосердечно,

Как честный человек.

Вы спросите, конечно,

Что не намерен ли у вас я перебить?

Однажды навсегда прошу мне объявить,

С какими видами так часто, постоянно

Сюда вы ездите?

С какими? – Очень странно!

Я видов не имел ни на кого отнюдь;

А если…

Их на вас имеет кто-нибудь…

Ну, кто ж?

Когда б от вас хотели допытаться,

Вы не сказали бы, конечно?

Может статься.

Но вы? вы скажете? – не правда ли?

Бог мой!

Как этак приставать? Вот человек какой!

И даже помолчать он не дает свободы!

Пусть так; вы смущены, я – жалостлив с природы.

Без предисловия.

Прошу же скромным быть.

Однако этого не должно б говорить.

Теперь всё говорят, – ну, говорите ж.

Милый!

Вы слишком горячи! А если б что и было,

И если даже есть, так вам нет ну́жды в том;

Ну, понимаете, что вы тут ни при чем.

Ужли Эледина? – Вот это будет ново!

А что ж?

Вы шутите.

Да нет.

Честно́е слово?

Честно́е слово. – Вот: всегда бедам чужим

Смеялся Ленский ваш! Ну, смейтесь же над ним.

Я от Элединой давно терплю нападки;

Да, да!

Но, может быть, все это лишь догадки,

Без основания.

Одни догадки? Вот!

А если дело-то серьезнее пойдет,

На доказательства… Что? это вас тревожит?

Нет! потому что их и быть у вас не может.

Не может, точно так. Да как у нас и быть?

А если, например, здесь можем мы найтить,

Между такими же другими письмецами…

Оно? – Нет, не оно. – А, вот! – прочтите сами.

Заметьте, что Амур лукавое дитя:

Всё это писано как будто бы шутя;

Всегда ведь женщины с насмешек начинают,

А там привяжутся, а там и обожают,

А там…

Ну, мочи нет, как Ленский мне смешон!

Я рад до крайности, что так обманут он!

Нет, вы – вы смотрите за Лизой осторожно,

Вы очень знаете, что женщине всё можно.

А он без милости уверен был в себе.

Что ж? Все мы этой же подвержены судьбе.

Вот, Ленский! наконец слова мои сбылися!

Я говорил тебе…

Когда? – как завелися

У нас свидания почаще с нею?

Нет!

Гораздо прежде. – Ах! и мне таких же бед

От Лизы можно ждать.

Да, да, – я уверяю.

Прошу не уверять…

Нельзя; когда я знаю…

И в том, что к грусти вам причину подает,

Никто участия такого не берет,

Как я… Прощай же.

«В печали, в огорченьи,

Всегда любовники грустят в уединеньи».

Он весел и поет! он счастлив и любим!

А Ленский между тем смиряйся перед ним!

А с Лизой в ссоре я? – Хоть тем могу я льститься,

Что Лизе вряд ли он успеет полюбиться.

Вот женщины, мой друг! – Что?..

А! да вот и он

И что-то невесел!

Опять уж рассержён!

Ну, Ленский, в женщинах ничто мне не понятно!

Мне тоже, признаю́сь.

Они… невероятно!

Как хитры, скрытны! – в них обманется хоть кто.

Как ветрены!

Да он заговорил не то; —

Неужли угадал?

Таить немного прока;

Узнает без меня, – а рассказать жестоко.

Оба сходятся с двух сторон.

С чего бы мне начать?

Послушай, милый мой!

Мы с Лизой разговор имели преживой,

Да с ней не сговоришь: совсем другая стала!

И неуступчива, как сроду не бывала!

Тут что-нибудь да есть. – Так! бог уж ей судья,

А что душой кривит Эледина твоя.

Нет! за Эледину, как за себя, ручаюсь;

А в Лизе, виноват, я что-то сомневаюсь;

Однако ж, не сердись, ведь это ни к чему,

Будь рассудителен. – А видно по всему,

Что вряд ли ты любим.

Так! обо мне заботы;

А об самом себе подумать нет охоты?

А что?

Не бойсь, скажи про Лизу, что она

И точно не шутя в кого-то влюблена,

Что пишет к этому кому-то; – это мало,

Что он письмо ее везде, где ни попало,

Показывает всем; и, словом, что ты сам

Письмо ее читал?

Да по твоим словам

Тебе известно всё, – а я сказать боялся.

Так точно: Блёстов здесь со мною повстречался;

И тотчас показал мне, к горю твоему,

Письмо руки ее; и писано к нему.

Теперь, прошу сказать, у женщин что же прочно?

Письмо от Лизы?

Да.

Сам видел ты?

Сам точно…

У Блёстова… Его он носит напоказ.

Ты сам читал его?

И перечел не раз;

Я верить не хотел.

Возможно ли? Так, стало,

Всё кончено теперь! Всё для меня пропало!

Как глупо вверился и как обманут я!

И кем же? – Решена судьба теперь моя.

Утешимся, мой друг. – Оставим их в покое.

Откажемся навек от женщин, будем двое,

Как братья, жить.

Оно всё так, я очень рад!

Однако ж посуди и то, любезный брат,

Что мне моя верна.

Верна? – да, дожидайся!

Верна! – Нет, женщинам ты лучше удивляйся,

Твоей, моей и всем! – Все верны, хоть куда!

Да что я? Для тебя не велика беда;

И станешь ли тужить ты об своей потере?

В чем дело, расскажи?

Она… По крайней мере,

Ты это заслужил холодностью своей.

Да что же?

Ничего. От верной-то твоей

Показывал письмо мне Блёстов, – в оба глаза

Смотрел я и читал, и перечел два раза.

От каждой по письму!

Как ты сказал? – моя?

Писала к Блёстову письмо, – сам видел я.

Ты шутишь?

Не шучу.

Она к нему писала?

Да, сударь!

К Блёстову?

Да, сударь.

Изъясняла

В письме любовь свою без всякого стыда?

Да, су́дарь, да, суда́рь, я говорю вам: да!

К чему расспрашивать? для вас ведь это малость.

Так обе к Блёстову они писали? – Шалость!

Никак не вслушались, – велите повторить?

Нет, вслушался и вас хотел благодарить.

Что? женщин я не знал? – «Нам брать у них уроки?

И только сами мы заводим их в пороки?»

Что? прав ты?

Может быть.

Как? Лиза мне верна?

И в шу́та, в Блёстова, покамест влюблена!

Я думаю, теперь он должен восхищаться.

Вот думает об чем!

Нельзя ль тебе дождаться?

Я вмиг приду назад.

Их надо в стыд привесть;

Пойдем.

Что мне до них? другое дело есть.

Эледина сама, ты помнишь, нам сказала,

Что нежности она к кому-то сочиняла…

Да что? при нас самих записка послана.

Хоть то в ней хорошо, что искренна она.

Как входит в голову такое рассужденье!

Подумай хоть об том, холодное творенье:

Письмо Элединой мне Блёстов показал,

Письмо от Лизы он тебе читать давал. —

Неужли позволять над нами так ругаться?

У всякого свой вкус; он любит забавляться.

Ах, Лиза! Ах! на что от Вельской я отстал?

Послушай, ты письмо… проклятое читал,

Не помнишь ли, что в нем? Сказать ты можешь

смело; —

Уж я не рассержусь.

Зачем? не к спеху дело;

Мне Блёстов обещал их письма выдать в свет.

Прощай же, коли так; в тебе надежды нет;

Я Блёстова сыщу.

Постой; какой ты вздорный!

Ну, есть ли из чего шуметь?

Слуга покорный!

Постой; – поверь же мне, что Блёстов не любим.

Как?

Забавляются над нами и над ним.

С чего ты взял?

С того, что я наверно знаю.

А письма?

Их себе я очень объясняю.

Вдруг обе к Блёстову послали два письма?

Нельзя, чтоб обе вдруг сошли они с ума,

Ну, сам ты рассуди.

Так точно. – Нет! вернее

Узнать бы. Растолкуй всё это мне яснее.

Да всё объяснено. Одна из них скромна,

Другая меньше, но… обманщица ль она?

Ты веришь письмам их, а я их чувствам верю.

Лишь Блёстов сделал тут неважную потерю,

Рассудок потерял, и то не нынче…

Так!

Ты жизнь мне возвратил! – Какой же я дурак!

Я сомневаться мог! – Что значит быть ревнивым!

Сто раз уж перед ней я был несправедливым!

Как до сих пор не знать ума ее, души?

Однако ж ведь они и сами хороши:

Сидят и про себя, чай, думают: авось ли

Над легковерьем их мы похохочем, – после.

Нет! не умели мы их хитрость угадать?

Нет! очередь не нам над ними хохотать?

Тебе обязан я всем, друг мой!

И, как другу,

Мне окажи теперь бездельную услугу.

Вели; приказывай; что хочешь ты, чего?

Дай Блёстову пожить, не вызывай его.

Не вызову.

Ну вот, насилу усмирился.

Однако ж если ты судить поторопился?

Опять за ревность!

Нет; да ты подумай сам;

Без доказательства нельзя же верить нам.

Всё та же песня.

Мне хотелось бы покуда…

Покуда надобно уйти тебе отсюда;

Отчаянного роль я стану здесь играть;

Ты только не мешай.

Да надо бы узнать.

Я всё узнаю,

всё; ну, что же, убирайся.

А если…

Ах, поди!

Смотри, в обман не вдайся.

Да, ну, поди скорей!

Довольно покричал!

Немудрено: я сам уж верить начинал!

А Блёстову его соперники достались

В поверенные! – Как? все трое мы попались,

Чтобы Эледину и Лизу забавлять?

Пустое! – Не люблю я женщин балова́ть.

Нет хуже, как прощать насмешки их над нами;

Их поздно в руки брать, как будут нам жена́ми…

Они? я очень рад!

Печален! – Неужли

Уж Блёстов рассказал?

Спроси.

Куда вы шли?

Не знаю.

Что за грусть? – Ведь вы смеетесь вечно.

Когда обманывал кто так бесчеловечно!

Мужчину завести, уверить, уловить,

Дать слово, – и потом, как на́смех, изменить.

В досаде этакой от смерти недалеко!

Зачем же от меня так мучиться жестоко?

Поступок ваш меня, конечно, оскорбил;

Однако ж не об нем теперь я говорил.

Отчаянный мой друг мне в голове вертится…

Представьте, он совсем хотел уж застрелиться.

Всё проклинал: любовь, друзей и целый свет;

Решил, что для него ни в ком надежды нет.

Что в свете всё обман, что женщины все ровно

Лукавы, злы…

А вы, как должно, хладнокровно,

Утешили его?

Как тут попали вы.

Я, правда, ждал всего от этой головы;

Он застрелился бы; но выдумкой счастливой

Я спас его.

Какой?

Известно, что ревнивый,

В любви обманутый, тотчас на всё готов;

Так убедить его мне стоило двух слов:

Наталью Вельскую вы знаете?

Ну, что же?

Так точно; вас она немного помоложе, —

Брюнетка! острая! живая!.. Словом, он…

С досады на нее уж в Вельскую влюблен.

Вхожу я: в комнате почти не видно света;

Он в горе; на столе лежат два пистолета;

Я начал утешать, он слушать не хотел;

Об Вельской речь зашла…

И к ней он полетел.

Нет, я отвез его. – А впрочем, долго бился;

Он спорил, ссорился, но после – согласился.

Злодей!

Ах!

И теперь они в глазах моих!

Представьте в нежности и в восхищенье их!

Не могут говорить, хоть говорить хотели,

Зато с каким огнем друг на́ друга глядели!

А более меня ее пленял восторг!

Скажите! я без слез смотреть на них не мог.

И что ж приятнее, как видеть двух счастливых?

В желаниях любви, всегда нетерпеливых,

При мне клялись они друг друга обожать;

И… скоро свадьба их.

А мне пришлось искать

Такую милую (хоть, правда, это странно),

Чтоб одного меня любила постоянно;

Не то чтоб Блёстову я подражать хотел,

Сегодня двух невест он вдруг сыскать умел.

Какой же человек! – и я его любила!

А я себя, скажи! за что же погубила?

Твоя же выдумка, чтоб письма нам писать!

И подлинно умно, уж нечего сказать! —

Ах! я от этого Рославлева теряю.

Дай их послушаю.

Да, я еще не знаю,

Печалиться ли нам? И есть ли из чего?

Хоть Ленский мой? Скажи, ну где ж любовь его?

Ведь он же не шутя любить меня божился.

А твой? – С отчаянья почти что уж женился.

Они…

То сделали, что должно было им,

Что сделала бы я, с терпением моим.

Как? на дурацкие мы письма отвечаем!

Кого же? Блёстова мы им предпочитаем.

Что ж? Из учтивости должны бы хоть они

Поплакать, пострадать каких-нибудь два дни.

Я видела, как здесь ревнивец твой божился,

Что вмиг бы умер он, когда б тебя лишился.

Зачем же не сдержал он слова своего?

Зачем? – Ах, боже мой!

Да, это роль его.

Роль Ленского теперь веселым притворяться,

А наша, им назло, ничуть не огорчаться.

Поддержим честь свою и позабудем их.

Честь? – Разве честь велит обманывать других?

Прелестна!

Как любил! Как думал быть счастливым!

Ну вот! ты Ленского не сделала ревнивым,

А я с Рославлевым лишаюся всего;

Мне даже жаль теперь и ревности его!

Ах! если б слышал он, как я себе пеняю!

Когда бы знал…

Я здесь: всё слышал и всё знаю.

Росла́влев, это вы?

Так я еще любим?

И сказкам обо мне вы верите пустым?

Так вздор он нам сказал про Вельскую Наташу?

Обманщик Ленский!

Да, он понял шутку вашу

И отплатить хотел.

А вы с ним заодно!

Кто?.. я?.. Нет, не совсем… Ведь было мудрено

Не усомниться мне – такой я сумасшедший.

Да что уж толковать о глупости прошедшей?

Не ссорьтесь с Ленским; он бесценен! – Без него

Не знал бы никогда я счастья своего.

Когда бы удалось услышать мне, как мило

Жалели обо мне? – Как мне приятно было!

За это вы меня решитесь ли простить?

Вы сами слышали, так что тут говорить.

Ах! сроду никогда я так не восхищался!

Тс! – тише!

Точно здесь. – Что если б догадался

И он помучить их?

Нет, всё известно…

Да!

Известно всем, что в вас нет совести, стыда;

Всех рады осмеять вы для своей забавы

И непростительно как злы и как лукавы.

Ужасный человек!

Что ж делать? – виноват!

А вот несносен кто, всё выболтать он рад!

Нет, милый мой, теперь мы сговорились двое;

А если что-нибудь вперед затею злое,

Так, верно, без тебя.

Пожалуй.

Боже мой!

Вот извиняется он как передо мной!

Что ж, хитрость мне моя, – признаться я обязан, —

Не вовсе удалась; довольно я наказан.

Забавны взапуски один перед другим!

Зачем обходитесь вы так жестоко с ним?

Он догадается.

Ваш друг в веселом нраве.

Что, если б он узнал? Нет, боже нас избави!

Каков вам кажется ваш Ленский? – право, клад!

Ведь за Эледину он побожиться рад,

Что всё ему верна!

Да кто ж над кем смеется?

Над вами, сударь, все; мне так оно сдается.

А чтоб уверился он в торжестве своем,

День нашей свадьбы мы назначимте при нем.

Ты понял мастерски, хитрец, мою науку;

За это за одно мою получишь руку.

Вы шутки не должны так к сердцу принимать:

Я вас в неверности не смел подозревать,

Хоть Блёстов, слова нет, соперник преопасный…

Росла́влев ревновал… Ну! он любовник страстный,

А я – почтительный, – тут нет других причин;

И несогласиям конец теперь один.

За наши ссоры он пусть богу отвечает.

Вот Блёстов разом как двух женщин обольщает!

Красавицы мои! Кто растолкует вас?

Да, правда, ведь и мы не лучше в добрый час;

Сегодня любим их, а завтра ненавидим.

Как будут замужем они, – тогда увидим!