Альбина отложила прочитанное письмо в сторону, откинулась на спинку кресла. Это письмо, конечно, пойдет в архив. В работу оно не годиться. Вроде бы взрослая женщина пишет, но совсем что-то несуразное: видела в поезде около тридцати лет назад, зовут Александром, куда ехал - не помню, но шатен и фикса золотая. Ищите его, пожалуйста, по этим признакам и по имени, которым полстраны зовется!
Альбина подавила в себе возникшее раздражение, покосилась с тоской на стопочку оставшихся непрочитанными писем.
Вообще-то работу свою она любила. И просьбы о помощи, даже такие вот бестолковые, трогали ее, задевали за сердце. Они часто ссорились с редактором из-за того, что она проталкивала в передачу невыигрышные, с его точки зрения, случаи. А ей просто хотелось всем помочь. Редактор сердился, скандалил, обещал уволить за профнепригодность, но потом отходил, добрый человек.
А раздражение и не от письма вовсе. Сегодня бури магнитные. Альбина после перенесенного пять лет назад инфаркта стала метеозависимой, стала болезненно реагировать на перепады погоды, на атмосферные катаклизмы.
Вон, на прикнопленном над столом листочке выписаны «черные» дни на месяц вперед. Там и сегодняшняя дата красуется. Оттого и усталость, и раздражительность, и тоска беспричинная, и сердце пощипывает так знакомо.
Передача, в которой трудилась Альбина, называлась «Отзовись!» Рейтинг у нее был стабильно высокий, но в фаворе у главной редакции они не ходили.
Дело в том, что кроме рейтинга еще учитывали, какие возрастные и социальные группы преобладают среди зрителей. «Отзовись!» смотрели в основном люди пожилые. Они же и письма писали, они и в передаче чаще всего участвовали.
Девчонки из соседней молодежной редакции, забегая занять у Альбины то кофе, то сахар, потешались над ее корреспонденцией в допотопных почтовых конвертах. Им такой «антиквариат» давно не носили, вся почта у них шла через Интернет. Их четырнадцати - пятнадцатилетние зрители, наверное, и не знали, что есть такой способ общения, как обычное почтовое письмо.
Не любила главная редакция зрителей «Отзовись!», конечно, не за их возраст и приверженность к письмам в почтовых конвертах, а за их небольшие пенсии и, соответственно, за низкую покупательную способность.
Солидные заказчики рекламы ни за что не соглашались размещать свои заказы в «Отзовись!». Потому и финансировали передачу очень скромно.
В коллективе была текучка. Народ, чуть оперившись, чуть поднабравшись опыта, разбегался по богатеньким передачам. Одна Альбина читала и читала много лет подряд письма, начинавшиеся словами: «…помогите найти…».
Недавно Альбине исполнилось сорок два года. Она была женщиной. Не только в смысле пола, но и в смысле мировоззрения, в смысле определения своей роли, своего места в жизни.
К восемнадцати годам она уже имела в голове картинку своего Счастья: тихим зимним вечером она сидит с вязанием, на коленях урчит уютный кот, муж читает газету, дети играют в шахматы, а из кухни плывет запах яблочного пирога…. Конечно, в восемнадцать лет она не знала, как будет выглядеть ее муж, какими будут дети, но внятно ощущала главное в картине - все друг друга любили.
Работа, какие-то материально-бытовые составляющие жизни находились за рамкой картины, были не очень-то и важны. Смысл имело одно - семья и в ней любовь.
После окончания института картинка из Альбининых грез начала потихоньку оживать: и муж ей достался хороший, и сын родился здоровый и пригожий, и пироги печь она научилась, и даже кот, большой, пушистый, приблудился, сам нашел Альбину, занял свое место в ее ожившей картине.
Три года купалась Альбина в тихом женском счастье. А потом закрутило ее, завертело, как щепочку в водовороте и затянуло в омут. Имя этому омуту было - Любовь.
Картину свою, годами лелеемую и так счастливо воплотившуюся в жизни, она разрушила сама, своими руками.
Кота пришлось оставить соседям, когда уезжала. Мужа прогнала. Прогнала, потому, что хороший. А хороших обманывать нельзя. Альбина и не стала обманывать, все ему рассказала и сказала: «Уходи». И вязать, и пироги печь вне целой картины она как-то уже не могла.
Переезды она, домоседка, ненавидела. А переезжала! Несло ее по жизни, как перекати-поле. Переезжала, от себя, от своей любви убегая.
Последние тринадцать лет жила в Москве. Брат помог и квартиру поменять, и на работу устроиться, спасибо ему.
Хоть виновата была любовь в ее бестолковой судьбе, а благословляла ее Альбина и судьбы другой себе не хотела.
Считанные дни, считанные часы, мгновения была Альбина счастлива, но счастлива так, что воспоминания о тех ворованных мгновениях длиной в вечность согревали ее, давали силы жить все последующие годы.
Прежде, чем взяться за очередное письмо, Альбина хотела заварить себе кофе, но передумала. Сердце приходилось щадить. Для таких «черных» дней, как сегодня, когда сердце еле слышно пощипывало в груди, у Альбины стояла баночка с травяным чаем, но он, как назло, вчера закончился. Так что перерыв сделать не получалось.
Вздохнув, Альбина взяла в руки пухлый конверт, лежавший сверху, и обомлела. Ее родной город! И почерк! Как похож!
Боль, до этого ласково царапавшая сердце, зажала грудь в железные тиски. Альбина достала задрожавшими руками из сумочки лекарство, сунула под язык крошечную таблеточку.
«…простите, что так подробно. Я должна быть уверена, что вы поняли, насколько серьезна моя просьба, насколько важно найти мне свою подругу.
Мы были с ней неразлучны. Нас даже звали почти одинаково: Алка и Алька. Разница в мягком знаке, но как много он значил, этот мягкий знак! Вся она находилась под сенью мягкого знака: мягкий голос, мягкий взгляд, мягкие руки, на губах всегда наготове мягкая смущенная улыбка…. Ее невозможно было не любить!
После окончания института мы с Алей расстались, каждая уехала по распределению, отрабатывать положенные три года. Мы переписывались, обменивались фотографиями. Почти в одно время вышли замуж, чуть ни в один день родили сыновей.
Когда через три года обе вернулись в родной город, само собой получилось, что мы стали дружить семьями. Нам было очень хорошо вместе!
Муж Али со студенческих лет увлекался туризмом, приучил к походам и нас. Иногда мы ездили в горы большими компаниями, но я любила недальние вылазки вчетвером.
Мой Коля хорошо пел и играл на гитаре. У Али оказался чистый, неожиданно сильный голос. Они пели дуэтом, их голоса во время пения сливались в один. Как любила я сидеть ночью у костра и слушать пение двух дорогих мне людей!
Мне муж никогда не пел романсы, а, оказалось, он их знает без счета. Они с Алей пели:
«…А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой»
Я слушала и тихонько, незаметно вытирала слезы. Это были слезы счастья, слезы любви, слезы восторга.
Так прошел год.
Однажды мы с мужем и сыном собрались на прогулку в парк. Парк находился далеко от дома, но мы часто там бывали. Я сама позвонила Але, пригласила их с сыном составить нам компанию. Алин муж в тот день работал, они скучали одни.
Погуляли мы хорошо. Дети до одури накрутились на каруселях и закомандовали идти к пруду кормить уток.
Мне слегка нездоровилось, я устала, поэтому села на лавочку и издали наблюдала, как Аля с Колей и детьми покупали в киоске булки, как шли к пруду, смеясь и откусывая поочередно от булки, предназначенной уткам, как садились в лодку, оступаясь и поддерживая друг друга, баловались, брызгая водой….
Пожилая женщина, сидевшая рядом со мной, сказала:
- Какая счастливая семья! А дети, наверное, двойняшки.
Я недоуменно оглянулась на непрошеную собеседницу. Она смотрела туда же, куда и я. Семья? Я открыла рот, хотела сказать женщине, что это никакая не семья, что это мой муж и моя подруга, но слова застыли на губах.
Я вдруг увидела то, что все вокруг видели давно. Они были вместе!
С той минуты в мое сердце черной змеей вползла ревность. Кто пережил этот кошмар, тот знает, как больно, как тяжко жить с черной гадиной в груди!
Я наблюдала за Алей и Колей несколько дней и поняла, что все, что может произойти между взрослыми людьми, у них уже произошло. Общаясь, он без конца касался ее волос, плеч, щек, рук, колен…. И ни он, ни она не вздрагивали от этих прикосновений, не напрягались, не смущались. Ее тело и его руки хорошо знали друг друга! И это были не случайные прикосновения, это были ласки!
Я вдруг увидела, что, купив всем мороженое, первое Коля протягивал Але. Вдруг вспомнила, что билеты для нас четверых он покупал на концерты именно ее любимых артистов. Вдруг поняла, почему мой муж изменил стиль одежды и вместо джинсов стал носить костюмы. Аля во всем предпочитала строгость и классику!
Многие, многие мелочи стали мне видны и понятны. Как же больно эти открытия жгли, жалили ядовитым жалом мое любящее сердце. Любящее! Я не перестала любить Колю! Это чудовищно, но я не перестала любить и Алю!
Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Может быть. Но я никак не могла сделать этот шаг, моя любовь все никак не переплавлялась в ненависть, хоть температура в горниле ревности была запредельной. Я сгорала, корчась и корежась на огне, сама, а любовь продолжала жить….
Если бы я одна стояла между ними, я бы ушла с их пути. Я слишком хорошо знала обоих, они не были способны на легкий флирт. Я бы не стала мешать их любви. Но у нас с Колей рос сын. Я решила бороться за семью, за счастливое детство нашего сына.
Все женские хитрости придуманы до меня. Я не стала мудрить, я просто забеременела.
Мужу о скором рождении второго ребенка я сказала специально в присутствии Али. Это была моя месть за ее предательство. Я хотела видеть ее боль.
Увидела. Аля побледнела, как полотно, как-то в секунду осунулась и состарилась, сияющие глаза вмиг стали тусклыми и безжизненными. Я поняла, что победила.
Вскоре Аля сообщила, что они переезжают в другой город.
Аля с семьей уехала, мы остались. Я наблюдала, как метался мой муж, как он похудел, как много стал курить, как часто сидел, угрюмо вперив остановившийся взгляд в одну точку, весь погруженный в свои мысли.
Я все видела, но молчала, не расспрашивала, не упрекала, не намекала, давала время Коле переболеть, поправиться от любви. Я знала, время все расставит по своим местам.
У меня родился второй сын. Маленький, беспомощный, он стал послом мира и любви в нашей семье, едва не потерпевшей крушение.
Любовь к детям снова сблизила нас с Колей, сделала семьей. И только покрытая пылью, заброшенная и забытая гитара напоминала мне о пережитом.
Да, петь Коля перестал, но зато сыновья росли с отцом! И я мысленно хвалила себя за терпение и мудрость.
Аля из нашей жизни исчезла. Писать и звонить нам она не стала. Я даже не знала, в каком городе она жила. Уверена, ничего не знал об Але и мой муж.
Но было между ними что-то непостижимое, что-то мистическое, они чувствовали друг друга каким-то таинственным образом!
Через несколько лет после Алиного отъезда Коля очень сильно пострадал в автокатастрофе. Узнав об аварии, я понеслась в больницу. К мужу меня не пустили, в тяжелом состоянии он находился в реанимации.
Испуганная и подавленная вернулась я домой. Едва переступила порог квартиры, раздался телефонный звонок.
Я не слышала Алин голос несколько лет, но узнала его в первую же секунду.
Она без предисловий, сразу спросила:
- У вас все хорошо?
Я ответила:
- Нет, Коля сегодня попал в аварию.
Она молчала. После паузы я добавила:
- Он в реанимации, в тяжелом состоянии.
В трубке раздались короткие гудки.
Пока Коля находился в реанимации, она звонила мне утром и вечером. Когда опасность для жизни миновала, звонить перестала так же внезапно, как и начала.
Мужу о ее звонках я ничего не рассказала.
А пять лет назад произошла такая история: среди ночи муж вдруг дико закричал. Перепуганная, я вскочила и зажгла свет.
- Что случилось? Сердце?
Бледный, с испариной на висках Коля ловил ртом воздух. Продышавшись, ответил растерянно:
- Не знаю. Наверное. Или сон дурной. Спи, все хорошо.
Я выключила свет, но уснуть не смогла, все слушала остаток ночи, как муж курит на балконе, брякает чашками на кухне, булькает водой….
Вечером я решилась. По справочной нашла номер телефона Алиной мамы, она по-прежнему жила в нашем городе. Позвонила. Алина мама, плача, сообщила мне, что у Али прошлой ночью случился инфаркт миокарда и она при смерти….
Мужу, как и раньше, я опять ничего не рассказала.
Так прошло шестнадцать лет.
Наш старший сын учится в институте, младшему, спасителю нашей семьи, исполнилось пятнадцать.
Нынешним летом мы с Колей поехали отдыхать к Черному морю. В том же самом пансионате мы жили с мужем двадцать лет назад, в свой медовый месяц. Я радовалась и предстоящей поездке, и такому замечательному совпадению, мне казалось это хорошим знаком!
Едва получив ключи от номера, мы бросили вещи и побежали к морю. Казалось, исчезли непростые двадцать лет между нами, мы снова были молоды и счастливы!
К обеду едва не опоздали. Официантка проводила нас к нашему столику. За столом уже сидели, женщина и подросток.
Аля и … юный Коля!
Прошло очень много времени, прежде чем я смогла выдавить из себя:
- Вот так встреча!
Аля молчала. Смотрела на Колю. И он смотрел на нее. Их взгляды были красноречивее любых слов. Они кричали молча, и у меня закладывало уши от этого немого крика! Я не могла видеть их молчаливый диалог!
Я собрала в кулак все свое терпение и повернулась к мальчику:
- Мы не виделись с твоей мамой шестнадцать лет, а раньше очень дружили. А как…? - я назвала имя старшего сына Али.
Мальчик ответил:
- Он в армии. Мы с мамой почти год живем вдвоем.
У меня дрожало все внутри! Даже голос мальчика, еще неокрепший, ломкий - был голосом моего мужа! И голову он держал так же, как Коля, чуть вперед и набок, как будто собирался бодаться, и волосы откидывал со лба таким знакомым жестом….
Почему, кто мне скажет, почему два моих сына, выросшие с отцом, совершенно не похожи на него, говорят иначе, двигаются иначе, а этот мальчик, который никогда не видел своего настоящего отца - его зеркальное отражение?!!
К моему горлу подступил крик, крик боли и отчаяния. Я думала тогда, шестнадцать лет назад, я все сделала правильно. Я гордилась своим терпением и мудростью. Сейчас эта «правильность» уже не казалась мне такой бесспорной.
До моего сознания дошло: «…мы с мамой вдвоем». Не хватало только, чтобы Аля растила детей без мужа!
Я спросила у мальчика:
- А отец?…
Мальчик сказал:
- Они с мамой развелись до моего рождения.
У меня шла кругом голова. Господи, прости меня! Ведь я боролась за свое счастье! Ведь я имела, имела на это право!
- А когда ты родился?
Мальчик назвал дату. Он родился ровно на два месяца раньше моего младшего.
Тогда, шестнадцать лет назад, узнав о моей беременности, Аля еще могла сделать аборт. Но не сделала. Любила. И он любил. И я любила. Господи, рассуди нас!!!
Мальчик, все время с тревогой поглядывавший на мать, сказал Колиным голосом:
- Мама, тебе плохо? Давай, я за доктором сбегаю?
Пояснил, обращаясь ко мне:
- У мамы очень больное сердце.
Аля отрицательно качнула головой, легонько пожала руку мальчика, встала и вышла из столовой. Мальчик, недоуменно оглядываясь на нас, пошел следом.
А мы, я и мой муж, остались сидеть….
На ужин Аля с сыном не пришли. Коля, что-то поняв, сорвался и выбежал из столовой. Я пошла следом, видела, как он влетел в кабинет дежурного администратора. Вышел оттуда с пустыми глазами….
Аля уехала.
За три недели, проведенные у моря, муж стал совсем седым. Уезжал в отпуск с черноволосой головой, а вернулся с седой.
Мы не разговаривали. Он и раньше был немногословен, теперь замолчал совсем. Я понимала, что это не ссора, не протест. Самоуглубление. Мне легче от понимания нюансов не было!
После нашего отпуска прошло три месяца. Мой седой муж все молчит, все курит и смотрит на телефон. Телефон молчит. И мы оба знаем, это молчание говорит о том, что Коля не прощен за предательство.
Он предал сына, не зная о его существовании, и женщину, боль которой заставляла его кричать среди ночи за тысячу километров от нее. На это предательство подтолкнула его я, сыграв на его порядочности! И если бы он не предал ее, то предал бы меня, наших сыновей?!
Господи, помоги мне!!! Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Где, где моя хваленая мудрость и терпение?!!
Я позвонила Алиной маме по номеру, который сохранился в старой записной книжке. Чужие люди ответили мне, что пожилая женщина, жившая здесь раньше, три года назад умерла.
Все. Я больше не знаю, где мне искать Алю. Единственная надежда на вашу передачу.
Я знаю, если я не найду ее, он умрет. Пожалуйста, помогите!»
В голове набатом гудел колокол, грудь сжимал раскаленный обруч, онемевшие руки и ноги стали чужими и непослушными.
Альбина сидела и, боясь пошевелиться, переводила взгляд с сумочки на телефонный аппарат. На что потратить остатки сил, тянуться за сумочкой с таблетками или к телефону?
Встала и шагнула к телефону…
Когда санитары бегом несли ее на носилках к машине «Скорой помощи», она все шептала неверными губами:
- Телефон…. Где… Я должна позвонить…. Он ждет…. Телефон…. Пожалуйста….
В салоне реанимобиля медсестра, отвлекшись от попытки попасть в Алину вену, обернулась к врачу:
- Она все какой-то телефон просит.
Врач устало махнул рукой:
- Не обращай внимание. Бредит. Входи в вену быстрее, начинай капать, а то не довезем.