Главный врач вызвал меня к себе и предложил, как он выразился, рокировочку: он отправляет в отпуск на три месяца врача - статистика, на ее место иду работать я, а на мое он принимает парня, который вчера приходил к нему проситься на работу. Я на тот момент была сильно беременна, поэтому с рокировочкой согласилась.
В подчинении у меня находилось две медсестры. Одна была непробиваемая флегма. Утром здоровалась, вечером прощалась. Все остальное время молчала. Двигалась медленно. Порядок у нее в делах был образцовый.
Но зато вторая моя помощница... По принципу контрастности их подбирали, что ли? Она без конца убегала, прибегала, что-то роняла, поднимала, двигала, жестикулировала, то есть мельтешила так, что в глазах у меня начинало двоиться. Но главное не это. Главное то, что она постоянно говорила.
Темы для монологов были каждый день одни и те же. Вот у дочки старшей зрение сильно падает, что-то не то у нее с давлением, а она замуж собралась. Как это дело (многозначительный кивок и пауза на пять секунд, чтобы я успела догадаться, о каком именно деле идет речь) отразится на ее здоровье? А у младшей сколиоз. Поднимать тяжелое ортопеды категорически запретили. Но приходится. Папка ведь боров тяжеленный, в одиночку его Анне Николаевне не поднять. Она просто вынуждена дочек привлекать, а они обе больные...
На мой недоуменный вопрос - «почему "борова папку" надо поднимать?» - Анна Николаевна охотно пояснила:
- Да квартирка у нас маленькая. Прямо крохотулечная. Даже меньше хрущевки. Коридор в ширину ровно метр. Он когда упадет в коридоре, никуда пройти нельзя. И двери, как назло, и в туалет, и в ванную наружу открываются. Так что пока не оттащишь его в комнату - дела нет.
Ответ Анны Николаевны мое недоумение не рассеял. Я уточнила:
- Почему он падает в коридоре? Он инвалид? У него что-то с ногами?
Анна Николаевна расхохоталась:
- Ой, насмешили Вы меня! Видели бы Вы этого инвалида! Он же как шкаф двустворчатый, в нем поди 120 кг живого веса! Тоже мне, сказали! Инвалид! По этому делу он слабый! - и она наотмашь шлепнула себя тыльной стороной кисти под челюстью. - До дома всегда, как ни наберется, доходит, а как порог переступит, сразу расслабляется и в коридоре падает.
Чувствовалось, она даже гордится мужем, который в любом состоянии, на автопилоте, но домой.
Мне повод для гордости показался неубедительным. И вообще, в моей жизни даже слабые "по этому делу" мужчины по полу не валялись, поэтому я спросила:
- И часто такое случается?
Анна Николаевна так же жизнерадостно мне сообщила:
- Да каждый день. Говорю же, слабый он на это дело.
В то время я, как и все беременные, ходила с мечтательными коровьими глазами и заметно тормозила. Поэтому задала вопрос, который во вменяемом состоянии задавать практически чужому человеку я бы не стала.
- Зачем же Вы с ним живете? Почему не разведетесь?
Как же Анна Николаевна обиделась! Как взвилась! Как кинулась защищать, расхваливать своего страдающего заворотниковой слабостью мужа!
- Да с какой это стати? Да он у меня практически золотой мужик! Он знаете какой рукастый?! Он пять лет назад, когда закодировался, за два месяца мне на даче все так уделал - и в домике, и в саду, мне все подруги обзавидовались! Это все его друзья! Они его спаивают! Он молодой почти совсем не пил. На работе споили. Да он зарплату если быстро пропивает, иногда до следующей получки неделю, а то и больше не пьет! Правда, злой тогда ходит.
Последнюю фразу Анна Николаевна произнесла уже без молодого задора в голосе. Меня ее аргументы не убедили и я уточнила:
- Вы хотите сказать, что зарплату свою он всю пропивает?
Анна Николаевна сникла совсем. Ответила уклончиво:
- Ну это да... С деньгами у нас туговато. Были бы сыновья, а то девчонки... Им наряжаться надо. - Оживилась вдруг, - А зато он у меня не дерется! Вот клянусь, в жизни руку на меня не поднял! Даже не замахнулся ни разу!
Глаза ее сияли. Видно было, она счастлива, что вспомнила такой весомый аргумент. Да и то. Нормальный мужик. Так, денег в дом не носит и каждый вечер как куль с картошкой в коридоре лежит, а в остальном и придраться не к чему!
Семейная жизнь Анны Николаевны меня озадачила. Что это, такая любовь? Но как можно любить человека, с которым она даже поговорить (при ее-то разговорчивости!), поделиться насущным не может, он либо пьян, либо зол. И как можно такого человека уважать, когда он на глазах у детей каждый день валяется в непотребном виде? Ведь любить мужчину не уважая нельзя, в этом я была уверена!
Как-то утром Анна Николаевна ознакомила меня с очередной порцией своих семейных проблем:
- Надо мамке срочно зубы вставлять. Загинается без зубов. Ничего есть не может. Желудок болит. А где деньги брать - ума не приложу.
Пояснила:
- Папка мамке все зубы начисто выхлестал. Даже задние, коренные. Двадцать зубов надо вставлять. Это ж такие деньжищи!
Я потеряла дар речи:
- Как выхлестал?! Когда выхлестал?!
Анна Николаевна успокоила меня:
- Да давно, лет десять назад. Папки уже семь лет как в живых нет. Угорел в бане по пьяни. Не так чтоб старый был, семьдесят лет всего было. Угорел. А мамка раньше как-то ничего, деснами жевала, а теперь совсем не может есть.
И тогда только до меня дошло, почему она своего мужа совершенно искренне считала «золотым». Истинно — все познается в сравнении.
Три месяца, как планировала, я в новой должности не отработала. Возникли проблемы со здоровьем и я ушла в отпуск по болезни. А после череды отпусков работать пошла уже в другое место. С Анной Николаевной больше не виделась.
Недавно встретила ее на улице. Прошло пятнадцать лет, она изменилась, постарела. Меня не узнала. Вернее, не увидела. Она подпирала плечом, руками и всем своим тщедушным телом высокого грузного мужчину, нетрезвого настолько, что даже глаза держать открытыми ему было трудно. Он так и шел, закрыв глаза, на подгибающихся ногах, шатаясь из стороны в сторону.
А в трех метрах сзади них шла старшая дочь Анны Николаевны, поддерживая точно такого же неустойчивого, как ее отец, спутника...