Не заладилось с женщинами у Виктора с юности.
Первую любовь звали Леной. Ничего серьезного, взрослого между ними никогда не было. Так, детская дружба. Часами гуляли по городу, держась за руки, разговаривали. Расставшись после прогулки, созванивались и еще долго болтали по телефону.
Ни с кем Виктор не чувствовал себя так легко, как с Леной, ни до нее, ни после. Ей ничего не надо было объяснять, она понимала все с полуслова. А этот ее взгляд? Казалось, она видит его насквозь, смотрит в самую душу. Это нравилось, но и смущало. Было, было за душой такое, что от Лены хотелось скрыть.
Он был в нее влюблен. Влюблен страстно, до обожания. До того, что рядом с ней переставал чувствовать себя отдельным человеком, как-будто растворялся в ней. Это пугало. Хотелось быть сильным, смелым, покровительственно-насмешливым. Значимым. И он шел на очередную встречу с ней, готовясь, наконец, стать таким: сильным и насмешливым, настоящим мужчиной. Но стоило посмотреть в ее серьезные глаза, ощутить в своей руке маленькую теплую ладошку — и все, он переставал принадлежать себе, он принадлежал только ей.
Кроме того, Виктор не мог понять, почему она выбрала его. В нее были влюблены все знакомые парни. А она позволяла держать свою руку только ему. В этом был какой-то подвох.
Наступил момент, когда все эти чувства и вопросы, переполнявшие его, стали мешать Виктору жить. И он решил с Леной расстаться. Перестал приходить к ней в гости, перестал звонить, перестал приглашать на прогулки.
Расставаться с девушкой, которую разлюбил, наверное, легко. А вот расставаться потому, что любишь слишком сильно, так, что нет сил выносить эту любовь — настоящая пытка.
Он едва не сошел с ума. Но вытерпел, не сломался. И гордился этим. Смог, удержался. Значит, сохранил себя, не весь сгинул в ее глазах. Все-таки сильный. Настоящий мужчина.
Лена тоже ему не звонила. И Виктор понял, что поступил правильно, прервав отношения. Не звонит потому, что он ей не нужен. Он все верно рассудил, не судьба.
А вскоре в его жизни появилась Марина. С ней все было по-другому. С самого начала, с первого дня их отношения стали борьбой. Кто кого. В этой борьбе он, наконец, почувствовал себя сильным. Поединок — мужская стихия. Мужчина должен женщину покорять, а не растворяться в ней.
И Виктор Марину покорял. Как ковбои объезжают в прериях диких коней, на экстриме, с риском для жизни. Его слова: «Выходи за меня замуж» являлись присоленой краюхой хлеба для непокорного мустанга. Но Марина в ответ лишь фыркнула: «Нет, не выйду».
Он не оставлял попыток приручить ее. И однажды, полгода спустя после его предложения, она вдруг спросила: «Ты не передумал на мне жениться? Если нет, я согласна».
Первый раз мысль: «Сигизмунд, что ты делаешь?» пришла Виктору на собственной свадьбе. Но что-то менять было уже поздно. Да и не особо хотелось. Надеялся, что все будет хорошо.
Он победил, он приручил, казалось бы, можно теперь расслабиться и счастливо жить с красивой и умной женой. Да не тут-то было. Оказалось, что все только началось.
Любая мелочь в их общей с Мариной жизни превращалась в повод для дуэли. Словесные перепалки, обиды, упреки... Любые его доводы в споре разбивались о стену непонимания. Конца этому не было.
О Лене Виктор почти не вспоминал. Ни сил, ни времени на воспоминания на фоне бурной семейной жизни просто не оставалось. И он бы Лену, наверное, забыл, если бы не сны. Она снилась ему всегда, и когда они дружили, и потом, когда Виктор уже ухаживал за Мариной, и после женитьбы.
После этих снов он подолгу лежал, смежив веки, стараясь как можно дольше сохранить сон в себе, не дать ему раствориться, растаять, исчезнуть. И весь день потом, стоило остаться наедине с собой, перед внутренним взором вставали Ленины улыбающиеся глаза из счастливых сновидений, и возникало в душе чувство покоя и умиротворения, которое испытывал он когда-то давно, находясь рядом с ней.
О том, что характер отношений, стиль общения между людьми определяется в первые дни знакомства и в дальнейшем изменить его практически невозможно, известно профессиональным психологам. Виктор этого не знал. Он все еще верил, что когда-нибудь они с Мариной притрутся друг к другу, прекратят вечную войну, научатся сосуществовать мирно. Он этого хотел. Ведь Марина была доброй, порядочной женщиной, заботливой женой, хорошей хозяйкой, прекрасной матерью его детям. Вот только эта ее конфликтность, эта вспыльчивость... Это неумение слышать другого... Да еще необъяснимая для женщины потребность доминировать...
Чем дольше они жили вместе, чем крепче вростали друг в друга, тем болезненнее бывали их стычки. Нападала первой всегда Марина. Удары наносила теперь не наобум, а прицельно, по болевым точкам, которые после столькох лет, прожитых вместе, были ей хорошо известны.
Интимную близость, а вернее, отказ от нее, как аргумент в борьбе за лидерство в семье, Марина стала использовать едва ли не с первого их семейного дня. Это был в прямом смысле слова «удар ниже пояса».
Разумеется, непросто приходилось в плане физиологии: из ночи в ночь здоровому, сильному мужчине спать под одним одеялом с желанной женщиной (своей женщиной!) и не сметь к ней прикоснуться. Изощреннейшая пытка.
Но особенно унизительной была психологическая составляющая вынужденного воздержания. Ведь сексуальность — важнейшее проявление мужского начала, мужской сути. Отказывая в близости, Марина унижала в Викторе мужчину. Смириться с этим он не мог.
Решение проблемы лежало на поверхности. В детском саду у Виктора была подружка, изводившая его своим непостоянством. Бабушка, бывшая в курсе его страданий, как-то сказала: «Ничего, сынок, пусть покуражится. Наступит и твое время. Уже не ты за девками, а они за тобой бегать будут». Он эти слова, как ни странно, запомнил.
Бабушка оказалась права. Чем старше становился Виктор, тем настойчивей, тем откровенней предлагали себя женщины вокруг него. Он просто использовал возможности, которые жизнь ему предоставляла. Пытавшейся поднять голову совести объяснял: «Марине я не нужен, зато нужен другим! Сама виновата!»
Тема развода между Виктором и Мариной периодически возникала, но как-то вяло. Все семьи вокруг жили точно так же: ссорились, мирились, напропалую использовали свое «право налево», приноравливались... К тому же дети...
В один из таких разговоров, когда слово «развод» звучало особенно громко, особенно убедительно, Виктор и подставился.
Они ссорились уже не первый час, и оба устали, измучались. Лежали, обессиленные, на кровати, супружеском их ложе, чаще бывавшем полем брани, чем местом единения и любви. Неожиданно Марина спросила его: «У тебя были другие женщины?» И Виктор, испытывая мстительное удовольствие, выпалил: «Были, и не одна, не две, не три!»
Как же она плакала! Сколько горечи, сколько отчаяния и детской беспомощности было в ее слезах! У Виктора все внутри перевернулось от этих слез.
Когда, наконец успокоившись и затихнув, она лишь изредка судорожно всхлипывала на его плече, Виктор поклялся себе больше никогда Марине не изменять. Поклялся, что больше никогда не даст повода для ее слез.
Слово свое он держал. И вообще, стал бережнее относится к жене, чувствуя свою вину перед ней за причиненную боль.
Марина тоже притихла, стала реже скандалить. Но плакала теперь часто, не прячась, изводя своими слезами Виктора. И ревновала! Ко всему и ко всем! Виктор эти слезы и необоснованные сцены ревности терпел, молчал или просил прощения, не будучи виноватым. А что делать? Приходилось.
И уже не вызывали в нем чувство протеста металлические нотки в голосе жены, не вздрючивал ее приказной тон и повелительная форма употребляемых Мариной глаголов... И как-то все чаще стал он ловить себя на мысли, что устал, что ему неинтересно жить, надоело воевать с женой и пусть все идет как идет... Сдался.
***
Утро субботы было одной из маленьких радостей, оставшихся в жизни Виктора. Марина в субботу спала почти до обеда, наверстывала недельный недосып. А Виктор, проводив детей в школу, больше не ложился. Эти несколько часов до обеда принадлежали только ему.
Он сходил на стадион, побегал и сделал зарядку. После душа сварил кофе и сел порыться в Интернете, наслаждаясь тишиной и бездельем. Свобода! Пусть всего на пару часов, но свобода.
За стеной послышались шорохи и в комнату вошла заспанная и уютная со сна Марина.
- Привет! - она приобняла Виктора за плечи.
Виктор невесело усмехнулся про себя. Он не обольщался по поводу непривычной нежности жены. Марина никогда не упускала случай заглянуть из-за его спины в монитор компьютера.
- Открой киноафишу! Я хочу в кино сегодня сходить. «Изгнание из рая». Говорят, классный фильм.
Виктор покорно открыл нужный сайт. Их взгляды с женой на кинопродукцию, впрочем, как на многое другое, не совпадали. Виктору нравились фильмы интеллектуальные. Марина «занудство и выпендреж», как она это называла, не могла выносить, считая, что проблем и трудностей предостаточно в реальной жизни, и любила кино «легкое» - мелодрамы, мюзиклы, комедии положений. В кинотеатре смотрели, разумеется, только «легкое».
- Вот! Восемнадцать тридцать нормальный сеанс! Бронируй на него билеты!
Марина вышла из комнаты. Виктор окликнул ее:
- Подожди, Марин. Может, на другой сеанс, пораньше? Или завтра сходим в кино. Сегодня хоккей вечером. Наши с чехами играют. Я хотел посмотреть.
Хоккей был еще одной маленькой радостью Виктора. Когда-то в детстве они смотрели матчи по телевизору вместе с отцом. Часто глубокой ночью. Такая исключительно мужская забава. Потом, несколько дней после интересной игры, в школе и дворе велись, опять же, сугубо мужские разговоры: кто забил шайбу, на какой минуте, с чьей подачи. За те годы, когда поводов гордиться за сборную страны не было, хоккей свою былую популярность утратил, но Виктор остался верен детскому увлечению и продолжал все игры сборной смотреть. Ностальгировал.
Ответ Марины был предсказуем.
- Ну, если для тебя хоккей важнее жены, тогда конечно... Тогда не пойдем вообще. Ты же знаешь, я в воскресенье не люблю никуда ходить. Ладно, смотри свой хоккей.
В голосе Марины звучала скорбь всех жен мира, замученных деспотами-мужьями. Раньше Виктор зверел от таких игр жены. Сейчас лишь вздохнул и билеты на выбранный Мариной сеанс забронировал.
Фильм оказался еще хуже, чем Виктор ожидал. Неверный муж после развода в течение первого часа прозревал, осознавал, какое сокровище потерял в лице жены, в течение второго часа предавался отчаянию по поводу невозможности вернуть потерянное счастье. Больше всего удивляло, что снимали подобную лабуду мужчины-режиссеры по сценариям, написанным мужчинами-сценаристами. Марина была от фильма в восторге.
После кино Виктор надеялся успеть вернуться домой до конца первого тайма, но Марина взяла его под руку, прижавшись всем телом, и проворковала:
- Пойдем погуляем! Такая погода хорошая! Мы с тобой уже сто лет не гуляли вместе.
На улице на самом деле было хорошо: тепло, тихо, падал пушистый снег, по тротуарам слонялись веселые, счастливые люди... Но Виктор не сомневался, что желание погулять у Марины возникло только потому, что она заметила, как он украдкой посмотрел на часы.
- Застегнись, простудишься!
Молния на куртке Виктора была застегнута наполовину. Он с трудом подавил в себе острое желание назло Марине расстегнуть куртку совсем и послушно поддернул молнию повыше.
Шли по улице молча. Впрочем, как обычно. Им давно уже не о чем было говорить. Гуляли.
- Пойдем в кафешке посидим.
Марина кивнула на сиявшую разноцветными огоньками витрину.
Виктору было все-равно, таскаться по улицам или сидеть в кафе, вечер так и этак был испорчен. Он без слов повернул в указанную женой дверь.
Но должно же было и ему когда-то повезти? И повезло! На экране висевшего на стене кафе телевизора наши остервенело сражались с чехами за шайбу. Головы всех посетителей заведения были повернуты к экрану.
- Какой счет? - обратился Виктор к сидевшему за соседним столом парню, торопливо раздеваясь.
- Два ноль. Чехи ведут. Но наши бодренькие сегодня. Злые! Наваляем еще чехам!
Играли в Хельсинки. На трибунах было много российских туристов, стоял неумолчный рев. Болельщики размахивали флагами, свистели и гудели в дудки.
- Сушинский! Курьянов! Гоооол!!!! Гол!!! Мозякин с подачи Курьянова забивает шайбу в ворота соперника!! Два один!!! Наши ребята сокращают трагический разрыв в счете!
- Витя, ты оглох?!
Марина смотрела на него с укором. Рядом с ней, смущенно улыбаясь, стояла с блокнотом наготове официантка.
- Я третий раз тебя спрашиваю — что ты будешь заказывать?!
- А, прости, не слышал! Чай! Зеленый! Наши гол забили!
- Что делается! Что делается! Наши ребята не дают противнику опомниться! Радулов! Шайба у Зиновьева! Ягр пытается помешать ему!
- Витя, сделай заказ! Детский сад какой-то, ей Богу!
- Девушка, все, мне только чай! Спасибо! Марин, интересно же! Не сердись!
- Я не сержусь! Но надо же приличие соблюдать! Стоит человек, ждет тебя, а ты, как ребенок, от игрушки не можешь оторваться. Стыдно за тебя! Ведешь себя, как дикарь!
Радостное возбуждение, овладевшее Виктором от погружения в атмосферу игры, улетучилось, словно воздух из дырявого воздушного шара. И даже забитая нашими вторая шайба, сровнявшая счет, радости не добавила. Способная ему досталась жена! Парой слов она могла испортить любой праздник.
Закончился второй тайм. Народ в кафе оживился, официантки сновали со своими подносами
от барной стойки к столикам и обратно.
Внезапно Виктором овладело настойчивое желание оглянуться. Он повернул голову и встретился глазами с Леной.
Виктор узнал ее в ту же секунду. По теплу, разлившемуся в груди... По возникшей легкости, невесомости тела... По пьянящему головокружению, которое испытываешь, погружаясь в родные глаза...
Сколько времени он смотрел на Лену — он не знал. Минуту, две, вечность? Очнулся, когда Марина задела его под столом ногой. Отвернулся. Стал смотреть невидящими глазами в стол.
В зале творилось что-то невообразимое. Разгоряченные игрой и спиртным болельщики во всю братались, телевизор надрывался прямой трансляцией из спортивного дворца, где братались и ликовали уже тысячи болельщиков... Перекрывая шумы, звучала песня, знакомая с детства:
« ...Суровый бой ведет ледовая дружина.
Мы верим мужеству отчаянных парней.
В хоккей играют настоящие мужчины.
Трус не играет в хоккей! Трус не играет в хоккей!»
В ушах у Виктора звенело. Перед глазами плыли черные круги. Трус не играет в хоккей! Он трус. Свой хоккей он проиграл. Какая разница, чего он испугался: привычной выволочки от Марины за взгляд на другую женщину или того, что Марина устроит скандал при Лене? Он испугался. Он отвернулся. Отвернулся от Лены. От ее глаз, в которые он столько лет мечтал заглянуть снова. Он трус. Трус не играет в хоккей...
Виктор поднял глаза на жену. Она внимательно наблюдала за ним, прищурившись. И какими чужими вдруг показались ему эти прищуренные, изучающие глаза, глаза, которые он видел изо дня в день много лет подряд...
Виктор встал, достал из портмоне карточку, положил на стол, надел куртку. Марина ошарашенно наблюдала за ним.
- Ты что? Куда? Мне же только что заказ принесли.
Но Виктор уже шел к двери.
На улице все так же падал снег. И так же гуляли под пушистым, нарядным снегом люди.
Виктор остановился, расстегнул, распахнул куртку, которую, одеваясь, автоматически застегнул, глубоко, всей грудью вздохнул, поднял лицо к небу и счастливо засмеялся. В хоккей играют настоящие мужчины. Трус не играет в хоккей!
А в пяти шагах от него стояла Лена, так же, как и он, запрокинув лицо вверх, навстречу летящему с неба праздничному снегу, и тоже улыбалась...