Сергей лежал на диване в своей квартире и мысленно чертил на потолке линии: вначале по периметру, начиная слева от двери, затем наискосок, по диагонали, с угла на угол, затем круг вокруг чистой, промытой люстры, затем еще один, побольше диаметром…
Такая «напотолочная геометрия» давно уже превратилась в ритуал. Порядок начертания никогда не менялся. Это успокаивало Сергея. Погружало его в особое, медитативное состояние. Бесконечная, суетливая словомешалка в голове стихала. Расслаблялись мышцы тяжелеющего тела. Исчезали звуки внешнего мира.
И тогда Сергей начинал свой монолог. Он рассказывал о своих победах, делился мнением об окружающих его людях, вспоминал прошлое, строил планы на будущее… Особенно частой темой монологов были именно планы. Планы великие! Грандиозные планы!
Конечно же, монолог произносился без артикуляции, мысленный. Но по всем правилам ораторского искусства: вначале основополагающий посыл, затем обоснование, и, наконец, сведение многих «следовательно» и «потому что» к первоначальной мысли. И красиво построенная, аргументированная речь, была отдельным, немалым удовольствием для Сергея.
Мог возникнуть вопрос, кто же был его собеседником, вернее слушателем? Никто. Или, вернее, некто. Вселенский разум. Космос. Кто-то великий, непостижимый, кто только и мог понять и оценить Сергея.
Маленьким Сергей произносил свои монологи наяву, вслух. Слушателем была мама. Она была его Космос и Вселенский разум. Ей он мог рассказать все.
Но так было до той истории с ножом. Нож он нашел под лавкой у своего подъезда. Да не нашел, конечно. Подобрал. И видел прекрасно, из чьего кармана он выпал. Бандитский нож с выкидным лезвием. Тогда в первый раз у него появился секрет от мамы. В первый, но не в последний! Он утаил нож не потому, что его мучил стыд, или он боялся укора, неодобрения. Нет! О сделанном Сергей никогда не жалел. И с угрызениями совести не был знаком. Просто он не сомневался, что мама заставит вернуть нож хозяину. А именно этого делать совсем не хотелось. Хотелось владеть настоящей мужской вещью, ведь их в доме было так мало!
А нож был восхитительный! Тяжелый, такой настоящий, хищный, коварный!
Украв нож, Сергей часами любовался его стремительными формами, нажимая на кнопочку и стараясь не упустить момент, когда молниеносно выскакивающее лезвие вспыхивало синим огнем. Ах, как сладко было держать в руках эту вещицу!
Нож должен быть жив до сих пор. Так и лежит, наверное, в тайнике между железными гаражами, вместе со стопкой низкопробных порнографических фотографий, которые Сергей тоже зачем-то украл у своего одноклассника. Одноклассник разрешал смотреть эти затрепанные от многократных просмотров фотки всем и сколько угодно. Но одно дело смотреть такое в кампании ржущих и лезущих со своими комментариями приятелей, и совсем другое - одному. Потому и взял.
Какое-то время Сергей обходился без тайника, пряча свои сокровища в самый дальний угол ящика письменного стола. Но мысль о том, что на нож и фотки может наткнуться мама, потихоньку сверлила. И Сергей решил устроить тайник.
Он долго ходил по двору, выбирая место. Но все в их дворе было на виду. Наконец, подходящее местечко сыскалось.
Первое время Сергей бегал проведывать свои сокровища по несколько раз в день. И из школы возвращался не по обычной, привычной дороге, а вкруговую, чтобы пройти мимо тайника. Но постепенно стал ходить к гаражам все реже и реже, и, в конце концов, перестал совсем.
Эта, по сути, пустяковая история научила Сергея фильтровать, делить информацию: это только для себя, это для мамы, а это можно и всем остальным. С той поры и начались такие привычные теперь внутренние монологи.
Вообще-то, тайны и секреты – это было не для него. Туманные намеки, зашифрованные записки, пароли и прочая белиберда, которой бредят в нежном возрасте все мальчишки, казались Сергею глупостью.
Ему нравилась во всем ясность, четкость и схематичность. Мама говорила, что у него математический склад ума. Может быть, так оно и было.
Их с мамой отношения соответствовали его вкусам: на четкий и внятный вопрос такой же четкий и внятный ответ. И никаких уловок, отговорок, намеков или умолчаний. Причем, было безразлично, кто задавал вопрос, мама или сын. Друг другу они не врали. Почти.
У всех друзей и знакомых Сергея с родителями постоянно возникали сложности. Для Сергея проблемы отцов и детей не существовало.
Их крошечная семья состояла всего из двух человек. Ни отца, ни дедов-бабок, ни, тем более, братьев-сестер у Сергея не было. Даже не было теток и дядьев или каких-либо еще более далеких родственников.
Мама заменяла Сергею всех. На вопрос, который он задал где-то в пять-шесть лет: «Почему у меня нет папы?» мама ответила: «Он предал меня, и я его выгнала».
В голове Сергея долго жил образ коварного предателя, лживого, трусливого и неприятного типа, безжалостно изгоняемого строгой и справедливой мамой.
Со временем образ потускнел. Но возникли новые вопросы.
Как-то они ужинали, и Сергей, как всегда, болтал, рассказывая о своих дворовых делах. Вспомнив, прервал рассказ. Уже несколько дней мучил его вопрос, куда делся отец после того, как мама его выгнала. Нормально бы было, чтобы с горя умер, но так ли это - знала только мама.
- Мам, а он умер?
Мама положила вилку на стол, скрестила мостиком под подбородком кисти рук. Она часто так делала. Еще голову склоняла к плечу. Слушала.
- Кто он?
- Ну отец!
- Нет, он жив.
- А где же он тогда живет?
- В Москве.
- В Москве?!
Сергей был изумлен. Предатель, подлая гадина, на которого и плевка-то жалко – и живет в Москве!
В прошлом году Сергею посчастливилось увидеть Москву. Проездом, всего один день. Но какой день! Из Адлера, после отпуска на море нельзя было улететь, билеты на прямые Дальневосточные рейсы раскупались за месяц вперед. Поэтому пришлось возвращаться домой через Москву. Они съездили с мамой на Красную площадь, которая оказалась серая, но все равно красивая, потом гуляли внутри Кремля, потом ели в нарядном, как какой-нибудь дворец ресторане, и мороженое там было таким вкусным, какого Сергей раньше в жизни не ел…
Так вот, этот единственный день в Москве произвел на Сергея большее впечатление, чем весь месяц отпуска у теплого моря. Шумная, блестящая, праздничная! В Москве могли жить только счастливчики, избранные, награжденные за что-то судьбой.
И вдруг оказывается, что предатель-отец спокойненько поживает там, среди вечного блеска и праздника!
- Как же его туда пустили?!
- Кто?
Сергей не мог ответить, кто. Он беспомощно развел руками и промычал что-то невнятное. Ну, кто-то! Кто следит за порядком. За справедливостью.
Мама скривила краешек губы, изобразив улыбку.
- У нас свободная страна. Каждый живет, где хочет.
У Сергея мелькнула спасительная мысль.
- Он там дворник? Или, может, мусорщик?
Мама покачала головой.
- Что ты себе нафантазировал? Нет, он не мусорщик. Он успешный человек. Армейский офицер, в звании подполковника, если ты понимаешь, что это значит. Для его возраста это блестящая карьера.
Еще бы Сергей не понимал, что значит подполковник! Они жили в закрытом городе, где каждый второй мужчина носил военную форму. И Сергей с младшей группы детского сада знал, что прапорщик лейтенанту, а лейтенант подполковнику не ровня, хотя количество звездочек на их погонах было одинаково.
А тут ни фига себе! Подполковник! И он ничего не знает. Сергей с упреком посмотрел на маму.
- Почему ты мне не говорила про это?
- Ты не спрашивал.
Действительно, не спрашивал. И не думал о нем. Что думать о предателе? Его презирать надо, а не вспоминать о нем. А тут получается какая-то неувязочка.
Подполковники – они все честные. Они ж Родину защищают! Солдатами командуют!
Сергей несколько дней обдумывал ошарашившую его новость. Все же что-то было не так. Пришлось расспросить.
- Мам, а как он тебя предал?
- Он стал встречаться с другой женщиной.
- Загулял, что ли?
Мама положила руку на затылок Сергея, поерошила волосы.
- Да, загулял.
Ну, с этим вопросом Сергей был хорошо знаком. Имевшиеся в наличии отцы и отчимы друзей ходили налево регулярно, и о событиях, происходящих в семьях в этой связи, пацаны друг другу рассказывали. Сергей со знанием предмета уточнил:
- С шалавой?
Мама взяла мальчика за подбородок, повернула его лицо к себе.
- Нет. С нормальной женщиной. А тебе лучше этим словом не пользоваться. Можно было сказать, например, «с плохой женщиной» или «с женщиной легкого поведения».
Сергей возразил:
- «Шалава» - понятней и короче. Зачем заменять?
- Умные люди не пользуются ругательными словами.
- Ленькина мать, что ли, глупая?
Мама помедлила. Сергей лукаво наблюдал за ней - взрослые взрослых никогда не сдают. Будет мама юлить или ответит честно? Мать Леньки из соседнего подъезда простыми, человеческими словами не пользовалась в принципе. Ее речь состояла из одного только мата всегда, даже когда она была настроена мирно.
Мама юлить не стала:
- Да, глупая. Следи за своей речью, чтобы не втянуться и не походить на нее.
Сергей согласно кивнул. Ладно. Не такая уж проблема, обходиться без ругательств. Он уточнил про ругательство попутно, к слову пришлось. Про отца было гораздо интереснее.
- Мам, а почему мы в прошлом году не поехали к нему ночевать? Он бы нас прогнал?
Маме разговор не нравился. Она встала из-за стола, подошла к раковине, пустила воду. Сергей, не дождавшись ответа, напомнил о себе:
- А, мам?
Мама выключила воду, зачем-то сняла фартук, свернула его несколько раз, старательно разглаживая рукой, так, что получился толстый жгут, похлопала скатанным фартуком по краю стола…
- Нет, не думаю.
Сергей обрадовался.
- Нет? Тогда почему ж мы ночевали в аэропорту?
Мама проделала операцию с фартуком в обратном порядке. Завязала тесемки фартука за спиной.
- Это мое решение. Так надо. Он очень меня обидел. Я решила, когда ты вырастешь, станешь самым умным, самым красивым, самым сильным, вот тогда мы с тобой поедем к нему. Один раз. Первый и последний! Чтобы он увидел тебя и понял, что потерял.
Мама занервничала, лицо пошло красными пятнами, пальцы рук задрожали. Сергею иногда случалось видеть маму такой, он очень не любил эти моменты. Ну, решила и решила. Что нервничать? Он не против. Ладно, он согласен, поедем умные и красивые. Хотя, на взгляд Сергея, он уже и тогда был достаточно красив и умен. Но ради того, чтобы мама не нервничала, можно было и подождать.
Необходимость стать «самым-самым» Сергея не удивила. Олимпийский девиз - «Быстрее, выше, сильнее» - он помнил едва ли не с пеленок. Мама не уставала повторять:
Ты во всем должен быть первым! Ты всегда должен быть лучше всех! Жить стоит только ради того, чтобы побеждать!
Это говорилось так часто, что стало аксиомой и не требовало доказательств. Не вторым, не третьим, а именно всегда и во всем только первым.
Правда, быть первым и не составляло особого труда. У Сергея от природы была отличная память. И соображал он быстро. Физически он был крепче и здоровее своих сверстников. Мама лишь умело и терпеливо направляла то, что дала природа, в нужное русло.
Воспитывала она Сергея не нотациями, не указаниями - сделай то или это, а личным примером. Не делать утреннюю физзарядку было нельзя. В любую погоду, изо дня в день, в выходные и праздники, здоровая и больная, мама делала зарядку сама. Под холодный душ после получаса энергичных упражнений они шли по очереди, выкидывая на пальцах, кто первый. Вместе ходили в бассейн. На тренировки по боксу Сергей ходил один. Но мама ходила два раза в неделю играть в волейбол. Летом мама водила Сергея в походы, с каждым разом все усложняя маршруты, прихватывая для компании пару-тройку его друзей. И никогда не устраивала сцен, если Сергею случалось намочить ноги или расквасить физиономию.
Друзья страшно завидовали Сергею:
- Серый, мамка у тебя чумовая! Повезло тебе!
Да и было чему завидовать. Ни отцы, ни старшие братья пацанов не значили для них столько, сколько значила для Сергея мама. Она была в его жизни всем. Без нее он просто не представлял свою жизнь.
Странности, которые водились за мамой, Сергей ей прощал. Да и странности эти были такие, несерьезные, пустяковые. Например, мама почему-то на дух не переносила сказки. Маленькому, она никогда не читала сказки Сергею. Только правдивые стихи, рассказы и истории, где не было говорящих животных и летающих ковров. Но кроме дома существовал детский сад, существовал телевизор. И о наличии сказок Сергей знал. Знал и был в курсе своей информационной ущербности. Иногда это было неприятно - все понимали, о чем шла речь, а Сергею приходилось лишь догадываться.
Когда Сергей повзрослел, однажды, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, он купил в книжном магазине красиво иллюстрированный том сказок Андерсена. Дома он попробовал его читать, но волшебство из сказочных историй уже исчезло.
Мама, увидев книгу на письменном столе Сергея, изумилась:
- Для кого ты купил эту дрянь?! - она брезгливо держала книгу за уголок двумя пальцами, подчеркивая этим жестом свое отношение к ней.
Сергей испытывал неловкость за свой детский поступок, но не стал придумывать ничего, вроде того, что книга куплена в подарок и признался:
- Для себя. Я хотел такую иметь все детство.
Мама бросила книгу на стол и улыбнулась виновато.
- Я не думала, что для тебя это так важно. - Пояснила, спрятав улыбку, - Я не хотела, чтобы ты вырос слюнтяем. А те, кто верит в чудеса, только такими и вырастают. А чудес, мой дорогой, в жизни нет!
Она полистала толстый том с красивыми рисунками, раздраженно дернула плечом.
- Бред какой-то! - добавила уже другим голосом, - Кстати, твой отец тоже взрослым читал сказки. Вот иногда приходил вечером с работы, брал с полки и читал! Я никогда не могла эту его блажь понять! Когда уходил от нас, забрал эти книги с собой. Хотя, казалось бы, мог оставить сыну. Наверное, очень дорожил…
Мама толкнула книгу от себя, так, что она проехалась через весь стол.
- Убери ее с глаз, она меня раздражает. И вообще, я считала тебя рациональным. А тут какие-то дамские сантименты, детские нереализованные желания…
Сергей и был рациональным. Но в детстве, пока не научился себя контролировать, в нем иногда прорывался, выбирался на поверхность романтик.
Невнятно помнилась одна история. Дорога в школу проходила через старый парк. Летом кроны деревьев смыкались высоко над головой, образуя уютные тоннели. А зимой, когда кружева инея покрывали замерзшие ветви, стоило свернуть с центральной, оживленной и хорошо освещенной аллеи в боковую, малолюдную, как тут же попадал в другой мир.
Первый раз он попал туда случайно. И был сражен открывшейся перед ним сияющей, вернее, таинственно мерцающей красотой. Сергей простаивал в аллее часами, запрокинув голову и широко открыв глаза. Те образы, что мерещились ему в причудливом переплетении ветвей, вспыхивающих голубыми искрами в молочном свете фонарей, Сергей со временем забыл. Но ощущение счастья, прикосновения к чуду, которое он испытал тогда, помнилось и береглось всю жизнь.
Длилась эта сказка наяву недолго. Учительница, озадаченная участившимися опозданиями отличника Морозова Сережи, позвонила маме. И мама вечером спросила:
- Что случилось? Где ты бродишь по утрам?
Сергей все маме рассказал - каким волшебным и таинственным может быть знакомый парк, какие грезы приходят к нему, если долго смотреть на заиндевевшие деревья…
Мама Сережины восторги не одобрила.
- Не выдумывай! Ну красиво. Но это же не значит, что можно из-за этой красоты прогуливать уроки. Я же вместо работы не хожу любоваться деревьями. Короче, опоздаешь еще раз - я буду доводить тебя за руку до школы, как маленького.
Больше в аллею Сергей не сворачивал.
Жило среди детских воспоминаний Сергея и еще одно, совсем не рациональное воспоминание. Фея. Она появилась в его жизни очень рано, Сергей был тогда совсем маленьким и глупым и не удивлялся ничему.
Дело было в детском саду. Играли в прятки. До того несколько раз подряд выпадало голить Сергею. Но, наконец, счастье улыбнулось и ему. И пока голя старательно считал: «один, два, три, пять, четыре, восемь…» , Сергей со всех ног несся в самый дальний угол площадки, густо заросший кустами шиповника. Кусты топорщили во все стороны колючие ветки, и никто к ним не подходил. А Сергей нашел кошачью тропинку. По ней ползком на животе можно было проползти, не зацепившись за коварный куст, и оказаться в потайном местечке между забором и шиповником. Тут его не найдут до тех пор, пока не закончится прогулка. И выползет он только тогда, когда воспитательница начнет истошно кричать: «Морозов! Морозов, ты где?».
Сергей сидел на земле, опершись о металлический забор спиной, и с удовольствием слушал, что твориться на площадке. Но тут кто-то тронул его за плечо.
- Сереженька, ты почему один? Тебя кто-то обидел?
Сергей оглянулся. За забором стояла старушка. Обыкновенная. Белые волосы. Серый плащ. На земле рядом большая хозяйственная сумка. Сергей недоуменно спросил:
- Ты откуда знаешь, как меня зовут?
Старушка радостно засмеялась:
- А я фея. Я все знаю.
Сергей удивился:
- Фея? Это имя такое или что?
Старушка растерянно заморгала глазами.
- Ты не знаешь, кто такая фея? Ну, это добрая колдунья, волшебница.
Про волшебников Сергей уже успел узнать. Только сегодня утром они обсуждали в группе, что следует делать, когда найдешь волшебную палочку. Ему, как всегда, повезло первому.
- А где палочка?
Старушка переспросила:
- Палочка? Тросточка? А мне не надо, у меня ноги хорошие, - но тут же поняла, о чем речь. - Ты, наверное, про волшебную палочку?
Сергей кивнул. Старушка обескуражено развела руками.
- Нету. Потеряла я ее. Давно потеряла.
Ну, такую растяпу надо было еще поискать! Сергей, забыв об осторожности, вскочил на ноги и закричал:
- Ты что! Потерять волшебную палочку! А кто ее нашел?!
Старушка не знала.
За кустами послышались детские голоса. Сергей, спохватившись, опять присел на корточки. Юля, вредина и выскочка, прокричала из-за шиповника:
- Бабушка, а Вы Сережу Морозова не видели? У него шапка такая, с козырьком и звездой.
Сергей затаил дыхание. Но Фея быстро сообразила, что к чему.
- Нет здесь, девочка, никакого Сережи.
Юлька была подозрительной.
- А с кем это Вы разговаривали?
Старушка врала умело.
- С кошкой. Кошка у меня перелезла через забор и не хочет выходить. Может быть, ты мне ее подашь?
Юлька помогать не захотела.
- Нет, там кусты колючие.
Сергей дождался, когда Юлька с девчонками убегут подальше, заговорил снова:
- Так ты теперь никакая не волшебница. Без палочки.
Старушка вздохнула.
- Без палочки, конечно, не то, ты прав. Но, все равно, помаленьку приколдовываю. Если желания скромные. Конфетку или яблочко. А чтобы что крупное – такое не смогу.
Сергей с надеждой спросил:
- А свисток можешь?
Фея уточнила:
- Какой?
- Милицейский. И чтоб с веревкой, на шею вешать.
Фея задумалась. Но согласилась.
- Сейчас не смогу. А дома, в тишине, попробую поколдовать. Вдруг да получится. Договорились?
Сергей был согласен. Выбора-то не оставалось. Встретиться условились завтра на том же месте.
Вечером Сергей рассказал маме про Фею. Мама уточнила, какой на Фее был плащ, какая сумка. Выслушав ответ, стала нервничать, бегать по комнате, садиться, барабанить по столу дрожащими пальцами. Потом кинулась к телефону, стала куда-то звонить. Не дозвонилась и закрылась в своей комнате. Почему-то в тот раз разубеждать Сергея, что фей и волшебных палочек на свете не бывает, мама не стала.
Вечером, перед сном Сергей думал о Фее.
А утром шел дождь и на прогулку не пошли. И на следующий день тоже. И на следующий за следующим. Для Сергея эти несколько дней были равны годам. И он обо всем забыл.
Наконец, выдался сухой погожий день. Сергей сразу, едва вышел из дверей детского сада, увидел знакомую белую голову на старом месте. Он подбежал к шиповнику и в нерешительности посмотрел себе под ноги. Земля после многодневных дождей раскисла, подлазить под куст, как обычно, ползком, не хотелось.
Фея поняла его нерешительность.
- Конечно, не надо. Вон у тебя какая чистая курточка. Беги к воротам, я туда сейчас подойду.
К воротам подходить запрещалось строго настрого. Но бабушка не зря была волшебница. Она опять обо всем догадалась.
- Да мы быстро. Я тебе отдам и все. Ты как будто мимо пробежал.
Сергей обрадовался:
- Получилось?
Фея молча достала из кармана свисток, покачала его, держа за веревочку. Вот это да! Настоящий! Сергей со всех ног рванул к воротам. Старушка быстро бегать не могла, и Сергей чуть не сгорел от нетерпения, дожидаясь, пока она доковыляет вдоль забора.
Схватив протянутый свисток, он тут же сунул его в рот и залился восхитительной трелью. И рот, и мысли были заняты свистком. Махнув на прощание Фее рукой и забыв поблагодарить ее за подарок, Сергей убежал к детям хвастаться своим счастьем.
С тех пор они стали дружить. В детском саду через забор, а когда Сергей пошел в первый класс, то просто так, гуляя по парку.
Колдовала Фея редко. В основном, как и обещала, наколдовывала сладости: конфеты, шоколадные медальки, яблоки, мандарины и орехи. Игрушки были реже. Да Сергей и не просил. Иногда только, если очень хотелось, намекал, чтобы не ставить подругу в неловкое положение.
И Фея по большей части выручала.
Вела Фея себя очень деликатно, на глаза не лезла, с общением не навязывалась. Приходила в парк и сидела тихонько на лавочке, ожидая, когда Сергей сам подойдет к ней. Иногда, когда бывал не один, Сергей проходил мимо, даже не поздоровавшись, чтобы не вызывать расспросы. Не скажешь же друзьям, что это его знакомая волшебница. Засмеют. Потому и проходил. И Фея его не окликала.
Разговаривать с Феей было страшно интересно. Она много знала и очень увлекательно рассказывала.
Сергей удивлялся:
- Откуда ты все знаешь? Наверное, ты все придумываешь?
Но Фея не соглашалась:
- Нет, не придумываю. Я людей люблю, природу люблю, жизнь люблю. А кто любовью живет, тому многое дано видеть и слышать, тому многое открывается.
Сергей не понимал, о чем она. Он тоже любил жизнь, но никакие неведомые тайны ему за это не открывались.
А потом Фея исчезла. Просто перестала появляться. Сергей долго еще, проходя через парк, смотрел вдоль аллей, надеясь увидеть знакомую сухонькую фигуру.
Но Феи нигде не было. И Сергей решил, что просто он вырос и Фея ушла к другому, маленькому мальчику. И успокоился, перестал вспоминать это странное и непонятное знакомство.
А через несколько лет Сергей узнал, что, оказывается, кроме отца - предателя у него еще была бабушка.
Однажды вечером мама пришла с работы позже обычного. От нее непривычно пахло вином, духами, табачным дымом.
Мама обняла Сергея, неудобно прижала его к себе. Глухо сказала:
- Я на похоронах была. Твоя бабушка умерла.
Сергей замер. Разве у него была бабушка? Отстранился, пытаясь заглянуть маме в лицо.
- Какая бабушка?
Мама молчала. Сергей подергал ее за руку.
- Мам, я спрашиваю, какая бабушка?
Мама ответила, думая о чем-то своем:
- Родная. Мать твоего отца.
Сергею этого было мало.
- Мам, ну где она жила-то?
- Тут, недалеко, в соседнем доме. Да ты хорошо знал ее, это же твоя…
И мама замолчала на полуслове, резко обернувшись к Сергею, как будто спохватилась, что сказала лишнее. Напрасно Сергей канючил:
- Мам, ну кто «моя эта», ну кто?
Но мама молчала.
Вообще, в тот день она была какая-то странная.
На следующий вечер мама опять пришла поздно, так же отвечала невпопад и блестела безумными глазами.
А ночью несколько раз кто-то звонил по телефону. Мама подбегала к аппарату, сломя голову, слушала, зажав рот ладонью, и только иногда говорила холодным голосом: «Нет. Нет. Нет». Положив трубку, громко, страшно, навзрыд, плакала.
Сергей молча наблюдал, как мама мечется. Он ничего не понимал и лишь сочувствовал маминым слезам.
А утро было солнечным и веселым. И все ночные звонки и слезы казались страшным сном, ночным кошмаром. Сергей постарался о них поскорее забыть. Но где-то глубоко в душе все странным образом переплелось: мамины ночные слезы, исчезновение Феи, смерть неизвестной раньше бабушки… Были ли связаны между собой все эти события на самом деле – Сергей так и не узнал никогда. Помнил о них, но почему-то у мамы не спрашивал…
К разряду маминых странностей относил Сергей еще одну ее идею фикс. Мама не верила в дружбу.
Она говорила:
- Друзья нужны только для развлечения. Никогда не доверяй друзьям. И никогда на них не опирайся. Тогда они не смогут тебя предать.
Сергей пытался спорить. С девяти лет у него был закадычный друг Мишка. Они, как индейцы, разрезали пальцы стеклышком от разбитой бутылки и побратались кровью.
Вечером Сергей рассказал об этом маме:
- Все, мам! Мы с Мишкой теперь кровные братья. Он теперь, если будет надо, жизнь за меня отдаст!
Мама скептически отнеслась к услышанному.
- Отдаст. Обязательно отдаст. Только твою. За тридцать серебряников. Идем рану обрабатывать зеленкой, кровосмеситель. Смотри, как раскраснелась.
Сергей сердился. Как можно было так говорить! Ведь друг – это… Это же как брат! Это даже больше! Это почти часть тебя! Мама не могла понять, что такое дружба потому, что у нее самой ни друзей, ни подруг никогда не было.
Но, как оказалось, одинокой мама была не всегда. Однажды в маминой тумбочке случайно Сергей обнаружил большой полиэтиленовый пакет со старыми фотографиями. Раньше их Сергей не видел. Высыпав фотографии на мамину кровать, он долго перебирал их. На всех снимках мама была в многолюдных компаниях. И везде она выглядела смеющейся и счастливой. Самой красивой и самой веселой!
Практически на каждой фотографии были две аккуратные, выстриженные, наверное, маникюрными ножницами, дырочки на месте лиц. У одной дырочки были мужские плечи, у другой женские. И всегда эти плечи с дырочками находились рядом со счастливой, смеющейся мамой.
Сергей долго перебирал эти странные фотки. Все никак не мог насмотреться на маму. Ее лицо, ее глаза, но как будто это не она, а кто-то очень сильно на нее похожий… Сергей просунул с изнанки пальцы в старательно вырезанные дырочки и пошевелил ими. На секунду показалось, что плечи тоже зашевелились, ожили…
Сергей перебирал фотографии и думал: «Неужели все эти люди, что обнимают маму и смеются вместе с ней, предали, обманули ее?» Наверное, так и было. И она их всех выгнала. Как и отца. И теперь живет одна.
Жила мама, конечно, не одна. С Сергеем. И Сергей знал, что уж он-то маму никогда не предаст.
А жизнь постоянно доказывала правоту маминых слов.
Мишка, закадычный Мишка, главный человек в жизни Сергея на протяжении семи лет, после мамы, конечно, предал его в десятом, выпускном классе, не моргнув глазом.
История была грязная. И в прямом, и в переносном смысле. Вспоминать о ней Сергей не любил.
Начиналось все года за три.
Сергей не отработал на летних каникулах практику. Не отработал не из вредности или особой какой-то лени. Просто так получилось. Практика планировалась на август. Но в конце июля позвонил тренер по боксу и сказал, что обязательно надо ехать в спортивный лагерь. Туда приедут боксеры из других городов, получатся такие незапланированные сборы. Нечего и говорить, что Сергей на практику начихал.
Из лагеря он вернулся окрепший, загорелый, счастливый своими спортивными результатами. Но первого сентября начались проблемы.
Классная, поджимая губы и сделав мутные глаза, сказала:
- Морозов, после линейки зайди в кабинет директора. У него есть к тебе вопрос.
Директор начал кричать, едва Сергей переступил порог его кабинета.
- Ты почему практику пропустил? Ты что, лучше других? Все вкалывали, а ты особенный? Короче, пока не отработаешь практику, до уроков я тебя не допущу. Все понял? Иди к завхозу, он даст тебе работу. Ишь ты! Спортивный лагерь у него! Умные все больно стали!
Завхоз, видимо, был в курсе. Он молча кивнул на большое ведро с краской, прикрытое картонкой. На картонке лежала малярная кисть.
Сергей взял тяжеленное ведро и спустился вслед за завхозом в подвал.
В душном и сыром подвале пахло мышами, плесенью, ржавчиной. Монотонно гудели тусклые люминесцентные лампы под потолком.
Завхоз, остановившись, сделал широкий и щедрый жест рукой:
- Покрасишь всю теплоразводку и свободен.
Сергей переспросил:
- Что покрасить?
- Теплоразводку! Трубы!
- Все?!
- А ты что хотел! У тебя практики сколько пропущено?
- Вся.
Завхоз жизнерадостно захохотал.
- Ну вот тебе как раз на две недели и хватит. Смотри, вентили тщательно прокрашивай! Будешь халтурить – заставлю переделывать!
Сергей с тоской осмотрел переплетения труб, занимавшие все наружные стены подвала. Тут и за месяц не управиться, не то что за две недели. Но делать было нечего …
Через пару часов Сергей почувствовал дурноту. Подставив под ноги какие-то шаткие ящики, он попробовал открыть узкие, расположенные под самым потолком окна. Но ничего не вышло. Окна были заколочены намертво. Пришлось дальше елозить кистью, задыхаясь от едкого запаха краски.
Во сколько ушел из подвала, как добрался домой – Сергей не помнил. Дома его несколько раз вырвало.
Мама вернулась с работы, когда Сергей то ли бредил, то ли спал, продолжая и во сне распутывать змеиный клубок труб.
Она растолкала сына:
- Сережа, очнись! Что с тобой? Почему ты такой зеленый? И почему весь в краске?
Невнятные объяснения Сергея мама выслушала с каменным лицом, ничего не сказала. Ушла на кухню, погремела посудой, принесла и заставила выпить молоко и горсть каких-то таблеток. Утром сказала:
- Сегодня отлежись, в школу не ходи, завтра пойдешь. Практику тебе, я думаю, зачтут. Я похлопочу.
Как мама хлопотала, Сергей не знал. Но до уроков Сергея, когда он явился в школу третьего сентября, допустили как ни в чем не бывало.
Что за разговор состоялся у мамы с директором школы, так и осталось неизвестно, но директор с тех пор возненавидел Сергея люто. Он дергал Сергея при любом удобном случае и называл его с тех пор не иначе, как «маменькин сынок Морозов».
Надо ли говорить, что и Сергей к директору любви не испытывал . Но силы их были неравны. И приходилось терпеть, крепко сжав зубы.
Выпустить многолетнюю ненависть, распиравшую его, у Сергея не было возможности очень долго. Бесконечно долго. А разрешился конфликт в марте десятого класса.
У девочки из параллельного класса был день рождения. Сергей с Мишкой были парнями видными, их обхаживали не только одноклассницы. И они получили приглашение на этот день рождения.
Жила та самая новорожденная Оля в респектабельном доме с широкой мраморной лестницей в парадном. Кошками на этой нарядной лестнице, как в родном подъезде Сергея, не пахло.
На дне рождения было невыносимо скучно. За шикарным столом, ломившимся от всякой всячины, сидела Олина подружка, Мишка с Сергеем и с десяток бабок разного возраста.
Выглядело все чинно и благородно. Поэтому через четверть часа после того, как гости встали из-за стола, Сергей с Мишкой стали прощаться, ссылаясь на неотложные дела.
Спустившись на пару пролетов, они присели на подоконник на площадке между этажами. Разом, дружно вздохнули и расхохотались, переглянувшись.
- Во влипли, да? А какие у вас планы относительно будущего, молодые люди? - Мишка сделал губки бантиком, передразнивая чопорную бабусю, все пристававшую к ним с разговорами за столом. – Надеюсь, вы понимаете, как трудно в наше время обеспечивать семью?
- Да я, блин, ага, сантехником буду. Сантехники – они, блин, деньги лопатой гребут, на бутылку всегда заработаешь. – Сергей состроил дебильную рожу и заговорил басом.
Они дико хохотали, тыча друг в друга пальцами.
На пролет ниже щелкнул дверной замок и из квартиры вышел… «горячо любимый» директор школы с пожилой женщиной под руку.
Настроение у Сергея сразу упало до нуля. Это уже было на уровне рефлекса - при виде директора у него всегда портилось настроение.
Мальчишки замерли. Когда шаги на лестнице стихли и хлопнула внизу дверь подъезда, Мишка восторженно зашипел:
- Во повезло, Серый!
Сергей не понял:
- Что повезло-то? Я этого урода видеть не могу, меня блевать от него тянет.
Мишка крутанул головой, удивляясь недогадливости Сергея.
- Ща, Серый, ты узнаешь, как сладка месть! Ну когда такой шанс был? Вот мы ему ща нагадим!
Сергей замысла друга не понимал. Мишка на объяснения распыляться не стал. Он сбежал по лестнице на директорскую площадку, расстегнул штаны и помочился на нарядный, чистенький коврик, лежащий под дверью директорской квартиры. По подъезду поплыл крепкий запах Мишкиной мочи. Закончив журчать, Мишка обернулся к остолбеневшему Сергею:
- Что стал?! Рвем когти!
Квартала два они бежали, как угорелые, пока не упали на скамейку в знакомом сквере.
Сергей неуверенно сказал:
- Зря ты. Как-то по-жлобски это.
Мишка разозлился.
- Да?! Он тебя чморит при всех уже сколько лет, а тебе неудобно ему коврик обоссать! Ну ты и чистоплюй! Тогда ты точно не мужик!
Слышать все это было обидно и унизительно, но Мишка, приходилось признать, говорил правду. Это с нормальным человеком такие методы не комильфо. А с директором - вполне. Он же знает, что они не на равных, а клюет Сергея. Хотя это все равно, что связанного пинать. Так что директор, всяко, козел. И, конечно же, правильно Мишка сделал.
Сергей толкнул локтем насупившегося Мишку, примирительно сказал:
- А у тебя хорошо котелок варит. Я бы так быстро не скумекал.
Мишка перемирие принял, включился в разговор.
- А что раздумывать-то? Согласен, не джентльменский метод. Но с волками жить, по-волчьи выть. Заработал. Три года нарывался. Мы дня два выждем, а потом повторим воспитательную процедуру.
Сергею идея с повторением не понравилась. Он помнил, как неприятно ему было, когда в чистом и светлом подъезде стал распространяться запах вокзального сортира. Но с Мишкой ссориться не хотелось. В конце концов, он же для друга, не для себя старался…
Застукали их, когда они «повторяли» в третий раз.
Черную работу, то есть собственно исполнение, взял на себя опять Мишка. Сергей стоял рядом, стараясь, чтобы не проявлялось на лице выражение брезгливости. Щелчок замка показался оглушительно громким. Сергей крикнул:
- Атас! – и рванул вниз, прыгая через четыре ступеньки. Увидеть и узнать его не могли.
Мишка с расстегнутыми штанами убежать не смог.
Вечером классная позвонила маме и пригласила прийти утром вместе с сыном к директору школы.
Что кричал директор, лучше было не вспоминать. И в глубине души Сергей был с ним согласен. Конечно, скотство. Конечно, извращенная мораль. Но ведь сам достал!
Директор так не считал. Сергея из школы выгнали. В конце третьей четверти выпускного десятого класса! Сергея выгнали, а Мишку оставили.
Мишка от встреч с Сергеем уклонялся, в школу, пока шли разборки, не ходил, на звонки не отвечал, двери не открывал.
Мама, увидев в очередной раз Сергея с телефонной трубкой в руке, подошла, взяла из рук Сергея трубку и положила ее на рычаг. Сказала жестко:
- Не унижайся. Он предал тебя. Теперь он твой враг. Даже если ты его простишь. Ему не нужно твое прощение. Он будет за него тебя ненавидеть. Не унижайся.
Помолчав, добавила:
- А я тебя предупреждала. Вспомни.
С Мишкой Сергей с тех пор не виделся. И никогда не спрашивал о нем, встречая общих знакомых.
А друзей он больше не заводил. Вернее, заводил, но, как советовала мама, только для развлечения, чтобы было с кем проводить свободное время, душу перед ними держал на замке, очень строго фильтруя каждое свое слово и каждый поступок.
Сейчас Сергей лежал на диване в своей квартире и пытался сформулировать проблему, стоявшую перед ним. Вернее, проблема уже не стояла. Необходимости принимать решение не было. Но в душе творилось неладное.
Надо было сосредоточиться, обдумать все, доказать, что он поступил правильно и не ошибся. Доказать надо было себе. Потому, что чувствовал, сил жить с этим бардаком в душе оставалось все меньше.
Проблему звали Аня.
Сергей увидел ее больше года назад в читальном зале аспирантской библиотеки. Она была вся такая юная, беленькая, чистенькая, что казалась полупрозрачной. Сергей в свои двадцать восемь лет цену женским прелестям знал. Таких, как Аня, он раньше не встречал.
Он радовался, как мальчишка, когда видел ее в большом зале читалки, на обычном ее месте у окна. И иногда ловил себя на том, что за несколько часов не прочитывал ни строчки, разглядывая тогда еще незнакомую девушку.
Он стал просыпаться ночами, представляя, какими шелковистыми и прохладными на ощупь должны быть чудесные волосы незнакомки. И какими нежными - ее маленькие ушки, которые так трогательно просвечивают, когда она наклоняется близко к настольной лампе…
Чем дольше Сергей рассматривал девушку, тем больше его тянуло к ней. Однажды он не выдержал и подошел…
Когда между ними все случилось, Сергей неожиданно для себя предложил Ане жить вместе, и она на следующий день переехала к нему.
Вообще, на тот момент как-то упорядочивать свою личную жизнь в его планы не входило. Когда-нибудь потом - конечно… А тогда все планы были связаны с работой. Работа, любимая работа, занимала все его мысли, ей он отдавал все силы.
Ко времени встречи с Аней его докторская диссертация была уже готова к защите. Его статьи по энзимам, напечатанные в зарубежных журналах, принесли ему известность в узком кругу химиков и фармакологов. Сергею делали уже несколько заманчивых предложений, но он уезжать за границу не спешил. Надо закончить запланированное. Упрочить свое положение легче здесь, в России. А уж потом, известным и именитым, уезжать.
Семья в эти планы, продуманные на годы вперед, не входила. Сказано же: «Бессмертные творят, смертные производят себе подобных». Быть среди вторых Сергей не собирался.
Но Аня говорила о будущей свадьбе, как о чем-то само собой разумеющемся. И у Сергея не доставало духа разуверять ее. Очевидно, Аня сама почувствовала его настроение, потому что однажды сказала:
- Понимаешь, Сережа, я деревенская. И родители мои люди простые, живут по старинке. Я бы могла жить так, без женитьбы. Многие живут. Но родители меня не поймут. Для них это стыд и позор, что дочка живет с мужчиной без свадьбы.
И Сергей опять промолчал, опять не смог сказать «нет». Да и вообще, ему очень нравилось жить с ней вместе…
Аня оказалась на редкость хозяйственной девушкой. Кухонные хлопоты, стирку, уборку сразу взяла на себя и делала все так, как будто домашняя работа являлась для нее удовольствием.
Когда не хлопотала по хозяйству, тихо, как мышка, сидела в облюбованном кресле у окна, подобрав под себя ноги и укрыв колени пледом, и уютно шуршала страницами, готовясь к институтской сессии, или читая что-то для души.
Телевизор она никогда первая не включала, с разговорами и вопросами не приставала. Но как-то так получилось, что Сергей сам потихоньку стал рассказывать ей о своих текущих делах, а потом и о планах, о надеждах. И постепенно те внутренние речи, тайные речи, заветные речи, сам не заметив этого, стал проговаривать перед Аней, как когда-то перед мамой.
Но самым замечательным в совместной жизни с Аней были их ночи! Сомнений быть не могло: он встретил свою Женщину. Ни с одной женщиной раньше близость не доставляла столько радости, ни с одной Сергей не испытывал восхитительное чувство полета, которое узнал с ней. Прошло совсем немного времени – и Сергей уже не представлял себе жизнь без Анюты.
В конце концов, Сергей нашел для себя лазейку, решив, что женщина рядом – это ведь не дети, не переход в унизительное качество «воспроизводителя вида».
Когда Сергей сказал Ане о своем условии - брак в обмен на обещание не иметь детей - она выглядела потрясенной. Но согласилась. На следующий день они подали заявление в ЗАГС.
«Радовать» новостью маму Сергей не спешил. Догадывался, что услышит в ответ. Еще лет за десять до того, срезу после окончания школы, мама сказала ему:
- Все, что я говорила тебе о дружбе, относится и к женщинам. Не верь! Пользуйся. Развлекайся. Но упаси тебя Бог полюбить! Это болезнь. А больные люди беззащитны. Хочешь быть сильным - не позволяй себе влюбляться.
И вот надо было сообщать маме о предстоящей женитьбе, а он все тянул. Наконец решился.
Мама долго молчала. Наконец произнесла:
- А зачем?
Сергей объяснил все про деревенскую родню Ани. Про их договор не иметь детей. Мама опять спросила:
- А зачем это тебе? Тебе, не ей. Зачем ей - ясно. А тебе зачем?
Сергей промямлил:
- Ну она так просила… В конце концов это же ничего не меняет.
Мама хмыкнула:
- Не обольщайся. Очень даже меняет. ЗАГС - запись актов гражданского состояния. И положение мужа налагает на тебя новые обязательства, о которых ты даже не удосужился узнать. Это простительно в двадцать лет. Но не в двадцать восемь. А ты в курсе, что она вполне может родить ребенка без учета твоего мнения по этому вопросу, и тебе придется содержать его до совершеннолетия? А тебя не насторожило, что девушка сама, чуть не в первый день знакомства стала настаивать на женитьбе? Может быть ей интересен не ты сам, а твоя карьера, твое материальное благополучие? Она ведь, я так понимаю, налегке, ничем материальным не обременена? Ты слышал такое слово - «подкаблучник»? Им называют мужей, не имеющих в браке ни своего мнения, ни права голоса. Ты еще не муж, но уже желание Ани - это якобы твое желание. Произнеси вслух одной фразой все, что ты мне только что лопотал: я добровольно отказываюсь от своей свободы, беру на себя дополнительные - и немалые - обязательства, потому, что девушка, с которой я сплю, родом из деревни и ее родителям неловко за нее перед соседями. Ну? Что молчишь?! Так и скажи, женюсь, потому что чужие мне люди в какой-то дыре считают это правильным!!
Когда-то мама сказала, что любовь - это болезнь. Похоже, что так и есть. Как можно было самому не видеть то, что так внятно объяснила ему мама? Каким идиотом он выглядит сейчас перед ней. На самом деле, ведь не силой же он затащил Аню к себе. Сама пришла со своим чемоданчиком. И не волновалась, как родители посмотрят. А потом дождалась, когда он размякнет…
- Мам, я понял все. Ты права. Не будет никакой свадьбы. Спасибо тебе.
Но легко было сказать «не будет свадьбы» маме. А как сказать об этом Ане? И Сергей опять тянул. Тянул и слушал Анины отчеты о приготовлении к свадьбе со стиснутыми зубами. Аня просто сияла от счастья. А Сергей отводил от нее взгляд. Как будто камень держал за пазухой.
Свадьба должна была состояться в субботу, а в последний вторник утром Сергей, уходя на работу, уже в дверях сказал вышедшей его проводить Ане:
- Свадьбы не будет. Я передумал. Забери в ресторане задаток. Лучше съездим на эти деньги куда-нибудь в теплые края.
Аня стояла бледная, как стена. Еле слышно проговорила:
- А гости? Я же всех уже пригласила…
Сергей ответил:
- Еще есть время, обзвони, дай отбой.
Он открыл дверь и шагнул за порог. Все! На душе было легко.
Вечером Сергей купил в кондитерской торт, купил цветы. Он все объяснит и она поймет. Она умница
Сергей прошел с тортом и цветами на кухню. Ужина на плите не было. Странно… Чистые кастрюльки аккуратно стояли по росту на полке. Где же она задерживается? Сергей открыл в коридоре шкаф, намереваясь достать свои комнатные тапки, и застыл. Аниной обуви в шкафу не было. Он поднял голову вверх. Не было ее плаща, не было курточки, не было пальто… Голые плечики сиротливо покачивались, тихонько побрякивая друг о друга.
Аня от него ушла.
Сергей сидел, обхватив руками голову. В тяжелой голове среди нудного звона пульсировала одна мысль: «Что-то я сделал не так. Что-то я сделал не так…».
Вечером, уже по темноте, зазвонил телефон. Сергей метнулся к аппарату. Звонила мама.
Мертвым голосом Сергей отчитался:
- Я отказался от свадьбы и она ушла.
Мама сказала:
- Что и требовалось доказать. Ей нужен был не ты. Статус, квартира, прописка… Не знаю что. Но не ты. Очередное предательство. Вот и все. Ты не хочешь учиться на чужих ошибках. Потому не слушаешь меня. Совершаешь свои. Ладно. Не кисни! Перемелется – мука будет!
Но никакой муки не получалось, хоть Сергей перемалывал, перетирал происшедшее вновь и вновь.
На работе он забывался. Колбы, реторты, центрифуги спасали, отвлекали от раздумий. А дома ждал белый потолок и люстра на нем с ярко сверкающими висюльками, перемытыми и перетертыми Аниными руками.
Шло время, месяц за месяцем, а легче не становилось. Тоска накрывала Сергея все плотнее и плотнее. Он стал даже галлюцинировать. Хотя, конечно, настоящими галлюцинациями это нельзя было назвать, но крыша слегка съезжала.
Иногда в полудреме ему слышались Анины шаги на кухне, и он вскакивал, ощущая биение сердца у самого горла. В другой раз ему померещился свет в своем окне. На одном дыхании, без лифта, взлетел он на этаж, но квартира, разумеется, оказалась пустой. Часто из задумчивости его выводил Анин голос: «Сережа!». Он автоматически вскидывался: «А?», но его возглас повисал в ватной тишине комнаты.
Мама звонила редко. Наверное, была чем-то занята. А Сергей не звонил, потому что надо было вставать с дивана, а не было сил.
Он чувствовал себя медузой, жалкой, скользкой, засыхающей под ярким солнцем на берегу жизни.
Вчера вечером, почти ночью, раздался телефонный звонок.
- У меня завтра свадьба…
Сергей слушал короткие гудки в трубке и не мог понять, примерещился ли ему Анин голос или она звонила ему на самом деле…
Всю ночь он не спал. Без конца прокручивал он в голове одни и те же мысли, пытаясь разобраться, кто же предал: Аня его или он ее? Сергей измучился. Ужасно болела голова. Не хотелось есть и пить.
Наконец его осенило: надо ехать к маме. С ней вместе решат они все эти неразрешимые вопросы. Возле нее он отогреется, избавится от этой жуткой, давящей на уши тишины. Там, в маминых стенах, не живет Анин голос. Там этот голос не будет преследовать Сергея, измываться над ним!
Маменькин сыночек? Да! Ну и что? Быть сыночком такой мамы не стыдно. А лучше быть мужем - подкаблучником? Вот то - то и оно!
Сообщать маме о своем приезде в родной город Сергей не стал.
Его била дрожь нетерпения, когда он взбегал по знакомым с детства, с самого рождения ступенькам, вдыхал такую знакомую и родную подъездную вонь. Ключ от маминой квартиры он сжимал в горячей, вспотевшей руке…
От волнения Сергей не сразу попал ключом в замочную скважину.
Мама была дома. В темный коридор из ее комнаты падала полоска света. Работал телевизор. По квартире разносились характерные ритмичные вскрики, хрипы и стоны.
Сергей осторожно заглянул в комнату. На телевизионном экране два красивых тела совокуплялись, совершенно не стесняясь многомиллионной аудитории.
Сергей стоял оглушенный. Мама и это?! Как такое возможно?! Его мама?! Самая умная?! Самая чистая?! Почти святая?!
Но где же она?! Сергей шагнул дальше в комнату и увидел их.
Они были на полу. Мама и … Мишка. Мишка, взрослый, с усами и первыми залысинами, предатель-Мишка, Сергеев друг детства! И они, как те двое на экране, тоже ничего не стеснялись, тоже ничего не видели и не слышали вокруг себя.
В голове что-то взорвалось. Сергей закричал. Зазвенело разбитое зеркало. По рукам побежала кровь.
Сергей открыл глаза.
Потолок. Он взялся привычно расчерчивать его, но что-то смущало. Наконец Сергей понял. Люстра. Исчезла люстра. Вместо люстры висел какой-то убогий, из металлической сетки, колпак.
Ладно, пусть будет колпак. Сергей начертил два круга вокруг колпака, хотел провести линию по периметру, но остановился. Стены переходили в потолок не под прямым углом, а покато. И под самым потолком, по верху стены, шла какая-то гипсовая лепнина, густо оттененная осевшей на гипсовых цветах пылью.
Что за черт? Ее здесь никогда не было! И не должно быть. Сергей скосил глаза к окну. Решетки? Сергей крепко зажмурился. Снова открыл глаза. Все осталось по-прежнему.
И вдруг… Мама!!!
И опять зазвенело разбитое зеркало… Побежала по рукам кровь… В голове раздался взрыв… Сергей закричал…