Краснокожие Северной Америки, воспетые Купером и Эмаром, быстро исчезают. Цивилизация белых, предводимая бесстрашными пионерами, все уже и уже стягивает железное кольцо, которым она окружила вольные степи. Теснимые ею, индейцы удаляются в самые недоступные места, на север и запад, но и там топор скваттера настигает их. Пройдет еще несколько лет, и, может быть, во всей Северной Америке не останется ни одного представителя «детей Великого Духа», только названия местностей будут напоминать об исчезнувшей расе.
Но если северные индейцы окончательно обречены на полное исчезновение, то далеко нельзя сказать того же о жителях Южной Америки. Там, — поднимемся ли мы к бассейнам Амазонки и Ориноко, или спустимся к притокам Ла-Платы, — всюду найдем бесчисленные племена краснокожих, на которых еще не опустилась тяжелая рука белой цивилизации. Их своеобразные нравы и обычаи, их домашний и общественный быт представляют много любопытного для путешественника и достойны иметь своих Куперов.
Блуждая по Гвиане, я познакомился с одним из таких, не тронутых цивилизацией, краснокожих. Наше знакомство не продолжалось и недели, как уже Тайропу, — так звали индейца, — стал одним из самых верных моих друзей. Медно-красный мой приятель с тех пор и не клялся иначе, как своим кумом, белым целителем. Я поддерживал эту экваториальную дружбу способом, употребляемым во всех концах света, — небольшими подарками. Стеклянные ожерелья, медные кольца, дешевые ножи, маленькие куски материй — вот что скрепляло нашу дружбу. Была еще одна вещь, сильно привязывавшая ко мне Тайропу. По красно-сизому цвету носа моего достойного друга я сразу увидел в нем большого любителя тафии (сахарной водки), а так как она у меня никогда не истощалась, то уверениям Тайропу в дружбе и его посещениям не было конца.
Впрочем, в качестве достоверного рассказчика я должен прибавить, что мой драгоценный приятель никогда не приходил ко мне с пустыми руками. Напротив, у него всегда находился какой-нибудь подарок для меня: то красивая стрела, то легкое весло из иарури с изящными рисунками, то крепкий, гладкий лук, то пагару — красивая корзинка, украшенная перьями ара, тукана и других птиц; то, наконец, ожерелье из зубов ягуара.
Читая об этих подарках, может быть, кто-нибудь удивленно спросит: «Да кто же жаднее, белокожий или краснокожий?»
Отвечу на это: «Оба мы стоили друг друга, и если мой багаж увеличивался от подарков Тайропу, то и он немало перебрал у меня, особенно выпил водки».
Обычно каждый визит краснокожего друга заканчивался тем, что я вытаскивал новую бутылку тафии, которая разливалась в два огромных стакана. Мы чокались, и Тайропу залпом осушал свою посудину. Затем, так как я питаю отвращение к любым спиртным напиткам, он невзначай брался за мой стакан и, со словами: «За твое здоровье, кум!» — живо опрокидывал его себе в рот.
За тафией следовало крепкое рукопожатие, и довольный индеец уходил домой.
В одно из таких посещений, после обычного возлияния, я подал гостю пачку табаку и невозмутимо прибавил:
— Теперь, Тайропу, принеси мне свою куи-дару (дубину). Я дам тебе за нее все, чего ты хочешь. Слышишь? Да приноси поскорей: я непременно хочу ее иметь.
Прояснившееся от табака и водки лицо моего приятеля вдруг потемнело, и он глухим голосом отвечал:
— Ты хорошо знаешь, что я не могу… Это куи-дару Иопи. Я убил его… Нет, кум, проси чего хочешь, а этого я не могу дать тебе.
Этот отказ, столь странный для обычно уступчивого индейца, подзадорил мое любопытство, и я еще сильней захотел эту дубину.
С виду куи-дару Иопи ничем не отличалось от массы других дубинок. Это был кусок железного дерева длиной четверти три, а толщиной с добрую жердь. Его четырехугольные бока были гладко обточены и оканчивались утолщением кубической формы.
Смертоносное орудие было обвязано куском хлопка, на котором виднелись какие-то красные пятна. Ясное дело, с ним была соединена какая-то легенда, но упрямый краснокожий не отдавал дубинки и не соглашался рассказать ее истории. Я просто не узнавал в этом упрямце доброго и услужливого вождя аруагов.
Впрочем, несмотря на это облачко, омрачившее было нашу дружбу, мы остались прежними приятелями и по-прежнему одаривали друг друга разными вещами.
Настал день моего отъезда, за мной приехала туземная лодка.
В последний раз я пригласил к себе на обед Тайропу и всю его семью, состоявшую из трех жен и дюжины детей. Мы отдали должное вяленому мясу маипури (тапира) с перцем, разным плодам и рагу из коати (черной обезьяны), приправленному маисом. Обильная выпивка завершила наше празднество. После обеда я собрался, как обычно, закурить сигару, как вдруг с грустью заметил, что мой проселитренный трут подмочен. Делать нечего, нужно было идти за хлопками багульника, которые служили прекрасным трутом…
Вдруг мне вспомнилось, что в охотничьей сумке сохранилась одна коробка восковых спичек, последняя, которую я берег, как зеницу ока. Полезть в сумку, вынуть коробку и чиркнуть спичкой было делом одной минуты.
Но, Боже мой, что это?! При виде вспыхнувшей спички все — и старые, и малые члены фамилии Тайропу, — в изумлении вскочили со своих мест и простерли руки к небу в немом оцепенении.
— Ох, кум!.. Ох!.. — вскричал отец семейства, первый выходя из оцепенения. — Что это за зверь?
— Да это простая спичка, черт возьми! — вырвалось у меня.
— Ох, кум!.. Ох! — заохал Тайропу.
— Ох!.. Ох!.. Ох!.. — хором повторили за ним чада и домочадцы.
— Дай мне эту сп… ич… ку, как ты зовешь ее!
Конечно, я не имел ничего против удовлетворения этой невинной фантазии, и мой счастливый приятель с нескрываемым восторгом зажег спичку.
— Еще!.. Дай еще!..
— Нет, — отвечал я твердо, — больше не дам.
Невыразимая печаль омрачила лицо индейца. Крупные слезы задрожали у него на ресницах. Отказ, видимо, глубоко огорчил моего друга.
— Почему, кум? — спросил он плачущим тоном.
— Принеси мне куи-дару Иопи, тогда получишь и спички.
Бедный Тайропу нерешительно остановился. С одной стороны, жалко расстаться с вещью, которая была дорогим воспоминанием, с другой — страстное желание приобрести таинственные спички. Колеблющийся индеец присел на пол и в раздумье опустил голову на колени. Наконец жадность победила, и через двадцать минут я получил в руки желанный предмет.
— Это не все, — сказал я ему, — ты должен еще рассказать мне историю Иопи. Мы едем через час, и у тебя достаточно времени для рассказа.
— Не стоит, — вмешался хозяин лодки, которая должна была везти меня. — Я знаю все и расскажу вам, господин, по пути.
Мы простились с простодушным Тайропу, и лодочник начал свой рассказ.
— Десять лет тому назад у Тайропу был сын, довольно гордый малый лет двадцати. В то время отец его стал уже вождем аруагов; сын должен был наследовать его место. К несчастью, судьба судила другое.
Однажды в деревне аруагов праздновали уборку маниока. По случаю торжества было заготовлено и выпито огромное количество кашири, вику и вапайа — любимых напитков краснокожих.
Вам уже, вероятно, известно, что эти крепкие напитки, выпитые в большом количестве, вызывают бешеное опьянение. Если вы присутствуете на подобном празднике, вам не узнать обычно апатичных индейцев. Это — настоящие демоны. Крики, вопли, толкотня, драка — все это превращает праздник в настоящий ад. Удары сыплются направо и налево, не разбирая ни правого, ни виноватого. Кровь льется ручьями. Вождям нужно иметь много силы воли, чтобы не дать разразиться непоправимой катастрофе.
Сын Тайропу с горячностью, свойственной его возрасту, накинулся на водку и тоже осатанел. Не слушая доводов рассудка, он бросился в драку… Раздался сухой удар, и несчастный юноша упал с разбитой головой: дубина Иопи, одного из участников драки, проломила ему череп.
Убийство мгновенно выбило хмель у беснующихся дикарей. Но было уже поздно, юношу нельзя было воскресить. Еще если бы убитый был простой воин, дело, может быть, как-нибудь и уладили бы, но смерть сына вождя требовала кровавого возмездия. Между тем убийца, опасаясь мести, бесследно исчез из селения.
Тайропу не пролил ни одной слезинки над сыном: индейцы не плачут. Он устроил сыну пышные похороны, потом, вымазав себе лицо кровью убитого, произнес странную клятву мести.
Прошло пять лет… Никто не знал, куда делся Иопи, но Тайропу умел ждать дня мести с таким терпением, на которое способны одни лишь индейцы. Вдруг он узнал, что убийца живет в соседней деревне, вожди которой приходились ему, Тайропу, кумовьями.
— Хорошо, — промолвил индеец, приготовил дубину, надел торжественный убор из перьев ара, в руку взял начальническую трость и отправился в убежище убийцы. После обычного обмена приветствиями вождь деревни привел его в свою хижину. Здесь висел гамак, где лежал связанный человек. Тайропу взглянул на него и узнал Иопи.
— Это он, — произнес он просто.
Два человека немедленно взялись за веревки гамака и понесли его на площадь. Сюда в торжественных одеяниях собрались все мужчины племени. С бесстрастными лицами, в молчании, встали они полукругом. Позади их расположились женщины и дети.
Заиграли флейты, забили барабаны, и связанный Иопи был поставлен перед Тайропу.
Вождь аруагов взмахнул своим оружием.
— Этот человек убил моего сына. Смерть ему! — произнес он, обращаясь к собранию.
— Смерть ему, — глухим голосом отвечали присутствующие.
— У меня есть ребенок, — простонал, дрожа от страха, Иопи, — кто будет кормить его?
— Он будет моим и займет место того, которого я потерял из-за тебя.
С этими словами Тайропу снова взмахнул дубиной. С треском опустилось тяжелое дерево на голову несчастного, и Иопи без стона повалился на землю, обрызгав своими мозгами близстоявших.
Ужасное возмездие свершилось: бог Маниту был удовлетворен. После этого сын Иопи сделался членом семьи Тайропу и наследником его власти. Смерть настоящего отца ничуть не охладила в нем любви к названному отцу: таков был обычай…
С тех пор я не мог без содрогания смотреть на куи-дару Иопи: видневшиеся на ней пятна крови постоянно рисовали в моем воображении ужасную смерть убийцы.
Перевод: Е. Н. Киселев