Как трудно, оказывается, найти те единственные слова, которые хоть немного могли бы рассказать, каким был Валерий Васильевич Королёв.
Казалось бы, он был очень прост в общении со всеми: и с малыми, и с великими, и с незнакомыми, и с близкими. Однако, я думаю, никто из нас не постиг глубины его мыслей, его души. Он больше слушал, меньше говорил сам. Наверное, это профессиональное качество писателя.
Кажется, проживи он ещё немного, и приоткрылась бы тайна его страдания, которое свело его так рано в могилу. Но, скорее всего, это иллюзия. Не приоткрылась бы. Он прятал на глубине своего редкостного, сверхчуткого сердца боль за униженную родину.
Я тешу себя надеждой, может быть, ложной, что он ушёл из жизни не совсем изверившись в возможности нашего возрождения. Жизнь его стала чуть-чуть налаживаться. И хотя его не печатали, это был вопрос времени. Талант его стал настолько очевиден, что не заметить его было нельзя. Я надеюсь, что немного помогал ему оптимизмом своих картин.
Прошло пять лет, а мне всё так же остро не хватает тебя, друг. Всё же есть потери невосполнимые (у меня она, увы, не первая). Ты не придёшь покурить, почаёвничать ко мне в мастерскую, не скажешь мне слова, всегда такие точные в оценке моих трудов, или не помолчишь деликатно…
Деликатность, такт, подлинная нравственная культура были, я думаю, главными свойствами его личности. Я вспоминаю нашу совместную поездку в Вологодскую деревню. Более уединённое место для творчества трудно сыскать. Десять километров от райцентра, который и сам-то глубинка. Я в это время обшивал досками свой старый дом. Мне помогал Саша Дергачёв. С утра я стучал, гремел, включал музыку, в перерывах писал этюды — в общем, проявлял, как мог, свою деятельную, кипучую натуру. Валера терпел долго и молча, но потом стал уходить в бор со своей тетрадью. Нашёл пенёк — самодельная скамья там была, — откуда открывались чудные дали, вид на реку и окрестные деревни. Там и находил своё вдохновение.
Потом я понял, что ему нужна была тишина для работы, но он ни разу не упрекнул меня. А ещё и помогал: проолифил весь дом снаружи. Ему нравилась эта работа — покрывать янтарной смолой чистые доски.
Топили печь и варили еду мы по очереди. Он любил обыкновенную жареную картошку и гордился уменьем её готовить. А у меня был другой способ приготовления, и я не признал его приоритета. Он не обиделся. Он умел не замечать таких мелочей. По его разумению, лучше бы этих самых бытовых мелочей вообще не существовало, а было бы одно только творчество. К счастью, в семье своей он находил понимание.
В деревне Валерий Васильевич любил поговорить с местными. И опять больше слушал.
Не сомневаюсь, что все встреченные люди появились бы потом на страницах его рассказов. Замыслов было так много! Творческий расцвет Королёва ещё только начинался. Он был истинно русским человеком, у которого чем сложнее жизнь, тем совершеннее работает мысль.
Обратно шли пешком. Раннее утро было туманным, росистым. Прозрачные капли на листьях, запах увядающей травы, птицы замолчали давно. Брошенные деревни — один-два дома или вовсе исчезнувшие, напоминающие о себе зарослями лопуха и Иван-чая. И вокруг торжественная, тихая, божественная красота леса.
Я благодарю судьбу за то, что привела меня пройти эту дорогу вместе с Валерием Королёвым.