Александр Шипицын

ПОТАЙНАЯ ПРУЖИНА

В казарменной жизни есть закон: если что-то у кого-то пропадает, то это исчезает у всех. Как-то, еще на первом курсе, потерял курсант хлястик от шинели и до самого выпуска мы, чтобы в увольнение сходить, друг у друга хлястики как ключи от машины просили. Я осенью в отпуск домой шинель в скатке привез. Тепло еще было. А как назад ехать, развернул ее погладить, а хлястика-то и нет. Пришлось от полы полоску отрезать и соседку, тетю Филю просить. Она, мастерица, все правильно замерила, вот только фасон не знала и сшила мне хлястик прямоугольный, как на дамском пальто. Шинель чужая, короткая, теперь и вовсе до колен не доставала, да еще с дамским хлястиком. Настрадался я потом с ней, врагу не пожелаешь.

Пошла мода фуражки, как у немцев, в виде седла делать. Для этого надо пружины длинней окружности вставлять. Кто-то свою пружину сломал или потерял, и до самого выпуска в роте ни одной пружины в фуражках не найти. То есть они были, но не в фуражках. Каждый свою пружину где мог прятал.

Время от времени мы подвергались «шмону»: проверке личных вещей на предмет наличия чего-нибудь запрещенного – порнографических журналов, алкогольных напитков, произведений диссидентов, машинок для татуировки – в общем, всякой антисоветчины. Наиболее опытные в этом вопросе замполиты эскадрилий. А замполит замполиту – рознь. Если наш брезгливо окидывал взглядом открытый чемодан и звал следующего, то в первой эскадрилье майор Рыбалко к этому вопросу с истинным наслаждением подходил. Стоило ему обнаружить в чемодане у очередного бедолаги мятые и грязные спортивные трусы, как он полчаса изгалялся: и так и эдак трусы выворачивал, нюхал и во всеуслышание объявлял, насколько они мерзко пахнут.

Вот раз проводился такой «шмон». Все уже закончили, а в первой эскадрилье  только третьего курсанта трясут – Твердягу, то есть Валеру Твердякова. А он парень запасливый, все у него было. Уже Рыбалко и хлястик обнаружил, и Твердягу за ответственное отношение к форме похвалил. И вдруг среди вещей он обнаруживает записную книжку. Этакую, знаете ли, в пластиковом переплете книжицу, с карманами в обложке. На лице у майора чувственное выражение появилось, как у кобеля, который собачью свадьбу почуял. Прямо слюнки потекли. Это ж сколько удовольствия получить можно! Глупенькие курсантики и стишки разные переписывают не совсем одобренного содержания, и ромашки всякие засушивают, и адреса девчонок шифруют. А вдруг антисоветчина какая! Мы плотнее сгрудились. Чувствуем – смехота начинается. Майор иронию свою достал, расправил, проверил, остра ли? В общем предвкусил. И книжечку стал потихоньку открывать.

Открывает это он книжечку и к лицу поближе подносит. А из подобложечного кармашка, как кончик бича, со свистом и щелчком, запасенная фуражечная пружина, тугой спиралью скрученная, взвивается и одним концом разлакомившемуся майору по кончику носа бьет. Хохот взорвался громоподобный. Еще бы – целый майор, а по носу получил! Да сильно так. На кончике носа капля крови выступила, а на глазах слезы. Бросил он Твердягину книжку в чемодан, махнул рукой и из баталерки под хохот и улюлюканье выбежал. Больше он в «шмонах» не участвовал, по крайней мере, в нашей роте.