Биндюжник Хуна когда-то прилично владел русским языком и вполне сносно говорил на идише. Постоянное пребывание в распивочной позволили ему освоить еще два языка: молдавский и украинский. Но винный интернационализм, царящий в базарном буфете, размыл границы четырех языков. Теперь он говорил сразу на всех:
- Мунка ме! (Я рабочий!), – восклицал он по-молдавски, подчеркивая свое пролетарское происхождение. - Я был фрунт! – начинал он перечислять свои достоинства, показывая покалеченный в драке палец, как свидетельство его ратных подвигов. – Пуля сюда, пуля туда, палец нет! Вейз мир! Нос нет! Ты бачышь? – преувеличивал он свои потери. Из правой ноздри, в той же драке у него был выдран изрядный кусок, что делало его слегка похожим на Швейка, как того изображал Йозеф Лада.
Он действительно провоевал в качестве ротного повара почти всю войну.
– Не качу жить в обчежитель! – теперь, Хуна предъявлял обществу свои претензии.
Ему, в обмен на его домишко, который снесли, и построили на этом месте светлое здание общественного туалета, дали квартиру в трехэтажном доме, который он презрительно, и в какой-то степени обоснованно, называл «обчежитель».
Венцом его лингвистических усилий была коронная фраза, повторяемая перед каждым реальным и воображаемым противником:
- КАК СЭ ЗДАУ ЛА БОТ ПЕ ТИНЕ! – Начинал он почти по-молдавски, - ГЕЙМ ГЛЯХА РУП ЦИМ ЗЕЕ – явный идиш, - ФЭРЭ УНА ПЕРЕСАДКА – симбиоз молдавского с русским. И завершал по-украински – НЕХАЙ!
И по форме, и, по сути, фраза носила угрожающий характер, и ее вольный перевод мог означать примерно следующее: «Как дам тебе по морде, отправишься на тот свет к своему дедушке, без пересадки! Нехай!».
Выходные дни славный биндюжник делил на две части. В начале дня он какое-то время проводил в распивочной, приводя в качестве аргумента уникальную фразу или предъявляя претензии к обществу. Затем, достигнув желаемой степени опьянения, располагался где-нибудь на асфальте, предоставляя прохожим прекрасную возможность обходить его неподвижное тело, с любой стороны.
Изредка попадались наивные люди, которые его не знали. Они бежали к ближайшему автомату и звонили в милицию. Уточнив район, дежурный обычно спрашивал:
- Маленький такой, кусок носа оторван? Да? Ничего пусть полежит, скоро Гита за ним прийдет.
Когда приходила Гита и давала ему чувствительный пинок, она обычно спрашивала:
- Когда ты уже сдохнешь?
При этом Хуна приходил в себя, глядел на Гиту маленькими оловянными глазками и заявлял:
- Мунка ме. Как сэ здау ла бот пе тине!...
Но это ему не помогало. Гита лупила его до тех пор, пока он не поднимался на ноги, при этом она на всякий случай визжала:
- Помогите! Убивают! Я тебе дам «Гляха руп»! Я покажу «Фэрэ пересадка»!
Образованная была семья. Ничего не скажешь.