Какою ведьмою заклятой старинный заколдован дом?
...В тугой пыли ржавеют латы и страшно в сумраке седом;
спят зачарованные люди, молчат застывшие часы,
и тают прахом в пёстрой груде ковры невиданной красы,
таится тьма у изголовья... И это - назовут любовью,
и этот златотканый прах цветными рифмами унижут?!
Ты прав, Катулл. О, как ты прав! Да! Я люблю - и ненавижу!
2
Сумрак покровом чёрным лёг над Коломной древней вызолотив парчою
крепость, кресты, деревья.
О неземное пенье! - эхо пустых покоев! -
Это идут виденья тропкою колдовскою...
3
По Городу струит волшебный газ азийское дыхание сирени;
лиловых облаков живые сени сквозь готику оград ласкают глаз
и в их благоуханно-зыбкой тени чужие сказки шепчутся о нас;
и тысячеединый их рассказ шуршит шелками пепельных видений.
Вершины мавританских минаретов и грохот калиостровой кареты
смешались на магическом стекле
с латынью лат и трепетом плюмажей.
...О чём ещё в вечерний час расскажет сирени цвет в алеющем Кремле?
4
Призрачной плотью видений пестрит ковёр;
тени барокко с тяжёлого гобелена
смотрят лукаво, точнее - скрывают взор,
точно им нравится тьма шерстяного плена.
Будто бы им важны: эта немая сцена,
этот ночной бальзам - золотой раствор
смутных свечей, когда луна заливает стены,
башни, аркады, и камнем мощёный двор.
Кто там идёт вдоль стен, тихо, стопой неспешной?!
Иль это снова тень - бархатная насмешка,
злая геральдика праха - цветной ковёр?
5. Из Ронсара
CLXXIII сонет "Любовных стихотворений"
О стрелы, что разят до сути самой, о бред души, о дум круговорот,
о юности бессмысленный уход, о желчь, о мёд - дары желанной Дамы!
О вспышки тщетной страсти - злая драма! - о жар, что леденит, о хлад, что жжёт,
о грёзы, о шагов напрасный счёт, о скалы, что к мольбам не так упрямы!
О твердь, о море, хаос, небо, рок, о ночь, о день, о призраков чертог,
о гордый пыл, о бурной страсти жажда,
о демоны, о ангелы светил! -
коль вас Амор когда-нибудь томил - взгляните - ради Бога! - как я стражду...
6. Маринкина башня
Белорученька моя, чернокнижница... Марина Цветаева
То кричишь из Маринкиной башни... Анна Ахматова
Башня! Прялка серой паутины... Дымная кудель с её корон
ватою веков, как вязкий сон, зыбится и льётся нитью длинной.
И горит ковровою картиной, чёрной парчою похорон -
скроенный из плит острог и трон. ...Анна, Марианна и Марина! -
три судьбы сошлись тропой неторной, словно роз сцепившиеся корни
иль во тьме зерцал - мерцанье глаз. С криком у бойницы вьётся галка;
и в ночи парчовой - башня-прялка связывает свой заклятый сказ...
7
В груди моей горчайшею печалью отточенное стонет остриё;
я знаю стрел воздушное шитьё и знаю тот невидимый колчан я!
О девушки! - напрасны увещанья, - она пришла - цветное забытьё, -
но имя я не выскажу её, увы! - мою любовь зовут - Молчанье.
Какое горе - тонкие покровы: ни стона, ни движения, ни слова -
когда душа дотла обожжена!
Отравленный настой земного зноя...
Везде она. Везде она со мною - чьё имя - ложь, чьё имя - тишина.
8. ГРАНОВИТАЯ БАШНЯ
Спираль ступеней: шёлковый извив, тугая тяжесть сотканного пуха...
снаружи - август; стройка и разруха, покраска, пыль... И чад висит, застыв.
А тут: гул тишины и тьмы наплыв и Парка - тугоухая старуха
о прежней жизни сплетничает глухо, зловещей нитью выступы укрыв.
И как же после - радостно и сладко подняться на зубчатую площадку,
внизу оставя теней тёмный пух!
Коломна - точно брошенная барка
без палубы... И солнце бродит жарко. И воздух - словно лён - шумяще-сух.
9. ПАМЯТИ ПЕТРАРКИ
"Рухнула высь Колонны и Лавр зелёный
лёг у долины!.." Пой же, горькое слово,
птицей лети - и снова, снова и снова
мчи сквозь века, сквозь космос - долгие стоны.
Там, где когда-то являла его мадонна
узкий свой след на лоне ковра лесного, -
бродит лишь Эхо, и стонут её оковы
там, где стволы - колонны, лужайки - троны.
Что мне до этого? Что бесконечно вторить
отзвук чужой тоски и чужого горя?
Варварской речью - сонету не стать богаче.
Но почему-то связали святые узы
рощи Коломны и зелень ветвей Воклюза
тонким звеном: озаренья, любви и плача.
10. ШПАЛЕРА
...Шелковой нитью и златою... "Песни полотна".
Сборник XIV века
Чистейшими, звучащими цветами
я тку настенный звёздчатый ковёр и, точно груды роз на платье Даме,
ложится на основу мой узор.
Завязывают нити резвый спор
упругими и жёсткими прядами; а ход иглы стремителен и скор, -
но долог труд - и тянется годами.
И так - моей фантазии игла
ведёт шитьё - и розы вьётся мгла, и призраки в узорах и девизах -
прочней резной брони, прозрачней рос... Смотри: сквозь них виднеется откос
той крепости, что строят Алевизы.
11. СИЛЕН И НИМФА
...Косматый фавн бежит за ясною наядой Ян Каспрович
К богине сгоряча прильнул Силен, - в кольце из грубых рук его подруга;
над юной грудью, выгнутой упруго, он тщетно распаляет страсти тлен.
А нимфа, разлюбив силений плен, вдруг вырвалась из рук крутого круга,
и прочь летит, сминая травы луга, дразня мельканьем бёдер и колен.
И вот уже в ручье меж берегами, девчонка мчится, шлёпает ногами
и скрылася, смеясь, в лесной поток.
А бедный бог, кряхтя, идёт сторонкой,
и нежный смех летит над лесом звонко. Девичий смех: Как он, подчас, жесток!
12. ШПАЛЕРА В САМБОРЕ. ТРИСТАН И ИЗОЛЬДА
...Что я другая ипостась Тристана Джеффри Чосер
Весною сад полуночный объят узорной мглой цветочного тумана,
где птичье оперенье - жар чеканный и травы ткут извилистый наряд.
Как сушит кровь любви текучий яд! Какой тоской теснит два гибких стана!
О взор Изольды! О глаза Тристана! - вам нет, увы, решёток и оград.
И страшная судьба от них укрыта: сюда идёт король, крадётся свита,
и мчится впереди с мечом Мелот...
...Не в том ли замке та была шпалера,
где отрешил Отрепьева от веры лица Марины лёгкий поворот?
13. КВАРТЕТ
...когда их лёгкие персты Тебя тревожат сладостным напевом.
Понтюс де Тиар
Сокровища мелодий в руки взяв,
сошлись они компанией весёлой, где юный луг шуршит узором трав,
где птицы гомонят и блещут пчёлы.
И вот уже их слаженный состав
подхватывает вместе тему соло; и вторят блеску глаз, наклону глав -
то клавиши, то плавный стон виолы.
Что - словно лёгкой жаждой - жжёт уста?
В певучих голосах звенит, чиста, любовной клятвы жаркая услада.
Так - в этот миг и выткал мастер их. Вздыхает шёлк безмолвный. Вьётся стих
в резной тени коломенского сада.
14. СОКОЛИНАЯ ОХОТА
Иль убийцею Дорианом... Анна Ахматова
Король и королева за столом и шахмат перед ними рать резная,
а рядом - бродит сумрачная стая сокольничих в обличии лесном, -
перчатка там у каждого стальная, и сокол быстроглазый бьёт крылом.
Всё спит... И лишь Фортуны метроном незримо числит ритм, века считая!
Лишь он расскажет, как тут годы шли, среди поблеклой мебели, в пыли,
средь школьных карт и книжного развала;
как падал на покров - багровый свет,
пятная страшный старческий портрет и зеркало холодного кинжала...
15. ДЕВУШКА С ЕДИНОРОГОМ
Вечерний свет ласкает гобелены... Эллис
Быть может - сад, а может - вешний лес раздвинул крон тяжёлые объятья.
Но кто застыл там? Как могу понятья? Ужели некий дух спорхнул с небес?
Лицом бела, как тонкий цвет завес. А к лёгким складкам девичьего платья
лесное диво - странное занятье! - главу склонило в шорохе древес.
То резвый молодой единорог. Он к людям развращённым очень строг,
но ластится покорно к деве скромной.
И так, в плену веков, они сидят...
И замок вдалеке стоит, зубчат, точь-в-точь похож на старый кром Коломны.
16. ФЛОРЕНТИЙСКИЕ ПРИЗРАКИ
Задумчиво идёте, пилигримы... Данте Алигьери
И странников давно на свете нет, и Данте - в нетях ласковой Равенны;
безвестен Беатриче прах забвенный, ведь место погребенья - без отмет.
Пути людей - движение комет. Кипят на небе звёзды, точно пена,
и россыпь зодиака - равноценна зыбям песка, где твой прелестный след.
И розовый цветок девичьей плоти исчезнет в ветровом водовороте;
пыльцой цветочной станет лёгкий тлен.
И мускус губ взовьётся горсткой пыли,
мешая шёпот рощ, где мы бродили, да звонкий мрамор строк с высоких стен.
17. ОБРАЗЫ
Весёлый бог струит своё вино, сердитый бог стремит свои перуны;
Омир гремит в послушливые струны; Ясон крадёт златистое руно.
Руины Трои бросивший давно, кряхтит Эней под лапою Фортуны;
монах строчит узорчатые руны; Изольда смотрит в узкое окно.
Все эти драгоценные миры -
всего лишь пряность призрачной игры, пустой театр... Нарядная измена.
18
Узорный виноград обвил забор, осенний воздух прян, как чёрный кофе,
и трещины, рассекшие собор, ахматовский вычерчивают профиль.
Провинция? Но воздух сентября заставит вспомнить даже о Леванте:
напротив, на стене монастыря, сквозит полусожжённый облик Данте.
И воздух бродит рифмой. Отчего поёт он непонятные терцины?
Откуда - в полотне плаща его полощется парча речей старинных?
О Город мой! Мохнатый, древний шмель, осыпанный пыльцой иных земель!
19. ПОЛЬША
Бывает, нимфа, заплутавшись в тёмном лесе,
Ждёт, чтобы Пан её позвал игрой на флейте... Ярослав Ивашкевич Эхо, бессонная нимфа... Александр Пушкин
Песня-море выбрасывает на берег
воспоминаний янтарь, что принесло с собою;
и эхо дум бесконечных о радостях и потерях
звучит, как в славянском Поморье - голос прибоя.
Песня-ручей проносит в воде звучащей
кислород, соринки, лучей блескучие свечи,
и эхо разносит журчанье в зелёной чаще -
долгий отзвук стремительной польской речи.
В зубчатых стенах Коломны - гулкое эхо
заплелось в незримую пряжу слезы и смеха...
Голос польского леса в листве родимого края!
Море! Белый песок! Ветер и лес в хороводе!
И Эхо, бессонная нимфа, плутая, бродит
и поёт, поёт, поёт, поёт не смолкая...
20. MARIA MNISZOWNA. 1609
Картины холст - неясная граница, стекло, где совместились тьма и свет,
зеркальное теченье смертных лет: лицо Марины зыбится и мнится.
Гранёной рамы тесная темница, вечерней мглой овеянный портрет, -
глухого подземелья древний бред, где золото с землёй соединится.
И цепи драгоценной злые звенья
свились в одно змеиное мгновенье с холодным блеском карих глаз её.
21. ПЯТНИЦКИЕ ВОРОТА
Так - беглою иглой над плотною основой
фламандских мастеров колдует редкий рой,
чтоб краски чтили глаз роскошною игрой,
чтоб стал картон картин суровостью ковровой.
Так - своды этих врат июньскою порой
теряют жёсткость черт... Как странно то и ново!..
Клубится дымный день, бесплотный, словно слово,
сливая и мягча зубцов багряный строй.
И кажется стена седого Арсенала изысканным ковром, колеблющимся ало.
Не камень там, а ткань! Не пепел там, а взгляд!
И чудится очам: то быстрый бег звериный,
то грохот кавалькад и гордый лик Марины,
в безмолвии шпалер, на мраморе палат.
22. ГАМЛЕТ
Там, за ковром, где тьма покровы клонит и вьётся позолоченная моль -
таится труп кровавый. Не король, а впопыхах заколотый Полоний.
...Я тщетно страсть искал на чёрном троне; а видел лишь заигранную роль.
Я ждал любви, но только злобный тролль являлся, как в подделанном дублоне.
Тугое зло ковра... И служат злу:
пропитанный отравой поцелуй и смертью напоённая рапира.
23. ВИДЕНИЕ РОЗЫ
Мощное "маэстозо" - отзвук цветного бала.
Алым виденьем - роза на пол в ночи упала;
и ароматным газом
пламя цветка струится, и озаряет разум дивною грёзой принца.
бабочки, мёд и марки, жемчуг и самоцветы,
вина в пыльных бутылках, обломки античных статуй,
лак на амфорах, книги, линзы, булат и латы,
шорох гадальных карт и шёпот моих сонетов:
всюду всё тот же облик - след на резном алмазе -
женский, влекущий, скрытный, - точно клубок фантазий,
тот, что уводит в космос тропкою муравьиной.
...О если б можно было из потаённых стонов
вырваться - сбросить плоти призрачные хитоны -
с жаждой о Бесконечном, с верою о Едином!..
26. ИЗ ОСКАРА УАЙЛДА. TEDIUM VIT?
Клинком покончить с юностью моею, в век пошлости - таскать его наряд,
позволить каждой лапе красть мой клад и в женский локон впутаться, немея?
Быть у Фортуны конюхом, лакеем? Всё это не ценней, чем пены спад,
да летний пух колючек, что летят по ветру, дать потомства не умея.
Я оставляю сборища глупцов: нелепой клеветы пути кривые!
Достойней нищим быть, склонив лицо,
скитаться, жить под кровлей пастуха -
чем в тот вертеп вернуться, где впервые мой белый дух узнал уста Греха!
27
Я оставляю сумерки шпалер, их вышитые шёлковые рощи,
где охраняет яды вечной ночи в миланских латах чёрный кавалер.
Я покидаю шелесты портьер и лживые пленительные очи,
цветенье зла, что смертоносной мощью таит между страницами Бодлер.
Я проклинаю кров моих подруг, где каждый взгляд отравлен, каждый звук
надломлен, как поддельная монета.
Прощай, шелками шитая страна!
Я ухожу. Из тёмного окна уже струятся отблески рассвета.
28. ОСВОБОЖДЕНИЕ
Прощайте, проклятые стены - прошитый шёлком вечный труд,
и эти пряные измены, и терпкий, утончённый блуд,
и заколдованная крепость, и призраков пьянящий газ!
Какая тщетная нелепость - искать забвения у вас!
Как это больно, и как просто! Так - вражий наконечник острый
рывком из раны извлечён. Так - ночи морок ядовитый
рассветным рассечён мечом и падает - ковром расшитым.
