Виктория Нечаева

На пороге рая

 

"На пороге белом рая..."

Анна Ахматова

 

 

   - А ты от чего померла?

   - Не знаю. Померла, и все.

   - Не может такого быть. Помирают обязательно от чего-то: от болезни, или вот от старости. У нас Матвевна о прошлой неделе от старости померла. Дак, она жила-то сколько! Царя видела. Век свой выжила, вот и померла. А просто так не помирают.

   Три румяные девахи в одинаковом чистеньком исподнем с распущенными по белым плечам длинными косами смачно лузгали семечки на пороге рая. Одна - которая не знала, от чего померла - осторожно трогала босой ногой пушистое облако. Облако слегка пружинило, на розовых пальчиках искрились мелкие веселые капельки.

   - И сколько нам тут сидеть?

   - Не знаю. Как очередь подойдет. Или спешишь?

   - Да нет. Куда теперь спешить...

   - Ты вот чем глупые вопросы задавать расскажи-ка лучше, от чего померла.

   - Да не знаю я! Легла и померла.

   - И не болела? Не может того быть! Вон Надюха болела - да, Надюха?

   Надюха равнодушно кивнула:

   - Болела. Шибко болела. В Москву возили. Кровь меняли. А толку-то? Только измучили зазря. Худая стала - страсть, волосья повылазили, - Надюха улыбнулась и погладила густую русую прядь на груди. - А все равно померла, - она вздохнула и вернулась к семечкам.

   - Вот видишь - болела наша Надюха. А я вот не болела, я от любви померла.

   - Это как же - от любви?

   - А вот так. Был у меня полюбовник - Гришка. Ой, чумной! И любил он меня до невозможности. Бывало, заберемся с ним на сеновал, он ручищи-то бесстыжие сразу мне под юбку, а сам все приговаривает: "Ох и люблю я тебя, Верка - сил никаких моих нету!". Так до утра и кувыркалися. А утром, как уходить, все грозился: "Смотри, курва, увижу с кем - убью!". И убил.

   - Батюшки, страсти-то какие! - перекрестилась новенькая. - А за что убил-то?

   - А ни за что. Петюня-пастух к калитке подозвал - корова наша что-то захромала - а этот и увидал. Да с налитых глаз-то и разбираться не стал, подлетел да оприходовал меня топором по темечку. Хотел и Петюню, да тот на ногу скорый. Ох и горячий был мой Гришаня!

   - Страх-то какой, Господи Иисусе! А теперь-то? Теперь-то с ним что?

   - А мне что за беда? Живет - хлеб жует.

   - Так его в тюрьму, небось, теперь...

   - Небось...

   - Да... Вот она, любовь-то... - сплюнула лузгу с пухлой губы Надюха.

   Девушки помолчали, задумчиво разглядывая желтый круг солнца.

   - Тебя как звать-то? - Верка толкнула локтем соседку.

   - Люба.

   - Так от чего ж ты, Любаня, померла-то? Может, ты руки на себя наложила?

   - Господь с тобой, Верка! Или ты писание не читала? Таких сюда не пускают, им гореть в геенне огненной! - Надька истово перекрестилась.

   - И то правда твоя, Надюха, не пускают. Выходит, правильно ты, девка, померла. А чего рассказывать не хочешь?

   - Ну почему не хочу - слушайте, коли хотите. Только ничего в том нет интересного, померла и померла. Прилегла после косьбы на стожок, да сделалась со мной в одночасье горячка нестерпимая. А к утру и померла.

   - Значит, болела все-таки, - подначила Верка.

   - Да нет же, не болела. Фельдшер приходил, все руку щупал да грудь слушал. Порошки давал, уколы делал. А потом и говорит: не знаю, говорит, что с тобой приключилось. Потому - здоровая ты, девка, на зависть, а вот что за горячка с тобой сделалась, и почему ни одно лекарство ее не берет, знать не знаю и понять не могу. Может, нервическое что. Ничего, говорит, к утру, глядишь, оклемаешься. И ушел. А я вот померла.

   - Да... - Верка запустила ладошку в мешочек с семечками. - И зачем Он нас забирает прежде времени? Жили бы себе да жили. Детишек бы нарожали. И померли б от старости. Как наша Матвевна.

   - А я все Колюню вспоминала перед смертью, - Люба горестно качала головой, не слыша и не слушая. - Все вспоминала кудри его соломенные да глазоньки лазоревые. И чего вспоминала? Два раза всего за околицу и прогулялись. Раз за руку подержались. На крестинах у снохи за столом рядком посидели. Чего вспоминать-то? А вот все вспоминала...

   - И чего Колюня? Никак на другой женился?

   - Помер Колюня. По неудаче обидной помер: полез матери крышу латать, да с самого конька-то и сорвался.

   - Вот матери горе-то! - запричитала Надька.

   - Горе. Мамка евонная на всю деревню криком кричала над его головушкой. Мы ажник в поле услыхали. А потом мальчонка соседский прибежал: расшибся, говорит, Колюня-то, насмерть расшибся. Тут голова-то у меня и закружилась. Да так, что терпеть мочи не стало. Прилегла я на стожок. Враз и горячка сделалась. А к утру померла я.

   - Да... Вон оно как бывает... И правда ведь - ни с чего померла-то.

   - Да...

   Девушки вздохнули тихонько и пригорюнились, забыв о семечках, - каждая о своем.

   А за порогом, за белой опрятной калиткой шелестел в ожидании новых насельников безмятежный райский сад.

 

26 августа 2003 г.

 

 


Hosted by uCoz