Сашка, одиннадцатилетний паренёк из Воскресенска, не по годам практичен: в самом начале нашего разговора дал мне ясно понять — если я не угощу его сигаретой или не дам деньги на них, то на откровенность могу не рассчитывать. Поскольку я человек некурящий, то пришлось дать деньгами. На мой совет: купи себе чего-нибудь другого — он только криво усмехнулся.
— Давно куришь? — спросил я, пытаясь разговорить его на эту тему.
— А с первого класса! — с вызовом ответил мой собеседник.
— Недёшево курить-то сейчас, — с видом знатока заметил я.
В ответ снова пренебрежительное хмыканье: дескать, деньги — не проблема, однако как эта «не проблема» решается, не объяснил. Непростой паренёк, ох непростой…
— Домой-то поедешь?
— А чего я там не видел?
— Мать ищет, волнуется…
— Я лучше здесь, в милиции останусь, чем к ней поеду!
— Почему?
— Она водку пьёт. Каждый день. Как напьётся — драться начинает. Вот, смотрите, — он наклоняет голову, руками раздвигает густые, иссиня-чёрные волосы. Заметный шрам наискось пересекает затылок. Да-а, сильна мамаша…
— Это чем же она тебя?
— А сковородкой…
Эта история не такой ещё и длинной Сашкиной жизни оригинальностью не отличается: жила-была в тихом Воскресенске обычная нормальная трудовая семья — отец трудился инженером на местном химкомбинате, а мать работала крановщицей на кирпичном заводе, а он, Сашка, единственный в семье ребёнок, гонял с пацанами по двору, не задумываясь ни о чём больше. А что можно думать одиннадцатилетнему пацану? Это родители всё из-за него спорят. Последняя крупная ссора между ними случилась в конце прошлого учебного года. Начали ругаться из-за выбора подарка к серебряной свадьбе дальних родственников, о которых Сашка и не слыхивал. Кончился спор традиционно: вопросом о будущем Сашки. По родителям выходило, что вся жизнь состоит из одного лишь пугающего будущего. Оно всегда жило в доме в виде смутного предчувствия катастрофы, разделялось на дальнее и близкое, и в близком будущем на сей раз маячили летние каникулы.
Неожиданно выяснилось, что в этом году Сашка в пионерский лагерь не поедет — цены на него подскочили и родителям такие расходы оказались не по карману. А Сашка только и рад остаться. Ему во дворе как-то свободнее жилось.
Сашкины родители жили действительно небогато, особой роскоши не было, но булка с маслом к завтраку всегда была. Это сохранялось до определённой поры, точнее — до середины августа прошлого года, когда после известных событий и без того неустойчивые цены на продукты и одежду совсем сбесились, а следом, естественно, начал сходить с ума народ. Сашкиного отца на работе сократили, и он в одночасье оказался безработным. С утра уходил на её поиски и возвращался поздно вечером — уставший и без всякой надежды на кусок хлеба. Но однажды ему всё-таки повезло. Кто-то предложил ему заняться коммерцией, и он, сняв последние деньги со сберкнижки, открыл своё собственное дело. Снова в доме появилась булка с маслом, а иногда и что-то послаще. Но это был короткий миг. У отца никакого опыта в коммерции не было, и он быстро влез в приличные долги, которые отдать в срок не смог. Пришлось продать дачу и кое-что из домашней обстановки, кое-как денежный вопрос был улажен, но, как выяснилось позже, не совсем — партнёры по бизнесу, обидевшись, что он не заплатил проценты, убили Сашкиного отца прямо в его собственном подъезде.
После похорон отца мать, и прежде любившая выпить, совсем махнула на всё рукой и как-то удивительно быстро опустилась: начала пить в открытую, не стесняясь, как раньше, Сашки. В доме появились незнакомые мужчины, некоторые оставались ночевать… Работу свою она забросила добровольно и занялась «челночеством», что, впрочем, приносило немалые доходы по сравнению с её работой на кирпичном заводе. Но ситуация в доме оставалась прежней — все деньги мать пропивала, и от этого Сашкина жизнь стала ещё горше.
В середине лета терпение у Сашки лопнуло: ежедневные избиения становились раз от раза всё беспощаднее, а когда к материным кулакам присоединились кулаки «дяди Бори», её очередного друга, Сашка понял: надо из дома убегать, иначе забьют.
У себя в комнате он составил список вещей, которые надлежало иметь человеку в начале самостоятельного жизненного пути. Список получился солидный, на тридцать пунктов. Всё, от тёплых носков на зиму до ложки, Сашка тщательно упаковал в отцовский рюкзак. Потом вышел в коридор и прислушался к происходящему в другой комнате. Там ревела музыка, звенели бутылки, слышались пьяные голоса.
Заговорщически тихо щёлкнул на входной двери шлеперный замок. Ключи Сашка брать не стал: он решил твёрдо никогда больше не возвращаться в родительский дом.
Ехать решил не в сторону Москвы, а в другом направлении — в Рязань. Это была его небольшая хитрость: если мать кинется искать, то наверняка подумает, что он сунулся в столицу — в неё все бегут. А ему достаточно будет и Рязани, а если не повезёт, то можно и в Сибирь махнуть. Отец про неё очень много рассказывал. Но, увидев из окон электрички кресты церквей Коломны, решил для начала сойти здесь. Городишко ему понравился. К обеду он уже истратил все свои деньги. Нужно было думать, где и как их заработать. Была суббота, и ноги сами понесли на привокзальный рынок, туда, где больше вероятности их добыть — на той же погрузке-разгрузке.
— Да ты ведь совсем ещё ребёнок! — перебил я его рассказ. — Силёнок-то у тебя — кот наплакал. Кто тебя возьмёт?
Сашка не обиделся, даже, кажется, совсем не заметил моей реплики, как выяснилось вскоре, довольно наивной: детский труд — нелегально, конечно! — используется всякого рода коммерсантами довольно широко. Расчёт очевидный: взрослому надо платить деньги, а пацану — кинул на мороженое — и гуляй парнишка…
Вот и Сашке повезло: пожилой «хачик», или понятнее — лицо кавказской национальности, предложил перетащить из «пикапа» ящики с помидорами. Потом — с огурцами. Потом была картошка, перец, капуста… Ночевать Сашка остался у дяди Ашота. Так и прожил у него около месяца, целыми днями крутился на «Зелёном рынке», за всеми поспевал, с любой работой справлялся…
— У папы хорошо. И покормит, и на сигареты даст, и на мороженое.
— У какого папы? — не понял я.
— Я так дядю Ашота называю. И жена его — тётя Тамара, тоже хорошая. И есть даст, и не дерётся, как моя мамка. Обещали осенью взять меня с собою на Кавказ.
— Сашка, а мать-то твоя в милицию обратилась, ищет тебя. Ведь тебя и патруль сегодня задержал по ориентировке. Ведь раз ищет — значит, любит тебя…
Сашка поджал тонкие красивые губы.
— Водку она любит, а не меня. Злость ей просто не на ком срывать.
— Ну, а дальше что думаешь делать? — задал я самый, наверное, главный во всём нашем разговоре вопрос. — Ведь в школу скоро…
— Чего я там не видел в ней? — встрепенулся Сашка и упрямо мотнул головой. — Я же говорил, что скоро поеду с папой на Кавказ.
— Ну и что, всю жизнь будешь для него ящики таскать?
— Вначале буду таскать, а потом, может, и своё дело открою. Папа говорит про меня, что я толковый. А я впрямь сообразительный — могу в уме любую цифру подсчитать. Куда до меня калькулятору! Главное в нашем деле — водку не пить…
Последняя фраза была произнесена с абсолютно взрослой убеждённостью.
В конце нашего разговора, уже стоя в дверях (Сашку с сопровождающим милиционером отправляли в Воскресенск), он повернулся ко мне и попросил:
— Если увидите папу на Зелёной, передайте ему, что я скоро вернусь…
— Да, конфликт поколений. Случай довольно типичный, особенно для сегодняшнего времени, — сказала инспектор по профилактике правонарушений среди несовершеннолетних старший лейтенант милиции О. Дьячкова. — Типичный и, увы, практически неразрешимый.
— А что, разве нельзя такую мамашу лишить родительских прав?
— Во-первых, лишение родительских прав — это очень и очень непростая процедура. А во-вторых, даже, допустим, если суд такое лишение осуществит. Ну и что дальше? Как правило, родители, лишившись такого «тормоза», как ребёнок, окончательно идут на дно, а их чадо попадает в интернат, где, дай Бог, поддерживается дисциплина, воспитатели добрые и внимательные, воспитанников кормят-поят-одевают-обувают более-менее сносно. Но давайте смотреть правде в глаза — много у нас таких интернатов? То-то…
— Ну и что теперь станется с Сашкой? Мальчуган-то хороший.
— Отправим домой к матери, больше мы ничего лучшего для него сделать не в состоянии.
— А если опять сбежит? И скорее всего увезут его на Кавказ и затеряется его след в каком-нибудь ауле.
— Да, скорее всего, что сбежит… А если уедет с ними, то у нас для его поисков руки коротки. Вон военнопленных вызволить не можем…
— Неужели нельзя сохранить этого человечка?
Дьячкова ничего не ответила, лишь пожала плечами. Я заметил, как дрогнули её веки и увлажнились глаза. Что ж, это тоже ответ…
1999 год.