С наступлением весны захотелось вдруг приключений. Сидим мы с лучшим другом Ароном Моисеевичем Руйковичем во дворе и под водочку в шашки играем. Моисеич хоть и еврей, а не дурак выпить. Очень я его за это уважаю.
— А что, — говорю, — Моисеич, не съездить ли нам в Москву? Рассказывают — шибко красивый город стал.
— Ну… разве что поглядеть. А то ведь всё там больно дорого.
— А хоть и поглядеть! Что ни говори — закисаешь тут как-то.
— Ммм… Можно съездить. Раз-два — и в дамки. Наливай!
Погуляли мы, что и говорить, славно. Красную площадь посмотрели и в подземный универмаг сходили. Потом побродили, нашли лавочку, выпили заветную четвертинку, бутербродами, привезёнными из Коломны, заели, и стало нам хорошо.
А тут как раз мимо стайка молодёжи проходит. У самой крупной девахи на плече магнитофон высится, и из него Майкл Джексон чего-то наворачивает, а самый заводной паренёк вокруг скачет.
Почему-то это Моисеевича очень задело за живое. Взыграла в нём горячая ближневосточная кровь.
— Эх! — кричит. — Разве так пляшут?! А ну сделай погромче, сейчас я вам покажу класс!
Молодёжь глаза вытаращила: откуда это такой чудной дядька вылез? Однако же деваха громкость покрутила, и Джексон завизжал посильнее.
— Эх! — рявкнул Моисеич и запрыгал, как молодой олень. Просто не сосед мой, тихий алкоголик, а прима-балерун из Большого театра.
А тут ещё куча народу привалила, галдят не по-нашему (видать, иностранцы), ухмыляются, на Моисеича уставились, чего-то лопочут восторженно, прихлопывают от избытка чувств. Только один из ихней группы не хлопает: толстый такой, круглый и в белых брюках. Стоит, с чемоданом возится: то ли он у него не открывается, то ли наоборот — никак закрыть не может.
А Моисеич, видя такое внимание со стороны дружественных наций, тут совсем разошёлся. Одна нога — туда, другая — сюда. Одна — туда, другая… И вот та нога, которая «сюда», вдруг круглому в белых брюках заехала прямо по заду. Иностранец как раз наклонился, покряхтывая, а когда он разгибался, у него уже поперёк брюк красовался сочный отпечаток ноги Моисеича.
Что тут началось! Толстяк ругается по-ихнему, руками машет. Моисеич стоит со стыда красный, все его обступили, кто ржёт, кто белым брюкам сочувствует.
Моисеич лепечет:
— Экскьюз ми, экскьюз ми, — это он, значит, по-английски пардону просит, а сам тянется иностранцу зад отряхивать, и так это у него нежно-интимно получилось, что невольно наводило на мысль о нетрадиционной его, Моисеича, сексуальной ориентации.
Это довело заезжего колобка до исступления. Он от Моисеича уворачивается, кудахчет и аж подпрыгивает со злости.
И тут случилось страшное. Милиционер появился.
— Так… что тут происходит? — зловеще говорит он и дубинкой по ладони этак многообещающе похлопывает.
Майкл Джексон в последний раз прокричал: «Ай`м бед, ай`м бе…» — и мгновенно заткнулся. И деваха с музыкальной установкой на плече, и остальные ребятишки все куда-то моментально исчезли.
Милиционер сурово спрашивает пострадавшего:
— В чём дело?
Тот ему, конечно, объясняет, но что именно — понять нельзя, потому как русским языком не владеет.
Тут другой милиционер подошёл на подмогу. Тоже с дубинкой и так же ею по ладони похлопывает.
— Ну, — спрашивает Моисеича, — что вы тут натворили?
И Моисеич вдруг залопотал чего-то на идиш. Лопочет, пальцами показывает. И никак я не пойму, то ли это он со страху, то ли сам решил под иностранца закосить.
Тут второй милиционер за меня взялся. Стоит, объяснения требует, и чувствую, не миновать нам дубинки за международный скандал. Что ж делать — раз Моисеич начал, мне тоже надо быть в образе. Одна беда — к языкам я не способен. Как тут под заграницу косить, когда ни одного слова не знаешь? Напрягся я, вспомнил наши с Моисеичем беседы на лавочке.
— Шолом, — говорю. — Мазел тов! Киш ин тухас! — Что по-еврейски означает примерно: «Привет, желаем счастья» и ещё какое-то ругательство, но не матерное. И руками развожу.
Тут третий милиционер подошёл:
— Что вы тут за базар развели?!
— Да вот, понимаешь, иностранцы чего-то не поделили.
— Иностранцы? Ладно! Пусть сами между собой разберутся. Пошли работать!
Мы как в Коломну вернулись, так я у Моисеича сразу русско-еврейский разговорник взял. Мало ли что… вдруг пригодится.
А Моисеич с тех пор шашки забросил, за немецкий засел. Он почему-то уверен, что тот, в белых брюках, был немцем.