За что я люблю своих мальчишек? За мечты о будущем и неуспокоенность, за то, что не забывают старый двор, где прошло наше детство. Сколько баталий он выдерживал! «Война» с соседями шла всерьёз: с разведчиками и штабом, «оружием» и ранеными. Мы и они стояли «насмерть», однако друг друга никогда не обижали — ни крепким словцом, ни ударом. Став взрослыми, мои мальчишки сохранили в себе этот барьер — невозможность ударить человека, поднять на кого-то руку.
Сейчас нам уже под сорок. У каждого семья, дети. А у Васьки Григорьева — так даже внук. Только я осталась одна. Был муж, но что-то не сложилось, и, прожив неполные десять лет, мы развелись. Где он сейчас, я не знаю, и, честно говоря, не хочу знать. А какие парни ухаживали за мной! Тот же Олег из нашей компании. Высок, статен, красив. Да что теперь говорить — прошлого вспять не повернуть.
Ну так вот. За долгие годы у нас сложилась традиция — собираться вместе в канун женского праздника. В этот день наша квартира благоухает цветами — щедрыми дарами друзей. Программа встреч всегда одинакова: чаёвничаем за пожелтевшим от времени самоваром и слушаем рассказы моей мамы — живой истории города. Маме уже за семьдесят, но в памяти ей не откажешь. В юности она работала недалеко от кинотеатра «АТ», переименованного теперь в «Комъяуниетис». Да и улица называлась по-другому — Калькю. Тогда это была одна из самых шикарных улиц в Риге. Фешенебельные рестораны, роскошные магазины. Маме — в те годы простой девчонке — оставалось только любоваться их витринами. Но в «АТ» она с подружками ходила часто, помнит даже, где располагался вход — там, где и сейчас. На месте сегодняшнего «Аллегро» тоже работало кафе. Здесь же, во дворе, размещался магазин ремесленных изделий. Но особый шарм, как утверждает мама, двору придавал изящный фонтан.
В детстве мы тоже не вылазили из этого киносарайчика. Повзрослев, стали заглядывать в «Аллегро». Так что маленький уютный дворик был частицей и нашей жизни.
Поэтому свои ежегодные встречи мы обычно заканчивали так: оставив маму дремать у телевизора, сначала шли в «Аллегро» за обязательной чашечкой кофе с бальзамом и дюжиной пирожных, а затем — на последний сеанс в старенький «АТ» («Комъяуниетисом» мы никогда его не называли).
На сей раз здесь демонстрировался нашумевший фильм «Покаяние». Если не считать Олега, никто из нас его ещё не смотрел. До сеанса оставалось немного времени, и мы, заплатив за кофе, решили проводить Олега до трамвайной остановки. Когда уже собрались, к нему подошёл подвыпивший парень, едва достававший ему до плеча.
— Дед, дай закурить, — попросил он и нахально потянулся к пачке сигарет в руке Олега.
— Курить вредно, да и не место тут. — Олег убрал руку в карман.
Мы направились к выходу.
— А это не твоё дело, — зло выкрикнул проситель и медленно двинулся за нами.
Я заметила, что из-за соседнего столика поднялись ещё несколько парней. Сердце заколотилось, предчувствуя неладное. Пока одевались в гардеробе, эта группа выскочила первой. Я прикинула соотношение сил — трое на одного, драки не миновать. Успокаивало только, что мои спутники сильные рослые мужчины, к тому же трезвые, ну, а проучить хамьё, конечно, следовало бы. Вышли во двор. Я поняла, что не ошиблась, — те поджидали в нескольких метрах. Вихляясь, подскочил уже знакомый нам парень.
— Теперь они дадут закурить, теперь они хоро-о-о-шие, — издевательски протянул он. — Правда, мужики? Вот только прощения у меня попросят, и сразу дадут.
Кольцо вокруг нас плотно сжималось, раздавались пьяные выкрики и угрозы. Первым ударили Валдиса — в лицо. Охнув, он закрылся руками. Несколько человек набросились на Ромку — свалив на землю, били ногами, не выбирая места. Ваське Григорьеву сорвали очки, и он, близоруко щурясь, сидел на подтаявшем снегу. Только к Олегу боялись подступиться, думали, видно, — не по зубам. Тот было бросился на выручку, но — блеснул нож, и он отступил. Меня, как тряпичную куклу, отшвырнули в сторону. Уже падая, услышала слабый звонок в кинотеатре. Мимо шли люди, но никто не остановился, чтобы нам помочь.
Драка внезапно прекратилась — одного из нападавших держал за локоть милиционер. Ещё двое, оглашая свистками ночную улицу, подбегали с другой стороны. Парней затолкали в подъехавший милицейский «воронок», а у нас переписали адреса, попросили завтра подойти в отдел. Больше всех пострадал Васька Григорьев. От распухшей переносицы, расползаясь к вискам, залиловели синяки, и он то и дело прикладывал к ним снег.
— Непротивленцы, — выкрикнула я, сотрясаясь от внутренней дрожи, — какие же вы… Ах, бить нельзя! Им можно, вам — нет? За себя постоять не можете. Да вы просто трусы!
Олег, невесело усмехнувшись, произнёс:
— Зачем идти на нож? Им ведь ничего не стоило пустить его в ход.
На следующий день мы сидели в кабинете следователя. Не было только Григорьева — у него оказалась сломанной переносица. Следователь, краснощёкий курносый парень, одетый в гражданское, уточнив детали нападения, спрашивал всех по очереди: почему не отвечал ударом на удар, и с откровенным презрением оглядывал плечистые фигуры мужчин.
Возвращаясь от следователя, мы подавленно молчали. Потом заговорили о пустяках — драку всуе не поминали, однако, уверена, думали в основном о ней. Со стороны этот случай мог показаться пустяком, но для нас всё обстояло гораздо сложнее. Каждый понимал: что-то в наших отношениях безвозвратно утеряно.
— Старички, — неожиданно заявил Олег, — а ведь я только теперь по-настоящему понял «Покаяние». Давайте всё же посмотрим, там и о нас есть.
Мы повернули назад, и, взяв билеты на ближайший сеанс, зашли в «АТ». Фильм смотрелся на одном дыхании. Особенно поразила сцена, когда герой предстаёт перед следствием. Очная ставка с другом — и тот, совсем недавно защищавший невинно арестованного, спокойно подтверждает самые нелепые обвинения в его адрес. Попахивало средневековой инквизицией — так «ведьмы» признавались в полётах на шабаш. Однако следователя отнюдь не смущает весь абсурд заявления, что подследственные по заданию иностранной разведки рыли тоннель от Бомбея до Лондона. Когда «друзья» остаются наедине, оклеветавший убеждает оклеветанного: так надо было, пойми и согласись. Не добившись своего, он оглашает сад тоскливым воем — отчаянным воем предателя…
После просмотра на душе саднило. Толпа зрителей хлынула направо — в сторону памятника Свободы, мы же повернули в противоположную, к площади латышских красных стрелков. Прохладный ветерок с Даугавы освежал наши разгорячённые лица.
— Вот ты сказала тогда: струсили, — начал Олег. — Честно скажу, я — да.
— Может, сигнала не было, потому мы и не бросились? — подкинул версию Валдис.
Это было уже слишком. Оправдываться передо мной — зачем?
— Рядом с тобой бьют друга. Какой тебе ещё нужен сигнал? — гневно возразила я.
Провожать меня вызвался Олег. По всему было видно, как он переживал. Наверное, попадись навстречу хулиган, ему досталось бы — и за вчерашнее, и на будущее.
Когда подходили к дому, я спросила:
— Что ты имел в виду, сказав «там есть и о нас»?
— Когда врага олицетворяют не иноземцы, не завоеватели, а твои же соплеменники, страшно поднимать руку на своих. Случаются в жизни такие моменты, которые надо просто забыть. Как и в истории целого народа. Это, конечно, несравнимые величины, но суть одна.
— Нет, Олег, ты не прав. Человеческий опыт не полон без памяти, пусть даже о позоре. В ней гарантия от новых ошибок и нового стыда. Я ратую не за безрассудство, пойми, — за мужество, которое необходимо при любых ситуациях. Особенно вам, мужикам.
Олег не ответил. Сухо попрощавшись и даже не пожав руки, он ушёл. Я поняла: не скоро теперь увижу своих мальчишек. Вечером позвонил Григорьев, поинтересовался делами у следователя. Не удержавшись, я спросила:
— Вася, ты уверен в друзьях? По большому счёту — уверен?
Он положил трубку, и больше мне никто не звонил.
Вот уже минул год, показавшийся веком. Завтра 8 Марта. Мы сидим с мамой в пустой квартире и ждём. Где вы, мальчики?
г. Рига, 1984 год.