В Москве, на улице Кирова, в большом и красивом здании музея Владимира Владимировича Маяковского среди сотен редких экспонатов, рассказывающих о творчестве и жизни великого поэта, лежит один старый пожелтевший листок. В нём размашистым почерком Маяковского написано: «Я человек по существу весёлый. Благодаря такому характеру я однажды побывал в Латвии и, описав её, должен был второй раз уже объезжать её морем».
Почему же так неприветливо встретили поэта власти буржуазной Латвии? Почему его визит не пришёлся по душе тогдашним правителям? Чем страшен был для них Маяковский?
Маяковского ещё нет в Риге, но мысли его уже здесь, в стране солнечного янтаря. С октября 1921 года до января 1922 года друг поэта Л.Ю. Брик проживает в столице. За три месяца Маяковский отправил в Ригу 25 писем. В одном из них он шутил: «На Тверском почему-то стоял телескоп, и я долго смотрел на лунницу. Просил, чтобы его направили на Ригу, — говорят, нельзя».
Л. Брик пыталась в Латвии издать поэму «Флейта-позвоночник». Маяковский был в восторге от этой перспективной идеи. В письме от 19 декабря 1921 года он интересуется: «…Как пройдут через латвийцев мои книги?» Но эту идею осуществить не удалось. Издатели, оберегая свою репутацию, не осмелились опубликовать поэму.
В 1968 году в журнале «Коммунист Советской Латвии» был опубликован очерк «Революцией мобилизованный» поэта Иманта Зиедониса. Вот что он написал в то время: «Имя Маяковского впервые появилось в латышской периодике в 1924 году в журнале «Домас» («Мысль») в обзоре русской литературы, подписанном «Л» (вероятно, Линард Лайцен), анализируются поэмы Маяковского «Облако в штанах», «150000000» и «Мистерия-буфф». Раздел кончается словами: «Тот, кто ощущает стремительность эпохи, не может, читая Маяковского, не почувствовать в нём настоящего, могучего человека революционной эпохи — а иным и немыслим поэт современности».
Что ж, с этим выводом, пожалуй, стоит согласиться. Но поэт был не прав, считая, что первое знакомство с творчеством Маяковского произошло в Латвии в 1924 году. Ещё в 1918 году в статье Рудольфа Эгле «Две России» упоминается имя советского поэта. Молодые поэты перевели на латышский язык стихи и поэмы Маяковского: «Флейта-позвоночник», «Мой май», «Наш марш», «Необычайное приключение», «Хорошее отношение к лошади», «Приказ по армии искусств». Эти переводы напечатаны в журнале «Тревога», который издавался на средства писателей. И всё же, несмотря на правительственные протесты, Л. Брик разными правдами и неправдами смогла договориться об организации двух публичных выступлений поэта. Набатные стихи Маяковского латышская молодёжь любила. Неведомыми путями шли они из Советской России. Их читали на рабочих сходках, молодёжных собраниях. Сообщая о предстоящих выступлениях Маяковского в Риге, Л. Брик писала: «Ко мне ходят всякие люди — газетчики, журналисты, всё о тебе спрашивают. Знаменитый ты человек». Владимир Владимирович ответил на это письмо незамедлительно: «Возможности гастролей обрадовался очень. Поеду с удовольствием». И вот в такой обстановке 3 мая Маяковский впервые прибывает в латвийскую столицу.
Рига встретила его вся одетая в яркую зелень парков и улиц. Маяковский с радостью вдыхал свежесть чудесной рижской весны. Но стены города были обтянуты мхом ненависти. Плакаты, изрыгавшие ложь и брань, направленные против мира гуманизма, приводили в ярость поэта. Маяковскому ещё не довелось сталкиваться с подобной пропагандой, эта зарубежная поездка была первой в его жизни. И теперь не по слухам, а своими глазами он видел, что латышская буржуазия замахивается на самую суть жизни, помогает другим капиталистическим странам втянуть СССР в новую войну. В пальто, с папиросой в углу рта и с серьёзным выражением лица он зорко всматривается в хмурые лица рабочих, провожает недобрым долгим взглядом сытых, самодовольных господ.
Маяковский ещё не успел ступить на латышскую землю, как в политохранке немедленно сняли копию с его фотографии на паспорте, размножили её и выдали наиболее опытным полицейским ищейкам. Шпики докладывали своему начальнику о каждом шаге поэта. А Маяковского интересовало буквально всё, он ещё мало что знает о Латвии, в его записной книжке пока несколько строк для памяти: население Латвии — 1813000 человек, президент Латвии — Чаксте, министр внутренних дел — Квиесис. Это их он великодушно спасёт потом от неотвратимого забвения, «обессмертив» их в своём стихотворении: «Как работает республика демократическая». А сейчас пока, гуляя по улицам города, его поражают контрасты латвийской столицы: красивые, ухоженные центральные кварталы, по которым надменно шествуют банкиры, торговцы, короли бекона в сопровождении расфранчённых дам, и запустение, нищета рабочих форштадтов. Его удивило обилие грошовых лавчонок, портовых кабачков, баров и кафешантанов. Завсегдатаи злачных мест у буфетной стойки заключали тёмные сделки. Среди этих с сомнительной репутацией людей нетрудно было встретить влиятельных правительственных чиновников. Верно отобразил первые дни Маяковского в Риге народный поэт Латвии Янис Судрабкалн: «Когда поэт впервые приехал в Ригу, он, должно быть, почувствовал себя Гулливером у злобных лилипутов. Министр внутренних дел и его префект мобилизовали всех соглядатаев, состряпали грязное дело за номером 4773, не разрешили Маяковскому выступать с лекцией, предписали конфисковать почти распроданную книгу…
Поэт безошибочно оценил состояние дел в маленькой стране. Помещичья земля перешла к кулакам, бедняки голодают»…
Маяковский очень хотел ближе сойтись с местными прогрессивными кругами. Но это оказалось почти невозможно. Агенты охранки торопливо собирали материал для дела № 4773. Серая папка с надписью: «Маяковский Владимир Владимирович» пухла с каждым днём. Шпики, как тени, следовали за поэтом. От гостиницы «Бельвю», где Маяковский остановился, до улицы Бривибас его «экспортировала» одна группа филеров, там их сменяли другие сыщики, потом через несколько кварталов увязывались третьи. Служащие книжного магазина «Арбейтергейма» рассказывали, что поэт однажды подошёл к книжным полкам и поинтересовался, есть ли в продаже издания русских поэтов. Едва Владимир Владимирович вышел, в магазин юркнул сыщик и принялся выспрашивать у книгопродавцов, чем интересовался «долговязый» покупатель. Слежка приводила Маяковского в ярость, и он решил проучить шпиков.
Маяковский собирался побывать в Рижском порту. Он хотел своими глазами увидеть труд латышских докеров. Сыщики, как всегда, сопровождали поэта. Поэт широким жестом извлёк из кармана часы, бросил на них озабоченный взгляд и с видом куда-то спешащего человека саженными шагами заторопился в сторону Межапарка.
Шпики едва поспевали за ним. Когда они, наконец, настигли его в зоопарке, Маяковский повернул к ним чисто выбритое лицо и задорно и молодо расхохотался: «А ведь свидание-то у меня было… вот с этим косолапым мишкой». Маяковский не был одинок в Риге. Сотрудники советского посольства знакомили поэта с достопримечательностями города, с улицами и домами, где в своё время жили Крылов, Горький, Пришвин, Лесков. Маяковский немного выделялся среди рижан своей одеждой. Он носил огромные туфли какого-то иностранного, хотя и лишённого броского франтовства фасона, его простая, с отложным воротничком рубашка была для того времени на редкость тщательно отглажена.
Лицо его всегда было гладко выбрито. Маяковский любил бродить по узким улочкам Старой Риги. Любовался старинными замками, которые стояли перед ним — зло, сурово и молчаливо. Однажды, любуясь тенью и светом серых стен средневекового строения, он признался товарищам из посольства: «Другие едут за границу удивляться, а я еду удивлять».
В Риге Маяковский намеревался выступить с публичной лекцией о советском искусстве, хотел прочесть свою новую поэму «Люблю». Правители Латвии запретили лекцию Маяковского. Тогда близкие Маяковскому люди посоветовали ему самому встретиться с префектом Домбекалном. Поэт не задумываясь ответил: «Если я нужен господину префекту, что ж, пусть он пожалует ко мне…» После долгих уговоров Маяковский для пользы дела отправился к префекту. Но Домбекалн решительно заявил и недвусмысленно дал понять, что публичное выступление Маяковского состояться не может. Министр внутренних дел Квиесис не допустит этого. «Ваше появление на трибуне, — изрёк префект, — может оказаться призывом к массовым беспорядкам». Однако передовые рабочие и молодёжь нашли возможность встретиться с поэтом. В рабочем клубе прогрессивного культурного общества «Арбейтергейм» состоялся закрытый вечер.
В начале вечера Маяковскому предложили стул, на котором ему, человеку внушительного роста, было неловко сидеть, и он, удобно устроившись на краю письменного стола, начал оживлённо делиться рижскими впечатлениями. Потом поэт прочёл фрагменты из поэмы «150000000». Ещё две встречи состоялись с поэтом. В клубе советского торгпредства (ул. Фр. Гайля, 11) и в кинотеатре «Форум» (ул. А. Упиша, 2). Он выходил на сцену со стиснутыми кулаками, словно готовый к отчаянной драке. Маяковский, мифологический титан, своим единственным, неповторимым голосом обрушивал слова-скалы на своих противников. Друзьям он внушал восхищение, преклонение.
Власти чинили поэту всяческие препятствия, лишали его возможности контактов с трудовой Ригой. С этим не могли мириться революционные литераторы. Так, в издательстве «Арбейтергейм» возникала мысль об издании поэмы «Люблю». По тогдашнему закону до выпуска тиража в свет 10 экземпляров необходимо было представлять в полицию для цензурной проверки. Типографские рабочие за одну ночь набрали и напечатали «Люблю» 10-тысячным тиражом. Ранним утром из дома, что на улице Кунгу, 24, весь тираж поэмы разошёлся в газетные киоски и провинциальные просветительные общества. Когда полицейские нагрянули в типографию для конфискации, они обнаружили лишь четвёртую часть тиража. Эти экземпляры ещё не успели распределить между рабочими организациями.
Для конфискации даже по драконовским правилам тогдашней цензуры не было решительно никаких оснований. В бессильной злобе полицейские чиновники подвергли денежному штрафу владельца типографии и возбудили судебное дело против ответственного редактора этого издания. Но вскоре работники типографии добились снятия беззаконного ареста и выпустили поэму «Люблю» вторым — увеличенным — изданием с многозначительной подпечаткой на обложке «Первое издание конфисковано». Книга разошлась за несколько дней.
После успеха поэмы «Люблю», успеха огромного и прочного, нельзя было не думать об издании и других произведений Маяковского. С этой целью было решено создать типографию при «Арбейтергейме». Осенью того же года представитель издательства отправился в Берлин, чтобы за приемлемую цену приобрести ротационную машину новой конструкции. Ротационную машину вскоре доставили в Ригу. Но планы расширения издательской деятельности так и не удалось реализовать. Власти запретили «Арбертейгейму» его издательство. Эпизод с изданием поэмы дал Маяковскому прекрасный повод поиронизировать насчёт так называемых здешних свобод. Это оказалось ещё одной выразительной иллюстрацией к сатирическому стихотворению Маяковского: «Как работает демократическая республика».
А в Латвии свободно —
печатей сколько угодно.
Кто не верит,
убедитесь на моём личном примере.
Напечатал «Люблю» —
Любовная лирика.
Вещь — безобидной найди, в мире—
ка.
А полиции хоть бы что.
Насчёт репрессий вяло,
Едва-едва через три дня арестовала.
Прогрессивные силы Латвии правильно поняли гневные обличения Маяковского в этом стихотворении, но правящая клика не могла забыть разящей сатиры. Осенью 1922 года поэт направился из Москвы в Берлин. Кратчайший путь пролегал через Ригу.
Однако въезд в Латвию Маяковскому разрешён не был. Пришлось добираться окольным путём через Таллинн и Штетцин. И в очерке «Сегодняшний Берлин» поэт в нескольких строчках рассказал историю своего злосчастия. А начинается оно известными для нас словами: «Я человек по существу весёлый. Благодаря таковому характеру я однажды побывал в Латвии и, описав её, должен был второй раз уже объезжать её морем».