Деревянные солдатики вырезаются из деревяшек. Деревяшки получаются из деревьев. Деревья растут из земли. Зимой из снега. Из земли расти легче, поэтому летом на деревьях есть листья. Зимой листьев нет. Стволы стоят как кривые колонны. Кастрированные тополя у моего дома напоминают пародию на Парфенон. Тополь плохое дерево. Гнилое и слабое. Зато растет быстро. Все, что растет быстро - гнилое и слабое. Для резьбы не годится. Только на дрова. Дрова - это те же самые деревяшки, только приговоренные к смерти на костре. Или в печи. Но печи у меня нет. У меня обычное паровое отопление, хотя вряд ли оно паровое, потому что пар не бывает холодным. Если в мороз дышать на улице, то изо рта вылетает пар. Он ведь холодный? Или теплый? Во рту - теплый, а когда выдыхаешь, сразу становится холодным. Или не сразу? Попросить, что ли, кого-нибудь подышать? Только на руку. В детстве мама отправляла меня к парикмахеру стричься наголо с чубчиком. У старика имелась ужасная ручная машинка, которая нещадно драла волосы, но страшнее всего был запах изо рта. От него так воняло, что я жмурился, пытался дышать ртом, не дышать вовсе. Приходилось нелегко. Долго не дышать - трудно. Дышать же ртом в парикмахерской было нельзя, в рот попадали волосы. Нет ничего ужаснее, чем волосы на языке и в горле. Даже твои собственные. А уж если чужие, совсем плохо. Стрижка превращается в запланированную пытку. Не люблю волосы на языке.
Я даже не знаю, зачем мне дались деревянные солдатики. Я в солдатики не играю. Неинтересно, да и возраст уже не тот. И нож в руки мне лучше не давать. Обязательно порежусь. Буду искать бинты, пластырь, капать кровью на лестничную площадку. На площадке от этого хуже не будет, там и так все заросло грязью. Соседи хотят видеть мое имя в графике уборки лестницы. Я вежливо улыбаюсь, вносите - говорю. Только убираться все равно не буду. До тех пор, пока детишки этих самых соседей продолжают гадить, сорить, плевать на пол. Я вообще не люблю соседей, даже хороших соседей, плохих я ненавижу. В моем представлении ад это тесная коммунальная квартира, в которой нет перегородок между комнатами и выхода на улицу. Когда я считался маленьким, даже не то что маленьким, а не очень большим, у меня были плохие соседи. Точнее они были обыкновенные, но сосед, к примеру, часто напивался, и напивался до такой степени, что мог писать на стену прямо в коридоре нашей коммунальной квартиры, а я прятался за тонкой картонной дверью и ждал маму, чтобы пожаловаться ей. А еще мстил этому соседу, подглядывал за его некрасивой женой в окно ванной комнаты, поджигал обгорелые спички в хрустальной пепельнице на кухне, пока от нагрева эта пепельница не развалилась на части. Не люблю себя в прошлом. Все мое прошлое отличие от соседских ублюдочных отпрысков, что мой идиотизм был направлен только на самого себя. Самого себя не люблю. Ненавижу.
Когда волосы попадают в рот это очень неприятно. У меня вообще рвотный рефлекс на поверхности. Я даже толком рот прополоскать не могу, когда чищу зубы. Будь на то моя воля, я бы приговаривал всех близких мне женщин к обязательной ежемесячной паховой эпиляции. Главное, чтобы они не знали, что это приговор вынесен мной. Их это беспокоило бы только в первые дни. Постепенно они бы привыкли и уже не стеснялись своих обнаженных лепестков, странно чувствуя себя голыми из-за отсутствия волосяного покрова. И тогда я бы уже беспокоился только о том, чтобы не натереть их нежную кожу небритыми щеками. Желание близости с красивой женщиной странно сочетается с пониманием, что главное, что женщина может предъявить мужчине, это ее душа. Но мужчина смотрит, прежде всего, на оболочку. Таким образом, душа без красивого тела становится потерянной для близости. Хотя красивое тело без души тоже не лучший выбор. Оно годится только для мастурбации. Желание женщины, чтобы ее любили такой, какая она есть, скрывает нежелание трудиться над собственным телом, лень и презрение к мужчинам. Мужчины склонны ко лжи в силу собственного статуса. Быть честным с женщиной почти всегда невозможно. Честность с женщиной слишком часто предполагает ее глубочайшее и беспощадное оскорбление. Впрочем, никакая женщина и не хочет честности от мужчины. Зачем ей честность? Она согласна, чтобы мужчина обманывал ее, предполагая, что он не врет в главном, в желании. Однако эрекция ни о чем не говорит. Эрекция - это спасительная палочка, с помощью которой мужчина пытается выпутаться из щекотливой ситуации. Мужчина врет женщине из мести. Действительно, раздев женщину, в девяти случаях из десяти мужчина чувствует себя обманутым. Он понимает, что в очередной раз секс не совпадает с желанием. Но даже прекрасное тело не всегда радует. Невозможно касаться обнаженных лепестков, не посмотрев в глаза. Невозможно смотреть в глаза, в которых ничего нет. Иногда в глазах что-то есть, но не хочется смотреть в глаза, которые достались ужасному телу. Вдруг в них скрывается что-то настоящее? Безответное настоящее напоминает пропасть. Во-первых, всякий мужчина боится высоты. Во-вторых, главное вкус. Кому нужен вкус пропасти?
Женщина думает, что она приносит себя в жертву и хочет ответной жертвы от мужчины. Мужчина с ужасом думает, что жертвоприношение может стать ежедневным.
Меня раздражают женщины, которые играют роль жертвы. Не люблю женщин, которые играют роль жертвы. Ненавижу женщин, которые играют роль жертвы.
Если женщина не знает, чего она хочет, это значит, что она не хочет тебя.
Я вырезаю из дерева солдатиков, чтобы расставить их на шахматной доске. Королеву вырезать не буду. Вырезать мечту - невозможно. Я просто поставлю деревянный чурбачок в угол доски, окружу непроходимым редутом коней, ладей, слонов и пешек. А короля пожертвую в самом начале партии. Противник сразу потеряет ко мне интерес, и я смогу дать отдых изрезанным пальцам, сдвинуть фигуры в ящик, взять в руки деревянный чурбачок и представить, какую бы королеву я мог бы вырезать. У нее была бы стройная фигура, гармонично сужающиеся к ступням ноги, не слишком большая грудь, длинная шея. Я бы не стал делать ее сутулой, но вот шея должна самую чуточку склоняться вперед. Но только так, чтобы позвонок на загривке, над плечами, как это называется, не выпирал отдельным холмиком. Я допустил бы легкий прозрачный пушок у нее на коже. Я много чего допустил бы. И ее капризы, и срежиссированную глупость, и светящийся ум в глазах. Даже неэпилированный пах. Какая разница. Все перестанет иметь значение в то мгновение, когда понимаешь, что весь мир сузился до размера ее зрачков. И еще уже от вспышки спички, когда она попросит закурить, голая и потная, пахнущая моим запахом и слегка удивленная, что я опять готов ее целовать там после того, что только что сделал с ней.
Где ты?
Я беру в руки деревянный чурбачок и понимаю, что сжимаю собственную плоть.
Где ты?
В следующей жизни?
Единственное, чего бы я не хотел, так это чтобы она смотрела сквозь меня. Это самое страшное, когда мужчина чувствует себя прозрачным. Прозрачность это опасная штука. Она накапливается. В этом и есть главное различие между мужчиной и женщиной. Нелюбимый мужчина становится прозрачным, а нелюбимая женщина горькой на вкус.
Когда я был маленьким, я очень боялся упустить свою любовь. Поэтому каждый день я задавал себе вопрос, я уже влюбился или нет? Я перебирал в голове всех знакомых девчонок и с разочарованием убеждался, что и в эту я не влюбился, и в эту тоже не влюбился, и в эту. Предполагаемая любовь начиналась с рассматривания ног. На школьной линейке девочек в белых фартуках и коротеньких платьях ставили в первый ряд, и самым лучшим занятием их одноклассников было рассматривать ноги противоположной шеренги. Половина отбраковывалась сразу из соображений кривизны, худобы или полноты. Особо уничижительным откликам подвергались ноги, расходящиеся от паха на ладонь, затем сходящиеся к коленям или даже к носкам. После этого следовала отбраковка по коленям, по наличию талии, груди, лицу. К финалу осмотра выяснялось, что во всей школе нет ни одной безупречной девчонки да еще с приличными ногами. Со временем некоторые из нас уверятся, что приличные ноги изредка попадаются, и не только в телевизоре. Остальным будет на это наплевать. Один мой знакомый, который ничего не понимал в любви, поскольку утверждал, что после каждой своей измены любит жену еще больше, однажды сказал, что влюбился в ее икры. Она пробежала перед ним в каком-то учебном заведении, он присмотрелся к ее икрам и сказал себе, что обладательница этих икр станет ее женой. А потом я плакался ему про свою непутевую семейную жизнь и этот плейбой терпеливо меня выслушивал вместо того, чтобы послать на хрен. А еще позже он врезался в какого-то негодяя, выехавшего на встречную полосу на своем уазике. И я пришел на похороны, смотрел на его лицо, собранное из обрывков, разбросанных по сплющенному салону, смотрел на его кричащую мать, отчего-то сокрушающуюся, что погиб такой красивый сыночек, словно о некрасивом она жалела бы меньше, и на жену. Она почти превратилась в старуху. Ее кожа позеленела. Она пошатывалась у гроба, а я пытался рассмотреть ее икры и думал, будет ли у меня эрекция, если я останусь с ней наедине.
Я думаю так о каждой женщине, которую встречаю, вижу, слышу, представляю. Большинство отвергаю сразу, остальных выбраковываю при ближайшем рассмотрении, некоторые заставляют меня остановиться, замереть. Чего уж там говорить, они меня не видят. Я человек невидимка. Лысый низкорослый тип с носом картошкой, хриплым голосом и забинтованными пальцами. Я отвратителен.
Мне снится, что я вырезаю деревянных солдатиков из собственной руки. Я правша - значит из левой. В голову приходит мысль, что если я вырезаю их из руки, значит, они уже не деревянные, а костяные. Или костно-мясные. Я пытаюсь вырезать на подушечке пальца упрощенное лицо, но мякоть срывается, падает на пол, где моя собака радуется каждой крошке. С досадой я рассматриваю выскобленную кость, вновь смотрю вниз и вдруг понимаю, что моя собака умерла уже лет десять назад. Я наклоняюсь, чтобы ее погладить, она вдруг зевает и говорит мне, отстань.
Мне плохо.
И в этом виноват только я сам.
И все же когда трещина в отношениях с женой превращается в пропасть, я пытаюсь негромко сказать ей:
-Мне плохо.
Но она не слышит. Ей кажется, что она слышит, она даже пытается отвечать мне, выкрикивая:
-Ты думаешь, что мне хорошо?
На самом деле она не слышит. Также как не слышу ее я. Но я не пытаюсь кричать. Может быть оттого, что она хочет до меня докричаться, а я уже нет? Или она кричит кому-то другому?
Скорее всего, ее раздражают мои деревянные солдатики, которые я вырезаю каждый день. Я вырезаю их из стульев и детской кроватки, из деревянного кухонного молотка и разделочных досок. В довершение я приношу домой сучья, корни, куски дерева. У нас всюду щепа, стружки и опилки. Опилки забиваются в палас, попадают в пищу, в глаза, на одежду. Или это перхоть? Как от нее избавиться? Наша учительница географии не могла похвастаться привлекательной внешностью. Все, что у нее было - тяжелая коса. Она довольно странно смотрелась на ее бесформенной фигуре. Учительница хвасталась, что моет ее настоем корня репейника. Вот и я теперь мечтаю о корне репейника, только вряд ли он мне поможет, голова уже лысая, как коленка. Когда я целую женщину, мне все время кажется, что она рассматривает мою лысину, поэтому я поглядываю на нее, скашиваю глаза, волнуюсь. И думаю о том, что кто-то вот так же целует мою жену. Иначе как она выдерживает все это?
Если бы люди могли читать мысли друг друга, я бы убил себя. Чтобы никто ничего не смог прочесть.