Катя не любила собственное имя. Оно казалось ей несуразным набором сухих спотыкучих звуков с рычанием и почти ругательством на конце. Попытки близких превратить Екатерину в Катюшу, Катеньку, Катюху вызывали у неё кислую гримасу. Вот и теперь, стоя на ленте эскалатора, она привычно процеживала лица, плывущие навстречу, и радовалась, что никто из этих незнакомых людей не догадывается, как её зовут. Мысли плавно перескочили на испорченные химическим московским снегом замшевые сапоги, на облупившийся на ногте лак, на Денискину тройку по математике, на надоевшую боль в висках, поэтому, когда эти самые виски, лицо, шею вдруг окатило теплом, она не сразу поняла, что случилось. Боль исчезла, колени подогнулись, она шумно вздохнула, устояла, уцепившись за поручень, завертела головой, но эскалатор уже довёз её к металлическим решёткам и с облегчением скользнул в механическую преисподнюю. Словно ожидая чего-то, Катя ещё несколько секунд постояла за будкой контролёра, затем пошла к поезду.
Он догнал её уже в вагоне. Катя снова почувствовала тепло, обернулась и растерянно замерла.
Одного роста с ней.
В несуразной клокастой собачьей шапке и китайской куртке.
С выбившейся на лоб прядью тёмных с проседью волос.
С плохо выбритым узким подбородком.
С чуть сгорбленным тонким носом.
С узко посаженными внимательными глазами.
Он смотрел на неё удивлённо и неотрывно. Катя выдохнула, облокотилась о двери, растерянно улыбнулась и, когда поезд остановился и мужчина поймал её за руку, не дав упасть на спину, удивилась только одному, почему прикосновение не сопровождалось электрическим разрядом. Он освободил руку, но тут же ухватил снова и уже не выпускал, пока она словно в полусне шла по слякотным тротуарам домой, неловко копалась в сумочке, выуживая ключ, пыталась найти вешалку на пальто, чтобы приладить его на крючок в прихожей. Он обнял её за плечи сзади, уколол щетиной шею, наполнил запахом табака, одеколона и чего-то ещё непонятного, но показавшегося родным и знакомым. Катя обмякла в его руках, словно верёвочная кукла, распустившая секретный узелок. Он подхватил её на руки, шагнул в комнату, осторожно положил на диван и потянул на себя молнию юбки...
Звонок показался звуком рвущейся ткани. Катя метнулась за халатом, к дверному глазку, на кухню. Открыла дверь, сняла с Дениски ранец, сунула ему в кулак мелочь, сумку, отправила за хлебом. Вернулась в комнату, подошла, прижалась, почувствовала руку, скользнувшую по животу, приподнялась на носках. Он поцеловал её в переносицу, отошёл на шаг, с улыбкой покачал головой, сказал негромко:
— С ума сойти!
— Ещё раз! — попросила Катя.
— Что? — он поднял брови.
— Скажи что-нибудь.
— Говорю, с ума сойти, — повторил он.
— Ага! — расплылась Катя в улыбке.
— Пойду, — он шагнул в прихожую, поднял с пола куртку, натянул на голову шапку, обернулся в дверях. — Меня Виктор зовут.
— Ага, — повторила она.
Загудел лифт. Катя закрыла дверь, пошла на кухню, жадно напилась воды из чайника, вернулась в прихожую, распахнула халат и застыла у зеркала, рассматривая собственное тело.
— Дура! — прошептала чуть слышно. — Ой, дура!
И засмеялась счастливо и изнеможённо.
Очнулась от дверного звонка. Дениска сбросил ботинки, куртку, потащил сумку на кухню, закричал возмущённо оттуда через секунду:
— Мамка! Хлеб-то дома есть!
Николай пришёл поздно. С трудом умещаясь в маленькой прихожей, разделся, поцеловал Катю в щёку, подмигнул, протянул розу на длинном стебле.
— Это по какому случаю? — не поняла она.
— Вот, — улыбнулся муж. — Вздумалось. Без причины приятней! Или нет?
Катя, чувствуя непонятную досаду, кивнула, выдавила улыбку, пошла на кухню, вставила цветок в сувенирную бутылку. Долго смотрела, как муж ест. Раньше ей нравилось наблюдать за ним. Теперь раздражало всё: и то, что он не подносил ложку ко рту, а нагибался за ней, что обильно посыпал блюдо перцем, отрезал от буханки корочку, иногда чавкал и клацал зубами по ложке.
— Зачем хлеба столько купили? — удивился Николай.
— Так, — она пожала плечами. — Ошиблась.
— Ничего, — он громыхнул хлебницей. — Только в пакете не держи, а то заплесневеет. Ты как сегодня? А?
— Живот что-то болит... — отвела Катя глаза.
— Ну ладно, — привычно кивнул муж и пошёл в спальню поцеловать Дениску.
Катя лежала и слушала, как Николай что-то напевал под душем, барахтался, бурчал. Дождалась, пока пришёл в постель, обнял, нащупал грудь, прижался, уткнулся носом в лопатку, уснул. Осторожно выбралась из-под тяжёлой руки, отодвинулась, подтянула колени к груди и заплакала.
— Ты чего это, Катька? — выговаривала ей подруга через неделю. — Совсем, что ли, сбрендила? Да у тебя муж, каких поискать! Тебя любит, ребёнка любит, не пьёт, вкалывает на двух работах, всё в дом, машина на ходу, летом дачу строит, на грядках твоих копается, зимой всё по дому. Без денег не сидите. По театрам тебя таскает чуть не через неделю! В Турцию каждый год катаетесь! Ты чего удумала? Мало ли что у кого где бывает? Если после каждого перепихона семью ломать…
— Нин, подожди, — Катя поморщилась, потёрла глаза пальцами. — Я что? С тобой спорю разве? Или я сказала, что уходить от Кольки собралась? Ты видела, как Денис на него смотрит? Я об этом не думаю даже! Нам с тобой друг от друга скрывать нечего. И ты не ангел, да и я не со школы с Николаем дружу. Да и потом... разное случалось. Но никогда это не было так!
— Как так? — не поняла Нинка. — Я что-то не соображу... Представить не могу мужика, который твоего Кольку переплюнет. Не мне судить, конечно...
— Да не об этом я! — с досадой воскликнула Катя. — Если хочешь, он рядом с Колькой не смотрится даже. И мужик он обычный. Другое! Он мой! Понимаешь? Он... как часть меня!
— Куда уж мне понять! — махнула рукой Нинка. — Ты сколько раз его видела-то?
— Два, — сказала Катя. — Вчера ещё раз приходил.
— Домой?
— Нет! Что ты? У метро караулил. Сказал, что проверить приходил. Самого себя проверить. Убежал сразу же.
— Дура! — закрыла Нинка лицо ладонями. — Ой, дура! Ну, я понимаю там, Людка-психопатка с твоей работы, она уже два раза таблетки глотала, у неё дурь в глазах плещется! Но ты-то!
— Знаешь, — Катя посмотрела на подругу. — Будь во мне дури побольше, я бы уже и Кольку, и Дениску оставила и пошла бы за этим недомерком на край света. Только голова и сдерживает. Ты объяснений у меня не спрашивай, я сама ничего не понимаю. Словно в реку упала и выбраться не могу. Понимаешь?
— Не понимаю, — жёстко сказала Нинка. — И понимать не хочу. И вот ещё что. Ты об этом не говори никому.
Николай сел вечером напротив, пригляделся, поднял её безвольную ладонь, нежно сжал в огромных ручищах.
— Что случилось?
— Ничего.
— Брось, я же вижу! Похудела, глаза тусклые, губы дрожат то и дело. На Дениску кричать стала. Обидел кто? На работе всё в порядке?
Катя отрицательно помотала головой.
— Влюбилась, может, в кого?
— Молодость уходит, Коля, — сказала она негромко.
— Ну, это ты зря! — расплылся муж в улыбке. — У нас с тобой молодости ещё выше крыши. Ты на Дениску посмотри! Родители молоды, пока дети в школе учатся. Вот девочку смастерим, ещё молодость лет на восемнадцать продлим. Ты чего ревёшь, дурёха? Дениска! Ну-ка бросай свои мультики, беги сюда, мамку утешать!
Виктор появился ещё через неделю. Он остановил Катю в вестибюле метро, взял за руку, отвёл в сторону, прижал к грязному подоконнику.
— Не могу больше.
Она запустила руки за полы куртки, обняла, прижалась, уткнулась носом в свитер, втягивая его запах.
— Соскучилась, — прошептала счастливо.
— Не могу больше, — повторил он нервно. — По всем своим бабам прогулялся, не могу. Ты как заноза, как воздух. Только рядом с тобой дышу. С женой разругался. Ушёл. Ничего. Дочь взрослая, у неё уже своя жизнь. Хочешь быть со мной?
— Хочу.
— Брат говорит: брось, пройдёт. Чего жизнь калечить, не ты первый, не ты последний, мало ли баб, а я и объяснить ничего не могу, — засмеялся Виктор. — Слов у меня таких нет.
— А какие есть?
— Уходи ко мне, — попросил. — Пацана своего бери с собой. У меня мамка — старушка добрая, она всё поймёт.
— Нет.
Вывернулась, шагнула в сторону, посмотрела умоляюще.
— Нет.
— Почему?
— Муж. Сын без него не сможет. Я не могу... так.
— И я не могу так, — кивнул Виктор. — И ты не сможешь. Это такое дело, один глаз выбьешь, второй сам слепнет. Хочешь, я поговорю с твоим мужем?
— Да ты что? — ужаснулась Катя. — Смерти моей хочешь? Да он... убьёт тебя!
— Убьёт? — усмехнулся Виктор. — Пусть попробует. Есть у меня чем отбиться.
— Не смей! — Катя произнесла эти слова тихо, но так, что он замер. — Не смей.
Николай хмурился и упирался, потом махнул рукой, позвонил на работу, с кем-то поменялся и поехал с Катей и Дениской на дачу. Весна задержалась, до дверей добираться пришлось по сугробам, потом потратить несколько охапок дров, чтобы протопить печь. Зато была снежная баба, игра в снежки, шашлык в ржавом мангале, горячий чай перед гудящей печью. Денис задремал прямо в кресле, Николай уложил его на диван, вслед за Катей поднялся в мансарду. Она с замиранием легла на холодную простыню, дождалась мужа, обняла его, вцепилась изо всех сил. Он поцеловал её возле мочки уха и прошептал:
— Царевна-Несмеяна! Успокойся! Всё хорошо! Всё замечательно! Каникулы!
Сердце схватило через два дня. После обеда. Тупым ударило в грудь, потом заломило где-то в боку и спине. Она выронила половник, обрызгав горячим супом колени Дениске, открыла рот и, не в силах произнести ни слова, согнувшись, начала искать табуретку. Николай подскочил, поймал её на руки, потом рвал на «Ниве» по раскисающей дороге к городу, орал на кого-то по сотовому телефону, держал Катю за плечо и недоумённо смотрел на доктора, который требовал объяснить, откуда у больной в центре груди гематома?
Всё это подёрнулось дымкой, раздражённый голос Николая и плач Дениски стали тише, а вместе с ними ушла и боль.
Нинка прорвалась к ней через три дня. Выгрузила из сумки гроздь бананов, какие-то соки, окинула взглядом больничную палату, с готовностью всплакнула, взяла Катю за руку.
— Ну ты выдала! Твои-то где?
— Ушли уже, — прошептала Катя. — Только что были.
— Что ж ты раньше-то не говорила, что у тебя сердце больное? — посетовала подруга. — Довела себя до инфаркта! Ну ничего. То тебя Колька на руках носил, теперь пылинки будет сдувать. Во всём есть свои хорошие стороны. Жаль, что плохих всегда больше. Не доводят до добра все эти переживания!
— Я знаю, — прошептала Катя. — Я рассталась с ним.
— Ну и ладно, что было, то сплыло, — довольно кивнула Нинка. — А я поначалу даже обрадовалась, что вы на дачу укатили. Думала, если ты с катушек слетела, так это только твой приятель и мог сладить! Думала, это он у вашего дома застрелился! Говорят, сутки мужичонка какой-то у подъезда топтался, а как раз четвёртого дня из пистолета в сердце себе и засадил. Я по телику репортаж видела. Видишь, чего творится? Скоро уже бомжи всякие с пистолетами бродить начнут. Думаю, придётся тебе, подруга, Дениску в школу провожать. Ну и встречать, конечно. Заодно и гулять. Самое время. Весна! Да что ты плачешь, Катька?!
— Холодно мне, накрой.
— Ну, успокойся! Ты что? Тебе же нельзя плакать!
— Он... Он у меня даже имени не спросил!