Да здравствуй, постылой судьбою храним!
О мёртвых ни слова, но мне отмерцало:
Довольно под пепельным нимбом твоим Живого и мёртвого слова звучало.
С холодным волненьем внимал я живым, Презрением чёрствым речам откликался.
Словутный, над Русью парил Серафим.
Дай Бог, что ты есть, и дай Бог, чтоб остался.
Сюда было много и разных дорог, Отсюда, казалось, одна исходила:
Забудь своё имя, почивший пророк, Грядут ураганы, забудь своё имя.
И этой могучею силой влеком, Я молча уселся в твой поезд железный.
Уехал. И ехала Русь за окном В мой вечный приют за оградой облезлой...
У синей ограды плыло пеленой: Зима. И железных венков шевеленье.
Здесь кто-то курил и ходил надо мной, В ночи ожидая моё возвращенье.
Мне близко всплывало в белеющей мгле Живое лицо и плыло по дороге,
Наверно, последних на этой земле Своих размышлений о жизни и Боге.
Оно уплывало в его забытьё, Откуда уже никогда не вернуться
Сюда, где слепое чадит вороньё И тёмные, тёмные коршуны вьются.
Да здравствуй, постылой судьбою храним!
Мы молча уселись в свой поезд железный.
Проехали прошлым, вернулись — к живым На вечный покой за оградой облезлой...
