Морозов и Хвылин - приятели. Хвылин огромен, рыж, задумчив. Морозов тщедушен, черняв, суетлив. Хвылин живет молча. Морозов чересчур говорлив. Но, несмотря на такую разность, есть у них общее.
Оба чуть ли не неделю не бриты. Глаза у обоих с желтой поволокой, лица припухшие, подернутые нездоровым жирком, а руки трясутся так, что и один и другой еле попадают пламенем спички в конец сигареты, когда прикуривают. Оба одеты в видавшие виды телогрейки, на ногах порыжелые кирзовые сапоги. Волосы у обоих до плеч, челки до бровей. Головных уборов не носят.
Хвылину и Морозову по тридцать лет. Они числятся в колхозе, работают: "А, на всяких работах", - как объясняет Морозов. Хвылин, на вопрос о профессии, говорит: "Гони трояк - расскажу". Целыми днями приятели "соображают на двоих" и относятся к этому серьезно, как ни к чему. В этом "деле" наблюдается у них настоящая дружба, взаимовыручка. Ни тот, ни другой никогда, ни в какой компании не выпьет один,а приведет друга. Если нет денег у Морозова - пьют на хвылинские, если нет у Хвылина - на морозовские. Если денег нет вообще, сидят рядком, трясутся с похмелья, думают, как найти средства на пропой души.
Сегодня именно такая ситуация. День уже на исходе, а дрожь унять приятелям нечем. Где можно - уже занято-перезанято. Получка только завтра. Тоскливый день подходит к концу. Через час закроется магазин, и маячит впереди зловещий вечер и страшная, длинная ночь, с неожиданными взрывами сердцебиения, липким потом, призрачными полуснами. В отчаянье приятели решились на последний шаг: Хвылин притащил из дома мешок, потом вместе, руками, обдирая до крови пальцы, они накопали колхозной картошки, ссыпали ее в мешок, отволокли на обочину шоссейки и сели в ожидании, что вот проедут, может, какие городские, купят, и тогда дело в шляпе. Но надежды на это мало. Сентябрьский день уже к концу, да и шоссейка не из бойких.
- Это все ты, - корит Морозов Хвылина. - Не бэ, Коля, у меня в загашнике пара бутылок имеется! Где они, твои бутылки, я тебя спрашиваю? Если память с перепою отшибло - проверять загашники надо. Что теперь делать будем?
В голосе у него отчаянье, и только слабая надежда на какое то сверхвезенье не дает Морозову сорваться на истерический визг.
- Да забыл, понимаешь, забыл,- изменяет своей молчаливости Хвылин, не выдержав нападок. - Помню - сунул под стог, а под какой - хоть убей, не помню. Полдня искал.
- Если такое дело, не по стогам надо было лазить, надо было меры, пока не поздно, принимать. А я-то надеюсь, я-то жду... Сколько времени зря загубил. Что, если никто не проедет? Что?
- Небось проедет, - бубнит Хвылин. Но говорит так, чтобы оправдаться, а в голосе уверенности не слышно.
- Проедет, - передразнивает Морозов приятеля. - Держи карман шире.
Он вскакивает с травы, охорашивает мешок, устанавливает его поравнее, потом выпрыгивает на шоссейку, смотрит из-под ладони в ту и в другую сторону. Оранжевое солнце клонится к горизонту, лижет на далеком взгорье начинающий синеть асфальт. Дорога пуста.
Морозов возвращается на обочину, присаживается возле друга, потом ложится на спину, протягивает руки по швам, сосредоточенно смотрит в небосвод, утративший дневную яркость. Так проходит полчаса.
- Едет, - вдруг шепотом, всей грудью ахает Морозов. - Слышишь, Борька, ей богу едет.
Хвылин вздрагивает, прислушивается. Раздольная тишина начинает пучиться и, неожиданно, рождает звук, совершенно не присущий ей.
- Запорожец! - гаркает Хвылин.
- Сам ты запорожец. Жигуленок, - перечит Морозов.
Из-под солнца по вороненой ленте шоссе мчится красный автомобиль.
Хвылин с Морозовым вскакивают, усилием воли растягивают щеки, изображают на испитых рожах улыбки. Морозов машет руками, указывает на мешок, Хвылин кладет на ладонь картофелину, протягивает в сторону машины, как Прометей, принесший людям огонь.
Автомобиль замедляет бег, останавливается возле приятелей. Из окошка высовывается бородатый дядя.
- Что просите за мешок?- спрашивает он.
Друзья не ожидают такого разворота дела и к ответу не готовы. Хвылин мнет сапожищами осеннюю жухлую травку, Морозов щиплет жидкие усишки. Оба лихорадочно соображают, боятся продешевить.
Бородач вглядывается в их лица, в нервный перебор пальцев и безошибочно определяет причину страсти друзей к торговле.
- Вот что, мужики, - говорит бородач. - Денег у меня нет, все изъездил. А есть у меня бутылка грузинского вина. Согласны - берите и грузите картошку, не согласны - наше вам с кисточкой.
Приятели мнутся. Первым откликается Хвылин.
- Ладно, - басит он. - Открывай дверку.
Бородач опускает руку к педалям, выхватывает бутылку, протягивает через окно. Хвылин принимает ее, отворяет заднюю дверку, вместе с Морозовым вталкивает мешок на сидение. Сделка совершена. Автомобиль трогается, набирает скорость и через минуту скрывается за поворотом. Но приятели этого не замечают. К тому времени, как машина скрылась, бутылка уже откупорена, наполнен вином стакан, припасенный загодя. Первым пьет Морозов. Он берет стакан двумя руками, чтобы не расплескать, зубы его лязгают по стеклу, из уголков утративших упругость губ стекает струйка. Морозов не может остановиться, но ему жалко вина, и он ловчится, затыкает щель между ртом и стаканом сгибом руки. Выпив, он сопит, пучит глаза на Хвылина. Тот быстро наполняет стакан, пьет трудно, лихорадочно.
- Что ты у него взял? - шепчет Морозов. - За что картошку отдал? Что это? Газированная вода без газа?
Лицо у него бледное, нос заострился. Организм, готовый принять алкоголь, ожидаемого не получил. Вид у Морозова покойницкий.
- Сволочь ты, гад! - уже кричит он. - Целый мешок за так отдал! Только душу растравил, падлюга!
Он бьет ногой по бутылке, бросается на Хвылина. Тот, по усвоенной с детства заповеди - если лезут - бей первый - бьет товарища в лицо. Морозов падает.
Только врожденная невозмутимость не дает Хвылину потерять голову. Он помогает приятелю подняться, усаживает, садится рядом, обнимает, прижимает его голову к груди.
- Господи, что же делать? - всхлипывает Морозов. - Как жить-то, Борька. - Ведь я скоро загнусь, вот увидишь загнусь...
Хвылину тоже жалко себя, и он тоже начинает всхлипывать. Они сидят долго и молча плачут.