Зачем так долго тянутся — потом — снаружи дни и держат руку? Лица
всплывают, будто за двойным стеклом, и смотрят, чтобы не проговориться.
И жар — под одеялом, или дом нарочно бросили тонуть в метели,
чтоб изнутри теперь густым теплом его оплавить, просмолить все щели.
Так не топили раньше. Будто печь придвинули вплотную. Жар, как пламя,
колышет дом, чтоб расслоить, отсечь его молчанье — бледными тенями.
Ещё, наверно, утро. И окно, почти сливаясь со стеной — лилово.
И свет внутри — лишь тусклое пятно: он тихо тает, усыпляет снова.
Перевернуться на бок. Кружка, стул. Сползает вниз — так долго — одеяло.
Его поправил кто-то, подоткнул в ногах, везде. И всё, как прежде, стало.
