Поэма
On s’est aime
deja, mais —
nuance:
la decadence1.
С.Гензбур
Серж Гензбур, французский поэт, композитор, исполнитель, был и остаётся популярным у себя в стране так, как, пожалуй, Высоцкий — у нас в России. Безумно талантливый, он не вписывался ни в какие рамки.
Серж долгие годы страдал комплексом по поводу своей внешности: фигура отнюдь не тарзаническая, невысок, узкие плечи, оттопыренные уши, нос... Нос на самом деле изумительный. Несмотря на еврейско-русские корни (его родители родом из России, Серж знал несколько фраз по-русски), это, скорее, нос французской лепки: крупный, но более чётко очерченный, тонкой работы ноздри, высокая, но узкая переносица и, соответственно, — форма горбинки. Французскость взяла своё, или язык побеждает гены.
Гензбур писал стихи к мелодиям Брамса и Шопена и свою музыку — по мотивам стихов Верлена, Превера. Он стал авторитетом для американских джазистов.
Но сначала Сержа притягивала живопись, он мечтал быть художником.
Песни Гензбура шли нарасхват у профессиональных исполнителей, но вдруг их запели безголосые: Анна Карина, Брижит Бардо, Джейн Биркин, Изабель Аджани, Катрин Денёв, Ванесса Паради. Хорошая компания.
«Je tўaime... moi non plus»2 — так называлась песня, которую Серж Гензбур написал в 1968 году для Брижит Бардо. Бардо отказалась её записывать — песня шокировала откровенной эротичностью. Серж поклялся, что песня не прозвучит никогда.
В 1968-м на съёмках фильма Гензбур знакомится с Джейн Биркин, никому не известной английской манекенщицей. Джейн — 21, она, в отличие от большинства манекенщиц сегодняшних, действительно красива и наивна. Она ещё не говорит по-французски, когда влюбляется в человека с внешностью Квазимодо и репутацией циника. Сержу — за сорок, скоро эту парочку будет обожать вся Франция. Дуэт Сержа и Джейн «Je t’aime... moi non plus» обошёл полмира, принёс Гензбуру славу, сопоставимую со славой Набокова после выхода «Лолиты». Песня долго держалась на первых местах в хит-параде Англии и была запрещена цензурой в Италии.
В 1971-м у Сержа и Джейн родилась дочь Шарлотта.
В 1984-м — дуэт Сержа и Шарлотты «Lemon incest». Один из последних фильмов, снятых Гензбуром, — «Charlotte for ever»3.
Теперь Шарлотта — известная актриса, очень талантливо сыгравшая Джейн Эйр. У неё есть сын, но она никогда не позволяет его снимать фоторепортёрам.
Когда Серж и Джейн расстались, он продолжал писать песни и время от времени эпатировать публику.
Гензбур умер 2 марта 1991 года.
Джейн Биркин живёт в Париже, она известна и любима прежде всего как исполнительница песен Гензбура.
«Серж» и «Джейн» — это вымышленные имена, в поэме ничего, кроме города, не имеет отношения к реальности. Хотя степень реальности Парижа у каждого своя.
Автор
I. Серж
1
Как в голове гудит
после вчерашнего. Серж,
помят на лицо, небрит,
но в чистой сорочке — свеж,
одну за одной дымит,
злобно щурясь на брешь
яркого света в окне,
из-за тяжёлых штор.
Джейн не звонила. Не
хочет — не надо. Узор
теней на полу, спине
рояля. Утро — минор,
скука, повтор. Рука
ищет, куда стряхнуть.
Столбик из пепла пока
дрожит, но ещё чуть-чуть —
и, край обнажив уголька,
медленно рухнет. На грудь
так падала Джейн ладонь.
Вместо, мысленно, черт
бывшей подруги тронь
клавиши и, интроверт,
кутаясь в дым, как в бронь,
выдохни после: «Merde»4.
Наверное, не позвонит.
Каждый по-своему горд,
сам по себе — сибарит.
И в полутьме аккорд,
будто повиснув, звучит:
крик, летящий за борт.
2
Массируя пальцами горб —
косточку носа, сильней
стирая кулак о лоб,
меж приоткрытых дверей
Серж различит гардероб —
уже без её вещей,
то же окно, кровать.
Боль в голове на ходу
трудно не расплескать.
Кухня от дыма — в чаду.
Где только, если б знать,
были лекарства. Еду
лучше не видеть. «Gitanes»5.
Белые на голубом
буквы. Мутный орган
бокала с широким дном.
Виски льётся под кран,
пахнет, будто клопом.
У Джейн, наверно, другой.
Бросив таблетки и
залив аспирин водой,
Серж, торопя глотки,
прижавшись сухой губой,
шипящие пьёт пузырьки.
Пачка «Gitanes», коробок.
Просто — начало дня.
Эти слова, голосок:
«Мы будем теперь друзья».
Лучше найдём недотрог,
невысоко паря.
3
Намеченный раньше обед,
заполненный встречами день —
шизофрения, бред.
Легче, пожалуй, мигрень.
Забраться скорее под плед
в надежде, ослабив ремень
и на груди расстегнув —
белое на голубом —
пуговиц пару, уснув,
хотя бы некрепким сном,
боль, а не пепел стряхнув,
явь приглушить — потом.
Сознание воспалено,
забудется, передохнёт.
Покажет цветное кино,
лучше — запретный плод.
Другая, кто — всё равно.
Только бы Джейн не в счёт.
Скорее. Диванная ткань
сомкнётся с шершавой щекой:
так гладит листом герань,
обратной его стороной.
Скорее, касание, стань
бархатом кожи, рукой.
Тяжесть бровей, ресниц,
свинцово упавших век.
Радуги, вспышки зарниц.
Их угасание, бег.
Лишь негативы лиц.
Если бы сон — поблек.
4
Под Новый год маскарад.
Музыка, шум. Её
рядом подруги. Брат
носит большое копьё.
Серж, ничему не рад,
кофта и шарф — blanc bleu6 —
выкрашен, как Чингачгук.
Обруч из перьев мал.
Стрелы, пластмассовый лук.
Пляшет, гогочет зал.
Всё надоело, и вдруг —
будто индейский оскал,
тёмное что-то в лице:
он видит его, врага,
там, на другом конце
пёстрой толпы. Серьга —
как и тогда, на крыльце.
Как и тогда. Пурга
мела, занося силуэт, —
не разделить пополам.
Сколько, заранее, лет
Не заживающий шрам?
Джейн, поправляя берет,
тянулась к чужим губам.
Джейн!.. Объятия их
вьюжил, покачивал снег.
За неименьем других
в эти мгновения — век —
ветер, метель — в понятых:
если бы сон — поблек.
5
Холодно, как наяву.
Оцепенение, шок.
Заметив из перьев ботву,
кто-то пускает смешок.
Нащупать локтём тетиву —
тугую и тонкую — шёлк.
Откуда же столько людей,
ломящихся весело в бар?
Бритый детина — халдей
замёрз, выдыхает пар,
мнётся вблизи дверей.
Какой это, кстати, бульвар —
Распай или Сен-Мишель?
Море гудящих авто.
В стёкла лепит метель.
Рядом с рекламой лото —
мокрые — будто бы гель —
волосы типа в пальто,
с которым стоит она.
То жар, то озноб внутри.
Снежный завес, пелена.
Этот бульвар, фонари,
как декорации сна,
как негативы, — рви.
Тёмные контуры крыш.
Весь этот город — мним.
Эти фасады — лишь
улиц придуманных грим.
Ночные огни. И Париж
будто пьянит, подхалим.
6
Город, хоть ты утешь.
Город, ещё один ход.
Не двигаясь с места, Серж
колет ботинком лёд.
Не двигаясь с места, меж
ряженых, в свой черёд
спешащих попасть за порог,
он держит незримый рубеж.
Снежный индеец, стрелок.
Tombe, tombe la neige7.
Город, из этих строк,
как по живому, режь.
Ватные пальцы рук,
и на лице — немота.
Всё, что творится вокруг,
весь маскарад, суета —
это лишь сон, Чингачгук.
Эта картинка — не та.
Другие — твои берега.
Не зря боевой раскрас.
Медленно гнётся дуга,
стынет на уровне глаз.
Пряди волос, серьга.
Стрела попадает в паз.
Мимо проносит гурьбу.
Теперь, не дыша, тяни.
Пёрышко тронет губу.
Двое, так близко — они.
Пряди волос на лбу.
Белые ночи, дни.
7
Память, ты лучший друг,
попробуй её вернуть.
Память, любимый недуг,
не сомневаясь, забудь,
пуская на волю, с порук,
капельку боли — ртуть.
Aprиs, quўest-ce quўelle me dira8?
Крошки из мрамора — снег.
Звёздная пудра. Игра
тающих слов для калек.
Sous-до-ро-га-бе-drap9.
Изваяние, но не грек.
Тёртый кокос с небес.
Нашествие белых мух.
Давит на плечи, как пресс,
куртка — гусиный пух.
В воздухе — бритва, диез,
режущий, но не слух.
Так, по пути со стрелой
вылетит: с Джейн или без.
Придуманный только мной
Сон наяву — исчез.
Да, я — мстительный, злой,
последний, но не ирокез.
...Скальп. Кровавая плешь.
Чей-то далёкий стон...
Кадр обрывается. FLASH.
Кто это — Джейн или он?
Tombe, tombe la neige...
Придуманный нами сон...
8
Ещё не очнулся взгляд.
Прямо над ним — потолок.
Долго исследуя ряд
лепнины, который убог,
глаза ещё будто горят,
ищут причину, исток.
Они ещё там, а не здесь,
им нужен начальный отсчёт —
найдя его, чувствуют резь.
Серж их лениво трёт,
крутит обратно весь
ролик и морщит рот.
Джейн, это всё — dйjа vu10.
Я словно теряюсь в сквозном
пространстве, ещё дремлю
вне времени. Поделом.
Будто набросят петлю
фантазии задним числом.
«Jane»11. Её руки на
мне или ком-нибудь.
Плечи, волос копна,
губы, талия, грудь.
Сцепленных тел струна,
чтобы потом уснуть.
Будто из всех измен,
прошлых и будущих, нам
нечего взять взамен
и разделить — пополам —
Джейн, эту пытку, плен...
Джейн, я забуду, сам...
9
Высокий, однако, стиль,
как аспирин — не впрок.
В комнате тихо — штиль.
Представь, что сейчас — звонок.
Полосы света, пыль
на купленном ею «Vogue»12.
Пыльный журнал — в залог...
Тусклый зашторенный свет.
Серого дыма клок.
Съехавший на пол плед.
Серж через тонкий носок
ступает на гладкий паркет,
и по нему филигрань
на первом шагу скользит.
Будто в ответ, гортань
выдохнув «merde», хрипит.
Кашель заглушит брань.
Мы вышли из смежных орбит
растущей своим чередом
в каждом из нас тоски.
Но всё-таки были, с трудом,
но, кажется, были близки.
Джейн, когда мы — вдвоём,
давят нежнее тиски.
Остались привычки, часть
общей посуды, друзей.
Ревность — смешная напасть,
воображение — злей.
Осталась, условно, страсть
неповторимых ролей.
10
Кухня и кафельный пол.
Снова — бокал воды.
Облокотясь на стол,
пепла задуть следы.
Наш островок, атолл
близости или вражды —
капля на дне, в глазах.
Когда-то мы будем седы
и отделим, в мечтах,
от прошлого тёмной руды,
Джейн, на других именах
полоску прозрачной слюды.
Серж неловко плеснул
на руку, пнув табурет.
Вяло ладони стряхнул
и закатал манжет.
Улицы ровный гул,
и, на стене, трафарет
рассеянных мягко лучей.
Если бы вправду — миг:
мерещится звон ключей.
Утопия. Солнечный блик
отживших уже мелочей.
Утопия — шёпот ли, крик
взгляда, без слов: «Это — я,
Джейн. Я вернулась. Вот...»
Голос: «Ты ждал меня...»
Солнечный блик, излёт
утра, начало дня.
II ne nous reste que de13...
II. Джейн
1
...cendre. Пепел. Ash14.
Над зеркалом плавно кружат
пылиночки пудры — beige.
Сделав полшага назад,
брызнув на шею «Calйche»15,
Джейн осмотрела наряд.
Вместо привычных, в обтяг,
джинсов, футболки и
лёгких кроссовок — пиджак,
узкая юбка, чулки.
Сумка, а не рюкзак,
блузка и каблуки.
Чтобы взглянуть со спины,
выгнуться талией вбок.
Волосы, тяжесть копны —
не очень тугой пучок.
Заколка, со стороны —
миниатюрный смычок.
Туфель подъём невысок.
Джейн повернёт, привстав,
тёмную лайкру ног,
икры, коленный сустав,
точка опоры — мысок,
и отряхнёт рукав.
Опять разворот, повтор.
Тело застыло дугой.
Лопатки, сужая зазор,
смыкаются между собой.
Фигурка — тореадор
с запрокинутой головой.
2
В белом плафоне разлит
бархатный свет. Вода,
неплотно закрыта, журчит.
Серж не звонит — ерунда.
Трубка, что рядом лежит, —
ни пользы и ни вреда.
Убрать в косметичку
пудру и тени «Lancфme»16.
Редкие капли, душ —
словно больной метроном.
Жалость к мужчине — чушь.
Не думая лучше о нём,
«кто всех милей» скажи
в профиль, потом анфас,
долго, в упор, в витражи
серо-зелёных глаз.
Дымка из слов, миражи,
сомнительный парафраз
в тяжёлой, как сон, голове
пятое утро подряд.
Особенно эти две
последние ночи — ад.
Дрожащий клубок на софе.
Пальцы виски леденят.
Тонкая рук белизна,
и паутинка вен.
Такой же узор, тона —
прожилки на мраморе стен.
Кожа лица — бледна,
как полутень — гобелен.
3
На выдохе плавно качнуть,
касаясь холодным лбом
об амальгаму, грудь.
Пальцы накроют хром —
кран наконец повернуть.
Старая песня, синдром,
который на первых порах
может легко всколыхнуть
приступ отчаянья, страх.
Будто глазами шепнуть:
«Перегорело. Прах»,
как заклинание. Будь
проклята эта тишь
с призраками квартир.
Имя — всего лишь фетиш.
Утро — немой ювелир.
Там, за окном, Париж,
люди, весёлый мир.
Имя — любой уголок,
каждый дверной проём,
шторы, кровать, потолок,
комнаты, пыль под столом,
пол, коридор и порог.
Запахи, дом целиком
будто вели дневник,
хронику наших имён.
Дом ещё сам не привык.
Чувствуя, что обречён,
точно плывёт на миг.
Зеркало, белый плафон.
4
Настроив на резкость зрачок,
Джейн различает вновь
контуры впалых щёк,
гладит мизинцем бровь,
ладонью — воротничок
шёлковой блузы. Кровь
стынет под кожей рук,
слабо мерцая, — ртуть.
Ноготь, вонзаясь, как плуг,
чтобы потом обогнуть
линию рта — полукруг,
пустится в долгий путь
по корочке сжатых губ.
Будто стеклянный взгляд.
Оттенок помады — груб.
Серж не любил помад.
Весь этот выход — глуп.
Зачем каблуки, наряд —
чтоб удивить подруг?
Весь этот на день план —
слабость, какой-то трюк,
умышленный самообман.
Шёпот — спасательный круг
в зеркале мраморных ванн.
Тени по веку смажь.
Он уже не позвонит.
Тонкая фальшь — макияж
вряд ли кого убедит.
Лишь напускной кураж —
треснувший голос: «Shit»17.
5
Нервно плеснув лосьон,
вытереть наспех грим.
Бежевый слой — микрон.
Эти черты под ним
Серж называл «garзonne»18,
видел лицо таким.
Скомканный ватный диск,
снова — струя. Напор
бьёт рикошетом брызг.
Внутренне — наперекор,
будто бы зная риск,
незавершённый спор
Джейн оборвёт: верней
больше самой не звонить.
Ждать ли иных вестей?
Так, и в молчании — нить.
Вскинув углы локтей,
волосы — распустить.
Грузно, уровня плеч
ниже, примерно на треть,
рухнет копна. Отсечь
это в пучок — не сметь!
Позже, на солнце, жечь
будет отливом в медь.
Au revoir, зеркала!
Джейн, на ходу побросав
туфли, будто со зла
дёрнув пиджачный рукав,
где-то по шву порвала...
Вот уже спальня, шкаф.
6
Быстро, почти на бегу,
блузку стряхнуть с руки.
Джейн, прикусив губу,
снимет бретельки, и,
лишь оттенив худобу,
нежный рельеф — бугорки,
даже не дрогнув, мелькнут.
След на боку — курсив.
Новые вещи жмут.
Полку разворошив,
вдруг обернуться: жгут
будто бы плечи. Миф:
разве мы были вдвоём?
Это коснутся дни,
как запрещённый приём,
край не разжав простыни,
стеленным вместе бельём:
«Серж, у себя натяни».
Сцепленных тел нелеп
переворот, двуспинн.
Тихая комната — склеп
эха из звуков, картин.
Майка попалась «GAP».
Шорох джинсовых штанин
спешно минует паркет
мимо оконных ниш.
Пара простых полукед —
радость ступни. В Париж,
дальше, надеясь, от бед,
выпорхнуть, словно стриж.
7
Воздуха первый глоток.
Зелень и шум тополей
бросят на щёку листок,
влажный и липкий. Вклей
города часть в эпилог
неотделимых долей.
Город — начало, пролог.
Ширь Елисейских полей,
Сена, сады — исток.
Ночью бульвар — фарисей.
Воздух Парижа — рок.
Ты, в одиночку, сильней?
Справа — макушка Eifel,
будто бы в первый раз.
Серых домов акварель
высохла только сейчас.
Воздух Парижа, апрель —
в каждом отдельно, в нас?
Арки, налево, торец.
Узкий деревьев клин.
Город — спасенье, конец.
Так, без особых причин,
видит, небесный жилец,
каждого — до сердцевин.
Выгнув по ветру ребро,
катапультировав тлю,
лист полетит, как перо —
маленький принц авеню.
Может, над Trocadero
сделать успеет петлю.
8
Я, как когда-то Превер,
мёртвые листья ловлю?19
Наш за оградою сквер.
Тонкую роскошь свою
дарят Марсо и Клебер.
Город, я нас — делю?
Через восьмой район,
Мимо Marbeuf, Tremoilles,
город, как сладкий сон,
в памяти перелистай.
Шелест платановых крон
выдохнет вслед: «Прощай».
Старые улицы. В них
выцвели камни стен.
Солнце, гранит мостовых,
в городе — без перемен.
Тот же, на нас двоих,
воздух Парижа — плен.
Всё как вчера на миг:
лица людей — парижан,
тот же отель, бутик,
те же фасады Османн.
Если идти напрямик —
наш, за углом, ресторан.
Через Montaigne к Alma.
Стёкла витрин, тротуар.
Джейн побредёт одна
мимо гуляющих пар.
Воздух Парижа, весна,
где расставание — дар?
9
Столики. Официант —
фартук и чёткий пробор —
также ровняет кант
скатерти, трёт прибор.
Скоро нахлынет десант.
«Bon appйtit, alors»20.
Чашка, остывший тост.
Башню и здесь, из кафе,
видно не в полный рост.
Город — в Верлена строфе:
площади, Сена, мост —
чтобы сказать «je mўen vais»21.
Полдень ведь наш разлит
тенью аллеи Bosquet.
Клумбы вокруг Invalides.
Будто бы всё — вдалеке.
Так, между нами висит
город — на волоске.
Дальше — Sevres-Babylone.
скоро уже Luxembourg.
Те же скамья и клён,
гравий, набор скульптур.
Не достаёт — шаблон —
нас, восковых фигур.
Так, половину пути,
через Латинский квартал,
вместе теперь не пройти.
Город заранее знал:
«Я ухожу. Прости», —
кажется, он внушал.
10
Будто всё тот же листок
долго чертит спираль,
чтоб приземлиться у ног.
Солнце. Palais Royal.
Веер фонтана широк.
Водная пыль — эмаль,
перелетев за круг,
встретит преграду скул,
шеи, ключиц и рук.
Джейн отодвинет стул.
Тот же, знакомый звук:
смешанный с шелестом гул,
брызги и детский крик.
И на щеках роса.
В каждой истории — пик.
После, увы, — полоса?
Так приближали тупик
Наши глаза, голоса.
Чем заполняет теперь
время утраченный Сван?22
Будто соблазн потерь,
что это в нас — изъян?
Тление времени мерь
болью любимых ран.
Город живёт, смеясь.
В небе — предел высоты —
пересекутся, длясь,
белые ленты — бинты.
Бантик на память, связь.
Я и Париж. И ты.
Пояснения
1 Дано:
мы были влюблены.
Да, но —
нюанс,
наш декаданс.
(Строки из дуэта С.Гензбура и Д.Биркин «La Dйcadence», 1971).
2 «Я люблю тебя... а я уже нет» (фр.).
3 «Шарлотта навсегда» (англ.).
4 Разговорное ругательство, «чёрт» (фр.).
5 Марка крепких французских сигарет.
6 «Белый голубой» — французская марка одежды.
7 Падает, падает снег (фр.) — строка из популярной песни бельгийского певца и композитора Сальваторе Адамо 70-х годов прошлого столетия.
8 Что она скажет мне потом? (фр.).
9 Игра слов. В «судороге бедра» выделены первый и последний слоги: «sous drap» (фр.) — под простынёй.
10 Дежа вю (фр.).
11 Джейн (англ.)
12 Название французского журнала.
13 Нам остаётся лишь пепел (фр.).
14 Пепел, зола (англ.).
15 Марка французских духов.
16 Марка французской косметики.
17 Разговорное ругательство, «чёрт» (аны.).
18 От фр. «gar^on» — мальчик. Garonne — слово женского рода. Серж,видимо, подчёркивал подростковую андрогинность в облике Джейн.
19 «Мёртвые листья» — одно из самых известных стихотворений Жака Превера.
20 Приятного аппетита, тогда (фр.).
21 Я ухожу (фр.).
22 Сван — герой романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени».