В кабинет, шумно дыша, вошел-вкатился  мужчина средних лет с солидным пузцом и в тирольской шляпе, и холуйским голосом поинтересовался, может ли он видеть товарища, то есть, извините, конечно же, господина Журина Владимира Андреевича.

         - Алексеевича. Может,- ответил Вовка. – Слушаю.

         - Я от Нонны Терентьевны, - интимным шепотом сообщил мужчина,  бросив на меня быстрый опасливый взгляд.

         - М-м-м… - промычал Вовка, морща лоб. По лицу мужчины пробежала тень сомнения.

         - А вы…точно Журин?

         Вовка достал из внутреннего кармана пиджака свое служебное удостоверение.

         - Ну, Владимир Алексеевич! – укоризненно покачал головой толстяк, отрываясь от «корочки». - Нонна Терентьевна!

         - Ах, да, да! – разгладив складки на лбу, облегченно выдохнул-вспомнил (вспомнил?) Вовка. – Ну, как же, как же! Нонна!

         - Терентьевна, - строго поправил его мужчина. – Порекомендовала мне обратиться исключительно к вам. Исключительно! – мужик поднял вверх палец с таким комично-торжественным выражением лица, словно он -  посланец Бога.

         - …и исключительно зная вас как глубоко порядочного человека!

         В ответ «глубоко порядочный человек», старший оперуполномоченный отдела по экономическим преступлениям нашего городского УВД, майор милиции Журин Вэ И приготовился  было расплыться в ослепительно-шикарной голливудской улыбке, но вовремя вспомнил, что не успел сегодня почистить свои фарфоровые голливудские зубы пастой «Блендамед», лучше для мужчины нет. И вообще, зубы этим широко разрекламированным «гэ» лучше не чистить. Лучше простым зубным порошком. А лучше – мелом. А еще лучше – просто пальцем. И дешево, и сердито. Потому что попутно можно выковырнуть остатки застрявшей пищи, а также потрогать, все ли зубы, а также язык и гланды на месте. А то работа у нас нервная. Даже бывает, что  злые люди бандюганы иной раз так по мордасам хлопнут, что запросто без всякой бормашины излечивают от кариеса. Так что собственный палец – это самое верное средство. Самое, как говорится, оно. Проверено.

Поэтому пришлось мистеру Вовке ограничиться теплым голливудским рукопожатием. Тем более, что по его абсолютно серьезным глазам я понял, что никакую Нонну, а тем более Терентьевну, он в упор не знает.

- Ну, как она, бедная? – участливо спросил Вовка. – Все так же  или все то же?

         -« Бедная»…- фыркнул мужик. – Ну, вы и обзовете…

         Мужик, несмотря на внешность пожилого Чебурашки, был, судя по его наивному взгляду, тертым калачом. Иначе с чего б он вдруг замолчал и, чуть склонившись к левому плечу, обозначил движение головы в мою сторону.

         - Извините, а этот гражданин…

         - Это тоже от …Терентьевны, -  и Вовка понизил голос до безмолвного шпионского шевеления губами. – Но об этом не рекомендуется говорить вслух…

         - Понял. – кивнул Чебурашка и , наконец, посмотрел на меня как друг, товарищ и брат. -  Так вы, значит, тоже… - в его голосе слышалось разочарование. – Тоже от нас?

 Я развел руки в стороны: а что, разве не видно? Как говорится, все мы одного гнезда птенцы…

- Только совсем по другому делу, - поспешил я успокоить его (от кого от нас? По какому делу? Кто такая эта Нонна Терентьевна? И вообще, что здесь творится? Какой-то театр абсурда!)

- Давайте, гражданин, ближе к делу… - принял деловой тон Вовка.

-Да! – встрепенулся тот и,  сняв шляпу, церемонно поклонился. – Кукин. Андрей Платонович. Частный предприниматель. Собственная палатка на Горлутвинском.

Меня как будто пыльным мешком ударили . Горлутвинский! Рынок! Красотка Нонна, негласная директриса! Она же проходила пол-года назад свидетелем – хотя знаю я таких свидетелей! Виновней обвиняемых!  - по делу таджиков! Ну, точно она! Больше никаких Нонн там нет!

         - Вы когда- нибудь родите, гражданин Кукин?

         - Сейчас, сейчас… Да! Дешевая свинина. Я бы сказал – подозрительно дешевая! Торгуют уже третий день.

         - Конкретнее,  - движением бровей Вова показал, что начинает серьезно  сердиться.

         - Трое. Говорят, что мясо – с личных подворий… - мужик шумно, по -астматически вздохнул, вытер широким клетчатым платком засверкавшую испариной лысину. -  На вид – настоящие бандиты.

И принялся излагать подробности…

 

         Впрочем, я забежал вперед. И для того, чтобы понять, почему я, Антон Николаевич Кулгунов, майор милиции, старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска, в этот веселый осенний день оказался в кабинете Владимира Алексеевича Журина, тоже милицейского майора, и то же опера, и тоже старшего, но только отдела по экономическим преступлениям, который управленческие старики типа меня по-прежнему называют милым и

приветливым словом «обэхаэс», нужно заглянуть  на два дня назад. А два дня назад я находился в большом российском городе эЛ, где со всей нашей необъятной страны были собраны господа менты, занимающиеся незаконным оборотом наркоты. Высокий чин из министерства, невысокий важный ежик в нарядных генеральских погонах, стараясь придать своему откровенно комичному виду очень серьезный и загадочно-важный вид, многозначительно раздувал щеки и метал в зал грозные взгляды. Боже мой, и ведь таким дают большие звезды… Впрочем, похоже, дни его генеральского взлета были уже сочтены, потому что сидящие в президиуме молодые подтянутые полковники-волкодавы демонстративно не обращали на этого свадебного генерала никакого внимания и лишь деревянно-лениво хлопали, когда ежик в очередной раз лез в карман своего кителя за сопливым платком, давая тем самым сигнал и нам: дескать, чего сидите, напрягайте ладони, позабавьте напоследок дедушку, старого маразматика. Сейчас он до конца изольется своим словесным поносом, тогда и начнем говорить по существу…

         Когда ежик, сердито стуча своими историческими стоптанными копытами, сошел с трибуны, за нее встал один из этих волкодавов. А теперь – к делу, сказал он спокойно и буднично. И за три минуты развернул перед сидящими в зале -  а это были не сопливые стажеры, а битые опера, сожравшие на своей работе не одну собаку – такую безрадостную картину, что, думаю, не у одного меня тоскливо заныло под сердцем. Могу вас поздравить, мрачно сообщил он, страна наконец-то вышла на первое место в мире по потреблению героина.  Двадцать процентов от всего мирового потребительского оборота – наши, российские. Число только официально зафиксированных российских «героинщиков» - один и семь десятых миллиона. Сами понимаете: вся эта официальщина – для, как говорится, информирования широких народных масс. Умножайте в три, а лучше в четыре раза – получите   р е а л ь н у ю  цифру, от которой нам всем здесь сидящим и надо плясать, с которой и надо работать.

         Да, все мы к этому подспудно готовились, всего этого можно было ожидать. При всех своих социалистических недостатках, в «эсэсэрии» героина и вообще опиатов практически не было, и при том жесточайшем контроле и строжайшей уголовной ответственности наркомания и не могла стать массовой. Зарядили эту «мину» в 1979 году уважаемые маразматики из капээсэсного Политбюро, когда решились на интернациональный долг и ввели служивых в страну Афганистан – один из главных центров мирового наркопроизводства. Кто-то геройски воевал, а кто-то, кто пошустрее, налаживал контакты -  и через десять лет после ввода войск, в СССР уже сложилась прочная порочная наркоструктура, и именно что в государственном масштабе. Вовремя подсуетились -поднагадили и господа правозащитники, ведь именно под их поганым давлением из Уголовного Кодекса была убрана статья за употребление. Плюсуйте сюда бардак на границе, бардак во власти, брожение в умах и настоящий взрыв коррупции. Все, сопротивление тех немногих здравомыслящих, которые еще встречались  там, во власти, и могли что-то изменить в этих самых государственных

масштабах, было полностью подавлено, и страна, прочно вставшая на рельсы перестройки и «нового мышления», дружно приступила к массовому «ширянию». Верной дорогой идете, товарищи! В добрый вам и последний путь!

         У нас принято опоминаться, когда уже поздно, сказал полковник. Поэтому предлагаю отталкиваться от того, что есть. А есть у нас миллион организаций и служб – начиная от таможни и кончая «молодежками» всех существующих на сегодня партий – которые вроде бы противостоят этой заразе, а на самом деле -сами понимаете какое это противостояние. Ежу ясно, что от такой пихотни и толкотни толку никогда не будет. У семи нянек известно какой урод вырастает, да и за самими-то такими няньками нужен глаз да глаз… Для того, собственно, мы здесь и собрались, чтобы четко определиться со своими задачами и не слишком связывать себя по рукам и ногам со всей этой пустобрешной политизированной кодлой. У нас задачи – конкретные оперативные, и нам слюнями размахивать не к чему, да и некогда...

 

 

         - Вот,- закончил свое повествование мужик. – Такое, понимаете, гадство.

         - Вы от нас-то чего хотите? – спросил Вовка осторожно.

         -Так содействия! – удивился мужик его непонятливости.- Они ведь чего делают… - заныл он по второму кругу, но Вовка предупреждающе поднял руку и посмотрел так, что…

         - Да они вообще впервые! - перехватив его взгляд, затараторил мужик, но уже на пол-тона тише и боязливо. – Их раньше на рынке никто и не видел! И сразу – туш двадцать! И по три червонца скинули! Сразу по три! Разве приличные люди так поступают?

         - Так поговорили бы с ними, объяснили бы культурненько… - как-то гаденько улыбаясь, посоветовал Вовка.

 -А наши ребята и объяснили им, что в культурных домах так не…

         - А культурные ребята это, конечно, Чиграш, - сказал утвердительно Вовка.

         - Да, Олег Аркадьевич… - растерялся мужик. Он вообще, как я заметил, очень быстро менялся в поведениях: то холуй, то этакий барин, особо приближенный к узким специфическим кругам, то ваняшка -растеряшка, то свой в доску, то чуть ли не интеллигент, противник насилия в быте…

         - Значит, объяснили?

         - А-а-а… -  и мужик досадливо махнул рукой. -  С ними, оказывается, приехали еще три…гаврилы. В общем, отмудохали и Олега Аркадьевича, и его мальчиков по полной схеме.

         -Да, серьезные товарищи. Ну и что сейчас?

- Опять торгуют! – мужик чуть не плакал. – Прямо какие-то оккупанты! Вот меня Нонна…Нонна Терентьевна и прислала к вам. Чтобы, значит, помогли разобраться, -  и наклонился ближе к Вовке, прошептал пугливо. – Кажется, они из Духовицкого района… Вы, надеюсь, в курсе, какая у них там эпидобстановка по свиному гриппу? В Лиснянском и Коростылях вообще ни одной хрюшки не осталось…Эпидемия!

         - Вот чего мне только не хватало, так это вашего свиного гриппа, - признался Вовка с прямо-таки нескрываемой ненавистью. – Которого у нас в городе и районе, насколько мне известно, нету.

         - Будет! – горячо заверил его мужик. – Если они из Духовиц – сто процентов! Вы представляете масштабы и последствия? Я же сказал -  эпидемия! Чуть чего – сразу в гроб! Поэтому и цены на свинину подскочили.

         - Что-то не вижу логики, - не согласился Вовка. – По идее-то, спрос должен падать, а, значит, и цены тоже.

         - Идеи у нас всегда благородные и во благо человека, - с готовностью согласился мужик. – Только когда доходит до их воплощения в жизнь,  всегда получается одно большое гавно. Как говорится, умом Россию не понять, у ней особенная стать.

         - Да, это по-русски, - вынужден был признать очевидное Вовка. - У вас осталась одна минута, - железным тоном предупредил он.

         - Дык… - мужик теперь  уже растерялся окончательно. – А Нонна Терентьевна? Она же послала… Ей-то чего передать?

         - Пламенный привет, - сказал Вовка и кивнул на дверь. – Свободен!

 

 

         -С ума все посходили с этим свинским гриппом, - пробормотал он. – Одни истерики. У меня, Антон, вообще такое смутное подозрение, что на самом-то деле, нет никакого этого свиного ужаса. Кто-то очень большой и умный просто-напросто делает на всем этом свинстве тоже очень большие и тоже очень умные  и, главное, беспроигрышные бабки.

         - Наши американские друзья, - сказал я. – В «Комсомолке» недавно была очень убедительная статья. Если не выбросил – принесу, почитаешь.

         -А я не удивляюсь. Те еще…именно друзья. Твой Петруха правильно говорит: таких друзей – за х…, да в музей. И наркота вся от них, от мировых жандармов.

         Я хотел было возразить, но тут затренькал мой мобильный.

         - Николаич, ты где? – услышал я голос господина лейтенанта милиции, простого как вся моя жизнь оперуполномоченного нашего самого простого в мире уголовного розыска, моего младшего коллеги Петрухи, он же - Петр Иванович Трухачев.

         - В обэпе.

         -Лети мухой. Буденный приказал тебя срочно найти.

 

         -Мать…! – сказал Буденный. Вообще-то, его фамилия Кравцов, но мы (за глаза, конечно) называем нашего начальника фамилией легендарного героя гражданской войны. Во- первых, потому, что у них совпадают имя, отчество и даже усы – черные-смоляные, широкие и пушистые. Во- вторых, наш Семен Михайлович в свое время тащил армейскую лямку в кавалерийской части, и до их пор в разговорах нередко использует соответствующую лошадиную лексику. А в третьих,  просто нам его так нравится называть.

         Что касается нецензурной матери, то наш легендарный командарм упомянул ее совсем не случайно; в квартире номер восемь дома номер пять по Набережному бульвару образовался труп, обнаруженный приходящей домработницей, которая и сообщила в милицию. Пятый на Набережном – дом городской элиты, и враз ставшая очень нехорошей восьмая квартира – не исключение. Нона Терентьевна Бручинская, великая и ужасная, в миру – скромный администратор привокзального рынка, мало уступающего по размерам, размахам и уровню криминала столичному Черкизону,  а на самом деле – одна из его фактических владельцев. Насколько милейшая, настолько и безжалостная тетя, за спиной у которой не один труп, и ни один привязать к ней неопровержимыми фактами так и не удалось. Порядки на рынке она установила и железной женской рукой неукоснительно поддерживала суровые, и нравы там царят инквизиторские, лишний раз не тявкнешь, да и нелишний тоже. Собственная служба безопасности – ребята-звери во главе  с Олеженькой Чиграшом по кличке Терминатор, или спортсмены, или бывшие менты с армейцами, или уголовники из «крутых». Поэтому беспомощное блеяние господин Кукина, что кто-то нагло ссамовольничал с ценами на свинину, было совершенно непонятно хотя бы по той простой причине, что самовольничать на нашей «черкизоне» никто просто так не мог. Что-то здесь было очень не то. Очень, я бы сказал, дурно вонючее…

         - У них там наркоты – как грязи, - проворчал Петруха, который тоже пытался найти в огромной навозной привокзальной куче хоть какое-нибудь, но понятное рациональное зерно. – А прихватить – хренушки. Уходят прямо из рук. Катакомб, что ли, там понарыли, как в Москве? И, главное, где берут? Ведь вроде все каналы перекрыли, вздохнуть нечем -  а один х…, опять и «травка» всплывает, и «герыч».

         -Гавно не тонет, - философски заметил Арик Лапузян, эксперт-криминалист. – Антон Николаевич, так что вам нового на совещании сообщили?

         -Радостную новость: Россия на первом месте по потреблению героина.

         - Какой секрет! – съязвил Петруха. – Все то они, ученые, знают, всех-то удивляют! Прям беда!

         - Да при чем тут ученые… - поморщился Лапузян. -  Надо, господин сыщик, хотя бы время от времени газеты читать. А что мы впереди планеты всей, так этого следовало ожидать.

- Да, факт, - согласился я. – Данные Управления ООН по борьбе с преступностью. Это серьезная контора. Больше полутора миллионов «дорогих россиян» от пятнадцати до шестидесяти лет прочно «сидят» на игле.

         - И выход из всей этой помойки только один, - подытожил Петруха. – Бошки рубить. Или расстреливать, как в Китае. А потом похороны за счет родственников. Они там, в своей поднебесной, даже стоимость расстрельной пули ставят им в счет.

         - Да-а-а… Простенько и действенно, - сказал Лапузян и почему-то вздохнул. - Оказывается, в Красной Армии бойцы поголовно молодцы. А я и на самом деле подумал, что вы, Петя, газет не читаете…

 

         Три вагона-рефрижератора вот уже вторые сутки стояли на восьмом пути в одном из самых глухих тупиков парка подвижного состава. Согласно путевым листам и накладным, они следовали с Приреченского мясокомбината транзитом через Санкт-Петербург на Финляндию. Сопровождение - шесть человек. Груз – сто пятьдесят тонн мороженой свинины первого сорта. И очень странно, что они застряли именно здесь, у нас, на нашей станции. А также очень странно то, что никто сим фактом особенно и не обеспокоился (а ведь транзит-то на заграницу!). А если бы соответствующие органы знали, что собственно свинины было не сто пятьдесят, а всего тридцать тонн, а остальное место занимали вместительные деревянные ящики, выкрашенные казенной армейской краской, то было бы очень конфузно и вплоть до громкой стрельбы. Но пока – пока! – все здесь, в глухом дремучем железнодорожном тупике было тихо, спокойно и умиротворенно-покойно. Как на кладбище…

 

         На следующий день после обнаружения трупа госпожи Бручинской, я, господин Журин и господин Трухачев навестили место работы покойной, а именно -  привокзальный рынок, по праву пользовавшийся и в городе, и в районе, и по всей области доброй и одновременно дурной славой. Доброй – потому что многим давал работу. Дурной – потому что не детский сад. Это так по-русски: мед вперемешку с «хавном»… Российские рынки испокон веков отчетливо пахли криминалом, и эта сладкая вонь, конечно же, имела место и сейчас, и здесь. Сегодня «город в городе», наш славный местный Черкизон, жил, как и всегда, своей обычной славной трудовой жизнью. Вдоль многочисленных и бесконечных торговых рядов, непрерывно перетекая из одних магазинов, палаток, киосков, навесов и прочих торговых , не побоюсь этого неприличного слова, «шопов» в другие и наоборот, шумела толпа покупающих и просто глазеющих граждан всех цветов, полов,  настроений и финансовых возможностей. Неторопливо-надменно, с полным осознанием своей холуйской важности, прямо-таки написанном на их здоровенных откормленных мордах, прохаживались охранники – крепко

сложенные мальчики с пустыми глазами и повадками начинающих и от этого наиболее безжалостно-наглых хищников. Муравьями мелькали шустрые обезжиренные вьетнамцы и прочие достойные представители народов Юго-Восточной Азии. Ловко увертывались от охранных дубинок голосистые и горластые «дочери степей» - цыганки-гадалки со своими многочисленными рукошустрыми бесенятами-цыганятами. Безостановочно подъезжали и отъезжали автомобили всех мастей, расцветок и объемов, как с товарами, так и без. Волокли на своих пузах и плечах неподъемные баулы богатыри земли русской-«челноки», а вокруг них кружили вороньем хваткие мальчишки – базарные воришки и прочая нахальная криминальная мелочь. Да, базар, он и есть базар, веселое и бесшабашное исчадье ада, и только непросвященный видел в нем лишь неорганизованный стадный хаос и грубый животный инстинкт. И, конечно же, ошибался: видимая толкотня и вроде бы бестолковая суетливость были лишь ширмой для четко организованного процесса функционирования здешнего могучего, многоликого, многоопытного и много чего повидавшего организма, имя которого коротко и ясно – Рынок. Его, так сказать, преподобное барыжное величество…

         Мы миновали тряпичников, грязные и неопрятные обжорные лавки, называемые почему-то элегантным словом «кафе», и скобяные ряды, развернулись вправо от обувщиков и вышли к скромному на вид двухэтажному особняку в стиле поздний ампир – здешнему «сердцу и мозгу», рыночному административному зданию. Пройдя через модные ныне пластиковые двойные двери внутрь, мы разделились – Вовка пошел в группу менеджмента и маркетинга, где до своего последнего рыночного вздоха и трудилась покойная, а мы с Вовкой отправились на второй этаж, к директору всей этой богадельни Гургену Ашотовичу Иванову, маленькому, толстенькому, мордастенькому, скуластенькому и смуглокожему человеку средних лет с раскосыми глазами, иссиня-смоляными, коротко остриженными  волосами на голове и усами-щеточкой над капризно выпяченной верхней губой. Человек с такой внешностью, я уже не говорю про имя и отчество, даже в принципе не имел права носить исконно русскую фамилию, но Гурген Ашотович исхитрился выбрать себе жену из наших местных, из русачек (и я серьезно подозреваю, что и выбирал-то он ее не по внешним данным или интеллектуальному, ха-ха, уровню, а исключительно, сволочь такая, из-за фамилии), записавшись таким образом в ЗАГСе на вполне законных правах Ивановым. Нет, это была не просто дань моде или хотя и очень хлипкая, но все же подстраховка при угрозе физического прощупывания его экзотической морды. Гурген Ашотович искренне любил русский народ, да и чего его, спрашивается, не любить, если этот народ давал ему гарантированный кусок своего российского хлеба с толстым- претолстым слоем жирного российского масла, восьмикомнатный двухэтажный коттедж в поселке «для своих», нерусскую автомашину «Мерседес» с мрачным и немногословным как горный утес громилой-

водилой по имени Хачо, два счета в серьезных банках (один в местном, другой -  в опять же исконно российском городе-герое Москве), пай в строительстве пятизвездочного «хотела» на турецком берегу Черного Моря, да и так, по мелочи – тайная дачка для половых утех и нежелательных к афишированию деловых встреч, еще одна квартирка в городе для тех же целей, две любовницы, еще что-то совсем уж легкомысленно-мелочное… В общем, обычный чиновно-коммерческий папуас средних умственных способностей и неограниченных (если только тюрьмой или пулей) возможностей. Достойный продукт и образец тесной дружбы между народами бывшего СССР. Тот еще прохиндей новой формации.

         Приемная тоже соответствовала современным веяниям мировых стандартов: стильная деревянная (не дээспэшная) дверь, пластиковые стеклопакеты вместо бывших деревянно-стекольных окон, строгая ковровая дорожка в тон паркету, «элджишный» кондишен, комп с прибабасами и физически развитая вкусная секретарша.

         - Вы к кому, господа? – строго вопросила она нас, глядя через моднючие легкодымчатые очки. Досадно, конечно, что дура при такой-то почти кустодиевской красоте. Была бы поумнее, подумала что спрашивает. К кому же, красотуля, кроме твоего полового властелина? Или ты его дублера под своей шикарной юбкой прячешь?

         Петруха мгновенно все понял, всю «философическую» глубину вопроса сразу оценил, поэтому закаменел скулами и впился в девицу-красу- стрижену косу голодным вурдалаковским взглядом. Краса моментально скисла, стухла и протухла.

         - От союза чернож…ых скотоводов, - прошептал он зловеще. – Или вам еще документы показать?

         Не надо! – она резво выскочила из-за стола и мигом скрылась за дверью директорского кабинета.

         - Каких еще скотоводов? – послышался через пару напряженных мгновений из-за этой двери визгливый голос избалованного капризного ребенка.

-Они сказали - черно…

         - Мало я тебя драл! – опять завизжал наш будущий собеседник. – Нет такого союза! Это, наверно, опять какие-нибудь жулики! Пусть идут к Чиграшу! Пусть он с ними разбирается!

         Нет, слушать и дальше, как исконно русский Иванов-заде-магома-оглы оскорбляет исконно русскую пусть дуру, но ведь одновременно и женщину, будущую мать, твою мать, было выше моих сил. Поэтому я открыл дверь и молча шагнул в кабинет. Петруха поступью Командора из бессмертных «Маленьких трагедий» товарища Пушкина А Сэ шагнул следом. Мы молча сели за приставной стол и молча обратили свои взгляды на маленького толстенького человечка, утонувшего в директорском кресле.

- Брысь, - скомандовал Петруха секретарше. – Этот… -  и указал на человечка - …минут на двадцать занят. А может и больше. Как карта ляжет. А, похоже, ляжет она кисло. Понятно, что кисло для него.

         - Что вам нужно? – взвизгнул Гурген. - Вы кто, господа?

         - Господа давно в Париже, - ответил Петруха классикой. -  А мы – смерть твоя.

У Гургена отвисла нижняя челюсть. Чтобы вывести его из  предынфарктного состояния, я показал удостоверение. Гурген впился в него внимательным взглядом, неграмотно шевеля губами.

         - А-а-а! Очень-очень-очень! Людочка, солнышко, кофейку, пожалуйста! С коньячком! С лимончиком!

         - Мы на работе, - сглотнул слюну Петруха и вдруг резко подался корпусом к шарахнувшемуся от него любителю людочек с коньячком.

         - Но об этом – тс-с-с… - и, воровато оглянувшись, приложил палец к губам. Нет, лично я всегда был против таких его импровизаций на грани фола. Но нужно признать: в некоторых случаях они действовали на противника-собеседника очень эффективно. Во всяко случае, задержавшаяся было секретарша ойкнула и пулей вскочила из кабинета.

         - Гурген Ашотович, что вы можете сказать о гражданке Бручинской? – как можно официальнее спросил я.

         - О какой?

         Я обиженно поджал губы. Петруха, не отрываясь от лицезрения нашего собеседника, с проворством удава медленно свел глаза к переносице.

         - Ах, о Нонне! – тут же сообразил сообразительный Гурген и торжественно-молитвенно прижал к своей бабьей груди свои пухлые ручки. -   Ничего! В смысле, жаль! Очень-очень-очень! Хороший женчин, хороший! Замечательний! Скаромний, аккуратний! Настоящий женчин! Больше ничего не знаю. Мамой клянусь.

         - И про папу, пожалуйста, не забудьте, - предупредил я тактично. – И про бабушку с дедушкой. Равно как и про всех остальных достойных обитателей вашего славного кишлака.

         - Понял, - кивнул Гурген и за пять минут во всех красках живописал, что за стервь и «билять» была эта «хороший женчин».

-А что это за история с дешевой свининой?

         С какой свинин? – пробормотал он (опять начал врать, нехороший! Опять надо пугать!). – Я свинин не кушаю! Нет-нет-нет, ничего не знаю!

         Боится, гад. Интересно, чего это он так испугался? Не должен он так пугаться, если дело пустяк. Интересно. Очень интересно…

         - Я повторяю свой вопрос…

         -Аллахом клянусь – не знаю! Это все ее дела! Нонны!

         - А какие дела-то? – с настырностью хронического идиота не отстаю я.

         На моего собеседника страшно смотреть. Не человек – кусок склизи.

         - Аллахом…!

         - Ты будешь, сука, говорить или я тебя последний раз спрашиваю? – вступил в спектакль зверский Петруха и от души грохнул кулаком по столу. Да-а-а, вот как поступают настоящие мужчины: чуть чего- сразу стол вдребезги. Хорошо, что не морда. Опять же две контузии в Чечне – это вам не шутка. Таким людям как-то сразу хочется верить.

         - Ну? -  и Петруха снова занес над несчастным мебельным изделием свою беспощадную кувалду.

         Следующие пятнадцать минут мы слушали нашего вмиг ставшего очень словоохотливым собеседника с неослабевающим вниманием. Рассказ стоил того. Я только одного не понимал: или он – патологический супертрус, и еще до нашего прихода кто-то очень серьезно прочистил ему мозги. Или наоборот – слишком хитрый-мудрый и безукоризненно ведет свою хитромудрую партию. В любом случае, не настолько же он был тупоголов, чтобы не понимать: в нормальной бандитской семье после изложения посторонним людям таких подробностей сами рассказчики больше пяти минут не живут.

         - Вагоны пришли позавчера, а товар должны были перегрузить сегодня утром, - сказал он. - Сами понимаете – свиной грипп. Надо быстрее продавать.

         - А, может, и мясо не просто зараженное, а  з а р я ж е н н о е? Вы поняли что я имею в виду? – спросил я многозначительно. В ответ – подобострастное кивание: так точно. Совершенно не понял. Мамой клянусь.И всем нашим орденоносным кишлаком.

- Не понял, говоришь? Ну, ладно, еще не вечер… Вернемся к нашим баранам. То есть, хрюшкам. А, может, они действительно с душком? Вот они  их и гонят по дешевке… - усомнился я в его полной искренности.

         - А ветконтроль? – вполне резонно возразил он. – Да и к тому же заморозка. Мороз – враг. Любой вирус убьет.

         - И все равно, уважаемый Гурген Ашотович, что-то связывается, а что-то нет. Везти за тридевять земель для того, чтобы дешевить? Зачем? Какой смысл?

         - Ты, эпидемия, не крути! – угрожающе приподнялся со стула Петруха.

         - Мамой клянусь! Честно говорю!

         - Честно… - проворчал Петруха. – Мой дед таких честных пачками расстреливал в ваших чуркестанских степях.

         - За что? ( Еще чуть-чуть, и наш собеседник натурально бы расплакался.)

         - Ни за что! Энкавэдэ! – и достойный внук своего беспощадного деда повернулся ко мне.

         - Антон Николаевич, гландами чую: здесь плюс ко всему букету еще и наркота. А весь этот свиной триппер, если, конечно, он на самом деле есть – для прикрытия. И еще: этот Приреченск-Задрищенск, я вспомнил, по сводкам в начале года проходил, -  и, наклонившись, прошептал. -  Надо немедленно

шерстить эти вагоны. Ломай Буденного. Пусть дает ОМОН и договаривается с армейцами.

- А что, обязательно сейчас и здесь это говорить? – прошептал я громко в ответ, наблюдая в зеркале напротив за выражением лица нашего гостеприимного хозяина. Наш с Петрухой расчет оказался правильным; Иванов сидел, изображая вселенскую скорбь, тоску и уныние одновременно, но вот только уши у него, как у насторожившейся овчарки, стояли торчком. Подслушивает, гад! Подслушивай, подслушивай! Специально для тебя говорим, специально для тебя, курносенького, комедь ломаем! Не думай, гадюка, что только ты один – достойный ученик Станиславского и Немировича-Данченко! Сейчас, здесь мы твоими собственными руками и начинаем ворошить все это твое осиное гнездо!             

 

 

- Все-таки поласковей надо, Петя, с гражданами. И посдержанней, - попенял я напарнику, когда мы, провожаемые испуганно- затравленным взглядом секретарши Людочки, спустились в холл первого этажа.

         -Вот оклемается сейчас уважаемый заворуй Гурген Ашотович и накатает в наш главк благодарственное письмо. Ужо пропишет нам генерал-майор Некрасов хорошую ижицу.

         - Испугал девку яйцами! – легкомысленно фыркнул Петруха. – Лично мне терять нечего. Славка Гордей давно к себе в охрану зовет. Сутки – двое, пятнадцать штук. Красота!

         - Не пойдет, - качаю я головой.

         - Еще как! – возразил напарник. – Да за пятнадцать-то тысяч я кого хочешь так засторожу – небо с овчинку покажется!

         - Вот о чем я, Петя, и говорю! Нету в тебе чуткости, нету деликатности. Это все от недостатка воспитания и дефицита культурного общения. Нужно быть нежнее с людьми, Петя. Люди – это наше все. Это непреходящая, ети его мать, ценность.

         - А если он урод? – Петруха привык мыслить конкретными образами. Общее понятие «люди» ему ничего не говорит.

         - Это тебе, Петя, все равно, кто перед тобой: передовой труженик или неудачный плод несчастной любви. А людям обидно.

         -Слышали! – махнул рукой этот неисправимый дуболом. – «Он был банкир, она была с завода!». Старая песня о главном. Где этот мудрила-то экономический? -  и он оглянулся в поисках Вовы Журина. -  Жрать хочется как из пушки!

         - Не жрать, а кушать, - нарисовался прямо из воздуха «мудрила». –  И вообще, господин лейтенант, неплохо бы вам научиться более почтительному обращению к старшим по званию.

         - И этот со своими реверансами-политесами! – взвыл голодный «как из пушки» господин лейтенант.

- Малость повремените со своими нотациями. И пойдемте быстрее из этого гадюшника. Где здесь ближайшая рыгаловка?              

            

 

Из сообщений средств массовой информации: « Около сотни стран закупили лекарство ТАМИФЛЮ на случай пандемии птичьего гриппа. Счет идет на миллиарды долларов. Пандемии не случилось, а срок годности лекарства заканчивался. И тут как-то подозрительно и очень вовремя появляется свиной грипп. Всемирная Организация Здравоохранения запускает информацию от новой смертельной напасти  и объявляет ТАМИФЛЮ единственным действенным лекарственным средством против нее. На межправительственном уровне следует срочная рекомендация о продлении срока годности лекарства с пяти до семи лет. То есть, по сути приказано было реанимировать просроченные запасы, что всегда являлось грубейшим нарушением  всех правил фармакологии. За швейцарской фирмой, выпускающей данное «чудодейственное средство», стоит подлинный хозяин – американская фармацевтическая компания «Гилеад», возглавляемая бывшим дважды министром обороны США Дональдом Рамсфельдом и бывшим директором Всемирного банка Полом Вулфовицем, получившим после его широко известного скандального появления в турецкой мечети негласное прозвище «мистер дырявые носки».

 

 

 

         На следующий день я и Петруха снова были на рынке: нужно было еще раз поговорить с Кукиным Андреем Платоновичем, частным предпринимателем, владельцем собственной палатки, и познакомиться, наконец, с подозрительными дешевыми свинюшниками. Хотелось примерить к ним вчерашнее откровение  Гургена,  выяснить (или хотя бы попытаться) насколько искренна их дешевость и чего им, гадам, нужно на самом деле. Альтруизм нынче не в моде, так что, хлопцы, давайте начистоту: гриппозными хрюшками торгуете или того веселее – мертвятиной?

Но права старая истина: человек полагает, а Господь располагает. С самого начала мы столкнулись с непредвиденной неожиданностью -  никто в мясных рядах ни сегодня, ни вчера господина Кукина не видел, и не горит желанием, потому что (цитирую) «Андрюха – это крыса та еще, они с покойной Нонкой были два сапога - пара», и где его черти носят, никому не известно даже предположительно, а если бы знали – все равно бы не сказали, (опять цитата) «потому что вы, ребята, из ментовки, а здесь люди не дурака валяют, а работают». Но, как говорится, кто ищет, тот никогда не дрищет: повезло. А вы к Маньке сходите, посоветовала нам необъятных размеров бабища в шикарной бейсболке с неприличной надписью «Фак ю!» над козырьком, торговавшая аппетитными пирожками с говяжьей собачатиной

(кстати, сии мясные изделия шли у нее нарасхват). Она, может, знает. Кто есть Манька, спросили мы (как-то не было особого желания включать в наш  список  новых действующих лиц), и почему она может знать? А он с ей живеть, простодушно сообщила собачатница, а найтить ее можно у помойки. Уборщицей она, значит, тут подкармливается. Фамилия – Соломонова. Да ее каждая собака здеся знает. Сэнк ю вэри матч (большое спасибо) за подсказку, поблагодарили мы милую женщину, еще раз взглянув на надпись на бейсболке. Аи виш ю ол бест (желаю всего наилучшего), ответила она и приветливо-кокетливо подмигнула нам фиолетовым глазом. Все-таки как стремительно растет интеллектуальный уровень наших торговых работников! Даже страшно становится. И чего, спрашивается, этим козлам из Всемирной Торговой Организации еще надо?

         Маньку мы нашли быстро (ну как же ее не найти, Маньку-то нашу?). Остановившись недалеко от нее, я решил не торопиться и понаблюдать за объектом, чтобы выработать правильную линию поведения. Понаблюдав, убедился, что наблюдать было не за чем. Грустные картины, увы, не нуждаются в психологических наблюдениях, а здесь была именно что одна сплошная грусть. Ведь как давно известно, девушки делятся на две категории: хорошо одетые и хорошо, что одетые. Маня Соломонова не относилась ни к тем, ни к другим. Потому что одета было откровенно плохо, уныло, бесформенно, а для молодой, пусть даже не очень привлекательной личиком, но все же женщины вообще никак. Не нужно было быть особо прозорливым, чтобы понять:  такая девическая скромность была следствием скромных материально-финансовых возможностей. Маня, хотя и работала на рынке, месте, пожалуй, самом хлебном в городе, но даже внешне угадывалось, что ловчить не умела, а воровать – тем более, хотя и наверняка хотелось  и пыталось. Дополнительную информацию принес Петруха, переговоривший о скромной девушке с какими-то подозрительными личностями, прижатыми им в одном из темных рыночных углов. Размышления подтвердились: Маня действительно воровкой была никакой, всего боялась, и от такого своего неумения, бывало, даже плакала, хотя прекрасно понимала, что рынок слезам не верит и вообще здесь выживает сильнейший. Женихов у нее отродясь не было, а потому когда господин Кукин предложил ей сожительствовать, она в ответ только глупо улыбнулась и промычала что-то невнятное. Это мычание господин Кукин расценил как знак согласия и тут же грубо овладел невинной девушкой прямо на картонной таре в одном из рыночных складских помещений.

         - Здорово, Маньк! – радостно оскалясь, попер на нее танком парень свой Петруха. – Ты чего, дура, не узнала?

         - А не-а, - радостно и бесхитростно улыбнулась в ответ Маня.

         - Ну вот, значит, и познакомились! – ответной петрухиной улыбке не было пределов: Маньку встрел! Покос скосили! Какая, едрит твою, радость!

- Иде твой суженый-контуженый? Не поняла что ль, кокетка немудреная? Андрюха твой, говорю, где?

         - А уехал, - не снимая с лица улыбки, сообщила Маня. – Увезли, то есть.

         - И кто?

         - А мужики. Из медицинской комиссии. Трое. Серьезные!

         - И откуда же ты, Манюха, знаешь, что прям из медицинской? – не поверил ей Петруха. – Ай выдумала? -  и погрозил пальцем. – Смотри, фантазерка ты задрипанная! Укушу!

         - Ой, прям боюся!- попыталась скокетничать наша красотка. –А эт как?

         - А по взрослому! – пояснил Петруха и сделал зверскую рожу. – Так что не зли меня, коварная, напрасно! Может, я даже маньяк! Половой необузданный!

         -Хи-хи, – прыснула Маня. Чувствовалось, что галантный кавалер производит на нее душевное впечатление. – Не сумлевайтесь. Я, небось, честная. И с Андрей Платонычем у меня любовь. А слышала я все в щелочку. Когда одевалась после Андрей Платоныча. Они ему так и сказали – из медицинской комиссии. По свиному гриппу. Тока они врали, - спокойно уточнила она. -  Ни по какому они не свиному. Тоись, может и по свиному, но не по гриппу. Они – железные дорожники. Я их раньше на путях видела, в тупике. Их там шесть человек было. А один, наверно, главный, тогда так и сказал: теперь вы, джигиты, Кулгунов, Журин и Труха, займитесь рынком. И в первую, сказал, очередь – этого дурака. А какого, и чего с ним им надо было сделать -  я не поняла. Потому как за забором была, - и глаза стыдливо потупила. -  По маленькому.

         Мы с Петрухой быстро переглянулись. Нет, все это придумать Маня не могла. Хотя бы по той простой причине, что видела нас впервые, да и встреча наша была спонтанной и никто о ней заранее знать не мог. Если только говяжье-собачья пирожковщица, но она даже просто по времени не успела бы Маню предупредить. И опять же она не знала наших фамилий, тем более журинскую.

         - Вот я и говорю, что фантазерка ты несусветная, - льстиво-вкрадчиво начал разведку Петруха. – Прямо Герберт Уэллс.

         - Соломоновы мы, - строго возразила Маня. -  Не шалапуты какие. И была я тока с Андрей Платонычем. А больше ни с кем.

         - И прям вот так вот ты взяла и запомнила тех железных дорожников фамилии? – ехидно усмехнулся Петруха.

         - А чего их запоминать-то? – простодушно удивилась Маня. – Кулгунов – эт, значит, Кулгун, эт дяди мово такой прозвище. А товарищ Журин, эт когда я в «Теплосети» работала, главным инженером там был, Эдуардом Абрамычем. Очень душевной силы человек. Когда его пьяным трактором задавило, я так плакала, прям не встать!

         - Ассоциативное мышление… - пробормотал Петруха. – Классная вещь. А третий, как говоришь…

         - Труха.

         - Может, Трухачев?

         - Знаете, а спрашиваете,- надулась Маня. – Сами же говорили – по взрослому.

         Петруха сплюнул.

         -Ну, и чего дальше-то? Подошли к этому твоему барбосу, представились и…

         - А ничего… - сказала вредина-Маня с так и надутыми щеками. – Андрей Платоныч ехать не хотели. Он даже ножками затопали. Не знаю ничего, кричал.

         - А они?

         - А чего они? По морде его съездили, под руки подхватили и потащили в машину. Он кричал еще, что не хочет вместе с теми бандитами.

         - Маня, вы меня озлобляете своими сенсационными наблюдениями, - признался Петруха. – Там, в машине, что? Еще кто-то сидел?

         - А то! – фыркнула Маня. – Эти …которые дешевой мясой торговали. Андрей Платоныч аж весь затрямшись, как увидемши их в той машине.

         - В какой той, Маня?

         - Я же вам уже сказала – машина! У входа стояла которая. Под навесом куда мясо привозют. А она как такси. Маршрутное. Меня Андрей Платоныч  на ем катал, когда полюбовницу евоную хоронили, Нонку противную.

         - Бручинскую?

         - Не знаю. Да.

         - А маршрутка, значит… «Газель»?

         - Ага. Не знаю.

- А номер не запомнила?

- Нет. Ноль три пять. Синяя. А его, небось, убили уже. Андрей-то Платоныча.

         - Это с чего ж у тебя, кудрявой, такие мысли игривые? – удивился Петруха такой проницательности (а вы говорите – дура бесполезная! Побольше бы таких дур -  у нас бы работы было поменьше.).

         - А чего на него смотреть-то, на изменшика? Я у него, Андрей Платоныча-то, и пачпорт видела. Зеленый, заграничный, слово – Гондурас.

         - И где ж видела? (Ну, Маня, ну Шерлок Холмс с помойки! Звезда российского сыска! Тебе ж цены нет! Жалко будет, если тоже убьют).

         - А здеся, в шкафчике евоном. Когда после подмывшись. А у вас конфетки нету?

 

         - И все равно не пойму, где же, и кто, и когда нас так умело срисовал? – сказал Петруха, когда мы, распрощавшись с всевидящей и всеслышащей

Маней, стояли за кафешным столиком и угощались пивом «жпгулевское», которое хорошо утоляет жажду в жаркие дни, а также с бодуна петровича. 

         - Вчера. В здешней администрации, - ответил я.

         - Но ведь Вовки-то с нами не было!

         - Да? – удивился я. – А где же он был?

         - На первом этаже… - и Петруха от превеликой от досады, а больше – от внезапного озарения даже себя по лбу ладонью приласкал.

         - Нерусский, сука! – застонал он. – Дураком прикидывался! И чего мы здесь в таком разе, спрашивается, прохлаждаемся?

 

 

         -Гурген Ашотович с сегодняшнего дня в отпуске, - очаровательно испугавшись, пролепетала Людочка. Она, похоже, так еще до конца и не оклемалась от нашего вчерашнего бурного вторжения -  и тут же на тебе, снова эти двое все из того же ларца.

         Петруха незамедлительно вперил в нее свой гипнотический взгляд. Радио на подоконнике, как нарочно, транслировало передачу о Галиче: « А как кликнули меня, я сник до робости. А из зала мне кричат: давай подробности!».

         - Слышала? – и Петруха кивнул на приемник. – Подробности! Вплоть до самых интимных! И не трясись, не трясись! Я сам боюсь прям тоже до трясучки!

         - А ничего такого… - промямлила Людочка. – После обеда вышел, потом где-то через полчаса вернулся и говорит: уезжаю в отпуск. Да! Мужик заходил. Незнакомый. Сказал, из турагентства. Путевку принес Гургену Ашотовичу туристическую. И еще улыбнулся так…обворожительно.

         - Что за мужик?

         - А я знаю? – обиделась Людочка. – Симпатичный… -  и тут же покраснела. Я, помню, еще вчера удивился, как это у нее моментально получается: раз! – и  вся морда свеклой!

         -…и на вас похожий, - испуганно добавила она. Комплимент, что ли, сделать хотела? Кому – Петрухе? Этому монстру при исполнении? Эх, Людочка, Людочка, наивная секретарская душа! Ведь ему бы только насиловать и убивать! Честное пионерское!

         - Может это я и был? – осклабился Петруха.

         -Нет, не вы, что вы! – взмахнула руками красотка. – Того фамилия – Трухачев! Он так и представился: Трухачев из турагентсва! А вас как? Вы мне вчера говорили?

         - Кукины мы, - сказал хмуро Петруха. – Андреи Платоновичи. Собственная мясохладобойня в Задрищинске. Ладно, привет Ашотычу. Он не в Гондурас, случаем, отдыхать-то намылился?

         Людочка в ответ робко пожала плечами: нам, секретуткам, ашотычи не докладают. Мы для них – простые русские ивановы…

 

- Да, повидал я, Антон, на свете помоек. Но такой, и, главное, прямо под боком… - и Вовка покачал головой. Разговор происходил в его кабинете, Петрухи не было, ускакал по срочному вызову к Буденному (похоже, нерусский Иванов все-таки успел стукнуть перед своим подозрительным бегством в отпуск нашему боевому лошадиному командиру о петрухином вызывающем поведении во время встречи), так что на данный момент нас в комнате было всего трое: я, Журин и здоровенная сисястая девка на настенном календаре (уж лучше эта девка, чем висевший здесь перед ней придурковато улыбавшийся календарный слесарь, радовавшийся, что ему так и не дали зарплату к столетнему юбилею своего родного машиностроительного завода). Меня, кстати, всегда удивлял непредсказуемый Вовкин вкус. Он прекрасно разбирался в живописи и литературе –и почему-то буквально тащился от самого примитивнейшего, самого дремучего кича. Без напряга цитировал Цветаеву и Заболоцкого -  и в то же время прямо-таки таял от пошловато-задорных шуточек Романа Трахтенберга  с радио «Маяк». Может, из-за этих его оригинальности и непредсказуемости с ним и было-то всегда интересно? Наверно. Действительно,  у г а д ы в а е м ы й  человек, как и насквозь положительный литературный герой, всегда невыносимо скучен. И о чем с таким можно говорить, если он всегда и  во всем прав?

         - И главное, по документам – полный ажур! Сертификаты, лицензии, ветсправки, глазки блудливые, взятки-отмазки – все в полном порядке, все как и должно быть! Все в цвет –и все равно чего-то не то! Вот чувствую – не то! Помоями воняет, и очень прокисшими!

         - Петруха предлагает те рефрижераторы на вшивость проверить, - сказал я.

         - А больше ничего и не остается! Слушаю! – ответил  Вовка в засигналивший мобильник. – Здесь. Сейчас будем.

         - К Большому Шефу, - пояснил мне и многозначительно поднял вверх палец. – И тебя, и меня. Помяни мое слово, этот наш сегодняшний поход на рынок нам еще не раз икнется.

 

 

         - Значит, Антон Николаевич, предлагаете проверить вагоны… -  и начальник Управления, грозный и важный, осторожный и решительный, сощурив свои беспощадные глаза, перевел взгляд с Кравцова на меня. – И что вы там предполагаете обнаружить?

         - Наркотики, - ответил я. Начальственные брови слегка приподнялись, обозначив признак легкого удивления.

         - И оружие.

         Брови застыли на месте. Кравцов поджал губы.

- Хм…Допустим. А при чем тут свинина? Как прикрытие? А не безопаснее было бы прикрыться чем-нибудь другим? Каким-нибудь другим, более  спокойным мясом? Той же говядиной? (в последнем вопросе – ни капли иронии.) Что скажете, Журин? – повернул он свой начальственный взор  к Вовке.

         - Сейчас конкретно ответить на ваши  вопросы не готов. Догадки – пожалуйста, -  и, получив согласие в виде кивка, продолжил. – Возможно, в операции по транспортировке наркотиков произошел какой-то сбой на начальной стадии, и наркокурьеры вынуждены были срочно покинуть место приема товара. Поэтом и выбирать прикрытие было некогда, накидали в вагоны первое, что было под руками, в данном случае – свиные туши. Да, промахнулись. А, возможно, сделали упор на свинину преднамеренно: Приреченск, если судить по основным направлениям распространения этого самого свиного гриппа, находится в стороне, значит, за качество мяса можно не беспокоиться и, значит, никаких лишних проверяющих не будет.

         - А почему они решили избавиться от него именно в нашем городе и почему по дешевке?

         - Оно им стало просто мешать.

- Так выкинули бы по дороге, - резонно возразил Большой Шеф. – И никакой лишней возни.

-…и тем самым расшифровали бы себя еще быстрее. Такой звон пошел бы по «железке» – не спрячешься. Десятки туш под откосом, тем более свиных! Супертема для газетчиков-телевизионщиков! А с продажей – это умно. Неплохая подстраховка  на случай вопросов, почему не торопятся уезжать.

         - Так смерть этой…как ее…Бручинской как-то связана с этими вагонами?

         - Здесь опять одни догадки. Да, она проходила свидетельницей по двум делам о наркоте, но вот с оружием…Хотя…

         -Вот именно что «но» и «хотя»! – раздраженно сказал начальник. – Масса загадок -  и ничего конкретного! У вас агентура среди блатных есть? Чего она говорит?

         - Ничего, - вернулся я в разговор.- Были двое, которые могли что-то знать. Пропали. Сразу оба.

         - Так-так-так… -  и начальство, опять многозначительно задумавшись, побарабанило по столу. – Ладно! Да? -  поднял он зазвонившую телефонную трубку и по мере того, что выслушивал, его лицо постепенно каменело.

         - Предупреждать надо! – рявкнул начальственно. – А если бы мы перестреляли друг друга? А мне чихать, что военная контрразведка! Или они себя умней всех считают? Ну и что, что Генеральный! А я сроду никому не лизал, и ему не собираюсь! Да ради Бога! -  и швырнул трубку на рычаг.

         С пол-минуты в кабинете стояла нехорошая тишина.

         - Слушай приказ! – сказал Большой Шеф.- Ваши соображения по наркотранспортировке передать в службу наркоконтроля. Это раз. Два: материалы по Бручинской  -  мне на стол. Разработку по рефрижераторам прекратить. Вопросы? Что вы, Антон Николаевич, на меня так непонятно смотрите?

         -Боевики? – сказал я. – Международный терроризм?

         - Только «Аль Кайды» нам здесь не хватает… - поморщился начальник. – Но, как говорили фронтовые разведчики, поиск ведете в правильном направлении.

 

         - Как говорится, что Боге ни делает- -все к лучшему! – сказал Петруха, отхлебывая из кружки. Мы втроем сидели в « Рыголетто», любимой пивнушке студентов рядом расположенных политехнического института и музыкального училища и уже «прицепили» к изумительно разбавленному пенному напитку по сто пятьдесят. – Я вообще не понял, чем мы эти три дня занимались?

         - Судя по каменной роже Большого Шефа, бесцеремонно влезали в страшные государственные секреты.

         - А эту…Нонну кто грохнул?

         - А ты не догадываешься? – прищурился Вовка и, закатив вверх глаза, кивнул на потолок.

         - Найти бы этого Кукина, если он, конечно, жив, – размечтался Петруха. – И начистить ему репу по полной схеме. Втравил в блудняк, сучонок. И кого? Нас, героев-оперов!

         - Такие скрываются, чтобы не попадаться,– сказал Вовка и придвинул Петрухе последний номер нашей местной газеты, раскрытый на странице криминальных новостей. Из нижнего правого угла, прямо под словами «Разыскивается иностранец!», на нас таращился очень знакомый гражданин, подданный одной из центральноамериканских банановых республик.

         - Ишь ты, разыскивается… - с превеликим ехидством процедил Петруха. – Опомнились! Если с какой-нибудь железякой на шее сейчас в Москва-реке не купается, то хрен вы его, Штирлица, разыщите. А хорошо сейчас, должно быть, в Гондурасе! – сыто зажмурился Петруха. – Я по телику видел: тепло, океан. Лежишь под какой-нибудь шикарной пальмой, а наверху- обезьяны. Кокосы жрут и, разбойницы этакие, срут с высоты тебе прямо на голову. Красота! Опять же бляж на каждом шагу с доступными женщинами. Чеши себе пупок и делай виды игривым гондураскам… Эх, мля, родное Подмосковье! Ну, куда я, урод, от тебя? Хотя и совсем не Гондурас, а все равно – Родина! Давайте еще, что ли, по кружечке?