- Я в Кудрявцеве такое место знаю, - похвастался Гоша. – Там грибов – косой коси. Даже собирать неинтересно.
И выжидающе посмотрел на меня.
- Ага, - согласился. – Конечно.
Похоже, выражение моего лица не совсем соответствовало этому оптимистичному заключению, потому что мой старый и верный друг тут же обиженно надул щёки.
- Чего «конечно»?
- Врёшь складно. Прямо заслушаешься.
- Ну и пожалуйста! (а вот теперь он обиделся по-настоящему). Иди вместе со всеми! Может, и найдёшь…пару сыроежек. И те гнилые. А там –белые! Хоть косой! Во какие! – он наклонился и вытянул ладонь параллельно полу. От пола до ладони был сантиметров пятьдесят. В общем, и здесь всё было понятно. Как в анекдоте: «А глаза такие честные-честные…».
- А я поеду! – заявил он решительно и бесповоротно. Чувствовалось: в успехе ничуть не сомневается. – Из белых супчик зимой… - и, вытянув губы дудочкой, издал поцелуйный звук, -… слаще мёда!
… в общем, договорились встретиться в пятницу, в пол-шестого, прямо на озёрской платформе.
Первые смутные подозрения появились у меня, когда сошедшая с «качуры» на кудрявцевскую платформу внушительная толпа грибников дружно потянулась направо, в сторону деревни, и дальше к лесу, а меня Гоша, схватив за рукав, потянул через пути, в противоположную сторону.
- Ты уверен? – спросил я его опять, как говорится, на всякий пожарный.
- Уверен! Говорил же: мы с дедом всегда туда ходили. Косить устанешь!
Он произнёс эту уже надоевшую фразу про фантастическую косьбу с такой непогрешимой убеждённостью, а глаза его при этом так фанатично горели, что все мои сомнения, хотя и не без труда, но всё-таки рассеялись, «как с белых яблонь дым».
И мы выступили в поход… Шли долго и упорно, часа полтора. Сначала пересекли приятный взгляду березняк (не останавливаться, махнул рукой Гоша, заметив, что я уже начинаю шарить глазами по сторонам), потом перемахнули через неизвестно откуда здесь взявшийся самый настоящий таёжный бурелом, спустились в овраг – вылезли из оврага, промочили ноги в болоте, прошли здоровенным, до горизонта полем, заросшим васильками, ромашками и прочими лютиками- цветочками, продрались через заросли орешника, выскочили на дубовый молодняк ( «не останавливаться!»), и, наконец, очутились в огромном и мрачном ельнике, дохнувшим на нас плесенью, унылостью и холодом. Откуда-то впереди, из его зловещих дебрей прокуковала кукушка. Она приказала нам долго жить.
- Всё? – на переделе вежливости, тяжело отдуваясь, поинтересовался я. При малейшем движении в полностью мокрых кроссовках противно хлюпало. Жизнь не казалась такой уж прекрасной, а хлюпанье навевало на воспоминания о беззаботном младенчестве, когда мочишься прямо в пелёнки.
- Картина Репина «Приплыли»?
Гоша очень удивлённо вертел по сторонам своей бестолковой, несмотря на университетский диплом, головой.
- Ведь это и есть то самое место! – «обрадовал» он. – А как все заросло-то! Прям и не узнать! Где ж грибы-то?
- А здесь ещё и грибы должны быть? – вложил я в этот вопрос весь имеющийся у меня на тот исторический момент запас сарказма.
- Но ведь были же! Я точно помню! Мы же с дедом их именно здесь собирали! Вот у этих пенёчков!
Меня вдруг осенила неожиданная мысль.
- А когда собирали-то?
- Давно уже… - махнул он рукой. –Лет тридцать назад. Чего ты на меня так смотришь?
- Нормально смотрю, - пожал я плечами, отводя взгляд и стараясь не смотреть на этого…хм… ладно, не будем…
- Действительно! Каких-то триста лет назад!
- Не триста, а тридцать! – тут же вспылил он. – Ну и что?
- Да ерунда! Всё правильно! Триста или тридцать – какая разница? Правда, тогда, тридцать лет назад, здесь ещё мамонты бегали. И питекантропы с большими дубинками… Ладно, проехали! Куда дальше побредём, товарищ Сусанин?
Мы повернули назад, прошли все теми же приметными молодняком, болотом, оврагом и березняком и оказались в совершенно незнакомом месте. Солнышко стояло прямо над головами, весело-беззаботно стрекотали кузнечики, а на высоком, одиноко стоящем дереве совершенно неизвестной породы вовсю трудился дятел. Своим бодрым барабанным перестуком он желал нам доброго здоровья и самых разнообразных, какие только есть на белом свете, успехов.
Ещё через три часа, еле волоча ноги, но при этом преувеличенно-непринуждённо размахивая совершенно пустыми корзинками (хоть бы какой мухомор попался!), мы вышли к какой-то неведомой деревне. У крайнего сарая, наполовину вросшего в землю и заросшего мхом, стояла огромная, удивительно грязная корова и задумчиво перетирала своими жерновами-челюстями росший у неё под копытами клевер. Было подозрительно тихо и удивительно спокойно. У меня почему-то стало тревожно на душе.
Учуяв наше приближение, корова медленно повернула свою самоварообразную голову, увенчанную такими же грязными, как и она сама, рогами, и смерила нас равнодушно-презрительным взглядом. Гоша заискивающе улыбнулся этому милому домашнему животному и поёжился .
- Здоровый какой… - боязливо шепнул мне на ухо. –И непривязанный. Куда только колхозники смотрят? Ишь, разглядывает! От такого убежишь! Всё равно догонит!
- От какого?
- А вот, от бычары от этого! – и опасливо кивнул на корову. – Смотри, какие яйца! Наверно рекордсмен-производитель! Чего смотришь, шкура? (это он уже не мне)
- Это вымя, - пояснил я. Гоша недоверчиво прищурил свои близорукие глаза.
- Точно? Ты уверен?
- Иди потрогай.
- А ведь и не подумаешь! – нехотя согласился он. – С виду – самый настоящий бык! А ты молодец! – неожиданно похвалил меня. – Разбираешься во всех этих… крестьянских тонкостях! Правильно я тебя с собой взял!
Он зря старался: меня такой грубой лестью не купишь. Корова шумно вздохнула и снова наклонилась к клеверу.
- Эй, товарисч, как ваша деревня называется? – преувеличенно бодро прокричал мой опытный грибной друг маленькому тщедушному мужичку, одетому в телогрейку, валенки и лыжную шапочку с надписью «Адидас», который появился из сарайных недр и не спеша заковылял к корове.
- У нас село, - хмуро поправил тот. –Называется - Мушкетёрово.
- Как? – удивились мы.
- Мушкетёрово, -повторил мужичок и посмотрел на нас опасливо, словно в ожидании какого-то подвоха. – Про Дартаньяна читали? Вот это он самый и есть… А вы из леса, что ли?
- Ага, - кивнул Гоша. – Вот! – он поднял на головой руку и преувеличенно бодро потряс зажатой в ней корзинкой. – За грибами ходили!
- У нас в этом лесе грибов отродясь не водилось. Зато змей навалом. Туры-ы-ысты! – и мужичок неприлично заржал. А ведь сначала произвёл впечатление вполне культурного человека!
- А ещё в ём чупачупса водится!
-Кто?
-Нет, не так… Чупакабра, вот! Зверь такой. Сам зелёный и с хвостом. Очень любит молоко сосать. Прям у коров из вымев. От самогонки тоже не отказывается, но только когда пьёт – трясётся, поэтому мы ему последнему наливаем. Конечно! – мужичок завистливо прицокнул языком. –Кто ж от дармовой откажется! – и опять заржал.
- А чего ты, папаша, в валенках-то ходишь? –перешёл Гоша на фамильярный тон, не обращая внимания на это обидное ржание.
- Жара ж под тридцать градусов! Болеешь, что ли? Может, давление?
- Ноги мёрзнут, - пожаловался мужик и надвинул поглубже на уши свою такую же грязную, как корова, «адидасовку». – И ухи тоже.
- Дурдом, - констатировал Гоша. – Полный. Как нам на станцию пройти?
Мужичок махнул рукой вдоль улицы.
- Видите шестисотый? (мы повернули головы и увидели около водонапорной колонки нестерпимо сверкавший на солнце «мередес»). Дойдёте до него и сверните налево.
- Богатая у вас деревня! – уважительно отозвался мой всегда ироничный товарищ. – На «мерсах» катаетесь!
Мужичок опять повернул голову, посмотрел на это чудо немецкого автомобилестроения так, словно видел его в первый и последний раз, и сказал просто-таки замечательную в своей удивительной многогранности и многозначительности фразу. Даже на фразу-слово!
- Гавна та… - услышали мы из его крестьянских уст. И это было правдой!
- В каждом негативе нужно уметь находить позитив, - продолжил Гоша, когда мы отошли от мудрого селянина с его загадочной коровой. – Грибов не набрали – зато свежим воздухом надышались. Как думаешь, сколько мы сегодня прошли?
- Километров сто, - не стал я размениваться. – Или даже больше.
- Нет, вот что ты за человек такой! – тут же вспылил он. – А я что, меньше тебя упрел? Нет, больше тебя с собой за грибами никогда не возьму! И не упрашивай даже!
(Нет, ну каков наглец, а! Упрашивал я его! В ногах валялся: «возьми, родимый, возьми, касатик!». И говорит ведь совершенно искренне!)
- _В каждый горшок тебе обязательно плюнуть надо!
- Рад бы, да нечем, - не остался я в долгу. –Во рту как в пустыне Сахаре. И ноги дрожат, и руки трясутся. И жрать хочу как из пушки.
- Ты же бутерброд съел! – удивился он такому моему ненасытному аппетиту.
- Ну, конечно! – тут уже и я завёлся. – Целый прям огромный бутерброд! – и я взглянул на свои «командирские». – И всего-то шесть с половиной часов назад!
- Зато с колбасой. И масло намазанный.
- Ага. И колбасы в нём было десять кило. И масла –ведро. Пойдём бутылку, что ли, купим с такой огромной радости? – и я кивнул на сельпо, дверь которого была приветливо распахнута.
- Алкоголик, - с непонятным удовольствием заключил он. – Всё правильно! Кто про что, а вшивый –про бутылку. Лично мне выпивать совершенно не хочется!
Я сощурился и бесстрашно посмотрел в его честные глаза.
- Ну, если только для настроения… -тут же завилял он хвостом, которого у него не было, но это уже мелочи…
… после первых ста граммов у меня, наконец, повеселело на душе. Всё-таки врут наши медицинские светилы, что водка – яд. Водка – наслаждение! Живительный нектар! Немудрёная услада жизни! Особенно после таких вот … переходов Суворова через все возможные и невозможные Альпы!
- До качуры ещё полчаса, - сказал Гоша, вкусно закусывая ностальгическим сырком «Дружба», и недовольно повернул голову, осматривая совершенно пока ещё пустую платформу. – Рано припёрлись. Надо было ещё с тем умным селянином поговорить.
- О чём?
- Ну… - и он многозначительно вытянул губы дудочкой. - Об удоях разных, о покосах, о видах на урожай… Вообще, про жизнь… Нет, какой же ты всё-таки нелюбознательный! – и снова подозрительно-враждебно обозрел пустынные окрестности.
- Пойдём на травке, что ли, полежим? Эх, хорош он всё-таки, этот немудрёный сельский быт!
И то верно: чего здесь, на платформе жариться? Тем более, что внизу, метрах в двадцати, начиналась большая поляна, поросшая густой плотной травой. Предложение было куда как заманчивым, поэтому я охотно согласился.
И только устроился на головокружительно пахнущей травушке-муравушке, как со стороны Гоши раздался какой-то придушенный то ли стон, то ли вой.
- Ты чего? – вскинул я голову.
- Лёха… Грибы… Мать моя, и сколько!
Действительно, прямо в траве (только раздвинь её) блестели нарядные вожделённые шляпки всех размеров и оттенков. И действительно, сколько же их было! В десять рук не соберёшь! Косой не перекосишь! Трактором не передавишь!
Уже через десять минут наши корзинки были заполнены до самых верхов. Белые, подберёзовики и подосиновики были как на подбор – и ни одного червячка! И это в каких-то двух десятках метров от платформы! Всё правильно: какому дураку придёт на ум искать их здесь, под самым, можно сказать, носом!
Довольные по самые свои незамерзающие городские «ухи», мы вернулись на платформу, и уже через десять минут сидели в вагоне, гордо ловя завистливые взгляды попутчиков. Электровоз весело свистнул, вагон дёрнулся, и через приоткрытое окно мы услышали задорный петушиный крик. Он желал нам процветать, обязательно здравствовать и приезжать ещё. Теперь уже с косами.