(из воспоминаний ветерана)
Мой отец, Николай Иванович, в силу юного возраста на фронт во время Великой Отечественной войны не попал, работал здесь, в Коломне, в тылу, и рассказывал о том теперь уже далёком времени немало историй, одну из которых и хочу предложить вашему вниманию.
В середине ноября 43-го года среди железнодорожников прошёл слух, что скоро (назывались даже конкретное число и час) по нашему голутвинскому участку железной дороги Москва – Рязань проедет специальный правительственный поезд с самим товарищем Сталиным. Я, в то время 16-летний пацан, работал здесь, на станции Голутвин, учеником сменного электрика. Должность в самой системе железной дороги, понятно, микроскопическая, и мне (да, впрочем, как и всем другим, здесь работающим) было, конечно, неизвестно откуда у этой суперсекретной новости «выросли уши». Может, со станции Москва-Казанская, в подчинении которой находились и голутвинцы. Может, из Голутвинского железнодорожного депо, от московских машинистов ( а уж те-то, как испокон веков повелось на железной дороге, всё-ё-ё знали! Даже чего и не надо знать! Даже чего никогда и не было и быть не могло даже в принципе! В общем те ещё говоруны-фантазёры!) . А, может, её специально запустили в народ наши славные чекисты, чтобы нарочно запутать тайных фашистских агентов и прочих врагов Советской власти. Ведь именно тогда, в конце ноября – начале декабря, как мы узнали позднее, в Тегеране состоялась крупнейшая дипломатическая акция второй мировой войны (или операция «Эврика», как назвал её тогдашний премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль): встреча глав государств антигитлеровской коалиции Сталина, Рузвельта и Черчилля. И поездка туда Сталина именно по железной дороге – это был один из наиболее реальных, наиболее вероятных, но и один из наиболее рискованных вариантов.
Понятно, что возможный проезд Сталина сразу стал темой номер один в разговорах среди рабочих и служащих московско-рязанской «железки» ( наши, голутвинские, конечно же, не были исключением). Дня этого ждали (но виду, конечно, не показывали), о нём постоянно, хотя и шепотом и с оглядкой (никто не подслушивает?), говорили - и вот он наступил! Я, помню, дежурил вместе с Сергеем Ивановичем, пожилым, седоволосым, немногословным мужиком, который был родом из Парфентьева. По должности он считался старшим в этой «исторической» дежурной смене, а я - у него в помощниках (значит, на всяких разных побегушках).
День этот тянулся мучительно медленно, но вот, наконец, часовая стрела начала подползать к пяти часам вечера, то есть, к тому самому времени, когда уже можно было ожидать появления на нашем участке «сталинского» поезда. Помещение, в котором тогда располагались станционно-путейские электрики, находилось в одноэтажном деревянном доме, стоявшем, как говорится, впритык к железнодорожному полотну, и, больше того: окна электрослужбы выходили как раз на пути, по которым и должен был проследовать загадочный поезд. Так что место для наблюдения за таким историческим проездом было у нас просто-таки идеальным.
Естественно, что к встрече с «отцом народов, лучшим другом железнодорожников и физкультурников» мы с Сергеем Ивановичем подготовились не абы как, а весьма серьёзно. Можно сказать – как к самому настоящему празднику (да это и был праздник! А как же! Сам дорогой Иосиф Виссарионович едет!). Вскипятили чайник, чай заварили покрепче, не жалея заварки (ещё бы: такой случай!). Специально по поводу такого торжественного мероприятия придвинули к окну рабочий стол, выложили на него домашнюю снедь, раздвинули пошире занавески…В общем, уселись. Ждём.
Нет, никаких легкомысленных иллюзий мы, конечно, не строили и вполне понимали, что САМОГО вряд ли увидим (а всё одно шевелилась в мозгу невероятная, несбыточная, но всё-таки надежда: а вдруг?). Сейчас, уже по прошествии многих лет, понимаю, что суть дела была даже не в том, чтобы самолично увидеть знаменитые усы, знаменитый прищур и знаменитую курительную трубку. Нет! Просто само ощущение, что вот сейчас, рядом, в нескольких метрах от тебя, через несколько минут проедет не просто величайшая личность, а ближайший соратник товарища Ленина, Отец и Учитель всех народов (да-да, именно так, обязательно с больших букв!), живущее на нашей грешной планете самое настоящее божество, сама История - и даже уже само это чувство ПРИКОСНОВЕНИЯ ( пусть мимолётного, ничтожнейшего, всего только вскользь, невзначай) с чем-то действительно великим, необъятным, «самым-самым», кружило голову и от волнения распирало грудь. Потому что мы ведь действительно любили его. Любили и боялись. Отец родной, как же его не любить, как же не бояться? Без него все мы – никому не нужные сироты. Нет, сейчас над этими чувствами разрешается, конечно, смеяться, но вот только вопрос: а стоит ли? Кто не жил в то время, тот меня не поймёт (да и не надо). Но чувства искренней любви и искреннего обожания были, были, и никуда от этого не денешься, и никому этого умолчать не удастся. Да, вот такие мы были! Именно такие! И стыдиться этого незачем, не за что, да и просто глупо.
В общем, ждём. И вот на самом, значит, пике этого томительного ожидания и произошёл для нас с Сергеем Ивановичем самый сокрушительный и самый настоящий, как говорят, «облом». Вдруг распахнулась входная дверь, и в комнату влетел (именно что не шагнул, а влетел!) здоровенный белобрысый мужик, тогдашний голутвинский энкаведешник. Глаза горят, грудь вздымается, в руке – наган. Ужас! Понятно, что мы с напарником от такого страшенного видения натурально застыли-замерли с болезненно горячими блюдцами в растопыренных пальцах (и не знаю как он, а я эту болезненную горячность даже чувствовать перестал. Произошла настоящая шокирующая анестезия). И не дай-то Бог шелохнуться! Вон у него наганный ствол как угрожающе целится по сторонам!
- Отойти от окна! – рявкнул энкаведешник. – Занавески задёрнуть! Сесть вот сюда, - и показал на лавку у противоположной окошку глухой стене. – Сидеть, не дёргаться и к окну не подходить! Где ход на чердак?
Сергей Иванович молча кивнул на боковую дверь: там, за ней, верх по лестнице…Энкаведешник, не убирая пистолета, рванулся туда. Минуты через три-четыре, показавшиеся нам самыми длинными в нашей жизни часами, вернулся. Мы всё это время, согласно полученным инструкциям, словно приговорённые к высшей мере наказания, покорно сидели у указанной стены, на всякий случай опустив глаза (хотя начёт глаз он нам ничего не говорил. Это была сугубо наша собственная инициатива. Этакая подстраховка на всякий пожарный случай. Дескать, ничего не видим, ничего не слышим, ничего не знаем и абсолютно ничегошеньки не хотим).
- Всё поняли? – грозно спросил нас этот достойный ученик «железного Феликса» (самого железного из всех самых железных). – Вот так и сидите! К окну ещё десять минут не подходить!
И выскочил на улицу (пистолет так и держал в правой руке), побежал куда-то дальше, к топливному складу…
Вот, собственно, и всё. Это называется «торжественно встретили дорого товарища Иосифа Виссарионовича». Ушами. Не глазами. В том смысле, что как прошёл таинственный состав мы всё-таки услышали. Ну и на том, как говорится, большое спасибо нашим дорогим партии и правительству. Всё же допустили хоть и не до лицезрения, то хотя бы до слуха.
И, знаете, и тогда, и сейчас никакой обиды на того энкаведешника не испытывал и не испытываю. Да и за что обижаться? Человек ревностно и добросовестно исполнял свою работу. И, кстати, не совсем в сегодняшнюю, но всё-таки в правоохранительную тему: там, в Голутвине, во время войны он был один. Да-да, один сотрудник НКВД на всю станцию, весь вокзал и привокзальную площадь. Всего-навсего один (я помню, что кабинет его располагался на втором этаже вокзального здания, там, где сейчас расположено линейное отделение внутренних дел), но всю подчиненную ему территорию держал так жёстко, что, как говорится, не пикнешь! Нет, подворовывать-то, может, и подворовывали. Не без этого. Чтоб на «железке», да не воровать… Но вот открытое хулиганство, драки, другие нарушения общественного порядка - боже упаси! Надо было понимать: военное время, здесь с тобой никаких душеспасительных бесед никто проводить не будет. Руки за спину, и на лесоповал! А то и похуже. Железная дорога всегда считалась (да и сейчас считается) одним из важнейших государственных военных объектов.
Постскриптум. Повторяюсь, но может быть, что всё это – и таинственный поезд и этот «зверский» энкаведешный налёт на наше служебное помещение (да и наверняка не на единственное здесь, в Голутвине) – было очень хорошо срежиссированным спектаклем. Ведь никто, вплоть до правительственных журналистов и военных историков, и до сих пор не может точно и уверенно, с соответствующими задокументированными фактами, сказать, каким же образом «Отец и Учитель» оказался в конце ноября 43-го там, в иранской столице.