Не так давно у нас на улице приключилось незабываемое зрелище не для слабонервных: ОМОН дом Любки Курочкиной штурмовал. Картина получилась очень захватывающая, вся улица на улицу высыпала, все горячо обсуждали такое редкое и радостное событие, все советы и сами себе, и ребятам-омоновцам давали, а Петька Соболев даже подозрительного негра поймал. Это, кричал Петька радостно, не иначе как корреспондент какой-нибудь враждебной нам капиталистической газетёнки, желающей опорочить наши непонятно какие достижения, а этот самый корреспондентишка, папарацца поганый, специально по нашим помойкам шляется, носом землю роет, чтобы показать своим капиталистическим читателям, любителям жареных фактов, некоторые теневые стороны нашей не во всём очень приглядной действительности. Правда, Петька малость обмишурился: негр оказался узбеком-гастарбайтером, которые полдома у Моисеихи, старушки нашей уличной, снимают. Но по морде ему всё равно надавали – а как же! Порядок есть порядок! Снял комнату – и сиди там, не высовывайся, не мути народ понапрасну своим подозрительным цветом кожи и экзотическим разрезом глаз! Впрочем, давайте действительно всё по порядку. Итак, я начинаю эту удивительную историю с откровенно дебильным окрасом.
Дело в том, что у нас на улице среди прочих её удивительных обитателей две сестры живут, Курочкины, Любка и Шурка. Этакие, знаете, средних лет и средне-приятной наружности дамочки, ничего выдающегося из себя не представляющие (хотя у нас на улице все такие – ничего выдающегося. У нас клавдиев шиферов и аленов делонов отродясь никогда не проживало. Мы и без них все здесь распрекрасно обходимся и, можно сказать, даже презрительно поплёвываем на все эти эталоны мужской и женской неземных красот.). Так вот эти обе Любка и Шурка – мамаши-одиночки (правда, Шурка, перед тем как её навеки любимому от неё удрать, всё-таки успела с ним, ненаглядным, в ЗАГСЕ отметиться.), обе бесполезно воспитывают по одному сыночку (у Любки –Гришка, у Шурки – Толик), каждому из которых почти по одиннадцать лет. На этом их всякое сходство кончается: Гришка – этакий коренастый толстобокий паренёк с вечной улыбчиво-дурашливой физиономией. Он с рождения страдает ДЦП – детским церебральным параличом, поэтому целыми сутками не вылезает из своей инвалидной колясочки и абсолютно всем этак дурашливо-приветливо улыбается. Даже тем, кому никто никогда не улыбается и вообще старается обходить стороной во избежание неожиданного агрессивного нападения. А Толик – его прямая противоположность: такой постоянно вертлявый и подвижный (про таких в народе очень точно говорят, что у них постоянно находится шило в ж..), худой как гоночный велосипед, с постоянно бегающими, выражающими постоянную готовность к мелким пакостям глазками , востреньким, всюду сующимся носиком и бандитской чёлочкой надо лбом в виде этакого приблатнённого завиточка. В общем, совсем не привлекательный ни внешне, не внутреннее тип, которого никто на улице не любит, зато Шурка просто-таки обожает, видя в нём точную копию того самого красавца-молодца, с которым она своего ненаглядного Толика и замесила, прежде чем этому молодцу-удальцу от неё в диком страхе убежать.
В один из прекрасных осенних дней, когда в «багрянец с золотом одетые леса», Любка (она как раз в отпуске пребывала) решила за грибами съездить.
- Поедем, Шурк! – пригласила она сестру.
- Я их терпеть собирать не могу, - ответила та со всей своей одинокой откровенностью.
- Тогда за Гришенькой моим пригляди, - согласилась Любка (она вообще была бабой покладистой, не то что её ненаглядная сестрица, от которой уже много мужиков убежало, и ещё наверняка убегут), - а я, дай Бог, и на вашу долю соберу.
Шурка было скривилась, хотела Любочку послать, но вовремя промолчала: жрать грибы она любила, в отличие от их утомительного собирания.
- Ладно, - согласилась она неохотно. – Пригляжу. Чай, не впервой.
Здесь она была права: Любка, чего греха таить, была большой любительницей до всяких прогулок. Вот, кстати, один из таких весёлых променадов и увенчался зачатием с последующим закономерным рождением её несравненного Гришеньки.
Любка уехала, а тут, как на грех, старуха Моисеевна к Шурке заглянула и сообщила сногосшибательную новость: с завтрашнего дня гречка подорожает на сколько-то там процентов, так что сегодня надо срочно закупать, а то в дальнейшем придётся жрать одни макароны на постном масле. Подорожание – дело серьёзное, можно сказать – политическое, поэтому Шурка, недолго думая, собралась на рынок.
- Толик, - ласково сказала она сыночку, - посидишь с Гришкой. Мне на рынок надо. Чего лыбишься, балбес? Опять сигареты курил?
Толик скривил было премерзкую рожу, но, натолкнувшись на фельдфебельский взгляд своей грозной мамаши, вздохнул и кивнул своей бедовой головой. Это не в том смысле, что курил (он разве признается?), а что ладно уж, посижу, если тебе так припёрло.
- И не хулиганничайте тут! – педагогически предупредила его напоследок Шурка и, подхватив сумку, убыла вместе с Моисеевной.
- Давай, телевизор, что ли, посмотрим? – предложил Толик двоюродному братцу, когда они остались один на один. Тот с готовностью и со своей вечной простоватой улыбочкой, конечно же, согласился: он просто-таки обожал Толика, может, в силу родственной привязанности, может, из –за неизлечимой болезни, когда хочешь –не хочешь, а всех заобожаешь, а, может просто так, от добродушности характера.
По телевизору показывали передачу «Чрезвычайное происшествие». Сюжет был немудрёным, на злобу, как говорится, дня: в окрестностях некоего села кровожадные бандиты захватили заложников. Вот ведь твари какие, озабоченным голосом возмутился телеведущий, считавший себя очень благородным человеком. И как таких только мать сыра земля носит! Он даже собрался по-благородному сплюнуть на пол, но тут на экране появились кадры с места боевых действий, и ведущий пропал. Нашему же доблестному ОМОНу не оставалось ничего делать, как взять этот дом штурмом, продолжил он уже за кадром, и на экране возникли мужественные лица бойцов милицейского спецназа. И так будет с каждым кто попробует повторить, торжественно закончил сюжет ведущий, и тоже, как и омоновцы, сделал напоследок мужественное лицо.
Толик закурил и задумался. Мысли в его кучерявой голове, взбодрённой никотином, тут же выстроились в увлекательную логическую цепь. А сейчас – сводка погоды, сказал кто-то на экране, но Толик телевизор уже не слушал.
- Гришк, а давай в заложников сыграем? – предложил он братцу. Тот дурашливо улыбнулся и, конечно же, охотно замотал головой. Ему хоть в заложников, хоть в захватчиков, хоть в Василия Ивановича Чапаева, хоть в Леонида Ильича Брежнева – всё одинокаво. Ну, больной ребёнок, что с него возьмёшь, кроме анализов!
Толик подошёл к телефону и снял трубку.
- Дяденька! – жалостливым голосочком пропищал он и для усиления эффекта даже горестно скривил свою мордочку, как будто слышавший мог его увидеть. –Нас с братиком бандиты захватили, кавказской национальности. Говорят, что если мы им денег не дадим, то они нам головы отрежут.
Он хотел добавить «и яйца», но подумал, что это будет уже явный перебор. Надо чего-нибудь одно – или то, или это. Сообразил, гадёныш!
- Понял, - раздался встревоженный голос милицейского дежурного. – Говорите адрес.
Толик назвал.
- Выезжаем, - сказал дежурный и добавил уже совершенно не по-уставному. – Вы уж берегите себя, сынки. Помощь придёт. Обязательно!
-Слушаюсь, - по военному чётко отрапортовал этот балбес и яростно втянул обратно в нос предательски выползшую из оного мутную, как и он сам, соплю.
- Сейчас спектакль будем смотреть, - весело сказал он улыбающемуся Гришеньке. –Подкатывайся на своем драндулете ближе к окну. Ух, как сейчас будет интересно! Как в фильме американском про артиста Сигала с его беспощадными кулаками!
Интерес не заставил себя долго ждать: буквально через пять минут за забором остановился большой, грозного вида автобус, из которого тут же начали шустро выскакивать юркие фигурки в камуфляжных костюмах, здоровенных головных касках и с большими чёрными автоматами.
- Прям как в кино! – восхитился Толик и широко и счастливо улыбнулся.
- Угу, - поддакнул Гришенька и ответил ему такой ж радостной улыбкой.
- Внимание! – загрохотал резкий командирский голос, усиленный мощным громкоговорителем. – Дом окружен! Предлагаем сдаться!
- Вот это да! – ахнул Толик. –Это ребятам на улице расскажу –не поверят!
- Угу, - услышал он в ответ.
- Если вы добровольно не сложите оружие то, через пять минут мы начинаем штурм! – предупредил невидимых террористов-экстремистов всё тот же громкий, уверенный в себе голос.
- Угу, -опять ответил Гришенька. Его ответы хотя и не отличались разнообразием выражения, но зато были совершенно конкретны и понятны.
На толиковом же лице появилась тень сомнения: штурм в его планы как-то не входил. Он изобразил задумчивость и, поколебавшись, опять поднял телефонную трубку.
- Дяденька дежурный, - сказал всё тем же противным голосом. – Бандиты сказали, что если милиционеры будут делать штурм, то они нам всё равно успеют головы отрезать.
- Не боись, хлопчик! – мужественно заверил его дежурный. – К вам высланы наши самые опытные бойцы. И глазом не успеет моргнуть, как свершится радостное освобождение. А если они вам головы всё-таки отрежут, то мы их в тюрьму посадим. На очень долгий срок, - добавил он, чтобы хоть как-то утешить несчастного мальчонку.
- Не надо, дяденька, - опять заныл было Толик, но дежурный уже положил трубку. Он был решительным человеком, и к тому же отцом пятерых, кажется, детей. Он бы сам в первых рядах пошел на спасение неведомых ему мальчуганов, но в этот день его, как назло, скрутило обострение хронического радикулита, да к тому же штурмовать было не его работой. Его работой было только руководить и координировать действия своих отважных коллег.
Толик же хотя и был дурак дураком, но сообразил , что сейчас начнётся что-то непредвиденное его сценарием и к тому же чреватое очень страшными последствиями, и не придумал ничего более умного, как быстренько отвезти Гришеньку в самую дальнюю комнату и спрятаться там вместе с ним.
Через истекшие пять минут, как командир ОМОНа и обещал, его бойцы пошли на штурм. Безжалостно карёжа штакетник и яростно вытаптывая грядки с огурцами и помидорами, они рванулись к окнам. Дзынь! – и окна вылетели из рам от их могучих, хорошо натренированных ударов. Хресь! – и улетели в стороны комнатные двери. Трах! –упали комод, гардероб, холодильник и икона с Николаем Угодником.
- Товарищ командир, террористов в помещении не обнаружено, - доложил один из бойцов ворвавшемуся вместе с передовым отрядом высокому плечистому мужчине с очень мужественным лицом.
- Упустили? – скрипнул тот зубами в бессильной ярости.
- Никак нет, –поспешил оправдаться боец. –Похоже, их и не было.
- А дети?
- Дети в порядке, - успокоил его боец, и тут же за его словами в комнате появились заплаканный Толик с весело улыбавшимся в своей традиционной коляске Гришенькой.
- Всё понятно, - тут же всё понял командир. Он стёр рукой мужественный пот со своего не менее мужественного лба, устало выдохнул и присел перед мальчиками на коленки.
- Ну, что, гавнюки? – сказал ласково. - Наигрались, вашу мать?
Толик в ответ даже не опустил, а покорно уронил свою бедовую голову. Предательская сопля тут же воспользовалась моментом и радостно выскочила из его опущенного носа…
Можете себе представить, как обрадовалась Любка, когда с полным лукошком грибов вернулась домой. Сначала она, как выброшенная на берег рыба, пару минут хватала ртом воздух, после чего оглушительно заорала и кинулась с кулаками на хмуро молчавшую Шурку.
- Чего здесь случилось? - орала она. – Какой ещё ОМОН? Где ты была, старая проститутка?
- Я не старая! –заорала в ответ Шурка. Она тоже вернулась домой с богатой добычей –полной сумкой завтра подорожающей гречки. – Я на рынок ходила!
- А кто за Гришенькой смотрел? Твой выблядок? Ну, тогда всё понятно. Яблоко от яблоньки!
- Ах выблядок! –возмутилась до глубины души оскорблённая женщина. –Это у тебя выблядок, а у меня законно рождённый в браке!
- Лучше бы ты аборт сделала в этом самом браке! – услышал она в ответ…
В общем, сцепились, и если бы не старуха Моисеевна, а также соседи Папуасовы, Скворцовы, Сидоровы, Гололобовы, Фирапотовы, Завальнюки, Исаевы и Прохоровы, а также проходившие с рабочей заводской смены пролетарии, то убили бы друг дружку насмерть и насовсем.
- А чего с огородом наделали! – орала Любка в бешенстве. – Как слоны всё вытоптали! Хуже слонов!
Она поглядела на дом и взвыла. Да, дом представлял откровенно жалкое зрелище. Своим видом он напоминал декорации к фильму о Великой Отечественной войне, причём именно к тем грозным событиям, которые происходили на переднем крае борьбы с немецко-фашистскими захватчиками.
Единственным, хотя и частичным утешением любкиного горя оказался сестрин сынишка Толик. Его совместными усилиями и при помощи соседей пороли так азартно, что толиков поросячий визг, периодически переходивший в озверелый вой, был слышен даже на железнодорожной станции, расположенной километре от улицы, и перекрывал пронзительный свистки проходящих электричек.
- Ребёнок, - ласково сказала Моисеиха. – Ишь как, сердешный, заливается! Чисто курскай соловей! Опять же чего с него возьмёшь, если он дурак дураком?
- Тебя не спросила! – накинулась на неё Шурка. – Ты ещё тут со своей гречкой! Если бы Любка не поехала, да и ты не припёрлась, то и дом был бы целым, и огород со штакетником.
Моисеиха тут же обиженно поджала губы. Ей было что сказать, но она решила благоразумно промолчать, чтобы и ей до кучи не досталось.
Весь оставшийся отпуск Любка ремонтировала дом. Денег на ремонт ушло немеряно, но оно и понятно: омоновцы не церемонились, и их тоже можно было понять. Любка сгоряча хотела был на них в суд подать, потребовать денежной компенсации, но знакомый судья в ответ на её намерение лишь повертел пальцем у виска, и Любка поняла всю необоснованность своих притязаний.
- Зато теперь огород убирать не надо, - сказал сосед Прохоров. Он был человеком философического склада ума и умел даже в самом отрицательном находить обязательный позитив. Любка хотела послать его куда подальше, но что толку-то? Всё правильно. Она взглянула на своего по-прежнему ненаглядного Гришеньку, и тот лучезарно-радостно улыбнулся ей в ответ…
Посткриптум. А гречка, вопреки уверениям Моисеихи, так и не подорожала. Что несомненно свидетельствует о том, что экономический кризис в нашей стране, слава Богу, миновал, поэтому скоро все мы будем жрать одни пустые макароны на постном масле, ура, товарищи!