Алексей Курганов

Некоторые мысли в связи с фильмом «Андрей Рублёв»

(эссе к пятидесятилетию начала создания фильма)

 

Впервые я посмотрел его зимой семьдесят девятого года в Москве, на старом Арбате, в кинотеатре «Наука и знание». Говорят, что этого кинотеатра уже давно нет, что, впрочем, понятно и совершенно логично: если нет ни науки, ни знаний, то зачем нужен кинотеатр?

Тогда, в годы Советской власти, о его существовании знали даже мало кто из москвичей, но кинотеатр был, и фильмы там показывали, как это тогда деликатно говорилось, причём говорилось шёпотом и с оглядкой, не совсем советские. И само помещение соответствовало этому шёпоту и этой оглядке: зал был крохотным, мест на пятьдесят, не больше, полотно экрана было чуть больше сдвоенной простыни, но главное, что сразу запоминалось, это метровские турникеты на входе. Да, такого я не видел ни в одном «нормальном» кинотеатре, где билеты, как и положено, продавались в кассе. Здесь в прорезь турникета нужно было бросить двадцатикопеечную монету – и пожалуйста, проходи! Понятно, что места были не пронумерованы, садись где хочешь, а не успел место занять – стой или, если хочешь, даже лежи! Вот такая отдельно взятая демократия в отдельно взятом СОВЕТСКОМ кинотеатре! Ужас…

Да и публика, ходившая именно сюда, отличалась от обычной киношной московской: громко здесь не разговаривали и двигались как-то осторожно-извинительно. Считалось, что здесь собираются эстеты-интеллектуалы, хотя здешняя публика, на мой взгляд, больше походила на марксистский кружок эпохи разгула царской охранки! Что они хотели разглядеть в «Андрее…», можно было только предположить – существующую действительность в виде зажравшихся и совершенно лицемерных партийных «бояр», охраняемых гэбистскими «опричниками». Похоже, разглядеть аналогию им всё же удалось, потому что именно с  м о е г о  сеанса здешний народ расходился с довольным видом (точнее, довольно-заговорчищеским), многозначительно переглядываясь друг с другом: дескать, ну, понял? То-то… Тарковский к тому времени уже не первый год жил за границей, что в глазах московской околокиношной публики придавало картине особо-изысканный бунтарский шарм.

 

А через пару недель после просмотра я совершенно случайно (пригласил приятель) попал в Андроников монастырь ( если кто не знает – находится там же, в Москве, на полпути между Таганкой и Курским вокзалом, на высоком правом берегу Яузы), место упокоения великого иконописца. Честно говоря, экскурсию помню плохо, но единственное, что врезалось и так до сих пор и остаётся в памяти – одна из вариаций иконы «Иоанн Предтеча в пустыне». На иконе - Иоанн со свитком в руке, «божественной вестью». Сюжет же иконы заключается в том, что Иоанн действует по указующему персту Господа, изображенному в правом верхнем углу иконы и по завершении своей миссии Иоанн уйдет из материального мира – ему отрубят голову.

Кстати, во время той экскурсии я узнал, что точное место захоронения Андрея Рублева на территории монастыря так до их пор и не установлено. Уже во время Советской власти, совершенно случайно (рабочие прокладывали траншею и наткнулись на старинную могильную плиту) её обнаружил известный учёный -реставратор Л.Д. Барановский. Уже темнело, и Барановский успел только скопировать с помощью угля и бумаги полустёртую надпись на плите. За ночь ему удалось установить, что перед ним — памятник первой трети XV века. Место находки также указывало на то, что это могла быть надгробная плита с могилы Андрея Рублева. Но, поспешив наутро к бесценной находке, Барановский с ужасом узнал, что рабочие разбили плиту на щебенку и посыпали ею раскисшую в дождь и слякоть дорожку...

 

В этом материале я намеренно не остановился на самом фильме, потому что не вижу в этом никакого смысла: любители т.н. «серьёзного» кино его смотрели,  смотрят, и будут смотреть ещё не раз, потому что это именно ИХ ФИЛЬМ. Поэтому ничего нового я им не сообщу. Для любителей же «мыла» фильм попросту неинтересен, потому что заставляет думать, и не просто думать, а СЛОЖНО думать, противоречиво и неоднозначно, что для «мыльников» совершенно неприемлемо по самой сути их непритязательных в умственном отношении натур.