(к 175-летию со дня смерти Пушкина в свете сегодняшних митинговых страстей)
«А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули -- бог их прости! --
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом,
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом.»
Эпиграф к «Пиковой даме» Пушкина
Тройка, семёрка, туз… Болотная, Поклонная, и прямо мистика-какая-то! - Пушкинская… «А если кто для меня не понятен, так это моя бабушка, графиня Анна Федотовна». Сегодняшние митинги – это та же «Пиковая дама». Москва – российский Вавилон, средоточие всех сегодняшних «вождей», «вождят», «вождистов» и «вождюлей»: больших, малых и микроскопических, «государевых» и оппозиционирующих, официвльных и «не», говорливых и косноязычих, митингующих и бегущих от этих митингов, как чёрт от ладана, мёрзнущих в дешёвых китайских пуховиках и кутающихся в дорогущие норковые шубы, бывших карточных шулеров, светских львиц, гламурных литераторов и уволенных министров ( «В Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного Чекалинского, проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы, выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги. Долговременная опытность заслужила ему доверенность товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и веселость приобрели уважение публики…»). Все они – ЛЮДИ ИГРЫ, как добровольно на неё согласившиеся, так и невольно в не втянутых нашей неприглядной действительностью. И всем им, по сути, нет никакого дела до окружающих, вообще до этой действительности, потому что их сжигает «одна, но пламенная страсть» – ИГРА. Они торопятся, они энергично работают локтями, они суетливы, брызжут пеной, размахивают соплями и дышат, как загоняемые лошади – а потому в своих претензиях на роли «вождей нации» несерьёзны, нелепы и откровенно смешны. Может быть, они ведут себя так оттого, что в результате постоянного игорного напряжения у них обострены чувства скоротечности бытия и переменчивости фортуны, прекрасно понимают свои ущербность и сиюминутность, но всё равно ничего не могут с собой поделать, потому что уже наркозависимы от этой ИГРЫ.
А Герман – что Герман? Он - жертва фатума, и - одновременно – преступное проявление этой пагубной страсти (« Этот Герман, -- продолжал Томский, -- лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства.»). Его надо бы пожалеть, но к чему и почему? Он в жалости не нуждается, потому что он тоже ЧЕЛОВЕК ИГРЫ.
Нам же, народу, массам, обществу (некоторые «претенденты на престол», а больше окружающая их и «мнящая» себя челядь вполне справедливо применяют определения «стадо» и «быдло») в этой ИГРЕ отведена роль карточного стола. Да именно его, стола, неодушевлённого предмета мебели! Потому что нужен он (мы) только для ИГРЫ и её финальной стадии – выборов. После этого стол разбирается, складывается и преспокойненько убирается в самую дальнюю кладовку до следующих игр.
Как известно, участь Германа оказалась печальной – семнадцатый «нумер» Обуховской больницы. И даже не столько проблемы с психикой, сколько полнейшее забвение. Участь сегодняшних игроков, думаю, отличается от германовской очень немногим. А самая, на мой взгляд, удачно приспособившаяся к жизни фигура – несомненно, Томский. Всё видел, всё понимал, обо всём «смел суждение иметь», но суждение спокойно-ироничное, отвлечённо-равнодушное, совершенно со стороны – и, в конце концов, «произведён в ротмистры и женится на княжне Полине». Отсюда немудрёный вывод: чтобы не быть столом, нужно пытаться стать Томским.