- … я ухожу к режиссёру Будимиру Косому! – решительно заявила Нюра.
- К какому косому? – испугался Иван Васильевич. – Что значит «режиссёру»?
- Чего, Вань? – выглянула из большой комнаты жена.
- Что ты сейчас сказала?
- Ничего я не говорила… - растерялась Нюра. – С чего ты взял?
- Косой какой-то… - пробормотал Иван Васильевич. – Режиссёр… Ты что, артисткой, что ли, заделалась? – и зачем-то погрозил Нюре пальцем. - Нет, мать, ты скоро совсем поедешь с этими своими дурацкими сериалами!
- Косой? Режиссёр? А…
Нюра вдруг смешно хрюкнула. Потом улыбнулась и неприлично громко, во весь голос расхохоталась. Прилично смеяться она с самого детства не умела. Вот за эти непосредственность и искренность чувств Иван Васильевич её в своё время и полюбил.
- Ой, не могу! – заливалась она. – «К косому»! К какому косому? Хорошо, что не к плешивому! Это же фильм! – и Нюра кивнула на работающий телевизор. – «Иван Васильевич меняет профессию»! Ты чего, Вань? Как Маришка говорит, «наверху открылся люк, ты не бойся, это глюк!».
- Да? – растерянно пробормотал Иван Васильевич. – А я подумал… - и он сконфуженно хихикнул.
- Говорю тебе: сходи к ушному! – отсмеявшись, совершенно серьёзно и даже осуждающе сказала Нюра. – А то скоро уж совсем..., - но что означало это «совсем» она не прояснила, вытерла проступившие на глазах слёзы и пошла гладить бельё. Каждый день и гладит, и гладит, и гладит… Обгладилася вся… Даёт же Господь такого терпения…
- И на самом деле, что ли, сходить? – произнёс он задумчиво.
- Во-во, сходи! И в магазин зайди, - напомнила Нюра, пыхтя над утюгом. – Хлеба возьми. И смотри у меня, баловник! – она, наконец, оторвалось от своего увлекательного занятия и скорее для виду, чем с действительным серьёзным предупреждением потрясла в воздухе своим маленьким, но крепким кулачком. Смотреть надо было в том смысле, чтобы не заходить в пивную за магазином, к посещению которой наш скромный герой имел давнее тайное пристрастие.
Да, Иван Васильевич был несколько глуховат (это мягко сказано – «несколько»), впрочем, причина здесь была, и причина уважительная: он уже пятнадцать лет работал электротехником в цехе испытания дизелей, а эти дизели при работе ревели так, что поневоле и оглохнешь, и мертвого из гроба этим жутким рёвом поднимешь.
Поликлиническая очередь к «ушнику» была небольшая, но откровенно скучная: сидевшие на приставленных к стене стульчиках две старушки и три старика были похожи на древнеегипетских фараонов, причём старушки внешне ничем от стариков не отличались, разве только сурово-неприступно, словно в постоянном ожидании покушения на их девическую невинность, поджимали губы. Так много глухих фараонов , собранных в одном и совершенно прозаическом месте, Иван у Васильевичу видеть ещё не приходилось. Впрочем, он никогда не видел и нормально слышащих фараонов. Другие люди, другие нравы, совершенно другая эпоха… К чему он? Да, к глухоте, к чему же ещё…
Удивительно, но в принимавшем сегодня ЛОР-враче явно проглядывало тоже что-то древнеафриканское. Может быть, эта была узкая и острая бородка - предмет гордости и отличия ассирийских правителей? Знаменитый чекист Дзержинский, судя по его фотографическим изображениям, тоже имел на своём беспощадном к врагам революции лице нечто подобное…
- Слушаю вас, - сказал чекист- ассириец, мельком взглянув на Ивана Васильевича и продолжая что-то деловито писать в разложенной перед ним амбулаторной карте. – На что жалуетесь?
- На тёщу, - поспешно сострил тот, тут же понял, что сострил неудачно, и от этого сконфузился.
- На слух. Слышу плохо.
- Давно? – спросил доктор всё тем же вежливо-безразличным тоном, выдававшим в нём опытного профессионала. Чувствовалось: это был большой специалист своего нелёгкого врачевательного дела.
- Да лет пять уже…
- Чем занимаетесь? – последовал следующий быстрый вопрос. – В том смысле, где работаете?
- На тепловозостроительном. Цех испытания дизелей.
Доктор задумчиво вытянул губы дудочкой, отчего из ассирийца сразу превратился в артиста Филлипова в роли лектора из кинофильма «Карнавальная ночь».
- Дизеля, дизеля… - казалось, доктору было приятно произносить это слово. – Ох уж эти дизеля… А как правильно: дизеля или дизели? – вдруг спросил он.
- Дизе… - растерянно пробормотал Иван Васильевич. – А чёрт его… Действительно, интересно!
- Вот и я говорю… - признался в чём-то совершенно непонятном доктор. – Дизеля, дизели…. Какая разница – один хрен моторы… Да! – спохватился он. – Значит, пять лет?
- Ага, - покорно кивнул Иван Васильевич. – Может, больше.
- Понятно… - доктор откинулся на спинку стула и внимательно-испытующе посмотрел на пациента. – А лет вам, значит, сорок восемь?
- Да, сорок восемь, - подтвердил Иван Васильевич. – А что?
- Молодой ещё… - иронично хмыкнул доктор. – Жить да жить…
- Так чего делать-то? – растерялся Иван Васильевич. Поведение доктора было в высшей степени странным: вместо того, чтобы разговаривать о болезни, он постоянно уводил разговор в какие-то совершенно непонятные темы. «Сколько лет…». Да какая тебе разница, сколько мне лет? Ты лечи давай, эскулап!
- Лечение я, конечно назначу… - кивнул доктор, словно услышав его мысли. –Сначала обследуем, потом пролечим, но… Самое верное лечение – уходить вам со своей работы.
- Куда? – вопросом на вопрос оторопело ответил Иван Васильевич.
- Хоть куда! – решительно заявил доктор. – Пока не оглохли окончательно! Что толку лечить, если вы каждый день находитесь в таких крайне неблагоприятных рабочих условиях! Стрельба из пушки по воробьям, только пушка – игрушечная, а воробьи – с корову каждый!
Опять какую-то хрень несёт, с тоской подумал Иван Васильевич. И зачем я попёрся в эту поликлинику? Всё Нюся…
А говорит он о нашем цехе очень привычно, признался он самому себе. Видно, не я первый из наших к нему заявляюсь…
- У меня отец всю жизнь у вас проработал, - снова угадал его мысли доктор. – Спиридонов Сергей Лукич. Не знали такого?
- Сергея Лукича-то? – обрадовался Иван Васильевич. – Как же! Он мастером, на третьем участке! А вы, значит, сынок его?
- Сын, - кивнул доктор.
- Я его тысячу лет не видел, - признался Иван Васильевич. – Как он?
- Да три года уже как… - скорбно поджал губы доктор.
- Извините, - стушевался Иван Васильевич. - Не знал…
- Ничего… да! – встрепенулся доктор. – Вот потому и говорю, что у самого, так сказать, перед глазами всю жизнь был конкретный пример! Только уходить! Вылечить уже не вылечишь, но приостановить процесс этим уходом можно.
- В дворники, что ли, идти? – хмыкнул Иван Васильевич. Сама перспектива его дальнейшей жизни пока представлялась ему очень непонятной.
- А чем плохо-то? – пожал плечами эскулап. – Свежий воздух, умеренная физическая нагрузка, а платят им сейчас очень даже прилично. Подумайте…
- Ну? – спросила жена прямо с порога. – Чего сказали-то?
- Ничего нового, - ответил Иван Васильевич сухо ( про хлеб он, как всегда, забыл). – Сказали, работу надо менять.
- И чего ты решил?
- А чего мне решать? – вопросом на вопрос ответил он.
- А кто? – не совсем логично, но в, принципе, понятно спросила жена. – Опять я? Всю жизнь я? В конце концов, речь-то идёт не о моём, а о твоём здоровье!
- Ну уж прямо и о здоровье… ( Иван Васильевич собрался было легкомысленно махнуть рукой, но в последний момент передумал. Он не приветствовал неумных жестов, а этот был бы сейчас как раз из таковых.).
- Ну, уж и здоровье! – повторил он, слегка раздражаясь. – От глухоты ещё никто не умирал! А Бетховен, например, и вовсе музыку сочинял!
- Ты не Бетховен, - очень логично возразила Нюся. – Ты – дурак. И при чём тут «умирал»? А что, глухим быть хорошо, что ли?
- Инвалидность дадут, - трусливо предположил Иван Васильевич.
- Ага, - охотно согласилась Нюся. – Дадут. А догонят – добавят. Не будь дураком-то, Вань! Какая тебе инвалидность?
- По слуху, - упёрся он.
- Господи, и чего я замуж выходила… - вздохнула Нюся, и конечно, была неправа. – Тебе примера Силуянова не хватает?
Силуянов, их сосед и иванвасильичев сослуживец, год назад попытался выбить себе инвалидность по глухоте. Походы по медицинским и соцзащитным кабинетам он до сих пор вспоминал со злобой и содроганием, да и оформленная инвалидность тоже радости не принесла: дали третью, работающую группу, так что в деньгах он ничего не выиграл.
- И всё-таки надо верить людям, - упёрся Иван Васильевич.
- Что ты всю жизнь и делаешь, - хмыкнула Нюся. – И эти люди рады до самых соплей твоей доверчивости.
Однако какой она стала дерзкой, подумал Иван Васильевич недовольно. Эти постоянные колкости… Наверно, возрастное. У женщин так бывает в начале климакса.
- Эх, Нюраша, нам ли жить в печали? – дурашливо пропел он и приобнял супругу за пышные плечи, которые своими привлекательными контурами напоминали только что испечённую сдобу. Нюся в ответ обиженно надула такие же сдобные щёки, но не отстранилась. Всё-таки любит, растроганно подумал Иван Васильевич. Эх, жизнь! Не жизнь, а одни моменты, и зачастую не разберёшь – приятные они или отвратительные!
- Так что же всё-таки доктор сказал? – уже совершенно мирно спросила Нюся, после чего на секунду замолчала и произнесла совершенно чужие слова. – Далеко зашёл процесс?
- Далече не бывает! – с жаром подтвердил Иван Васильевич и стиснул её покрепче. – Даже и не знаю…
- Чего?
- Четыре года до пенсии, вот и «чего»! Куда уходить-то? Чего менять?
- Вань!
- Всё! Я сказал!
Вечером Иван Васильевич вышел на улицу. На лавочке сидел сосед, которого все жители подъезда звали Артурычем. Откуда этот Артурыч в их подъезде взялся, почему, зачем и с какой стати, было великой тайной – но выпивал он регулярно, совершенно не скрываясь, и уже одним этим нескрыванием вызывал уважительное к себе отношение. Внешне это был вполне впечатляющий что фигурой, что лицом человек - а это тоже немаловажно, потому что располагает к себе. Сейчас он распространял вокруг собственной персоны живительный похмельный аромат, одновременно читал газету, и по его оживлённому лицу было видно, что известия, содержащиеся в ней, были для него очень занимательными.
- Покури, сосед! – обрадовался Артурыч и потряс в воздухе газетой. – Читал? Главного военного врача арестовали! Четыре с половиной миллиона! Эх, живут же люди! – завистливо вздохнул он. – Такие деньжищи воруют, а тут ни одна падла…
- Ну, давай покурим, - согласился Иван Васильевич и присел рядом.
- Чего кислый такой? – напрямик спросил Артурыч.
- К доктору ходил, - объяснил Иван Васильевич. – С ушами.
- Глохнешь, что ли? – догадался Артурыч.
- Ага.
- А чего к врачу попёрся?
- Баба заставила.
- Да, бабы тоже бывают друзьями человека, - философически изрёк Артурыч. – Особенно ночью. Когда не лают.
- И с этим не могу не согласиться, - кивнул Иван Васильевич. – И чего делать?
- А ничего! - неожиданно развеселился сосед. – Ничего делать не надо! И знаешь почему? – и подвинулся ближе, что подразумевало уже более интимное общение. – Потому что кого слушать-то? И зачем? Всё одно кругом одно сплошное враньё. В глухоте-то , спокойнее. А?
- Иван Васильевич, сражённый такой железобетонной логикой, вынужден был опять согласно кивнуть, но всё-таки опасливо покосился на соседа: пьяный, что ли? Вроде нет, всего лишь перспективно прохмелённый…
- Значит, согласен? – догадался Артурыч.
- Да как сказать…
- Зря – и сосед вкусно затянулся своей дешёвой сигареткой. – У меня вот, например, со зрением стало плохо. Во, видишь, какие очки? – и протянул Ивану Васильевичу свои внушительные окуляры. – Шесть диоптрий – а я не горюю! Об чём горевать, если смотреть ни на кого не хочется! Тут скоро вообще слепым завидовать будешь! – неожиданно раздухарился он. - Потому что глаза бы на всё это мл..дство не глядели!
- У меня есть знакомый, рентгенологом работает, - продолжил он. – Так он в восхищении от своей профессии! И знаешь, чем она так восхитительна? Тем, что он на вполне законных основаниях может себе позволить целыми часами в темноте сидеть! То есть, никого и ничего, кроме чужой требухи, не видеть. Да, если бы он был ещё и глухой, то вообще красота! – и Артурыч даже причмокнул от такой радостной перспективы. – А ты говоришь, слышу плохо. Чудак! Счастья своего не понимаешь!
- А я люблю родной завод! – с вызовом возразил Иван Васильевич.
- Гамна та… - услышал он в ответ сермяжную правду жизни…
Разговор с умным соседом был не то, чтобы утомительным, но Иван Васильевич почему-то устал. Он вежливо попрощался и вернулся к себе в квартиру. Нюся как раз закончила свою ежедневную глажку и теперь варила суп, энергично помешивая ложкой в большой голубой кастрюле.
- Ну, чего? – спросила она. – Поговорил с этим старым маразматиком?
- А ты откуда…
- Из окна. Ворковали прям как голубки! – не удержалась она от сарказма. – А хлеба в доме как не было, так и нет! И глухота кой-кого здесь совершенно не при чём!
- Да! – встрепенулся Иван Васильевич. - Сейчас схожу!
Он торопливо надвинул на ноги свои полустоптанные сандалетки и помчался на выход.
- Ну, чего, глухопердя? – радостно воскликнул Артурыч, снова увидев знакомую фигуру. – Куда несёсси-то, конь ретивый?
- В магазин, - ответил Иван Васильевич, подняв голову (смотрит ли сверху его ненаглядная? Может, в окошко выпадет, увлекшись?). – За хлебом.
- Лучше за водкой, - философично предложил Артурыч. – А, сосед? По двести пятьдесят – и в школу не итить?
- Куда? – не поняв, переспросил Иван Васильевич.
В ответ Артурыч взглянул на него с откровенным сожалением, и безнадёжно махнул рукой: дескать, ладно, иди себе с Богом… Действительно, зачем тебе водка, если ты и так постоянно не в себе…
А ночью Ивану Васильевичу приснился странный сон. Как будто сидит он в Кремле, на царском троне, а сосед Артурыч, одетый в княжеский то ли кафтан, то ли зипун, докладывает ему про какие-то документы.
- Не слышу ничего! – рявкает Иван Васильевич. – Говори громче!
Старый алкоголик, блестя похмельным взглядом, повышает голос.
- Как шведы Кемь взяли? – испуганно восклицает Иван Васильевич. –Когда?
- Ввечеру намедни, - покорно отвечает Артурыч.
- Изыди вон, паскудник! – рычит на него Иван Васильевич. – Тебя, стервеца, только за водкой посылать! Распорядись: как Якина поймают – сразу на кол!
- Ты чего, Вань? – услышал он откуда-то издалека знакомый встревоженный голос. – Приснилось, что ли, чего?
Иван Васильевич открыл глаза, долго смотрел на белевший над головой потолок.
- Приснилось… - буркнул хмуро. – Спи давай…