- Напоминаю, - строгим командирским голосом сказал дедушка. - В понедельник будет День Победы.
- Можете и не напоминать, пожалуйста, извините! – довольно язвительно ответила внучка Катя. Она, вообще-то, относительно культурная девочка, хотя сестра её, Маша, выше по культурности, потому что занимается в музыкальной школе по классу скрипичных инструментов. Катю туда не взяли, потому что музыкальные педагоги обнаружили у неё полное отсутствие музыкального слуха и сказали, что она если и сможет когда-нибудь играть, то только на барабане, и лучше где-нибудь сзади, во дворе, а не на сцене.
- Мы и сами, пожалуйста, знаем, что он порохом пропах с сединою на висках! А чего такое порохом?
- Подумаешь… - пренебрежительным тоном бывалого человека ответила Маша. – Это даже дети знают.
-Ну и чего? – тут же прищурилась Катя.
-Взрыв такой, - коротко поясняет Маша. Кате возразить нечего, потому что действительно нечего, и поэтому ей ничего не остаётся делать, как обиженно надуть щёки. Впрочем, долго обижаться она не умеет, поэтому быстро успокаивается и опять возвращается к своему прежнему внешнему виду.
- А я зато ещё разные слова немецкие знаю про фашистов! – громко заявляет она. - Хинди хох! Хальт! Гутен морген! Вашу ручку, фрау мадам! - потом понижает голос и этак заговорчищески наклоняется ближе к деду. – И ещё ругательское.
-Ну, конечно, ругательское, - говорит Маша пренебрежительно. Чего же ещё от этой хулиганистой Кати можно ждать? Только ругательское!
- Это интересно! - оживляется дедушка. Он, в обще-то, не очень уважает разные бранные слова, но это же по-немецки! Всё равно никто не поймёт!
-Неприличное… - ещё тише предупреждает Катя и со страшно таинственным видом оглядывается по сторонам: бабушки нету? Не слышит? А то будет ругаться, что неприличные слова – это нехорошо и некультурно. Особенно для девочек. Подумаешь! Она и вообще матом слышала! Даже целых два раза! Но бабушки не видно, поэтому Катя наклоняется к дедушкиному уху и специально почти шепчет по складам:
-Гить-лир…
-Фу… - морщится Маша. Она, между прочим, тоже это слово знает. И тоже по-немецки. И ничего удивительного. Подумаешь, какая неожиданность! И не ругательное оно совсем, а просто прозвище! Так человека звали, ихний который вождь фашистов нехороших!
-Да, - говорит дедушка. – Это очень ругательское слово. Даже страшно сказать до какой степени.
- Шты ты! – говорит Катя этаким развязно-бывалым тоном. Это она у соседского дяди Пети научилась. Он, когда вино выпьет, всегда так на все вопросы отвечает. Интересно, культурно это или нет? Вряд ли. Он же, этот дядечка Петечка, вино пьёт! А, с другой стороны, добрый. Конфетки даёт, которые на закуску. Потому что остаются. Он сам говорит, что после первой не закусывает. И после второй тоже. Катя сама видела. И после третьей. И вообще вместо этого самого закусывать, начинает песни петь. Жалостливые такие. Про кошку с четырьмя ногами. И танки, которые грохотали и шли в последний бой с танкистом, раненым головой. Только он очень громко поёт. Даже громче её, Кати. Он прямо орёт, как певец по телевизору с плясучими женщинами в блестящих колготках с длинными ногами, которыми они дружно машут во все четыре стороны.
- А у нас, между прочим, в школе собрание будет, - сказала Маша (надо же и ей чего-то, наконец, сказать! А то всё эта Катя и Катя со своим бутербродом! Прямо слова не даст сказать, какая немецкая говорушечка!).
- И дяденьки будут. С медалями. Которые фронт. Ты, между прочим, тоже можешь чего-нибудь сказать, - говорит она дедушке таким тоном, как будто – ладно уж! - милостиво разрешает.
- И не бойся! Это же бесплатно! Просто так, по-товарищески! Ну, чего? Придёшь, что ли?
- А я-то тут при чём? – говорит дедушка. – Я не фронтовик?
- А кто же? – удивляется в свою очередь Маша. – Ты же военный!
- Ну и что? Мне, когда война кончилась, было всего восемь лет!
- И чего? Ты же всё равно стрелял!
-Ничего я не стрелял! - начинает сердиться дедушка. - Как я мог стрелять, если я был ещё такой, как вы!
- Значит, ты нас обманул… - подвела итог Маша и, сурово поджав губы, так же сурово посмотрела на Катю.
- Ага, - подтвердила та. – Обманул. И бабушку. И дядю Петю тоже.
- Никого я не обманывал! - завёлся дед теперь уже по-настоящему. – А-а-а! – вдруг вспомнил он. – Так это не в войну!
- Вот! - и Маша назидательно подняла вверх указательный палец. Это получилось у неё очень даже эффектно. Дескать, действительно вот! Правда, она всегда себя покажет! И от неё, любимой, не отвертится даже никакой теперь уже невоенный дедушка!
- Это когда я… то есть, мы с бабушкой на китайской границе служили! Остров Даманский на Уссури! Да, там была заварушка… Но это же не война!
- А чего? – быстро спросила Маша.
- Да! – поддакнула Катя.
- Ограниченный военный конфликт! – отчеканил дед. – Постреляли - и успокоились.
- Попал? – этак хитренько подмигнула ему Катя. Дескать, не бойся. Можешь говорить. Я никому не скажу. Честное детское.
- Куда? (нет, ну что это за дедушка! Это всем дедушкам дедушка! Или прикидывается? А если и на самом деле не помнит, то склероз. Это болезнь такая. При ней никто ничего не помнит. Прямо беда! Это же запросто можно где хочешь и деньги забыть!)
- Куда стрелял, - пояснила Катя. Она очень упорная. Если упёрлась – выяснит всё до самых мельчайших подробностей.
- Конечно, попал! – кивнула утвердительно Маша. - Как же он не попадёт, если он в танке!
- А тебя, Машечка, и совсем и не спрашивают! – вдруг обиделась Катя. - Тоже ещё нашлась какая…доктор Пилюлькин!
- Это мой папа воевал, - сказал дед. – А ваш, значит, прадед.
- Это которого Федей звали? – тут же забывает про обиду Катя. Вот всё она знает, всё! Прямо какой-то университет! А ещё ходит во второй класс! Ей уже надо прямо сразу в третий!
- Подумаешь… - говорит Маша. – Я, между прочим, даже его фотографию видела. Он там с лошадью улыбается и головою забинтованной, потому что обгоретой.
Ну да, - подтвердил дедушка. – После госпиталя сфотографировался. После Курской дуги.
- Это чего – дуга? – спрашивает Катя. Маша обиженно поджимает губы. И как это у этой Катечки быстренько успевается каждый раз первой спрашивать? Прямо какой-то быстрый бегун!
- Место такое, - вздохнув, пояснил дедушка. - Между Курском и Белгородом. Города так называются. Он, дед Федя-то, танкист был. Воевал на этой самой Курской дуге. Вот там в танке и обгорел.
- Как же это, интересно, в танке можно обгореть? – ехидно спрашивает Маша. Она тоже ничего, хоть и с виду! Тоже умная! Может даже умнее этой самой своей сестрёнки Катечки!
- Он же железный! Не дрова!
- Можно… - вздохнул дедушка. – И запросто… Не дай, как говорится, Бог…И потом ведь за всю жизнь так толком и не поправился. Выйдет, бывало, на улицу, сядет, горюн бедный, на лавочке и когда народ рядом, то просто глаза закроет и молчит. А когда нет никого, голову руками обхватит и качается туда-сюда, туда-сюда…Контузия такая. По самый гроб не отпускала…
Дальше он ничего объяснять не стал, и вообще вдруг как-то сердито сдвинул брови, о чём-то задумался и даже к окну отвернулся. Хотя ничего там выдающегося и обращающего на себя внимание (девочки уже проверили. И не один даже раз.) совершенно, кроме помойки, нет. И всем как-то сразу стало уныло, грустно и скучно, но тут как раз от своей давнишней подруги пришла бабушка, и сразу стало наоборот уютно, тепло и весело. И все сразу пошли на кухню пить чай с фруктовым рулетом, который бабушка по дороге от подруги, купила в продовольственном магазине, по двадцать восемь рублей за один этот самый рулет, а не в булочной, где они вчера были, и много, а сегодня уже нет, потому что всё съели и забыли, наверно, привезти ещё, а жаль! Всё это - и про магазин, и про рулет, и про забывчивую булочную, Катя и Маша знали уже с самого утра, потому что они утром долго гуляли прямо до самого обеда и обошли все вокруг, потому что любознательные. А в воскресенье они с дедушкой пойдут в стреляющий из оружия тир и даже, может, выиграют там приз – смешного плюшевого попугайчика. Там ещё можно выиграть такой пластмассовый танк, но танк им совершенно не нужен. Да и на самом деле, чего они на войну, что ли, хотят? Война им совершенно не нужна. Они мирные девочки. Им лучше попугайчика.