Петр Иванович Демкин, серьезный сорокашестилетний мужик, директор СЗАО « АгроСтарСервис » (в прошлом – колхоз имени Патриса Лумумбы ,известного в свое время прогрессивного африканского деятеля, зверски умерщвленного политическими противниками по распоряжению их хозяев-империалистов), будучи в городе, посетил стриптиз-клуб. В это глубоко аморальное заведение его затащил племянник Пашка, отставной подполковник, ныне – один из руководителей какого–то очень мутного благотворительного фонда помощи отставным военнослужащим и членам их семей. Пашка, как понял Петр Иванович, в этот клуб «нырял» уже давно и частенько. Как надоедало ему аферистничать с этой самой благотворительной помощью, пудрить мозги разным отставникам и бывшим контрактникам, то закрывал свою лавочку – и сюда, в царство похоти и неги. Вообще, в этом похотливом клубе, было очень даже ничего: приятный полумрак ,негромкий музон, мягкие кресла. Опять же пьяных мало (а, может, наоборот, много , но кто их там, в этом полумраке разберет), никто особенно не орет и не матерится ,в грудь себя кулаком не бьет и в салаты физиономией не падает . В предлагаемом ассортименте – легкие закуски, шнапс, пиво, коктейли с градусами и без, и конечно же, девки с блудливыми глазами и предлагающими себя позами.
Пашку, вообще-то, можно понять: вся эта окультуренная похабщина была все же интереснее и заманчивей бессмысленного сидения за казенным столом в служебном офисе, где ему с внимательно- благожелательным выражением морды лица приходилось ежедневно выслушивать разных демобилизовано-отставных зануд на предмет их постоянных материальных трудностей, хронического полового бессилия на почве нервного уныния и такой же уныло-беспросветной жизни , которая по существу и есть самый настоящий бесплатный стриптиз.
Нет, серьезного эстетически - эротического впечатления этот народный клуб отдыха и досуга на Петра Ивановича не произвел. Ну, расслабляющий полумрак, ну, удобные кресла, в которых так приятно развалится после заполошной беготни по многочисленным городским конторам (а пять сотен штук шифера в районной администрации он так и не выбил. И в «Водоканале» его опять безобразно «прокатили»). Ну, здешняя водка, якобы - ха-ха-ха ! - настоящая кристалловская, полста рублёв за сто граммов, и пивко холодненькое, сколько стоит –Пётр Иванович не знал, потому что платил Пашка . И все! Больше здесь ничего особо выдающегося не было. А девки, что на сцене вокруг железной палки вертятся и чем-то там трясти пытаются (чем? грудями? такие, с позволения сказать, груди в его деревне испокон веку называют бородавками), это не совсем и девки в классическом деревенском понимании, а этакие, знаете, плоскодонки худосочные. Они своим обезжиренным видом больше жалость вызывают, чем поднимают то, чего у мужиков должно подниматься при виде нормальных голых женских тел.
-Их здесь не кормят, что ли? – спросил он Пашку. – Или, может, сами жрать не хотят?
-Сами, - ответил Пашка и пояснил. – Фигуры берегут. Чтобы соответствовать мировым стандартам .
-Да на хрен они нужны, такие стандарты! – возмутился Петр Иванович - Кожа да кости! Как же они рожать-то будут? Или тоже не хотят? И титьки, небось, какой-нибудь дрянью накачали – а как же тогда ребятенков кормить? И чем? Этой самой накачанной дрянью?
-Это точно! Это ты, дядь Петь, угадал! – расхохотался племяш. – Пусть рожают твои деревенские! Как говорится, назло врагам, на радость маме! Вот уж девки так девки! Щеки без всякой краски, кровь с молоком! Корма у каждой – слепой не промажет, и спереди – сплошь шестой размер! Настоящие девки-героини! И им стандарт не нужен! Они сами по себе стандарт!
-Это ты насмехаешься, что ли? – на всякий случай обиделся Петр Иванович. – Да если наших девок сюда выпустить, они любую здешнюю за пояс заткнут! А как зачнут своими титьками махать – мужики со всего города, как оглашенные, сбегутся!
-Не надо, дядь Петь, со всего города! – и Пашка протестующе замахал своими холеными ладонями, - И вообще, чего ты взъелся - то? Каждый делает свою денежку как умеет! Твои девки – на поле или на ферме, а эти - здесь, вокруг палки! Это называется разделение труда! Кому - елки (и хихикнул гнусненько), а кому – палки! И ух какие, дядь Петь, палки! Сто рублей американских за час!
И опять заржал, жеребец, и опять так неприлично громко, что к ним тут же подскочила шустренькая официанточка, одетая, как и девки на сцене, в почти ничего.
-Господа желают что-нибудь еще заказать? – прощебетала шустренькая и скелетом своим этак игриво дернулась. Господа не желали ( и без того были уже основательно загружены), поэтому шустренькая разочарованно поджала губки и на всякий случай еще раз качнула костями. Обиделась, подумал Петр Иванович . Нет, лучше бы в кино сходил, честное слово !
Домой, в Запрудную , он вернулся на следующий день, вечером, усталый и злой : трехчетвертные трубы достать опять не удалось , а это значит ,что водопровод к Комлеву , соседней с Запрудной деревне , и в этом году подвести никак не удастся , так что и этой зимой комлевские опять будут таскать воду из колодцев и костерить на чём свет его, директора. Спасибо большое! Черти что! На дворе двадцать первый век, а живем как при царе Горохе!
Зайдя на террасу, он сразу понял: Клавуня, жена , готовит его любимое клубничное варенье , и на душе сразу потеплело: значит , хоть кто-то (что значит кто-то ? Ты, Демкин, выбирай выражения! Не кто-то, а супружница законная! ) еще помнит о тебе, бедолаге, приятное сделать старается.
-Как съездил – то, Петь?
-Нормально…
Петр Иванович, удивляясь на самого себя, посмотрел на жену с, казалось, давно забытым мужским интересом. Не с мужниным, нет, а как совершенно посторонний мужик, который еще не разучился на чужих баб облизываться. Чудеса, да и только! Или стареть начинает?
-Ты чего, Петь?
-Ничего ... – и он неожиданно рассердился. – Что ж мне, на собственную супругу посмотреть нельзя?
Кланя в ответ пожала ладными, женственными плечами: смотри, не жалко, только странно как-то... Взглянула исподлобья, во взгляде этом он уловил какую-то растерянность, и , словно извиняясь, пробормотал что-что про усталость, про эти трубы проклятущие, и что теперь опять ему будет стыдно перед комлевскими, тем более что там остались одни старики со старухами.
-А, ладно... Давай, мать, я поем, что ли ...Суп горячий?
-Борщ. Горячий. Как знала, разогрела ...хлеб бери ...ешь, Петь ... Вчера Ритка Максименкова заходила, - сказала, подавая мужу исходящую жаром и соблазнительным ароматом глубокую миску.
-Опять! ( И все. Аппетита как не бывало. Нет, что за жизнь!) Ты - то хоть под руку не говори, дай поесть спокойно. Значит, все никак не успокоится? – и Петр Иванович, сердито засопев, начал размешивать в борще ложку сметаны. Вот же дура эта Ритка! Чего ей, спрашивается, в деревне не хватает? Стриптиза? Да, он распрекрасно понимает, что с холостыми мужиками у них в хозяйстве большой напряг. Ну ладно, найди холостого в городе и вези его сюда! А чего? Жилье есть, работу найдем, зарплаты в хозяйстве сейчас нормальные, от городских почти не отличаются, да и такую жену , как Ритка , там , в городе, еще поискать : и работящая . и рукодельная, и дома у нее всегда чистота. Что касается внешности - тоже все на месте, и спереди, и сзади. Нет, понятно, что одной жить тоскливо , особенно когда возраст к тридцатнику подгребает. Ну а он - то, Петр сын Иванов, чего может сделать? Самому, что ли, на ней жениться? Так мне по уши и свой ненаглядной хватает!
-А ведь уедет, Петь, все равно уедет...
-Я ей уеду! - сказал он, опять заводясь. – Я ей, дуре малахольной, так уеду! Мало не покажется! Да! – вспомнил вдруг. – А этот ...из Михалей! Тракторист! Как фамилия-то его, опять забыл ...Он же сватался ! И на морду вроде ничего! Или не люб оказался?
-Пьянью оказался, а не нелюб!
-Хм ...А на морду вроде ничего. И зуб железный, и веселый ... А, может, не такой уж и пьянь? Вы ведь, бабы, наговорите!
-Наговорите, -хмыкнула Кланя. - Запойный он. В дурке лечился. И дерется. Что, мало тебе?
-Надо же? – удивился Петр Иванович - А мне он сначала очень даже показался. Веселый, опять же зуб у него ...
-Как в городе? – спросила Клавдия - Как Пашка? Не женился?
-Ага! Это ему как два пальца ни за что! Он, похоже, себе уже всю женихалку стер об чужие ... - и вовремя спохватился. - ... подушки. Ни одной юбки не пропускает! – и с гордостью произнес, - Во кобелина! Экстракласса!
-Весь в деда Степана... – поняла по-своему супруга.
-Ты деда не трожь! – рявкнул Петр Иванович. – Дед колхоз поднимал после войны! Пахал всю жизнь!
-Вот насчет того, что пахал, это ты, Петя, прав, - услышал он смех в ответ. – Пахарь был хоть куда! Может, даже похлещще Пашки!
-А ну тебя, - отмахнулся Петр Иванович и обиженно засопел. Господи, ведь взрослый мужик, начальник каких поискать, подумала Клавдия, а как был пацаном, так и остался . Чуть скажешь ему чего не так – сразу надуется, брови сдвинет и давай сопеть.
-Тут другое дело! - продолжил Петр Иванович. – И время другое было! Дед, между прочим, три войны отвоевал , у него орден Красной Звезды, и медалей не счесть. Председателем всю жизнь – и каким председателем! Из Москвы сколько раз за опытом приезжали! А что к нему бабы липли, так в чем он виноват? Я, конечно, не одобряю, но здесь опять же дело деликатное. Мне, любезная Клавдия Михайловна, тоже, между прочим, некоторые дамочки глазки строили! И даже сейчас намекают!
-Да? – Клавдия уселась за стол напротив него, поставила руки локтями на стол, сцепила кисти и положила на них подбородок. – Ну и как? Пользуешься моментом?
-Ты же знаешь, я этого баловства не признаю, – поджал губы Петр Иванович.
-За что я тебя, Петь, и полюбила, - то ли серьезно, то ли смеясь сказала она. – Да и робкий ты был до невозможности! Ты же меня и поцеловал-то первый раз только перед самым военкоматом!
-Ну и что? Разве плохо? Нас воспитывали так! Не как сегодняшних!
-Ага! Скажи еще, что за девками на речке не подглядывали!
-Подглядывать – не лапать! А в армии я, между прочим , за все два года ни на одну даже не взглянул .Потому что тебе обещал .А очень даже мог! Имел возможность! На меня, между прочим, дочь самого замполита одно время глаз положила! Но мне этого не надо! Баловство это! Несурьезно!
-Конечно. Какой может быть серьез! – и Клавдия опять засмеялась. Она хорошо смеялась. Потому что умела. А ведь не всякому такое умение дадено. Иной или иная вроде начнут, рот раскроют – расщеперют, а из него не смех, а самое что ни на есть кудахтанье куриное. Или вроде как поперхнулся человек и никак не отдышится. Или и вовсе сип какой-то из глотки вылетает, того гляди задохнется такой смехун, салазки отбросит, вот смеху-то будет! Нет, у его Клани смех ни с каким другим не спутаешь. Она смеется как будто ее щекотит кто. И подвизгивает при этом какой-то по-девичьи, хотя самой уже сто лет в обед... Вот дурак! Сто лет ... Не сто лет, а самый сок! Его Кланя по женской стати ещё запросто любую девку за пояс заткнет, а уж плоскодонку-то стриптизерную и подавно. Вон у ей какие брови, плечи, грудя (и не этим самым силиконом парафиновым накачанные, а самые что ни на есть настоящие)! Да и... хм... нижние отделы организма.. хм... тоже для обзора приятные, тоже любоваться можно до самой сплошной бесконечности.
-Да, несурьезно! – повторил Петр Иванович и вопросительно посмотрел на жену: дескать, надеюсь, любовь моя, что ты такого же мнения?
-Ох, Петя, какой же ты сурьезный! И всегда таким был! И сурьезный, и правильный, и чтобы по молодости на других девок заглядываться – ни в коем разе!
-Правильно! Я и тебя - то поцеловал первый раз только перед самым военкоматом . Как положено! Я не какой-нибудь свистопляс!
-Зато когда домой вернулся, герой – пограничник, так в первый же вечер на меня, как коршун на курицу, набросился. Без всяких там ухаживаний. Я, помню, и платье-то толком снять не успела. А как же! Изголодался, служивый! Опять же научили тебя там, на границе, хватать и не пускать! Сам хвастался, что отличник боевой подготовки! И как ты меня любил, Петь, аж сердечко заходилось!
-Что значит любил? – обиделся Петр Иванович. – Я и сейчас тебя очень даже ... – хотел сказать « уважаю », но вовремя сообразил. - ...люблю. Очень!
-Правда ? – вроде бы и обрадовалась Кланя, а вроде бы и нет, словно не очень и поверила . Потом улыбнулась грустно ,носом шмыгнула ...
-Мать, ну чего ты! – растерялся он и даже по спине погладил. И сам вдруг удивился: ох, Петруха, какая же у твоей Клани спина! Широкая, гладкая, теплая, мягкая! Перина, а не спина! Произведение искусства! Что же он раньше - то этой жениной красотищщи не замечал? Или замечал, а вот со временем, за делами этими, за заботами и позабыл?
-Клань ... – прошептал ей на ухо и обнял покрепче (а уж давно не обнимал, давно, года два, наверно, а то и целых три .Нельзя так, Петруха, безобразие это - супругу не обнимать. Она же женщина. Мать твоих детей. Долголетняя, можно сказать, подруга боевая. Поэтому ее надо регулярно обнимать и при этом слова разные любезные говорить. Это не так уж и трудно, это не пятьсот штук шифера перетаскать или насчет трехчетвертных труб для комлевских в районной администрации ругаться. А то подумает - разлюбил, да с Риткой Максименковой от горя в город умотает, ищи ее там потом ... А у них семья. Дочери замужем, внуки и внучки бегают. Какой же это для них пример будет?).
-Ну, Клань ... - прошептал еще настойчивее и обнял крепко-крепко, как обручем, стиснул.
-Ты чего, Петь? Загорелось, что ли?– то ли серьезно спросила, то ли с насмешиной, а может даже и удивилась. Прямо не поймешь ее иной раз, эту его разлюбезную Клаудиу Кардинале. Была раньше такая известная итальянская киноактриса, тоже хорошая, хотя против его Клани, конечно, и спиною и прочими женскими достоинствами жидковата .
-У тебя, Петь, взаправду, что ли, любовь? (вот теперь он ее натурально потревожил! Вот теперь она на самом деле растерялась!)
-Ну, чего молчишь-то, Петь? – и неожиданно, и опять прямо-таки по- девчоночьи прыснула. И умеет же так, как будто ей восемнадцать, а не пятьдесят почти, скоро на пенсию. – Скажи чего-нибудь ...отличник пограничной подготовки!
-А чего говорить, Кланюшка? – спросил-промямлил, потому что и на самом деле не знал. А, может, просто забыл. Забудешь тут, с шифером этим и с этими трехчетвертными. – Ты, Клань, хватит мне на терраске стелить.
- Сам же туда ушел! –удивилась она. – Жарко ему, видите ли, в доме! Дышать нечем.
- Похолодало, значит! – опять начал раздражаться Петр Иванович.- Кости мерзнут. Скоро, видать, к белым лебедям.
- Ты сначала комлевским воду проведи, - ответила Кланя, пропустив мимо ушей мысль насчёт «лебедей». –И крышу над баней надо перекрыть. Ну, чего ты, Петь? Где тебе стелить-то? – и хитро так заулыбалась.
-А у нас что, постели общей теперь уже нету? –буркнул-рявкнул Пётр Иванович. - И чего это ты, понимаешь, тут же вдруг разулыбалась? Муж я тебе, в конце-то концов, или нет? Имею право прислониться?
- Имеешь, имеешь ... – поспешно согласилась Кланя. – Давно пора! А то уж и забыла эти твои ... прислоны, - и наклонилась к нему, и глазки хитренько так прищурила. – Нет, Петь, ты, ей-Богу, какой-то не такой из города вернулся . Как омолодили тебя там . – и шутливо так за шею схватила . – Признавайся , изменшик коварный – омолодили?
-Я и без этих глупостей еще хоть куда! –вспыхнул он. - Не беспокойся. Довольная останешься. Это я тебе по-нашему, по пограничному, обещаю. А пограничники никогда не врут. Потому что граница – это святое! Не какое-нибудь там ... – и вспомнил посещение похабного клуба. - ...легкомыслие! Да слезь ты с моей шеи-то, а то задавишь от страсти ...
После ужина Петр Иванович уселся в свое любимое кресло перед телевизором и блаженно расслабился. Широкощекий, постоянно улыбающийся дядечка (кстати, почему у него постоянно рот до ушей? Чему он так постоянно радуется? Подозрительно это), удивительно похожий на пожилого Чебурашку, привычно врал про завтрашнюю погоду, и получалась эта трепотня у него до того увлеченно, что Петр Иванович незаметно задремал и поэтому даже вздрогнул, когда Аленка, средняя внучка, шустро запрыгнула ему на колени.
-Деда! – прошепелявила она. – А ты знаешь чего такое штрыптис?
-Чего? – переспросил он удивленно.
-Штрыптис!
-Не знаю, - сказал он испуганно-осторожно, по возможности спокойно, и тут же почувствовал, как начинают загораться щеки.
- А я знаю! – торжественно заявила внучка. – Это когда тетьки голые за деньги раздеваются, вот! – и замолчала, притвора. Потом совсем по взрослому вздохнула, осуждающе покачала кудрявой головой и решительно, по слогам, отчеканила. – Сра-мо-та!