Руслан Бредихин

ЖАР

 

рассказ

 

Комната казалась слишком просторной, слишком светлой – совсем ничего общего не имеющей с той спальней, в которой Алексей Петрович привык просыпаться каждое утро. Он с недоумением поглядел на туалетный столик в углу слева от окна, на большой платяной шкаф у противоположной стены, на ковер с длинным ворсом, расположившийся на полу, – все эти вещи он видел впервые в жизни. И откуда они взялись?

Мысль, что он, Алексей Петрович Бесков, доктор физико-математических наук, профессор, всеми уважаемый человек, примерный муж и к тому же убежденный трезвенник, – мысль о том, что он мог проснуться не у себя дома и не помнить при этом событий предыдущего вечера, – эта мысль была настолько невероятной, что поначалу представилась лишь весьма сомнительным подозрением.

Однако, взглянув на постель рядом с собой, Алексей Петрович вздрогнул, и глухой стон вырвался у него из груди…

 

С чего же все началось? Наверное, с того злополучного вечера неделю назад, когда случилось нечто странное: Алексей Петрович забыл о годовщине собственной свадьбы.

Казалось бы, в подобном происшествии не было ничего сверхъестественного, ибо всем людям в той или иной степени свойственна забывчивость. Однако Алексей Петрович всегда считал прекрасную память одним из важнейших своих достоинств, он гордился ею, причем вполне обоснованно.

Надо сказать, что, действительно, Бесков обладал поистине феноменальной памятью, никогда прежде не подводившей его, благодаря которой, быть может, он и добился столь значительных успехов в науке, блестяще защитив докторскую диссертацию в тридцать два года.

Поэтому в тот вечер Алексей Петрович испытал настоящий шок. Почти целый час он неподвижно просидел в кресле, рассеянно уставившись на красивый серебристо-серый галстук, подаренный ему женой, всхлипывания которой доносились из соседней комнаты. Бесков безуспешно пытался понять, как могло случиться так, что он вдруг забыл о столь важной дате, тем более, что женаты они были всего лишь три года. Впрочем, в конце концов Алексей Петрович как-то совершенно неожиданно успокоился, вышел из транса, решив, что допущенная ошибка непременно должна быть исправлена. Он пошел за цветами.

 

Алексей Петрович Бесков очень любил свою жену. По крайней мере, он был глубоко убежден в этом. Кроме того, иногда он испытывал к ней какую-то почти отеческую нежность, вполне объяснимую, впрочем, если учесть двенадцатилетнюю разницу в возрасте между ними и тот факт, что до замужества Лиза училась в  аспирантуре у Алексея Петровича.

Вряд ли в их истории можно обнаружить что-то оригинальное. Подсознательно замечая многочисленные знаки внимания со стороны молоденькой девушки, Бесков пытался ухаживать за ней, и Лиза благосклонно принимала его неуклюжие ухаживания, потому что совершенно искренним образом была влюблена в своего наставника.

Все получилось как-то само собой: кандидатскую диссертацию по прошествии трех лет Лиза так и не защитила, зато с радостью приняла предложение Алексея Петровича, которое тот, будучи уверенным, что любит эту девушку, счел необходимым сделать ей.

Нельзя сказать, что Лиза была красива, однако черты ее лица были в своей простоте не лишены некоторой привлекательности, легкая полнота и пышность форм наводили на мысль о доброй душе и способности к сочувствию, а живость движений покоряла спокойной уверенностью. Вместе все это составляло ее обаяние, позволявшее Лизе легко ладить с людьми и, не прилагая особых усилий, завоевывать их симпатии, а также дававшее ей определенную власть над мужем.

Алексей Петрович считал жену существом чистым, весьма хрупким и ранимым, поэтому, стараясь уберечь ее от излишних волнений, с готовностью подчинялся ее воле и потакал капризам.

Он ни в чем не мог отказать ей и даже в супружеской постели терпеливо дожидался определенного движения, сигнала, которым Лиза объявляла о своем желании физической близости, и лишь потом начинал ласкать ее. Если же супруга не проявляла активности, то Бесков смиренно отворачивался и засыпал, при этом совсем не обижаясь на нее: он был убежден, что женщины устроены весьма сложно, и возникающая в них страсть подобна чуду, сотворить которое по своей надобности просто невозможно.

Детей у них не было. Впрочем, это, наверное, может показаться немного странным, но в разговорах между ними никогда не заходило речи о ребенке: Лиза старательно избегала этой темы, и Бесков покорно скрывал свою заинтересованность.

Нет, глупо, конечно, было бы утверждать, что он постоянно думал об этом, однако порой, однообразными вечерами будней или в выходные дни, удобно устроившись в глубоком старом кресле с газетой или книгой в руках, Алексей Петрович неожиданно прерывал чтение, замечтавшись. Совершенно внезапно он представлял себе, что у них есть дети, двое – ему почему-то обязательно хотелось мальчика и девочку. Блаженно улыбаясь собственным видениям, Алексей Петрович  мысленно рисовал перед собой картины семейной идиллии: например, он одевает детей для прогулки, или учит сына плавать, или объясняет дочери значение нового для нее слова.

Правда, в конце концов Бесков каждый раз старательно подавлял в себе такие мысли, терпеливо отворачиваясь от своей мечты. Ему оставалось лишь украдкой надеяться на перемены, которые могли бы произойти в настроении супруги со временем, потому что до сих пор Лиза игнорировала любые намеки мужа на тот факт, что он хотел бы иметь детей, а он не настаивал.

Ведь Алексей Петрович Бесков очень любил свою жену. Он был почти уверен в этом.

Тем более невероятным и даже ужасным показалось ему то, что случилось с ним в течение следующей недели.

 

В тот вечер Алексею Петровичу все же удалось помириться с супругой при помощи роскошного букета роз и флакончика духов. Однако злая шутка, сыгранная с ним его собственной памятью, заставила его насторожиться.

И тут, как назло, один за другим на него стали обрушиваться совершенно неожиданные приступы забывчивости: он забывал почистить зубы или побриться, забывал бумажник, очки, авторучку, забывал расписание занятий.

Это было ужасно. Находясь в постоянных размышлениях о том, что же с ним происходит, Алексей Петрович становился еще более рассеянным и даже начал делать ошибки на лекциях, чего прежде за ним никогда не наблюдалось. Однако самое страшное было еще впереди.

Случилось это спустя пять дней. Ситуация, в которой оказался Бесков, явилась настолько же комичной, насколько нелепой и невероятной: он заблудился в университете. Да, в здании, где он проработал без малого пятнадцать лет.

А произошло вот что. Задержавшись за пересчетом только что собранных контрольных работ, Алексей Петрович поднял глаза и обнаружил, что все студенты уже ушли. Устало вздохнув, он сложил исписанные листочки в свой портфель и покинул аудиторию.

Несмотря на довольно-таки раннее время, коридор был совершенно пуст. Однако совсем не это удивило Алексея Петровича, вовсе не это заставило его остановиться на пороге, с удивлением глядя то налево, то направо. Бесков не на шутку перепугался: невероятно, но ему вдруг показалось, что он впервые находится в этом коридоре, в этом здании и не знает, как ему найти выход.

Немного поколебавшись, он пошел налево, по направлению к залитому солнцем большому окну. Шагая не спеша, Алексей Петрович растерянно глядел по сторонам, на обшарпанные стены, массивные двери, краска на которых потрескалась и облупилась, потускневшие от времени металлические таблички с номерами аудиторий. Все это казалось ему незнакомым, абсолютно чужим и даже каким-то зловещим. Бесков подумал, что, должно быть, он просто спит, и ему снится нелепый, кошмарный сон. Несомненно, иначе и быть не может, вот сейчас он дойдет до этого окна и, наверняка, проснется. Да, всего лишь сон, ничего страшного.

Однако у самого окна коридор поворачивал направо, и Алексей Петрович сразу увидел людей. Студенты небольшими компаниями стояли вдоль стен, разговаривали, смеялись, другие спешили, удаляясь. Какая-то старушка, придерживая дрожащей рукой очки, сосредоточенно разглядывала доску объявлений, беззвучно двигая при этом сморщенными губами.

Постояв несколько секунд в нерешительности, Бесков подумал, что у нее можно спросить дорогу. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как на него внезапно налетел маленький толстенький человечек с блестящей лысиной, тут же расплывшийся в добродушной улыбке:

– Петрович! Сколько лет, сколько зим! Ты чего к нам на семинары-то перестал заходить?

Совершенным образом обескураженный, Алексей Петрович в недоумении уставился на незнакомца. Да, он готов был поклясться чем угодно, что первый раз в жизни видит этого человека, который так фамильярно обращается с ним и приятельски хлопает его по плечу.

Между тем, словоохотливый незнакомец не переставал верещать. Алексей Петрович мало что понимал из его болтовни, но время от времени, чтобы избежать спора, согласно кивал головой, вызывая тем самым одобрительную улыбку собеседника. Бесков мучительно пытался вспомнить, откуда они могут знать друг друга.

– Кстати, Алеш, есть дело, – человечек заговорщицки подмигнул Алексею Петровичу и взял его под руку чуть повыше локтя. – У меня тут студентка одна в следующем месяце будет защищаться, и работа у нее как раз по твоей тематике. Возьмешься рецензию написать? Только хорошую!

Алексей Петрович понятия не имел о чем идет речь, но что ему оставалось, как не согласиться.

– Да, – помедлив, ответил он. И тут же добавил: – Проводишь меня вниз?

– Конечно! – заулыбался человечек. – Конечно.

Уже сидя в троллейбусе, Алексей Петрович все еще думал о странном незнакомце. Нет, он, без сомнения, никогда не встречался раньше с этим мужчиной. И все же… И все же тот вел себя так раскованно, называл его, Алексея Петровича, по имени… Непонятно! Хотя… Может быть, это всего лишь розыгрыш? Действительно, кто-нибудь из его коллег вполне мог подобным образом разыграть его. А может, из студентов кто-то отважился… Наверняка, так оно и есть: шутка! Всего лишь глупая шутка.

Успокоив себя такими мыслями, Алексей Петрович как-то сразу повеселел. Он улыбнулся себе под нос, затем поднял голову, улыбнулся еще раз и, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из пассажиров, уставился в окно троллейбуса.

Обгоняя друг друга, мимо суетливо проносились автомобили. Усталые после рабочего дня, измученные безжалостным майским солнцем, прохожие лениво плелись по тротуару, разглядывая витрины магазинов. Обычная картина. Однако…

Алексей Петрович вдруг почувствовал, что во рту у него пересохло, а по спине под рубашкой пробежал зловещий холодок. Улица: он не узнавал ее! Это была совсем не знакомая ему улица, совсем не та, по которой он изо дня в день вот уже многие годы ездит из дома в университет и обратно. Нет, этого не может быть, не может! Что же с ним происходит? Бесков мгновенно ощутил страх, отозвавшийся резкой болью внутри, мурашками по коже, неприятной прохладой в ладонях.

Сквозь пелену ужаса до него словно издалека донесся механический голос, объявлявший название остановки. Спасительный голос!

Конечно, и как ему сразу не пришло в голову? Это же элементарно: задумавшись по выходу из университета, он сел не на свой маршрут и теперь ехал в противоположную сторону, удаляясь от собственного дома.

Алексей Петрович нервно усмехнулся, отер ладонью пот со лба, усмехнулся опять и, стараясь сдерживать истерический смех, поспешил сойти с троллейбуса.

Из-за этого нелепого происшествия Бесков вернулся домой позже, чем обещал.

– Я уже начала волноваться, – встретила его на пороге жена. – Ужин остыл.

Пробормотав что-то невнятное в ответ, Алексей Петрович зашел в квартиру.

Беспокойство не оставляло его. Он чувствовал, что с ним творится что-то неладное, но что? Что же происходит? Мысли в его голове путались.

С самого утра он почти ничего не ел, однако ужинал теперь безо всякого аппетита. Время от времени Алексей Петрович прерывался и задумчиво смотрел в окно на зеленые кроны деревьев во дворе, затем бросал короткий взгляд на Лизу, которая сидела напротив, подперев голову рукой, и листала толстый глянцевый журнал, после чего возвращался к еде.

Скорее всего, он просто переутомился. Нервы не выдержали. Да, определенно, ему нужен отдых. Бесков с волнением подумал о том, как хорошо было бы сейчас оказаться где-нибудь подальше от этого душного города, скажем, на берегу моря, лежать на горячем песке, подставив тело солнцу, чувствовать ветерок в волосах и слушать шум волн. Он даже прикрыл глаза на несколько секунд. Впрочем, ведь скоро лето, отпуск: что ему мешает воплотить эту невинную мечту в жизнь?

Несколько успокоенный таким размышлением, Алексей Петрович заметил, что на столе не осталось хлеба, и, взглянув на жену, открыл было рот, чтобы попросить ее отрезать еще несколько кусочков. Он однако, не смог произнести ни слова и лишь почувствовал, что рубашка прилипла к спине, а по телу пробежала холодная дрожь.

Нет, то, что произошло теперь, уже решительно не укладывалось ни в какие рамки! Это было невозможно, и невозможно было в это поверить.

Оцепенев от ужаса, Алексей Петрович так и сидел неподвижно, с открытым ртом, пока им внезапно не овладела обида. Ему вдруг стало жалко себя, жалко до слез. Ведь он всего лишь хотел назвать жену по имени и попросить ее отрезать хлеба. И что же? Можно ли выразить словами чувства человека, который неожиданно в одно мгновение понимает, что не может вспомнить, как зовут его жену, что он забыл имя женщины, с которой вот уже три года живет в одной квартире, спит в одной постели?

Внезапно Лиза подняла голову.

– Что-то не так? – спросила она, невольно улыбнувшись странному виду мужа.

«Что-то не так?» – Алексей Петрович едва удержался, чтобы не упасть со стула: бедняжка, если бы она только знала, что сейчас с ним творится! Впрочем, он и сам не мог понять, что именно происходит.

– Хлеба… Хлеб… есть еще… у нас?.. – сумел все же выдавить из себя Бесков.

– Конечно. Сейчас отрежу. – Лиза встала из-за стола.

Усилием воли Алексей Петрович постарался взять себя в руки. Он начал перебирать в уме знакомые ему женские имена, однако все они в равной степени подходили его супруге, и ни одно – более, чем другое.

Озадаченный, Алексей Петрович вновь взглянул на стоявшую спиной к нему жену, и – странно! – она вдруг показалась ему совершенно чужой, словно перед ним была какая-то незнакомая женщина.

На Лизе был легкий сарафан, ярко-красный с крупными ромашками, оставлявший обнаженными ее руки, плечи, шею и ноги ниже колен. За годы супружества Бесков успел изучить каждую клеточку ее тела, успел привыкнуть к нему и даже охладеть, однако теперь он смотрел на жену так, словно раньше никогда не видел этих ног, никогда не целовал этих плеч, никогда не гладил этих рук, словно перед ним была не его жена. Не его, а чья-то… чужая.

Обернувшись, Лиза заметила странный взгляд мужа и удивилась:

– Что с тобой?

– Ничего… – смутился Алексей Петрович. – Ничего.

Лиза поставила на стол тарелку с нарезанным хлебом и вновь углубилась в чтение журнала, а Бесков поспешил покончить с ужином.

Что с ним? Если бы он сам знал ответ на этот вопрос!.. Впрочем, Алексей Петрович внезапно ощутил, что гораздо больше его сейчас занимает нечто другое. Украдкой поглядывая на жену, он чувствовал в себе растущее волнение, чувствовал, как острое желание овладевает его телом.

– Спасибо. – Алексей Петрович отставил пустую тарелку.

– Наелся? – подняла голову Лиза.

Он молча кивнул в ответ, она взяла тарелку, положила в раковину и включила воду.

Тяжело дыша, с бешено бьющимся сердцем Бесков подошел к жене сзади и, обняв ее за талию, аккуратно прижал к себе, затем поцеловал в шею, в обнаженное плечо. Он почувствовал, как тело в его руках напряглось и затрепетало.

– Алеша!.. Что ты делаешь?.. – дрогнувшим голосом спросила Лиза. – Нет… не сейчас, не здесь…

Но Бесков словно не слышал ее. Пьянящий аромат незнакомой женщины ударил ему в голову, оглушив его. Руки Алексея Петровича заскользили вдоль боков вверх, к полной груди, а Лиза продолжала возражать:

– Нет, Алеша…

Мягким, но уверенным движением Бесков развернул жену лицом к себе, и, заглянув в его глаза, она вдруг замолчала и совсем перестала сопротивляться: она почувствовала, что должна покориться.

Никогда еще Лиза не видела мужа таким…

 

На следующее утро Алексей Петрович проснулся рано, разбуженный ярким утренним солнцем, которое щекотало его своими лучиками сквозь щель в занавесках. Жена еще спала, положив голову ему на плечо. Бесков так и не вспомнил ее имя, однако сейчас это показалось ему совершенно не важным.

Осторожно высвободив руку, Алексей Петрович встал с постели и подошел к окну. Небо, затянутое тонкой пленкой бледных облачков, будто запотело от стоявшего в воздухе у земли зноя, лишь изредка тревожимого легким ветерком, который так играючи колебал зеленые листья деревьев. И Бескову вдруг нестерпимо захотелось туда, на улицу, захотелось подставить лицо этому солнцу, а волосы – этому ветерку.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену, Алексей Петрович умылся, наскоро позавтракал холодным мясом и овощами, после чего стал торопливо одеваться. С тех пор, как он стал профессором, он всегда ходил на работу в галстуке, однако в это утро почему-то решил обойтись без него и, встав перед большим зеркалом в прихожей, внимательно оглядел себя. Расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке, он довольно улыбнулся.

Такой же улыбкой Алексей Петрович встретил и яркое солнце, выйдя из дома и зашагав по направлению к остановке троллейбуса. Однако, взглянув на часы, он увидел, что в университет ехать еще рано. Ему захотелось немного пройтись пешком.

Ах, каким же ласковым было это солнце, каким упоительно свежим был утренний воздух! И так легок был прохладный ветерок, а девушки, девушки, встречавшиеся Бескову на пути, – они были так хороши собой, так очаровательны, так нежны, что Алексей Петрович, не в силах сдерживаться, то и дело заглядывался на них.

А ведь он всегда безумно боялся, что понравившаяся ему женщина поймает его нескромный взгляд: он почему-то был уверен, что она станет смеяться над ним. Тем более удивительной казалась его смелость в это утро: Алексей Петрович, чуть улыбаясь, без тени смущения смотрел в глаза красивым девушкам, спокойно разглядывал их роскошные волосы, очертания стройных фигурок под одеждой, маленькие резвые ножки. Но в наибольшей степени внимание Бескова притягивали губы женщин.

О, что это были за губы: изящно тонкие или притягательно полноватые, окрашенные помадой всевозможных оттенков красного цвета, призывно приоткрытые и сомкнутые в едва заметной улыбке! И Алексей Петрович любовался ими, чувствуя, как играет в нем, захлестывая его теплой волной, желание целовать эти губы, и как это желание несет ему какую-то чудесную, необычайную легкость.

Чем на самом была вызвана эта легкость, Алексей Петрович понял, лишь заняв место у окна в троллейбусе: он оставил дома свой портфель, свой старый кожаный портфель, с которым всегда ходил на работу. В нем обычно лежали пара шариковых ручек, остро заточенный простой карандаш, коробочка с мелом, студенческие работы, несколько листов чистой белой бумаги и – главное – конспекты собственных лекций – на тот случай, если он вдруг забудет, к примеру, доказательство какой-нибудь сложной теоремы. Впрочем, такого еще ни разу не происходило, так что портфель Бесков носил с собой большей частью, так сказать, для солидности.

Поэтому, быть может, Алексей Петрович и не особенно огорчился этому происшествию, и даже усмехнулся вслух: подумаешь – портфель!

Надо сказать, что, должно быть, Алексей Петрович Бесков в тот момент уже был слегка… не в себе. Да, конечно, это все слишком непостижимо, совершенно невероятно. Дело в том, что всего лишь несколько дней назад подобный случай забывчивости был бы для профессора Бескова равносилен катастрофе: он просто пришел бы в ужас и непременно вернулся бы домой за портфелем. Теперь же Алексей Петрович преспокойно продолжил свой путь, только лишь усмехнувшись. Определенно, с ним творилось что-то странное.

Проплутав в поисках аудитории, где должна была состояться его лекция, Бесков немного опоздал. Когда он вошел, большинство студентов, приветствуя его, преподавателя, поднялись со своих мест. Алексей Петрович привычным взглядом отметил тех, кто поленился встать, стараясь припомнить их фамилии, затем привычным жестом усадил остальных. После этого он протянул руку за мелом:

– В прошлый раз мы остановились на… – Алексей Петрович уже взял кусочек мела, а фраза так и осталась незаконченной. Да он и не мог ее закончить, потому что просто-напросто не помнил, о чем шла речь на предыдущей лекции, не помнил даже, когда он ее читал и читал ли вообще.

Это было уже слишком, да, для него это было уже слишком!

– Мы остановились на том, что… – пробормотал Алексей Петрович, чувствуя, что ему сейчас станет дурно. – На том, что…

Он побледнел, затем лицо его покрылось красными пятнами и на носу, скатившись со лба, повисла капелька пота. Слегка пошатываясь, Бесков подошел к первой парте, за которой сидела долговязая девица с волосами, заплетенными в косу.

– Можно мне… ваш конспект… – дрогнувшим голосом попросил он.

Взяв из рук девушки тетрадь, Алексей Петрович принялся переворачивать листочки, исписанные аккуратным, убористым почерком, но там были все какие-то совершенно непонятные ему формулы, которые время от времени прерывались туманными замечаниями. Бесков рассеянно разглядывал цифры, буквы латинского и греческого алфавитов, и его не покидало ощущение, что он впервые в своей жизни видит все это, что все это не имеет к нему никакого отношения, как будто он, Алексей Петрович Бесков, вовсе не профессор, не доктор физико-математических наук.

Из оцепенения его вывел шепот за спиной, прозвучавший необычайно четко в установившейся было тишине ожидания:

– Бес сегодня какой-то странный…

Алексей Петрович знал, что студенты за глаза называют его Бесом, и ему это ужасно не нравилось, поэтому он мгновенно обернулся на шепот, в полной готовности запомнить обидчиков, чтобы потом наказать их при первом удобном случае, но тут же забыл об этом своем желании, увидев устремленные на него насмешливо-любопытные взгляды. Алексей Петрович вдруг ясно ощутил одиночество, осевшее тяжелым камнем на сердце. Он почувствовал себя совершенно чужим среди всех этих смеющихся лиц, и ему показалось, что он слышит смех множества голосов, и смех этот становится все громче и громче.

Нет, нет, это невероятно, этого не может быть, это всего лишь сон, глупый сон. Выронив тетрадь, Бесков с силой зажмурился, и неожиданно все стихло, все, кроме гулкого биения его собственного сердца. Несколько секунд, в течение которых он простоял так, зажмурившись, чувствуя, как легкий ветерок из окна обдувает его лицо и волосы, как медленно с него течет по спине под одеждой пот, вслушиваясь в гулкий стук своего сердца, – эти несколько секунд показались ему бесконечными.

Когда Алексей Петрович открыл глаза и увидел десятки устремленных на него взглядов, ему стало не по себе. Облизав пересохшие губы, он произнес хриплым голосом, обращаясь к студентам:

– Вы свободны…

Однако его слова прозвучали как-то слишком тихо, и на них никто не отреагировал, поэтому он прочистил горло и повторил, почти крича:

– Вы свободны! Лекции не будет!

По рядам прошел шепот, и студенты начали собираться, но слишком уж медленно, неторопливо, и Алексей Петрович, не выдержав, бросился к двери. Выскочив в коридор, он чуть не сбил с ног проходившего мимо старичка с небольшим чемоданчиком в руке, должно быть, преподавателя, и побежал по направлению к лестнице. Он не обращал внимания на людей, которые смотрели на него с удивлением, и не останавливался, пока не покинул здание.

Лишь на крыльце Бесков встал, чтобы отдышаться, затем присел на корточки, отер ладонями испарину со лба и прищурился на солнце, с наслаждением подставив лицо его горячим лучам.

Ах, это солнце! В нем одном заключена вся прелесть жизни, все счастье, в нем единственном – спасение. И Алексей Петрович вдруг расплылся в улыбке, а затем весело расхохотался. Ему внезапно захотелось прогуляться, пройтись по утопающим в зелени знойным улицам, опьянеть от них. Он поднялся и зашагал прочь от университета, от воспоминаний, от прошлого, которое мгновенно стало чужим ему.

А день и вправду был восхитительным. Город пел о приближающемся лете – листьями деревьев, шептавшимися в легком ветерке, солнечными вспышками в уцелевших после ночного дождя маленьких лужицах на тротуаре, жаром нагретого асфальта, и даже автомобили, казалось, стараясь не отставать от этой чудесной песни, двигались быстрее и сигналили приветливее.

Алексей Петрович вышел на проспект. Пот лил с него ручьями, ему хотелось пить, поэтому он купил в магазинчике на углу бутылку пива и тут же ополовинил ее. Это было удивительным уже потому, что Алексей Петрович Бесков ни разу за всю свою жизнь не пробовал никаких алкогольных напитков, но в тот момент он совершенно ясно почувствовал, что хочет холодного пива, и купил его так, как покупал всегда, скажем, свежую газету или дешевую шариковую ручку, причем вкус душистой янтарной жидкости показался ему приятно знакомым.

Сделав еще глоток, Алексей Петрович отправился дальше вдоль проспекта к центру города. Его лицо светилось довольной улыбкой, и шедшие ему навстречу женщины смотрели на него с любопытством, некоторые даже слегка улыбались, пытаясь привлечь его внимание. Но Бесков не замечал их. Какая-то почти детская радость наполняла его, и он думал о самых простых вещах: о том, например, какая все-таки замечательная штука – жизнь, и как хорошо чувствовать себя свободным, полным сил, и до чего же прекрасны эти улицы, и каждая травинка, каждый листик на дереве, и даже лужи…

Выкинув опорожненную бутылку в урну, Алексей Петрович сразу же купил себе еще одну. Конечно, он понимал, что с ним происходит что-то странное, однако, вероятно, обилие впечатлений, пережитых им за прошедшую неделю, слегка притупило его восприятие, поэтому он уже ничему не удивлялся: ни подозрительным взглядам людей, ни тому, что улицы кажутся совсем не знакомыми ему, ни тому, что он выпивает одну бутылку пива за другой. Солнце кружило ему голову, а ноги, словно заколдованные, неслись вперед и только вперед.

Уже близился вечер, когда Алексей Петрович, устав, присел на лавочку рядом с автобусной остановкой. Голова у него гудела, как высоковольтные провода.

Ему подумалось, что, наверное, пора ехать домой, но тут же от этой мысли осталось лишь одно единственное слово на фоне огромного вопросительного знака: «Домой?»

Но куда? Куда ему нужно ехать? Конечно, домой, понятное дело, однако… Куда это – «домой»? Бесков замер и несколько секунд просидел неподвижно, прежде чем осознал наконец, что он попросту забыл адрес собственной квартиры. Тут же он от души расхохотался, чуть ли не до смерти напугав старушку, сидевшую на другом конце скамейки.

Алексей Петрович смеялся до слез, смеялся, пока у него не заболело в груди. Когда же он успокоился, то решил, что хочет еще пива…

 

Он открыл глаза, но лишь на мгновенье, и, все еще находясь во власти сна, опять сомкнул веки. Неужели уже утро? А кажется, что еще можно поспать, так странно… Так странно!

Алексей Петрович вдруг встрепенулся, снова открыл глаза и приподнял голову. Да, это действительно было по меньшей мере странно: эта комната, туалетный столик, шкаф, занавески на залитом солнечным светом окне. Все это казалось ему каким-то совершенно непривычным. Как же это, он же находится у себя дома, ведь так? Конечно, иначе и быть не может!..

Однако, взглянув на постель возле себя, Алексей Петрович вздрогнул. Из его груди вырвался глухой стон.

Рядом с ним, завернувшись в простыню, спала женщина. Только вот… Это была не его жена!

Да, это была не его жена, без сомнения. Лежавшая рядом с ним на кровати женщина была слишком красива, настолько, что Бесков смотрел на нее, не в силах отвести взгляда. Ее роскошные темно-каштанового цвета волосы разливались по подушке плавными волнами, чуть приоткрытые губы казались нежнее лепестков цветка, а все лицо так и дышало свежестью молодости. Кожа у женщины была удивительно гладкой, матово белой, а при виде соблазнительных линий ее тела под тканью у Алексея Петровича сбилось дыхание.

Невероятно, неужели он действительно провел ночь в одной постели с этой женщиной, которая так божественно красива? Но как, как это могло произойти? Задумавшись, Бесков не заметил, как женщина проснулась.

– Доброе утро! – улыбнулась она, глядя на него.

У нее были большие зеленые глаза, посмотрев в которые, Алексей Петрович почувствовал, что он тоже улыбается в ответ.

– Выспался? – продолжала женщина. – Ночь была просто сумасшедшая. – Она рассмеялась, а затем протянула руку и погладила Бескова по спине, игриво, слегка касаясь его кожи острыми ноготками: – Это было просто что-то потрясающее! Пошевелиться не могу: во всем теле такая приятная усталость. Можно я еще полежу? Ты покормишь детей?

– Детей? – машинально вырвалось у Алексея Петровича.

– Да, а что? Ты уже забыл, что у нас есть дети? – вновь весело рассмеялась женщина. – Понимаю, я тоже этой ночью обо всем на свете забыла, – лукаво хихикнула она. – Ладно, милый, я еще посплю немного. Мишеньке поджарь яичницу из двух яиц, а Ксюше дай кукурузные хлопья с молоком. Хлопья в шкафчике рядом с раковиной, молоко подогрей, оно в холодильнике. Хорошо?

 

 


Hosted by uCoz