Трагическая комедия в двух действиях с эпилогом
Лица:
Т ы р ы ш к и н А ф а н а с и й В а с и л ь е- в и ч, купец, лет 40.
В а р в а р а М и х а й л о в н а, его жена.
Т а т ь я н а, его дочь от первого брака, девица.
Х о л о д о в Т и м о ф е й С а в в и ч, сосед Тырышкиных, молодой человек лет 20–25.
Х о л о д о в С а в в а Т и м о ф е е в и ч, отец Тимофея, купец.
Щ у к и н - о т е ц, купец, лет 60–65.
Щ у к и н - с ы н
Д а н и л а,слуга Тырышкиных, древний, но крепкий старик.
П р о к л а м а т о р,студент, он же беглец.
1-й ж а н д а р м.
2-й ж а н д а р м.
К р а с и л ь щ и к о в ы, четыре брата, купцы.
Б а х р у н и н - 1-й, купец.
Б а х р у н и н - 2-й, купец.
П р е д с е д а т е л ь, дворянин, выходец из купцов.
М и н и с т р.
П о м о щ н и к м и н и с т р а.
П е р в ы й о ф и ц е р.
В т о р о й о ф и ц е р.
Х л у д о в, купец, красавец-мужчина лет 35.
Л о л а Ч ё р н а я, цыганка, любимица публики.
М у с о р т с к и й, композитор.
Н е и з в е с т н ы й, революционер.
Действие происходит в доме Тырышкина.
Кабинет Тырышкина. Стол, два стула. Справа входная дверь, по обе стороны от неё шкафы, книжный и платяной. Напротив — дверь
в соседнюю комнату. Возле стены диван. В глубине кабинета рояль. За ним окна с видом на улицу.
За окном метель.
На диване Т ы р ы ш к и н. Лежит, заложив руки за голову. На спинке дивана газета. Купец берёт её, пробует читать, бросает. Садится на диване.
Т ы р ы ш к и н. Тоска! Метель! (Встаёт.) Метель, тоска... (Подходит к окну.) Зи-ма. «Зима. Что делать нам в деревне?» А что в Москве? Большая, но тоже деревня. (Помолчав.) Ещё одна зима, снег, метель. Ты старик, Тырышкин!
Оборачивается, видит рояль, идёт к нему.
Прикасается одним пальцем к клавишам, слышатся долгие, грустные звуки.
Входит Т а т ь я н а.
Т а т ь я н а (удивлённо). Папб, ты играешь?!
Т ы р ы ш к и н. Сыграл бы — и с каким удовольствием! — но, увы, не умею.
Т а т ь я н а. А хочешь, я сыграю?
Т ы р ы ш к и н. Спой лучше.
Т а т ь я н а (подсев к роялю). Романс?
Т ы р ы ш к и н. Хоть что... Что-нибудь.
Татьяна играет и поёт романс «Ямщик, не гони лошадей». Тырышкин слушает сдержанно, но видно, что всё его существо отзывается на каждый звук, на каждое слово.
Т а т ь я н а (поёт). Всё было лишь ложь и обман...
Входит В а р в а р а М и х а й л о в н а. Тырышкин не замечает её.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Браво, браво!
Обрывается голос Татьяны, музыка.
Играй-играй — и мне охота послушать.
Тырышкин хочет уйти, делает шаг, останавливается.
Играй же!
Т а т ь я н а. Мне расхотелось, мамб.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Помешала вам, значит?
Т а т ь я н а. Что вы! Просто я... просто мы...
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ну да... конечно... (Уходит.)
Т ы р ы ш к и н (с досадой). Вот так всегда, во всём.
Т а т ь я н а (не расслышав). Вы что-то сказали, папб?
Т ы р ы ш к и н. Метель, говорю, метель.
Т а т ь я н а. С самого утра метёт...
Т ы р ы ш к и н. С самого утра. С самого-самого!
Т а т ь я н а. О чём вы, папб?
Т ы р ы ш к и н. Так, ни о чём.
Тырышкин берёт газету, читает.
Т а т ь я н а. Папб, а, папб? Можно я вас спрошу?
Т ы р ы ш к и н. Спрашивай, если не знаешь.
Т а т ь я н а. А правда... революция скоро?
Т ы р ы ш к и н. Революция?.. А тебе-то что?
Т а т ь я н а. Ничего. Только...
Т ы р ы ш к и н. Нашла о чём думать. И не будет никакой революции. Враки это.
Т а т ь я н а. Не скажите, папб: Тимофей Саввич...
Т ы р ы ш к и н. Ты его больше слушай — он ещё не то скажет. Что он, что его отец — хороши оба: когда ещё обещались сватов прислать, а где они, сваты те?.. Ну-ну, девица, не стыдись: пора тебе замуж, пора.
Т а т ь я н а. Я ничего, папб, только жених-то... знаешь...
Т ы р ы ш к и н. Жених как жених, а что обеднели они, так то не сильно.
Т а т ь я н а. Вот ведь и дорогу нам продали...
Т ы р ы ш к и н. И ничего: была бы дорога, а кто строил — дело десятое.
Т а т ь я н а. Так-то оно так...
Т ы р ы ш к и н. О чём печаль-то? Приданое готово, дом вот купил.
Т а т ь я н а. Дом?! Где?!
Т ы р ы ш к и н. В Антипьевском переулке, бывший Колымажный двор.
Т а т ь я н а. Особняк Оболенских?
Т ы р ы ш к и н (не без гордости). Он самый. Но покамест об этом...
Т а т ь я н а. Не скажу, папб: ни Тимофей Саввичу, ни Савве Тимофеевичу.
Т ы р ы ш к и н. Пускай сюрприз будет.
Т а т ь я н а. Пусть, пусть... Ой! Меня же Тимофей Саввич ждёт, вот память куриная! Я побегу, папб?
Т ы р ы ш к и н. Беги, а то он там всю нашу библиотеку прочитает, и горе ему тогда — от ума.
Т а т ь я н а. Не успеет — я уже побежала.
Т ы р ы ш к и н (вслед). Беги-беги, стрекоза... (Берёт газету, читает.) «Продаётся дом братьев Красильщиковых с садом на английский манер...» Англоамерикашки, а тоже, видать, перебираются из Замоскворечья да в дворянский район. Ехали б сразу за границу... Ехайте, братики, туда — там ваша родина. «Выстрелом из револьвера в упор убит в своём кабинете городской голова Алексеев Пётр Данилович...» У-бит...
Входит Д а н и л а.
Д а н и л а. Господин Щукин пожаловали-с.
Т ы р ы ш к и н. Кому пожаловались?
Д а н и л а. Пришёл, говорю, господин Щукин.
Т ы р ы ш к и н. Щукин?
Д а н и л а. Они-с.
Т ы р ы ш к и н. Отец или сын?
Д а н и л а. Кто ж разберёт их! Сами-то не назвались.
Т ы р ы ш к и н. Молодой? Старый?
Д а н и л а. По мне, так молодой ещё.
Т ы р ы ш к и н. Сын, значит.
Д а н и л а. Может, и сын. Вам же в отцы годится.
Т ы р ы ш к и н. Так то отец, значит.
Д а н и л а. Значит, отец.
Т ы р ы ш к и н. Отец... сын... не разбери-пойми. Экий ты, право.
Д а н и л а. Не пускать, что ль?
Т ы р ы ш к и н. Веди.
Данила уходит. Слышен мощный порыв ветра.
Т ы р ы ш к и н. Да уймись ты, метель! Сколько можно!
Входит Щ у к и н - о т е ц.
Т ы р ы ш к и н (про себя). И чего старику не сидится? И метель нипочём.
Щ у к и н. Здравствуйте, Афанасий Васильевич!
Т ы р ы ш к и н. Здоров, здоров... А как ваше здоровьице?
Щ у к и н (не расслышав). Чего коровнице?
Т ы р ы ш к и н (вполголоса). Оглох, никак, старый. (Очень громко.) Здравствуйте, говорю, Иван Самсонович!
Щ у к и н. Здравствуй, здравствуй, любезный!.. Что-то я глохнуть стал: едва-едва слышу.
Т ы р ы ш к и н. Это ничего, в нашем деле главное — голова.
Щ у к и н. Вот, вот: слова, слова. Отдельные только слова и слышу. Где разумею, где нет. Ты уж не обессудь меня, старикашечку.
Т ы р ы ш к и н. Как можно! Да что вы!.. Присаживайтесь, пожалуйста.
Щ у к и н. С делом я к вам — сидеть некогда. На том свете отдохну.
Т ы р ы ш к и н. Что за дело такое? Большой важности, нет?
Щ у к и н. В театре...
Т ы р ы ш к и н (тихо). Ну, сейчас заведётся: театр да театр — не переслушать. (Громко.) Что, вы говорите, в театре?
Щ у к и н. Не я в театре — рояль!
Т ы р ы ш к и н (про себя). Что он, что Данила: не разбери-пойми. (Вслух.) И хорошо, что рояль.
Щ у к и н. Плохо, совсем плохо, — он ведь преставился, каюк!..
Т ы р ы ш к и н. Кто преставился?
Щ у к и н. Да рояль этот.
Т ы р ы ш к и н. Этот? (Показывает на свой рояль.)
Щ у к и н. Не ваш — который в театре.
Т ы р ы ш к и н. Ну. А я-то что?
Щ у к и н. А ваш... не преставился, нет?
Т ы р ы ш к и н. Цел как будто. Давеча дочь играла, так ладно звучал.
Щ у к и н. Вот и я говорю: ладный, видный у вас рояль, не соврал Холодов.
Т ы р ы ш к и н. Из самого Берлина. Старинной работы.
Щ у к и н. Знатный, знатный рояль!.. Сколько попросите? (Складно перебирает клавиши.)
Т ы р ы ш к и н. Непродажный он.
Щукин садится к роялю.
Вы играете?!
Щ у к и н. Играл когда-то. Думал, музыкантом, певцом стану. В заграницах учился.
Играет кого-то из итальянских композиторов, здорово, лихо играет.
Вот доиграл до конца.
Т ы р ы ш к и н (с искренним восхищением). Браво, Иван Самсонович, браво!
Щ у к и н. Это что! Это я играю по памяти — слуха-то нет совсем. А вот в юности!.. А пел я как?! Лучше Карузо!
Т ы р ы ш к и н. Может, споёте?
Щ у к и н. Что ты! Никак нельзя!.. Эх, редкостный был у меня тенор.
Т ы р ы ш к и н. Что ж вы певцом не сделались?
Щ у к и н. Трак у меня обнаружился... к сожалению. Или — к счастию.
Т ы р ы ш к и н. Брак?
Щ у к и н. Трак, потеря голоса от волнения. Так-то вот, любезный вы мой, так-то вот. (Помолчав.) Значит, не продадите рояль ваш? (Встаёт.)
Т ы р ы ш к и н (не раздумывая). Отчего ж не продать-то! Берите, хоть сейчас забирайте, даром отдам.
Щ у к и н. Значит, понимаете вы искусство...
Т ы р ы ш к и н. Может быть. Я ведь писательством бредил.
Щ у к и н. И что же не стали?
Т ы р ы ш к и н. «Стал»: дебит-кредит, убыль-прибыль... (С горчайшей иронией.) Поэзия!
Щ у к и н. Станете ещё, ежели талант имеете, — годы-то ваши какие. (Направляется к выходу.) Вчера в опере «Риголетто» давали. Так я в сотый раз слушал. Слушал да и заснул прямо в ложе.
Т ы р ы ш к и н. Старость не радость.
Щ у к и н. Куда уж хуже!.. А как проснулся, так и понять не мог, где я: то ли в гробу, то ли на том свете, — тишина-то мёртвая была. Так бы и умер, наверно, в неведенье. Благо, тотчас аплодисменты посыпались да крики «браво». Вот ведь где смертный страх, а? В театре! Ну да пойду я. А за роялем завтра заеду. Спасибо вам, Афанасий Васильевич!
Выходит, за ним и Тырышкин. Сцена некоторое время пуста.
Слышится отдалённый смех — вначале из библиотеки, затем — громче — из проходной комнаты. Это Т а т ь я н а трунит над Т и м о ф е е м. Вот показалась она. Вот он.
Т а т ь я н а. Какой вы смешной, Тимофей Саввич.
Т и м о ф е й (имея привычку нукать). Ну... (Тотчас же, запоздало поняв смысл фразы, с обидой.) Я — смешной?
Т а т ь я н а. А то нет! (Смеётся.)
Т и м о ф е й. Ну вот: я же и смешной, оказывается.
Т а т ь я н а. Не обижайтесь, пожалуйста, Тимофей Саввич. Я хотела сказать: не везёт вам всегда — вечно в историю попадаете.
Т и м о ф е й. Ну, попадаю. Но разве ж я виноват?
Т а т ь я н а. Нет конечно же... Домой-то хоть хорошо доехали?
Т и м о ф е й. «Лучше и придумать нельзя»: расскажу, так опять смеяться будете.
Т а т ь я н а. Что, опять, что ли, история?
Т и м о ф е й. Ну. Это рок какой-то.
Т а т ь я н а. Ой, расскажите, а, Тимофей Саввич?
Т и м о ф е й. А смеяться не будете?
Т а т ь я н а. Не буду. Честное слово!
Т и м о ф е й. Слушайте тогда. (Помолчав.) Выхожу от Джельтмена, ну, сажусь на извозчика, едем. Джельтменова вилла — темно! — ей-ей «Чёрный лебедь»: мансарда-то шеей лебедя выгнулась, ну а флигеля с боков прям лебединые крылья. Только что не шипит... лебедь в гневе! Ну. Только отъехали — слышу, Лола Чёрная в спину поёт: «Ямщик, не гони лошадей». Мой и не гонит, а из-за угла — тройка. Ну, тройка и тройка...
Т а т ь я н а. Ну-ну, мало ли их...
Т и м о ф е й. Я умостился, как дома, воротник поднял, шапку надвинул — подремлю, думаю, ну. А с тройки кричат: «Вон он, держи!»
Т а т ь я н а (сдерживая улыбку). Вам, что ли, кричат?
Т и м о ф е й. Ну. Ямщик мой за кнут и — хлесь! — лошадь. Та сразу в галоп. Шапка моя с головы долой да в снег. «Стой! — кричу ямщику. — Шапка упала!» (Татьяна сдерживает смех.) А тот: «Пропадай шапка, барин: догонят — убьют!»
Т а т ь я н а. А что, и вправду убили бы?
Т и м о ф е й. Ну. Ямщик-то мой у того бабу увёл, жену то есть... Не переставая стегал от погони лошадь. Насилу ушли.
Т а т ь я н а (растягивая от смеха слова). Ну и подремали же вы, Тимофей Саввич!
Т и м о ф е й. Ну. (Кидаясь в обиду.) Опять смеётесь?
Т а т ь я н а (прикрывая ладонью смеющийся рот). Наоборот — жалею вас.
Т и м о ф е й. Я — что! Шапки жаль — хорошая была шапка... Опять смеётесь?
Т а т ь я н а. Это я романс вспомнила.
Т и м о ф е й. Какой романс? С какой стати?
Т а т ь я н а. Романс Лолы Чёрной, у Джентльмена...
Т и м о ф е й. Ну, пела цыганка, и что ж?
Т а т ь я н а. А то, что припев там... (Прыскает смехом.)
Т и м о ф е й. Ну, припев, и что в нём смешного?
Т а т ь я н а. А то, что слова там: «Ямщик, не гони лошадей», а ваш-то ямщик гнал, да так, что вы аж шапку потеряли... (Смеётся открыто.)
Т и м о ф е й. Ну, знаете!.. (Хочет уйти.)
Т а т ь я н а (удерживает его за локоть). Не уходите, простите!
Т и м о ф е й (идёт к двери). Прощайте!
Т а т ь я н а. Я прошу вас.
Т и м о ф е й. Увольте!
Т а т ь я н а. Я прошу вас.
Т и м о ф е й. Не желаю и слышать. (Закрывает ладонями уши.)
Т а т ь я н а. Я прошу вас!
Т и м о ф е й. Я не слышу. (Берётся за ручку двери.)
Т а т ь я н а. Я люблю вас!
Т и м о ф е й. Я не слышу. (Без перехода.) Что, что вы сказали?
Т а т ь я н а (стыдясь своего нечаянного признания и делая вид, что его не было). Я?! Когда?
Т и м о ф е й. Только что.
Т а т ь я н а. Только что?
Т и м о ф е й. Ну.
Т а т ь я н а. Только что я ничего не говорила. Молчала.
Т и м о ф е й. Ну, молчали. А тогда, когда...
Т а т ь я н а. Когда тогда?
Т и м о ф е й. Вы сказали, что любите меня. (Татьяна прячет глаза.) Сказали-сказали — по глазам вижу. Так поцелуйте меня. (Подставляет щёку.) Целуйте, целуйте...
Т а т ь я н а. Нахал! Не желаю вас видеть... (Хочет уйти.)
Т и м о ф е й (удерживает за локоть). Не уходите, простите!
Т а т ь я н а. Прощайте! (Спешит к двери.)
Т и м о ф е й. Я прошу вас. (Идёт рядом.)
Т а т ь я н а. Увольте!
Т и м о ф е й. Я прошу вас.
Т а т ь я н а. Не желаю и слышать. (Закрывает ладонями уши.)
Т и м о ф е й. Я прошу вас.
Т а т ь я н а. Я не слышу. (Берётся за ручку двери.)
Т и м о ф е й. Я люблю вас.
Т а т ь я н а. Я не слышу.
Т и м о ф е й (ещё громче). Я люблю вас!
Т а т ь я н а. Я не слышу!
Т и м о ф е й (совсем громко). Я люблю вас!
Входит В а р в а р а М и х а й л о в н а.
Т а т ь я н а. Ой!
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ещё и сватов не было, а они...
Т и м о ф е й. Ну. То есть это... сценку мы репетируем.
Т а т ь я н а (подхватив уловку, Тимофею). А теперь пойте: «Я люблю вас, Ольга...» Пойте же, ну!
Т и м о ф е й (поёт). «Я лю...» (Замолкает, стушевавшись.)
Варвара Михайловна берёт из шкафа книгу и уходит со словами:
«Сценку они репетируют. У-гу».
Т а т ь я н а (шёпотом). Пойте. Она за дверью.
Т и м о ф е й (поёт). «Я люблю вас, Ольга... Я люблю вас, Ольга...» (Шёпотом.) Дальше — не знаю...
Т а т ь я н а. И не беда — теперь уж не слышит... А вы молодец, не растерялись. Дайте я вас за это... Закройте глаза.
Т и м о ф е й (закрывает и сразу же открывает глаза). Опять насмеётесь?
Т а т ь я н а. Закройте, не бойтесь.
Тимофей подчиняется. Татьяна встаёт на цыпочки, тянется губами к его лицу,
чтобы поцеловать.
Т и м о ф е й. Можно открыть?
Т а т ь я н а. Нельзя! (Снова силится поцеловать и не смеет.)
Т и м о ф е й. Всё?
Т а т ь я н а. Нет!
Т и м о ф е й. Фокус, что ли?
Т а т ь я н а. Нет. (Тимофей открывает глаза.) Фокус, фокус. (Тимофей зажмуривается, улыбнувшись: понял.) Наклонитесь немножко. (Тимофей наклоняется.) Ниже! Еще ниже!
Т и м о ф е й. Ну!..
Т а т ь я н а (отчаявшись). Не получается фокус.
Т и м о ф е й. А ну как у меня получится?
Т а т ь я н а. У вас?
Т и м о ф е й. Ну.
Т а т ь я н а. Мне закрыть глаза?
Т и м о ф е й. Ну. И — чур — не подглядывать.
Т а т ь я н а. Не буду, не буду.
Закрывает глаза, пятится к двери. Тимофей тянется к щеке Татьяны губами,
та приоткрывает глаза.
Т и м о ф е й. Не подглядывать! Ну. (Силится поцеловать и тоже не смеет.)
Т а т ь я н а (улыбаясь). Что, не получается фокус? (Кто-то торкнулся в дверь.) Ой!
Входит В а р в а р а М и х а й л о в н а.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Что же вы под дверью стоите?
Т а т ь я н а. Мы не стоим. (Подмигнув Тимофею, импровизирует.) Я выронила платок...
Т и м о ф е й (продолжает). Я — к платку...
В а р в а р а М и х а й л о в н а (подхватывает). А тут дверь?
Т и м о ф е й. Ну. Ага. Да.
И — шмыг за дверь, Татьяна за ним.
В а р в а р а М и х а й л о в н а (кладёт книгу на место). Платок они уронили... «Верю», «верю».
Входит Т ы р ы ш к и н.
О н. С кем это ты тут разговариваешь?
О н а. С кем? Сама с собой. С вами-то много не наговоришь.
О н. Полно тебе, Варвара. Ну чего ты, зачем?
Она хочет уйти.
Обожди, садись.
Усаживает за плечи. Та не садится.
Я спросить хочу.
О н а. Спросил уже. Наговорились.
О н. Ты прости меня...
О н а. Нечего! Да и ни к чему.
О н. Ты прости, что к тебе я так... Я ведь вижу, тяжело тебе. С нами. Со мной.
О н а. Поздно вспомнил.
О н. Ты о чём?
О н а. Ни о чём.
Входит Т а т ь я н а.
Т а т ь я н а. Папб, смотри! Что это? (Подаёт какой-то листок.)
Т ы р ы ш к и н (взяв, взглянув). Прокламация.
Т а т ь я н а (читает). «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Т ы р ы ш к и н (комкая прокламацию). Где взяла?
Т а т ь я н а. На воротах было наклеено. Тимофей Саввич снял. Он ещё не ушёл, я — к нему. (Убегает.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Скоро в дом полезут со своими листовками.
Т ы р ы ш к и н. А я их жду (с усмешкой): голодранцы всех краёв, геть до мене!
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Давай, давай... дозовись лешего... (Без перехода.) Щукин зачем приходил?
Т ы р ы ш к и н. Рояль нужен театру.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А нам, что ли, не нужен?!
Т ы р ы ш к и н. То мы, то — театр.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Молодец, правильно: продавай всё — революция грядеши.
Т ы р ы ш к и н. Я за так, не за деньги.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ещё лучше! Молоток! Раздавай всё, пока не отняли.
Т ы р ы ш к и н. Варвара!
В а р в а р а М и х а й л о в н а (ворчит). Наживал добро, наживал...
Т ы р ы ш к и н. Татьяне я другой рояль куплю...
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Продолжай в том же духе...
Т ы р ы ш к и н. Ну чего ты? И не будет никакой революции.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Как же! Забыли тебя спросить. (С улицы доносится свист городового.) Вон — прокламатора ловят, сейчас сюда забежит. Встречай. С хлебом-солью.
Вбегает Т а т ь я н а.
Т а т ь я н а (задохнувшись от бега). Папб! Мамб! Там беглец какой-то!
Т ы р ы ш к и н. Кто?!
Т а т ь я н а. Беглец!
Все выбегают из комнаты. Какое-то время сцена пуста. Вот дверь распахивается.
Вбегают Б е г л е ц и Т ы р ы ш к и н.
Беглец дышит, как загнанная кляча, и время от времени кашляет.
Т ы р ы ш к и н. Прячьтесь! Скорей!
Б е г л е ц. Куда?!
Т ы р ы ш к и н. Куда-нибудь!
Беглец прячется за штору и кашляет, кашляет.
Т ы р ы ш к и н. Да не кашляйте вы!
Б е г л е ц. Не могу. Астма.
Т ы р ы ш к и н. Ноги, ноги видны! Выходите!
Беглец, выйдя, мечется на одном месте.
Идут!
Беглец лезет под стол.
Куда, дура!
Тот вылезает.
В шкаф! В шкаф! Скорей!
Слышатся шаги по коридору.
Б е г л е ц (юркнув в растворённую дверцу). Найдут, ей-богу, найдут!
Стук в дверь.
Т ы р ы ш к и н (громко). Сейчас! (Беглец кашляет в шкафу. Беглецу, зверским шёпотом.) Да умрите же, ну!
Тот замолкает. Стук повторяется.
Тырышкин открывает дверь.
П е р в ы й ж а н д а р м. От кого запираемся, господин Тырышкин?
Т ы р ы ш к и н. Ото всех — стихи сочиняю. Хотите послушать? (Декламирует.)
Когда от бури не останется следа
И, успокоившись, песчинки-человеки
Займут свои привычные места,
Как после бури входят в русло реки...
Как, ничего?
В т о р о й ж а н д а р м. Ни. Нэ Шевчинко. «Ревэ та стонэ Днипр широкый...» Бачите, гарно як?
Т ы р ы ш к и н. Ага. То ж Шевченко, не я. Конечно.
П е р в ы й ж а н д а р м. А буря у вас революцией пахнет...
Т ы р ы ш к и н. Нет, то не революция вовсе — апокалипсис.
Когда осядет мировая пыль,
Как в первый раз, рассеявшись по свету,
Еще одну беспамятную быль
Преподнеся песчинке-человеку...
Видите?
Из шкафа доносится кашель. Тырышкин делает вид, что это он кашляет.
Жандармы переглядываются.
В т о р о й ж а н д а р м. Смутьяна шукаем. Мабуть, к вам забиг. Ни?
Т ы р ы ш к и н. Если бы забег, я бы его, подлеца, сам в околоток доставил — нечего баламутить!
Снова кашель. Тырышкин подкашливает, жандармы озираются по сторонам.
Входит В а р в а р а М и х а й л о в н а с подносом в руках. На подносе две чарки водки, закуска.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Откушайте, не побрезгуйте, господа хорошие!
П е р в ы й ж а н д а р м. Нельзя — служба.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Замёрзли, поди, озябли. Выпейте...
Т ы р ы ш к и н. Для сугрева.
В т о р о й ж а н д а р м. Трохи нэ покаличит, ни... (Берёт рюмку.) Штоб у хати всё було! (Выпивает.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Благодарствуйте! (Подносит чарку другому.)
П е р в ы й ж а н д а р м (с рюмкой). Ваше здоровье! (Выпивает.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Закусите, пожалуйста!
Подставляет тарелку. Жандармы хрустят огурцом. Кашель слышится. Тырышкин опять подкашливает. Первый жандарм поворачивает к нему голову.
Т ы р ы ш к и н. Астма. Замучила прямо.
П е р в ы й ж а н д а р м. Странная астма. (Глядит с подозрением.)
Т ы р ы ш к и н. Вот и я говорю: странная, душит и душит. (Кашляет для убедительности.)
В т о р о й ж а н д а р м (заглядывает под стол, затем — за шторину). Биглых у хати нимае?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Что вы! Откуда!
В т о р о й ж а н д а р м (заглянув в соседнюю комнату, первому). Нимаэ никoго. Пидем на вулицу.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Может, чаю попьёте?
П е р в ы й ж а н д а р м. Некогда. Служба.
Комната пустеет — Тырышкины провожают жандармов.
Из шкафа раздаётся кашель, показывается нос и снова прячется —
в коридоре шаги.
Дверь в комнату открывается.
Т ы р ы ш к и н (войдя). Революционер, говорите? (Голосом второго жандарма.) Вин самый. Щоб вин змерз, курва! (Голосом первого.) Листовки развешивал, смутьян, мятежник! (Своим голосом.) Что ж вы сразу не сказали? Здесь он, в шкафу сидит. (Голосом второго.) А ну выходь, бисово плимя! (Голосом первого.) Выходи, кому говорят! (Своим голосом.) В кандалы его! В Сибирь! (Дверка открывается робко.) Хай гние, нехай умрэ на морозци... (Голосом первого.) Спиной вперед марш! (Показывается спина.) Не оборачиваться! Руки за голову! (Прокламатор подчиняется.) К стене, живо! (Голосом второго.) Можэ, в расхид ево?
Б е г л е ц. Я больше не буду.
Т ы р ы ш к и н. Так тебе и поверили... (Голосом второго.) Дай наган. Скажем, побег — ну и стрельнули... (Беглец начинает молиться.) Ага, Бога вспомнил! Кру-гом!
Беглец обречённо поворачивается, ожидая выстрела, и оседает, лишаясь чувств.
Тырышкин подхватывает его под мышки.
Что ж ты пугливый такой! (Тащит к дивану, кладёт, приводит в чувство.) А ещё революционер называешься...
Б е г л е ц (придя в себя). Я жив или умер?
Т ы р ы ш к и н. Поживешь ещё. Ну, очухался?
Б е г л е ц. Чуть не умер... Живой! Правда, живой!
Т ы р ы ш к и н. Ты мне вот что скажи: зачем тебе революция?
Б е г л е ц. Все туда, ну и я с ними.
Т ы р ы ш к и н. Кто это «все»?
Б е г л е ц. Студенты.
Т ы р ы ш к и н. Драть вас надо, да так, чтоб вы ни сесть, ни лечь не могли. Дурь-то вашу мигом бы вышибло. Сдать тебя, что ль?!
Б е г л е ц. Ой, не надо, я больше не буду.
Т ы р ы ш к и н. Тогда отвечай, зачем тебе революция?
Б е г л е ц. Соломон Ильич говорит... (Кашляет.)
Т ы р ы ш к и н. Кто такой? Чем занимается?
Б е г л е ц. Эсер. Листовки нам выдаёт. Не нужен нам, говорит, такой царь... (Кашляет.)
Т ы р ы ш к и н. От-т жидовская морда, «царь» Соломон!
Б е г л е ц. Свобода, говорит, будет, равенство, братство.
Т ы р ы ш к и н. «Свобода». А тюрьмы, расстрелы, французскую гильотину не хочешь?
Б е г л е ц. Упаси Бог!
Т ы р ы ш к и н. Ну так слово давай, что не будешь служить «царю» Соломону. Впредь и вовеки веков.
Б е г л е ц. Честное студенческое!
Т ы р ы ш к и н. Божьим словом клянись.
Б е г л е ц. Вот вам крест! (Крестится.)
Т ы р ы ш к и н. А теперь ступай. (Напоследок.) И больше не попадайся. Не отпущу!
Б е г л е ц. Не попадусь — вот и не отпустите. (И — в дверь.)
Т ы р ы ш к и н. Ах, ты... Эх, молодо-зелено!
Действие происходит в зале для заседаний купеческого собрания.
За столом буквой «Т» двое: П р е д с е д а т е л ь (на своём месте)
и Т ы р ы ш к и н (на своём).
Из-за окон доносятся звуки метели. Входящие в зал в одежде отряхиваются от снега, растирают озябшие руки.
П р е д с е д а т е л ь (посмотрев на карманные часы). Уже без пяти, без пяти! (Хватается за голову от отчаянья.)
Т ы р ы ш к и н. Придут, Филимон Матвеевич, не беспокойтесь.
П р е д с е д а т е л ь. Ага. А ну как Аверинцев раньше явится, тогда что?!
Т ы р ы ш к и н. Аверинцев?
П р е д с е д а т е л ь. Аверинцев, Аверинцев, министр торговли.
Т ы р ы ш к и н. Так Одинцов же...
П р е д с е д а т е л ь. Аверинцев (смотрит в бумажку), Сергей Александрович.
Т ы р ы ш к и н. Это что ж, третий министр за полгода! Так получается?
П р е д с е д а т е л ь. Ага, «третий»... Четвёртый!
Т ы р ы ш к и н. Свистопляска какая-то. Чехарда.
Слышатся шаги, голоса.
Т ы р ы ш к и н. Идут, кажется.
П р е д с е д а т е л ь (зажмурившись). Только бы не он, только бы не он...
Входят Х о л о д о в, К р а с и л ь щ и к о в ы. Здороваются.
Т ы р ы ш к и н. Свои, Филимон Матвеевич!
П р е д с е д а т е л ь (открывает глаза). Слава Те, Господи, Царица Небесная!
Х о л о д о в (подавая руку Тырышкину). Чего это он, с какой нужды-радости?
Т ы р ы ш к и н. Министра ждёт, а зала пуста.
Х о л о д о в (Тырышкину). Так-так: боится из кресла вылететь? Что ж, поможем, встряхнём за шиворот.
Т ы р ы ш к и н. А надо ли?
Снова шаги, голоса в прихожей. Снова зажмуривается Председатель и молится
себе под нос. Входят Б а х р у н и н - 1-й, Б а х р у н и н - 2-й.
Х о л о д о в (Председателю). Сыне мой, отверзи очи свои! (Смеётся.)
П р е д с е д а т е л ь (с опаской открыв глаза). Тебе бы, Холодов, всё шутки шутить. А ты сядь на мое место — тоже взмолишься.
Х о л о д о в. Мне и здесь хорошо. «Грязью играть — лишь руки марать».
Снова шаги, голоса.
П р е д с е д а т е л ь. Иисусе Христе, Пресвятая Богородица...
Входят Щ у к и н ы, отец и сын.
Щ у к и н - с ы н. Вы чего это, Филимон Матвеевич?
Х о л о д о в. О нас, грешных, молится. (Смеётся.) Моли Бога о нас, Филимон-угодник!
Смеётся, как и Тырышкин. Прочие улыбаются.
П р е д с е д а т е л ь. Взмолишься тут: министр вот-вот прибудет, а вас носит неизвестно где.
Щ у к и н - с ы н. Так не пройти ж, не проехать по городу. Не Москва — осаждённая крепость. Жандармы, казаки кругом. Революционные элементы...
П р е д с е д а т е л ь. А, чтоб им пусто было!
К р а с и л ь щ и к о в. Перевешать бы всех!..
Х о л о д о в. Тебя — первого.
Входят М и н и с т р с П о м о щ н и к о м. Здороваются. Кто встаёт, кто нет.
П р е д с е д а т е л ь (рекомендует купцам). Министр торговли и промышленности Одинцов... (Министр улыбается.) Простите... (Смотрит в бумажку.) Аверинцев Сергей Александрович. Прошу любить и жаловать. Уф! (Плюхается в кресло, стирает пот со лба.)
М и н и с т р (всё ещё улыбаясь). Любить — не обязательно, а вот на помощь вашу, господа купцы, очень рассчитываю. Прежде чем говорить о деле, давайте-ка познакомимся. Представьтесь, пожалуйста, господа.
П р е д с е д а т е л ь (вскочив, заглянув Министру в глаза). Весь цвет купечества (смотрит в бумажку), Сергей Александрович. Все гильдии, Сергей Александрович: с первой по третью... Ну-с, с кого начнём, господа?
Х о л о д о в. С крайнего, господин председатель!
П р е д с е д а т е л ь. Так. Кто у нас крайний? Бахрунин...
Б а х р у н и н - 1-й. А почему я? Пускай вон...
П р е д с е д а т е л ь (строго). Аркадий Петрович!
Б а х р у н и н (стоя, тушуясь). Бахрунин-с, Аркадий Петрович, купец второй гильдии...
Х о л о д о в. А скупец первой!
Все смеются. Бахрунин конфузится и начинает тараторить бездумно.
Б а х р у н и н. ...член городской управы, член Николаевского общества, член попечения семей лиц, ссылаемых в Сибирь, член...
М и н и с т р. Довольно, довольно! Член... простите... спасибо. (Улыбается.)
Бахрунин садится.
Б а х р у н и н - 2-й. Бахрунин Прохор...
М и н и с т р. Братья?
Х о л о д о в. Ага! Сводные. (Смеётся.)
Б а х р у н и н. Шутка. Однофамильцы мы. Я — Прохор Сергеевич. (Чётко.) Купец первой гильдии Бахрунин Прохор Сергеевич. Звания перечислять?
М и н и с т р. Ой, лучше не надо — наслушался.
Щ у к и н - с ы н. Щукин. Сын.
М и н и с т р. Чей, говорите, сын?
Щ у к и н - о т е ц. Мой, господин министр... заумная голова. (Отвешивает сыну оплеуху.)
П р е д с е д а т е л ь (встав). Это Щукины, отец и сын, господин министр. (Показывает украдкой кулак Щукину-отцу.)
Поочерёдно, по старшинству, представляются братья К р а с и л ь щ и к о в ы.
— Красильщиков Виктoр Бенедиктович, купец 1-й гильдии.
— Красильщиков Цезарь Бенедиктович, купец 2-й гильдии.
— Красильщиков Наполеон Бенедиктович, купец 3-й гильдии.
— Красильщиков Ипполит Бенедиктович, купец 4-й гильдии.
М и н и с т р. 4-й же не бывает! (Все смеются.)
К р а с и л ь щ и к о в - м л а д ш и й. Простите, оговорился: купец 2-й гильдии.
М и н и с т р. «Цезарь», «Наполеон»... Как это?
Х о л о д о в. «Американцы» они!
М и н и с т р. Не русские, правда?
К р а с и л ь щ и к о в - с т а р ш и й. Мать полячка, отец русский.
М и н и с т р. Отец и сыновья?
Х о л о д о в. Четыре брата-акробата.
М и н и с т р (без тени улыбки). Ну а вы, господин шутник, кто?
Х о л о д о в. Холодов, купец 1-й гильдии.
М и н и с т р. Фамилия вам подходит как нельзя лучше: морозный вы господин.
Х о л о д о в. Всяк человек ложь.
М и н и с т р (Холодову). Точно. (Тырышкину.) И, наконец?..
Т ы р ы ш к и н. Купец 1-й гильдии Тырышкин Афанасий Васильевич.
М и н и с т р. Очень приятно... Ну вот и познакомились, господа. Теперь — о деле. Министерство торговли и промышленности планирует... где-нибудь через месяц созвать в Москве торгово-промышленный съезд. Мы хотим объединить две силы — купечество и промышленность — в одну.
Х о л о д о в. А надо ли?
М и н и с т р. Даже необходимо. В теперешней России, стоящей под угрозой революции, уже нет места ни прежней идеализации, ни вере. Руки интеллигенции беспомощно опускаются, народ обеднел и обнищал, донышко казённого сундука показывается всё яснее и яснее, и вся огромная храмина, которую представляет ныне наше Отечество, начинает расползаться по швам...
Х о л о д о в. И расползётся: гнилое дерево всё равно рухнет.
П р е д с е д а т е л ь (осаживает). Холодов!
Х о л о д о в. Что «Холодов»? Пустая это затея, ненужная.
Т ы р ы ш к и н. Что от нас требуется — скажите.
Слышится громкий храп заснувшего за столом Щукина-отца.
М и н и с т р (поглядев на спящего). Я мог бы говорить много и долго, но вижу: не стоит. Скажу только следующее. Подумайте хорошенько и поддержите идею съезда. Со всеми предложениями обращайтесь к председателю вашего купеческого собрания или к нам, в министерство. Мы будем вам благодарны.
Уходит вместе с Помощником.
П р е д с е д а т е л ь. Холодов, ты что, нарочно? Куражишься и куражишься.
Х о л о д о в. Твоё место занять хочу. По домам, что ли?
Некоторые встают, чтобы уйти.
П р е д с е д а т е л ь. Еще минутку внимания! (Все садятся.) Английский банк принимает контрвалюту. (Красильщиковы переглядываются, перешёптываются.) Из расчёта двенадцать рублей за фунт. Желающие могут таким образом застраховать себя от разорения революцией.
Т ы р ы ш к и н. Как бы сами там они не разорились!
Опять некоторые встают, чтобы уйти. Входят два О ф и ц е р а.
П е р в ы й о ф и ц е р. Господа купцы?..
Х о л о д о в (подхватывает, передёргивая). Вы арестованы! (Смеётся.)
Бахрунин-1-й и Красильщиковы — в замешательстве: уж не арест ли это и вправду? Щукин-сын будит отца.
Щ у к и н - отец (спросонья). Что, кончилась опера?
Х о л о д о в. Начинается.
Щ у к и н - о т е ц. Где оркестр? Где публика?
Щ у к и н - с ы н (громким шепотом). Папбша, мы не в театре. Ш-ш-ш...
Щ у к и н - о т е ц. На отца шикать?! Я тебе! (Влепляет оплеуху.)
П е р в ы й о ф и ц е р. Господа купцы, Россия в опасности!
Х о л о д о в. Да ну? А мы и не знали.
Никто не смеётся.
В т о р о й о ф и ц е р (Холодову). Зря шутите, господин купец: всё очень серьёзно.
П р е д с е д а т е л ь. Может, представитесь, господа офицеры?
П е р в ы й о ф и ц е р. Командир чёрной сотни (шум, гул) ротмистр Коновалов.
Х о л о д о в. Тогда вы ошиблись адресом: евреев здесь нет, разве что один-два затесались, да и те православные.
В т о р о й о ф и ц е р. Не о них речь — о России. Выслушайте, пожалуйста.
Х о л о д о в (с иронией). Молчу, молчу...
П е р в ы й о ф и ц е р. Мы ошельмованы. «Чёрная» сотня — не скопище антисемитов. Мы не погромщики. (Холодову.) Это я вам отвечаю...
Х о л о д о в. Мерси, мерси...
П е р в ы й офицер. ...Мы за Россию, за русский народ.
Т ы р ы ш к и н. А зачем же громите евреев?
П е р в ы й о ф и ц е р. Это не мы. Это народ расправляется с ростовщиками. И правильно делает: дай им волю — они всех по миру пустят и Москву превратят в Житомир.
Б а х р у н и н - 1-й. А говорите: не антисемит.
П е р в ы й о ф и ц е р. Помянете моё слово, когда оно сбудется.
Х о л о д о в. Он ещё и пророк, господа. (Шум одобрения.) Айда по домам!
В т о р о й о ф и ц е р (Первому). Давай я скажу? (Тот уступает ему место оратора.) Господа, зря вы смеётесь и зря нам не верите. Россия в опасности! Да-да, в опасности! И вот почему. Россия больна...
В ы к р и к. А вы доктора, что ли? (Кто-то смеётся.)
В т о р о й о ф и ц е р. Россия очень больна. Революция доконает её.
Т ы р ы ш к и н. Да не будет никакой революции...
В т о р о й о ф и ц е р. Мы люди военные и знаем наверное — будет. Сонм недругов сеет её днём и ночью. И посеют, уже посеяли. Полиция сбилась с ног. Правительство бездействует. Царь безмолвствует. И только чёрная сотня пытается что-то сделать.
Х о л о д о в (с издёвкой). Благодетели вы наши, кланяемся до земли.
В т о р о й о ф и ц е р. Зря смеётесь, ой зря смеётесь: вспомните о нас, да поздно будет.
Т ы р ы ш к и н. Чего вы от нас хотите?
Х о л о д о в. Денег. Чего же ещё!
В т о р о й о ф и ц е р. Да, нам нужны деньги... (Снова шум в зале.)
Щ у к и н - с ы н. Они нам тоже нужны...
В т о р о й о ф и ц е р. Нам нужны не для нас — для России. Мы поднимем народ, вооружим народ. Сотни чёрных сотен спасут мать-Россию... (Все, кроме Председателя, встают и уходят.) Господа, Россия в опасности! Господа... (Жест отчаянья. Садится, трёт мучительно голову.)
П р е д с е д а т е л ь. Рад бы помочь — нечем.
В т о р о й о ф и ц е р. Погибла Россия.
П е р в ы й о ф и ц е р. Погибла матушка-Русь.
Действие происходит в доме Тырышкина.
Столовая. В проёме двери виден рояль. Стол накрыт на три персоны. За столом
А ф а н а с и й В а с и л ь е в и ч, В а р в а р а М и х а й л о в н а, Т а т ь я н а. Прислуживает Д а н и л а: разливает по чашкам чай из начищенного до блеска самовара. Слышно, как булькает, наливаясь, кипяток, потом — как хрустит
в щипчиках кусковой сахар.
Т а т ь я н а. Мамa! Папa! Кто такой Джентльмен?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Человек с хорошими манерами.
Т ы р ы ш к и н. Благовоспитанный человек.
Т а т ь я н а. Это я знаю — не то. Кто он, у кого прозвище Джентльмен?
Т ы р ы ш к и н. А! Джентельмен!
Т а т ь я н а. Это у него вилла в Петровском парке?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. У него. У кого же ещё! Другого такого пройдоху во всей Москве не сыскать. Дворянчик из обедневшей семьи, разбогатевший на картах. И виллу-то назвал как — «Чёрный лебедь».
Т а т ь я н а. Он, значит.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. «Он», «значит»... Что ты хочешь сказать?
Т а т ь я н а. Говорят, Джентльмен проиграл в карты фабриканту... фамилию забыла, трудная такая фамилия...
Т ы р ы ш к и н. Бостанжогло.
Т а т ь я н а. Вот-вот — Бостанжогло... Миллион рублей проиграл.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Миллион рублей?!
Т а т ь я н а. За одну ночь.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Миллион рублей за одну ночь?! (Татьяне.) А ты от кого знаешь? От Холодова от Тимофея Саввича? (Татьяна кивает.) Ты с ним это... не больно-то откровенничай: знаешь пословицу? «Где кто отобедает, всё изведает».
Т а т ь я н а. Он хороший, мамa.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Все мы хорошие. До поры до времени. (Смотрит на мужа.) Налей-ка, Данила, еще чашечку, а потом ступай: справься в кухне, не готов ли пирог. Коль готов, то неси.
Данила, налив чаю, уходит. Все молчат.
Входит Д а н и л а.
Д а н и л а. Директор гимназии пожаловали-с.
Т ы р ы ш к и н. Скажи ему: не могу принять — занят.
Д а н и л а. Сказал-с, а они настаивают.
Т ы р ы ш к и н. Скажи, я болен.
Д а н и л а. И эдак им говорил — не верют.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. То занят, то болен. Кто ж поверит — никто. У, бестолковщина!
Т ы р ы ш к и н (Даниле). Скажи: деньги дам. Завтра же. Сам привезу.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Не много ли чести, Афанасий Васильевич?
Т ы р ы ш к и н. Иди, Данила, иди.
Д а н и л а. Так и сказать, барин?
Т ы р ы ш к и н. Так и скажи.
Данила уходит.
В а р в а р а М и х а й л о в н а (мужу). Не понимаю — зачем ты его держишь? От него проку — как с вороны перьев.
Т ы р ы ш к и н. «Верен раб — и господин ему рад». Знаешь?
В а р в а р а. Да-а? А это ты слышал? «Где правит раб господский дом, хозяин сам живёт рабом».
Т ы р ы ш к и н. Он служил у нас, Варвара Михайловна, когда у нас ещё... в общем, давно.
Т а т ь я н а. А я его столько же, сколько себя, помню. Я даже... смешно это... сперва думала, что он... мой отец.
Т ы р ы ш к и н. В ту пору я много работал. Капиталец-то мне от отца достался — одни слёзы. С того и...
Дверь распахивается. Входит Д а н и л а спиной вперёд, растопырив руки.
За ним Щ у к и н - с ы н, одетый в форменную шинель ведомства народного
просвещения, с синими отворотами, обутый в сапоги «бутылками».
Д а н и л а (пятясь от двери). Господин, господин, извольте выйти! Извольте...
В а р в а р а М и х а й л о в н а (с куском во рту). Это же Щукин-сын! (Зажимает ладонью рот, ужаснувшись произнесённому.)
Щ у к и н - с ы н (Даниле). Да отвяжись ты, старый!
Т ы р ы ш к и н. Данила!
Д а н и л а (посторонившись). Слушаю, ваше степенство!
Т ы р ы ш к и н. Это же Щукин Пётр Иванович. Купец, сын купца, а ты... Что же ты?
Д а н и л а. А чего ж они как директор гимназии ходют. (Щукину.) Простите, ваше степенство. Да ежли б я знал, стал бы я нешто препятствовать! Да и силов нет гнаться за юношей, насилу выдюжил.
Т ы р ы ш к и н (Щукину). Вы уж простите его, Пётр Иванович. А ты, ты, Данила, снеси вниз... пальто Петра Иваныча.
Д а н и л а (снимая шинель). Нешто это пальто? Шинель, шинелишка... Я в эдакой-то ишо войной на турку хаживал. (Уходит с шинелью в руках.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а (Щукину). Говорила я вам: одеваться следует сообразно сословию, и...
Т ы р ы ш к и н (перебивает). Варвара Михайловна... распорядитесь пойдите: чаю Петру Иванычу.
Щ у к и н. Благодарствуйте. Чаю не надо. Я сейчас же — обратно.
Варвара Михайловна всё равно уходит, за ней и Татьяна.
Т ы р ы ш к и н. Дело ко мне или как? (Пододвигает гостю стул.)
Щ у к и н (садится). И не то чтобы дело — просьбишка самая малая.
Т ы р ы ш к и н (подсаживаясь поближе). Слушаю.
Щ у к и н. Как это?.. словом... ну...
Т ы р ы ш к и н. Говорите как есть, Пётр Иванович: чем смогу — помогу.
Щ у к и н. Мой отец... знаете...
Т ы р ы ш к и н. Он был у меня сегодня... Простите, что перебил...
Щ у к и н. Что ему нужно было? Если не секрет, конечно.
Т ы р ы ш к и н. Что вы! Какой секрет. Отец ваш просил продать ему рояль.
Щ у к и н. Рояль? Зачем он ему?
Т ы р ы ш к и н. Он не для себя — для театра. В театре рояль преставился... ой! В общем, рояль нужен театру, а мой самый тот: старинный, немецкий, второго такого во всей Москве нет.
Щ у к и н. Рояль, театр... Повредился он на театре, что ли? Едва ходит уже, а сам одно твердит: театр, театр. Мало ему, видно, расходов на спектакли, где он больше спит по старости, нежели оперу слушает в своей ложе. Теперь вот рояль. Да что рояль! Завещание написал: завещаю всё моё имущество, движимое и недвижимое, Большому театру. А мы-то как же жить должны — я и все остальные?
Т ы р ы ш к и н. До чего сильна, гляди-ка, страсть человеческая! (Помолчав.) Завтра я увижусь с ним в управе. Собирается он туда или нет?
Щ у к и н. Обязательно будет — дело у него там какое-то. Если не захворает вдруг: на дворе метель, а он... И снег-то ему нипочём будто, и ветер.
Т ы р ы ш к и н. Не заболеет, нет: порода не та.
Щ у к и н. Порода-то да, но годы, годы какие!
Т ы р ы ш к и н. В общем, поговорю я с ним, а там, как говорится, что Бог на душу положит.
Щ у к и н. Благодарствуйте, Афанасий Васильевич!
Т ы р ы ш к и н. Кланяйтесь от меня Ивану Самсоновичу.
Щ у к и н. До свидания!
Тырышкин провожает его до двери, затем возвращается к столу.
Входит В а р в а р а М и х а й л о в н а.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Чего он припёрся-то? Одолжиться на одежонку по чину? Ха-ха! Молодец Данила, что не впускал его, — нечего. Пусть сперва уважительный вид заимеет... Вот потеха: купца к купцу не пусти-и-ли...
Т ы р ы ш к и н. Смейся, смейся, Варвара, только гляди: как бы плакать потом не пришлось.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. И поплачу — с меня не убудет, слёз не жалко. (Садится к столу, трогает рукой самовар.) Самовар остыл. Пей теперь чай холодный.
Т ы р ы ш к и н. И попью. (Потрогав самовар.) И не остыл он вовсе, зря говоришь.
Входит Т а т ь я н а, за ней Д а н и л а.
Д а н и л а. Холодов Савва Тимофеевич пожаловали-с.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Сказал — и стоит! (Даниле.) Беги вниз, встречай, веди! И чайный прибор не забудь смотри. Без пяти минут свёкор прибыл, а он стоит остолопом...
Т ы р ы ш к и н. «Свёкор»... Ну-ну.
Д а н и л а. Где уж мне бежать-то, Варвара Михайловна! И не стою я вовсе, иду уже.
В а р в а р а М и х а й л о в н а (Даниле). Много разговаривать стал. Смотри у меня!
Данила уходит. Входит Х о л о д о в - о т е ц.
Х о л о д о в. Приветствую тебя, забытый уголок!
В а р в а р а М и х а й л о в н а (Татьяне, вполголоса). Иди понарядней оденься... (Прихорашивается, глядится, как в зеркало, в самовар.)
Х о л о д о в (вслед Татьяне). Куда это она?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Сейчас вернётся. Милости просим...
Т ы р ы ш к и н. Садись. Как раз чай пьём.
Х о л о д о в. А я бы водочки выпил — замёрз что-то.
Д а н и л а вносит и ставит на стол перед Холодовым чайный прибор, наливает чаю.
Т ы р ы ш к и н. Замёрзнуть немудрено: метель, зима.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Холодно.
Х о л о д о в. Холодову холодно. Каламбур, сосед и соседушка... Чё это у вас шкаф не на месте? (Встаёт.)
Т ы р ы ш к и н. Тяжеленный он, не сдвинешь, брось.
Х о л о д о в. Так уж и не сдвину... (Ставит шкаф на место.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ай да силища у вас, о-го-го!
Х о л о д о в. Я-то что? А вот прадед мой, говорят, вправду силён был. Идет берегом — мужики, четверо, корячатся: бревно от земли оторвать не могут, а баржа не ждёт, нет. «Отойдите, — говорит, — каракатицы». Те — отпрянули. Взялся-то, а и впрямь тяжело, неподъёмно прямо. Взлился на себя и — раз! — сковырнул бревнище да на баржу кинул. Помер на второй день. Надорвался.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Зато нос утёр.
Х о л о д о в. Что-то я шёл рассказать вам... А! Расскажу — обхохочетесь. Приходит, значит, Бахрунин...
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Это который же? Тот, что получил генеральский чин да отказался, простяк, от дворянства?
Х о л о д о в. Стал бы я над ним потешаться. Что вы, Варвара Михайловна! Сколько он добра Москве сделал! Ремесленное училище, дом бесплатных квартир...
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Мы с вами тоже кое-что дали городу...
Х о л о д о в. Дали — да, но не столько же, нет? Так о чём я? А, байка моя!
Т ы р ы ш к и н. Байка?
Х о л о д о в. Быль, самая настоящая быль. Слушайте. Приходит, значит, этот, который «кажное воскресенье ходит на Сухаревку и торгуется там, как еврей», книги, видишь ли, собирает... чтоб ему пусто было! А тот в коридоре стоит.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Кто, в каком коридоре?
Х о л о д о в. Да Алексеев, городской голова наш!
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А-а, понятно, кто.
Х о л о д о в. Вокруг, значит, люди, просители рядом. Бахрунин — к нему. Тебе, говорит, я слышал, деньги нужны на больницу для престарелых, я — дам. «Нужны, ой как нужны!» Это Алексеев ему, не скрывая своей нужды-радости. А тот, подлец, говорит: поклонись мне в ноженьки — пятьсот тыщ твои... Каково, а?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. И что Алексеев, поклонился?
Х о л о д о в. Я б ни за что, а Алексеев — да. И как? Как холоп своему барину.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Слюнтяй!
Х о л о д о в. Вот и я говорю: слыхано ли, чтоб столбовой дворянин да в ножки мещанину!..
Т ы р ы ш к и н. Э, не скажи. Алексеев-то не ради себя — ради общества. Молодец, я бы сказал.
Х о л о д о в. Даже и так — зря. Было бы перед кем: купчик-то так себе, поползень.
Т ы р ы ш к и н. Его уж и в живых нет.
Х о л о д о в. Как нет? С таких как с гуся вода.
Т ы р ы ш к и н. Не о Бахрушине я, об Алексееве. Убит выстрелом из револьвера в собственном кабинете.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А ты как знаешь, Афанасий Васильевич?
Т ы р ы ш к и н. Утром в газете прочитал.
Х о л о д о в. Да-а... А ведь прошло-то день или два.
Т ы р ы ш к и н. И кому помешал только? Хороший был человек.
Х о л о д о в. Все там будем.
Т ы р ы ш к и н. Эх, Москва, Москва...
Х о л о д о в. То ли ещё будет!
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Революция будет.
Х о л о д о в. И пускай. Надоело всё.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А как отберут все движимое и недвижимое?
Т ы р ы ш к и н. Устанут отбирать!
В а р в а р а М и х а й л о в н а. И не спросят — отнимут.
Х о л о д о в. Я так и сам отдам. Заживём вровень: ни богатых, ни бедных — Божье царство, рай.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А как ад, а не рай?
Х о л о д о в. Пулю в лоб и — туда же.
Т ы р ы ш к и н. Я не ты. Мне богатство с неба не свалилось. Я на него жизнь положил. Не отдам!
Х о л о д о в. Революция — она, брат, не спросит.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Революция — смерч.
Т ы р ы ш к и н. Революция, революшин, революцион — к чёрту! Давайте о чём-нибудь другом разговаривать.
Х о л о д о в. Красильщиковы на Пречистенку перебираются...
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А мы в Антипь... (Муж наступает ей под столом на ногу.) в Антипьевском переулке... намедни... Хлудова видели: приценивался к Колымажному двору.
Х о л о д о в (с недоверием). Да-а? А я слыхал, будто он остатнее пропивает, вот-вот по миру пойдёт. Трезвый был-то хоть?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Трезвый... (Тырышкин опять наступает ей на ногу, и опять с опозданием.) Как стёклышко.
Х о л о д о в. Не знаю. Я его трезвым сто лет не видал. (Смотрит испытующе.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а (желая перевести разговор на другое). Чего это вы, Савва Тимофеевич, эдак-то?
Х о л о д о в (с недоумением). Чего я «эдак-то»?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Варенье, говорю, зачем сахарком посыпаете? Оно же и так сладким-сладкое.
Х о л о д о в. А, это! Привычка, знаете ли, с детства осталась. Отец мой, покойник, ещё жив был. Овдовел он, мне годов восемь было, вдругорядь женился, а мачеха... Мачеха нас, детей, чуть не голодом морила. Это — когда отца дома не было. Так мы с сёстрами при отце сахар-то впрок ели. Чтоб потом пустого чаю попить — всё слаще как будто... Когда ещё это было, а по сей день ем сахар, ем и никак наесться не могу. Такая вот «сахарная» история.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Да, горько жить от мачехи пасынку, но ведь не сладко и мачехе от пасынка?
Х о л о д о в. Это я уж потом понял, когда поздно было.
Входит Т а т ь я н а.
Т а т ь я н а. Позвольте вас поприветствовать, Савва Тимофеевич! (Отвешивает поклон.)
Х о л о д о в. Здравствуй, здравствуй, красавица! А наряд-то какой, наряд: ой-ёй-ёй-ёй!.. Скоро сватов пришлю, готовьтесь, сосед и соседушка.
В а р в а р а М и х а й л о в н а (Татьяне). Поиграй для Саввы Тимофеевича. (Даниле, жестом подозвав его к себе.) Принеси-ка шампанского, быстро!
Данила уходит. Татьяна садится к роялю.
Х о л о д о в. Музыку я люблю. Вчерась только слушал одного композитора... Тимофей с улицы привёл... Фамилия не то Сорский, не то Мусорский, дрянь фамилия, а играет, я вам скажу, музыку сильную. Я так чуть не заплакал, слушая. Каково, а? И ведь ни гроша-то у него в кармане нет, у этого, не сомневайтесь, большого композитора. Дал ему сто рублей, пусть поест досыта — может, чего ещё стоящего напишет. Ну да... заболтался я. Давайте-ка Татьяну послушаем.
Короткий перебор, проба нот, и вот он — вальс Грибоедова.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Какая милая музыка...
Т ы р ы ш к и н. Какая же страшная...
Наступает молчание. Вальс звучит дальше. До самого конца.
Х о л о д о в. Хороший вальс. И ведь поэт написал! Наверное, сказал что-то этой своей музыкой.
Т ы р ы ш к и н. Разве ж узнаешь, чтo.
Х о л о д о в. В том-то и прелесть вся, очарование. А знаете?.. (С хитрецой поглядывает на чету Тырышкиных.) Он ведь бывал в Колымажном дворе. (Тырышкин опускает голову, Варвара Михайловна не сморгнула и глазом.) Антипьевский переулок, дом номер четыре. Там в парадной прихожей лестница есть. Так возле неё-то он и задумал четвёртую часть своего «Горя от ума».
Т ы р ы ш к и н. Хорошо сказано: своего горя от ума. Это — наше проклятие...
Д а н и л а приносит шампанское.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ну, заговорились совсем. Давайте-ка выпьем шампанского.
Т а т ь я н а. Мамa, я пойду? Можно?
Х о л о д о в. Ступай, конечно. Ты ж не тапёр — забавлять нас. (Татьяна уходит.) А шампанское, Варвара Михайловна, я не пью-с.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Как так, Сова... ой! Савва Тимофеевич?
Х о л о д о в. Не пью, и всё. Странно, да? А кто, скажите на милость, не имеет какой-либо странности? Вот ты, например, Афанасий Васильевич, говорил мне подшофе (Тырышкин наступает ему под столом на ногу.) в «Эрмитаже»... А чего ты стыдишься-то? Ничего тут зазорного нет... Говорил, что и дня не бывает, чтобы ты не отведал своего любимого лакомства — спаржи. Растеньице, я вам скажу, так себе, но вкуснo, вкусно — спорить не стану. Только стоит ли того, чтоб ели его изо дня в день? Нет же? Нет. А вот мне не мешало бы испробовать твоего любимого кушанья. Может, угостишь, Афанасий Васильевич?
Т ы р ы ш к и н. Спаржа, батенька, кусается: пять рубликов фунт!
Возвращается Д а н и л а, ушедший было за водкой по приказанию
Варвары Михайловны, сделанному меж разговорами. Приносит и пирог.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А вот и водка и пирог. Готовьте, Савва Тимофеевич, тост.
Х о л о д о в. Это мы запросто, сколько угодно.
Т а т ь я н а (в дверном проёме). Папб! Можно тебя на минутку?
Т ы р ы ш к и н (уходя). Я — сейчас.
Скрывается за дверью вместе с Татьяной.
Х о л о д о в. Знаете пословицу: кто где отобедает, всё изведает?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. И что же вы узнали?
Х о л о д о в. Что всё у Тырышкиных хорошо, никто не в обиде.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Плохо ж вы смотрите... или у самого та же история. (Встаёт, направляется к окну.) Знаете, что я хочу?
Х о л о д о в. Догадываюсь примерно. (Идёт за ней.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Вы думаете?!
Х о л о д о в. А может, и нет: женщина часто и сама не знает, чего ей хочется.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Я — знаю. (Помолчав.) Скинуть бы лишние годики да на бал. В Благородное собрание. Как бы я танцевала, эх! Ни одного бы танца не пропустила. Танцевала б и танцевала. Досыта, впрок!
Х о л о д о в. А я и вовсе танцевать не умею: ни польку, ни вальс — ничего. Мачехе не до нас было.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Время, время... Кто придумал тебя?
Х о л о д о в. Люди. Какой-то чудак, как вы или я.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. И зачем родились мы, и зачем живём?
Х о л о д о в. Зачем-зачем... не знаю — зачем.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А я, кажется, начала понимать. Неправильно мы живём, не-пра-виль-но... Ой, снегири! Двое... (Смотрит влюблённо на Холодова.)
Х о л о д о в (цитирует Державина). «Что ты заводишь песню военну / Флейте подобно, милый снигирь?»
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Я не то хотела сказать... Вы вот такой человек...
Х о л о д о в. «С кем мы пойдём войной на Гиену? / Кто теперь вождь? Кто богатырь?»
В а р в а р а М и х а й л о в н а (приближаясь к Холодову вплотную). Можно, я на вас посмотрю?
Х о л о д о в. «Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?..»
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Вот вы какой, оказывается...
Х о л о д о в. «Полно петь песню военну, снигирь!»
В а р в а р а М и х а й л о в н а (глядя в лицо). Жизнь в глазах, сила и жизнь.
Х о л о д о в. Сила и жизнь, говорите? Ошибаетесь, милая вы моя. Это другое — смерть.
В а р в а р а М и х а й л о в н а (испуганно). Смерть?!
Х о л о д о в. Пустота это, скука и пустота... Смотрите, они улетают. И он... и она.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Он и она...
Входит Т ы р ы ш к и н.
Т ы р ы ш к и н. Что там такое... любопытное?
Х о л о д о в (оглянувшись, с безразличием в голосе). А! Жандармы кого-то волокут. Революционер, что ли. А может, и террорист.
Т ы р ы ш к и н. Где?! Покажите!
Х о л о д о в. Вон за тем домом скрылись. Не успел ты... (Отходит от окна.) Может быть, выпьем наконец?
Т ы р ы ш к и н. Какой он хоть из себя был? (Жене.) Не «наш», не тот?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Другой, старый совсем. (Идёт к столу, благодарно взглядывая на Холодова.)
Т ы р ы ш к и н (садясь). Когда из Таганрога гроб Александра Первого везли, так в толпе говорили, будто гроб пустой и будто бы император не умер.
Х о л о д о в (за столом). Я так застрелюсь когда, и обо мне то же самое скажут.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Зачем мрачно так шутите?
Х о л о д о в. Шучу ли?.. Что пить-то будем?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Вот, «Смирновская». Годится, нет?
Х о л о д о в (дурачась). Оченно уважаем-с.
В а р в а р а М и х а й л о в н а (наливая в рюмку). Вот и ладненько, вот и хорошо...
Х о л о д о в (отодвигая налитую рюмку). Эдакими напёрстками я не пью.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Разве ж это напёрстки?
Х о л о д о в. А то что ж!
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Стаканы, что ли, подавать? А, Афанасий Васильевич?
Х о л о д о в. Их-с, их-с — самая подходящая посуда.
Т ы р ы ш к и н (берёт бутылку). Это как посмотреть...
Х о л о д о в. Да хоть как смотри — самое то.
Т ы р ы ш к и н (налив Холодову в стакан, себе — в рюмку). Ну-с?
Х о л о д о в. Э, нет! Так не годится. (Берёт пустой стакан, наливает дополна водкой, ставит перед Тырышкиным.) Теперь видно, что ты купец. А маленькую (берёт рюмку у Тырышкина) Варвара Михайловна выпьет. (Ставит перед ней.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Хоть бы половинку налили. Куда мне столько! Захмелею я.
Х о л о д о в. И ничего страшного: маленько — не повредит.
Т ы р ы ш к и н (подняв стакан, с неудовольствием посмотрев на него). И за что выпьем?
Х о л о д о в. Чтобы рай настал на земле! Или же ад.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ад?! Ну уж нет! Рай — пусть будет, но ад!..
Т ы р ы ш к и н. Что рай, что ад: не желаю там жить.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А я бы хотела... Птицы райские, райский сад. Красота ненаглядная... Может, встретимся там. (Смотрит на Холодова.)
Х о л о д о в. Вряд ли. Мне так гореть в аду, ну а вам, может быть, и рай уготован.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А сходить разве нельзя? К матушке, к батюшке...
Х о л о д о в. Прoпасть — между: не докричишься, не разглядишь.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Я тогда... в ад сойду. Пустят?
Т ы р ы ш к и н. Заслужить надо и ад.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Заслужу — надо будет, не сробею. Выпьем, что ль?
Х о л о д о в. Предлагайте свой тост, а то я опять... хм-гм... спровоцирую на дискуссию.
Т ы р ы ш к и н. Может, за дорогу... холодовско-тырышкинскую?
Х о л о д о в. Как! Вы ещё не обмыли? Ну, братцы, так нельзя!
Т ы р ы ш к и н. Если всё обмывать, так недолго и...
Х о л о д о в. Не скажи, Афанасий Васильевич. По уму если — так сам Бог велит.
Т ы р ы ш к и н. Хлудов — тоже с благословения? Так, по-твоему?
Х о л о д о в. А то ты не знаешь! Хлудов-то с горя пьёт. Поманила купца графинюшка... как её бишь?
Т ы р ы ш к и н. Óрганова.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Оргáнова.
Т ы р ы ш к и н. Óрганова.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Оргáнова.
Х о л о д о в. Пусть будет с двойной фамилией: (Смеётся.) Óрганова-Оргáнова... Ну и закружила влюбленного и разорила. Ой одаривал он её, ой одаривал! Ну и разорился купец, а она, она шмыг к другому — и забыла дружка сердечного.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ну а он её не забыл, значит?
Х о л о д о в. Выходит, что не забыл, раз так.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Занятная (смотрит на мужа), поучительная историйка.
Х о л о д о в (поёт). Я поднимаю свой бокал, чтоб выпить за её здоровье...
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Под такой тост я не стану пить.
Х о л о д о в. Шучу я, Варвара Михайловна. Разве не видите? Да и был уже тост. Помните? Выпьем же за то, чтобы к холодовской ладно пристроилась тырышкинская железная дорога и чтобы принесла семейству Тырышкиных баснословную прибыль!
Т ы р ы ш к и н. Довольно и того, чтобы затраты окупились.
Х о л о д о в. Окупятся, Афанасий Васильевич! Должны окупиться. Да здравствует холодовско-тырышкинская железная дорога!
Выпивает легко, за ним Тырышкин не без труда, потом Варвара Михайловна;
выпив, тянется к закуске и так смешно притопывает ногами, часто-часто,
что не смеяться нельзя.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ой! Ой! Закусить! Скорей!.. Ой, в ноги ударило.
Х о л о д о в. Здоровей будете, Варвара Михайловна.
Т ы р ы ш к и н (захмелев сразу). Жить хочется...
Х о л о д о в. Али ещё по одной, а?
Т ы р ы ш к и н. Наливай давай: пить так пить!
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Повременили б, Афанасий Васильевич, и так вон глаза помутнели.
Т ы р ы ш к и н. Разве ж я пьян? Так, самую малость. (Хочет налить, Холодов забирает у него бутылку.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А мне сегодня матушка моя приснилась. Будто бы сидим мы с родителями вот как сейчас вот: самовар на столе, оладьи. Матушка и говорит мне: налей чаю, доченька. У меня, говорит, что-то сил нет. Ну я чашку взяла, кран повернула, а кипяток-то не льётся! Я говорю про то, а голоса-то и нет!..
Х о л о д о в. Помянуть надобно.
Т ы р ы ш к и н. Не к добру сон.
Входит Д а н и л а.
Д а н и л а. Савва Тимофеевич пожаловали-с.
Х о л о д о в. Кто-кто?!
Т ы р ы ш к и н. Какой еще Савва Тимофеевич?
Д а н и л а. Известно какой — Холодов.
Х о л о д о в. А я тогда кто?
Д а н и л а. Вам лучше знать, кто вы есть.
Т ы р ы ш к и н. Данила, ты что-то путаешь. Вот это — Холодов Савва Тимофеевич, а там, там кто?
Д а н и л а. Там — Холодов, Савва Тимофеевич. Они-с сами назвались, я их-с не спрашивал.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Так пойди и спроси. (Купцам.) Может, то и не человек вовсе, дух какой. Стало быть, сон в руку?
Х о л о д о в. Самозванец-дух? Хотел бы я взглянуть на него. Пойти, что ли?
Т ы р ы ш к и н. Зачем? Сам придёт. Данила, спустись к нему: пусть сюда идёт.
Д а н и л а. Слушаю-с, барин. (Уходит.)
Т ы р ы ш к и н. Вот так да!
Х о л о д о в. Вот так номер — чтоб я помер!
В а р в а р а М и х а й л о в н а. А что, если и вправду дух? Прилетел за грехи наши...
Х о л о д о в. Сейчас узнаем. Эх, зря я не пошёл туда, я б ему крылья-то оборвал, общипал бы, как курицу.
Т ы р ы ш к и н. Нету там никого, да и не было. Сослепу привиделось старому, вот и всё.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ага... А имя тогда откуда? А фамилия?
Входит Д а н и л а.
Т ы р ы ш к и н (Даниле). Ну что, никого нет?
Д а н и л а. Почему нет? Есть. Вот они-с...
Распахивает дверь. Варвара Михайловна открывает рот, округляя глаза. Тырышкин привстает со стула. Холодов уже встал с засученными рукавами. В дверном проёме — родной сын Холодова, Т и м о ф е й С а в в и ч. Первым начинает смеяться сам Холодов, едва успев крикнуть: «Тимоха!», за ним — Тырышкин, а там
и Варвара Михайловна. Приступ смеха не даёт им говорить.
Т и м о ф е й (переступив порог). Что это значит, люди? Что это значит?
В ответ ему — новый взрыв хохота, смеха-грохота. Данила и тот смеётся,
только беззвучно, по-стариковски.
Х о л о д о в. Ой! Ой, не могу... (Гогочет-грохочет.)
Т ы р ы ш к и н. Ох! Ох-хо-хо-хо... (Хватается за живот.)
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Их! Их! Их-хи-хи-хи!
Тимофей подходит к отцу, трясёт его за плечо. Тот не в силах остановиться. Отталкивает в кураже сына: «Уйди, самозванец-дух!» И опять задыхается от смеха.
Тогда Тимофей подходит к Тырышкину.
Т и м о ф е й. Может, вы объясните, что происходит?
Т ы р ы ш к и н. Сейчас... ха-ха! Сейчас... (Садится на стул, Тимофей — на другой.) Уф! Уф!.. Вы — Тимофей Саввич...
Т и м о ф е й. Ну.
Т ы р ы ш к и н. Отец ваш — Савва Тимофеевич...
Т и м о ф е й. Ну.
Т ы р ы ш к и н. А Данила...
Т и м о ф е й. А Данила — Данила. Ну.
Х о л о д о в. Болван! (Хохочет снова.)
Т и м о ф е й. Болван. Ну.
Холодов взвивается от смеха, смеются с новой силой и остальные.
Х о л о д о в. Ну да ну — точно: болван! (Грохочет-хохочет.)
Т и м о ф е й. Кто болван?
Х о л о д о в (сквозь хохот-смех). Ты, ты болван.
Т и м о ф е й. Я?! Ну, знаете!..
Уходит, почти бежит. Варвара Михайловна кидается вдогонку, скрывается вместе
с ним за дверью. Смех начинает ослабевать, отпускает совсем. Данила уходит.
Т ы р ы ш к и н. Нехорошо получилось.
Х о л о д о в (про сына). Сам виноват. Сказал бы: Тимофей, а то (передразнивает) Тимофей Саввич. Вот Данила и спутал.
Т ы р ы ш к и н. Всё равно нехорошо получилось: человека обидели.
Х о л о д о в. Зато посмеялись до чёртиков. Сто лет не смеялся так. Ну насмешил, ой насмешил, тетеря!
Т ы р ы ш к и н. Чё теперь делать-то? А?
Х о л о д о в. А ничего. До дому дойдёт — забудет. А не забудет — тоже наука. Айда-ка лучше в «Эрмитаж»: там тоже весело.
Т ы р ы ш к и н. В «Эрмитаж», говоришь?
Х о л о д о в. Гулять так гулять!
Т ы р ы ш к и н. А! Поехали!.. (Уходят.)
Сцена некоторое время пуста.
Входит В а р в а р а М и х а й л о в н а.
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Ушли. Оба. В «Эрмитаж», поди, подались. К цыганам. К людям. А ты тут одна сиди: скучай, тоскуй, умирай... (Подходит к столу, наливает водки, выпивает, кривясь, но не топает ногами, как в прошлый раз, — только передёргивается от выпитого.) Ух! Обожгло как... Ничего, Варвара, крепись. И пей, пей! Так нужно. (Наливает ещё, выпивает.) Ух!.. Глупо... Глупо... живём... Как глупо живём мы! И зачем живём? Один раз, и глупо так, так глупо... Жизнь почти прошла, а что было в ней? Детство. Одно только детство, сад и река. И любви-то никакой не было. И... не будет. (Ещё выпивает.) Встретила б его раньше, пока девицей была, а теперь, теперь... Видит ведь, что люблю, и ни-ни, будто слеп, будто глух... Опьянела совсем. (Качнувшись, садится за стол, видит свое отражение в самоваре.) Что делать, Варя? Что делать? (Поднимает рюмку, чокается сама с собой о самовар.) Пей, подружка, пей... Надо, сегодня надо. (Выпивает, подпирает рукой голову. Смотрит на свое отражение.) «Милая вы моя...» Милая. Ми-ла-я...
Запевает песню, поёт-шепчет, потом громче поёт, проникаясь всем смыслом слов; выпевает, выплакивает песню, подобную народной «Но нельзя рябине к дубу перебраться...»
Милая, ты красивая,
Ты хорошая, лучше всех.
Только, видно, ты несчастливая,
Раз ты встретила, как на грех,
Утомлённого жизнью скучною,
Одинокого, невезучего.
Ты ему нужна, он — тебе, а он:
«У меня жена, я в неё влюблён».
Милая, ты красивая,
Ты хорошая, лучше всех.
Только, видно, ты несчастливая,
Только, видно, ты не из тех,
Кому чудится, кому кажется,
Что любуются ими с завистью,
Чьей красы не жаль, ведь не первоцвет.
Ой ты, грусть-печаль, счастья в мире нет.
Из-за двери выглядывает Татьяна и снова прячется.
Варвара Михайловна поёт как пела:
Милая, ты красивая,
Ты хорошая, лучше всех.
Только, видно, ты несчастливая.
Эх ты, жизнь-тоска, эх ты, эх!
Милая, ты красивая...
Почему же ты несчастли-ва-я?
Т а т ь я н а входит.
Т а т ь я н а. Мамa, что с вами?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Со мной? Ничего. Ни-че-го.
Т а т ь я н а. Вам плохо, мамa?
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Эх, Танечка, какая я тебе мама?! Твоя мама... Будь ты моя дочь... Эх, Таня, Таня!..
Т а т ь я н а. Я доктора позову...
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Какой доктор, девочка? Тут сам Бог не поможет! Иди, Таня, иди...
Т а т ь я н а. Может, я всё-таки...
В а р в а р а М и х а й л о в н а. Я сказала, иди...
Встаёт, поворачивается к окну, идёт туда. Оглянувшись, Татьяна уходит.
В а р в а р а М и х а й л о в н а (у окна). Говорила мать: не ходи за вдовца, себя пожалей. Не послушалась, глупая. Вот и маюсь теперь, злюсь да жалуюсь.
Смотрит за окно. Доносится крик извозчика: «Побереги-ись!» и удаляющийся дробный стук копыт.
Щас бы в тройку почтовую — да на родину! Сколько лет уж не была там. Цел ли дом отцов, жив ли? Над могилкой бы постоять у отца, у матери. Иль сравнялись с землёй их могилушки? Эх ты, жизнь бестолковая, глупая... (Достаёт носовой платок, прикладывает к глазам.)
Действие происходит в ресторане «Эрмитаж». (Стены, особенно заднюю, покрыть зеркалами: помещение станет на вид больше и многолюднее.)
Зала ресторана. В глубине её — сцена, на которой стоит группа цыган, играющих
какую-то цыганскую музыку. Слышатся звон бокалов, голоса, смех.
За передним столиком — Т ы р ы ш к и н и Х о л о д о в, уже изрядно пьяные, около сцены — Х л у д о в. Между теми и этим, кто где, — остальные к у п ц ы.
Х о л о д о в (Тырышкину). Характера в тебе нету...
Т ы р ы ш к и н. Как это нету?
Х о л о д о в. Ты никогда не сделаешь ничего такого, что я бы сделал.
Т ы р ы ш к и н. Например?
Х о л о д о в. Например? Например... А слабo тебе бороду сбрить?
Т ы р ы ш к и н. Бороду?
Х о л о д о в. Бороду, бороду.
Т ы р ы ш к и н. Её-то и ты сам не сбреешь. Ни за какие деньги. Потому как безбородого купца настоящего не сыскать не то что в первопрестольной — во всей России. Это ж как голым ходить.
Х о л о д о в. Сбрею!
Т ы р ы ш к и н. Нет.
Х о л о д о в. Может, пари?
Т ы р ы ш к и н. Как это?
Х о л о д о в. Сыграем в орлянку: кто проиграет, тому и характер показывать. Идёт?
Т ы р ы ш к и н. Идёт.
Х о л о д о в. Честное купеческое?
Т ы р ы ш к и н. Честное купеческое.
Х о л о д о в (поигрывая монеткой). Орёл или решка?
Т ы р ы ш к и н. Решка.
Х о л о д о в (подкинув и поймав монетку). Скорлупа ты от орешка... Ха-ха... Орёл! (Показывает.) Тебе без бороды быти.
Т ы р ы ш к и н. Буду.
Х о л о д о в (взяв в руку бутылку). Ещё по одной?
Т ы р ы ш к и н. Не хочу.
Х о л о д о в. Надо, батенька, надо. (Наливает.) Хлудов-то, посмотри, совсем пьян, а ты?.. Нехорошо, брат.
Т ы р ы ш к и н (ища глазами Хлудова). Где он?
Х о л о д о в. Вон — за последним столиком. Видишь?
Т ы р ы ш к и н (увидав). Пропал человек. (Крутит в руке рюмку.) И мы пропадём.
Х о л о д о в. Типун тебя на язык! (Понюхав чарку и сморщившись.) А вон, чуть ближе, — Красильщиковы. Все четверо. И все американские сигары курят. Америкашки!.. И ни один не пьян. Зачем только они сюда ходят?
Т ы р ы ш к и н. Себя показать, на людей посмотреть. А может, цыган любят.
Х о л о д о в. Такие, как они... будь здоров! (выпивает) никогошеньки не любят. (Тянется за закуской.) Сюда Хлудов идёт, пьяный в стельку.
Х л у д о в (подойдя, заплетающимся языком). Бонжур, господа! Позвольте присесть.
Т ы р ы ш к и н. Пожалуйста!
Х о л о д о в. Шёл бы ты лесом!
Х л у д о в. Благодарю! (Садится.) Шерше ля фам, господа!
Х о л о д о в (бретёрски). Вы что-то изволили сказать, сударь?
Х л у д о в. Ищите женщину — по-французски.
Х о л о д о в (тем же тоном). Зачем она тебе? Ты ж нашёл уже.
Х л у д о в. Нашёл (икает) и потерял.
Х о л о д о в. Баба с возу — коню легше.
Х л у д о в (не соглашаясь жестом). Баба с воза — не в коня корм.
Т ы р ы ш к и н. Верно сказано. (Выпивает.)
Х л у д о в (намекая на бутылку). Вы позволите?
Т ы р ы ш к и н. Конечно, конечно...
Х о л о д о в. Пей — не жалко.
Хлудов наливает себе через край, проливая на скатерть, выпивает одним махом,
но с отвращением.
Т ы р ы ш к и н (подавая вилку с закуской). Закусите, Хлудов.
Х л у д о в (отстраняясь). Не надо. Незачем!
Х о л о д о в. Пускай не ест — раньше отмучится.
Х л у д о в. Жизнь — мука, господа!
Х о л о д о в. За это и выпьем. (Наливает Хлудову.)
Т ы р ы ш к и н. Он же упадёт!
Х л у д о в (вставая). Я?! Упаду?!
Делает шаг и падает с грохотом, все в зале оборачиваются к нему. Многие смеются, Холодов покатывается со смеху.
Т ы р ы ш к и н. Ну вот. Я ж говорил. (Спешит помочь Хлудову подняться.)
Х л у д о в. Я сам. (Встаёт с трудом.) Пардон, господа.
Х о л о д о в (смеясь). Силён! Силён!
Т ы р ы ш к и н (одёргивая Холодова). Савва Тимофеевич! (Всем своим видом винится за него.)
Х л у д о в. Так мне и надо! (Садится на место.)
Музыка замолкает.
Голос из зала: «Господа, среди нас композитор Мусортский!
Поприветствуем маэстро».
М у с о р т с к и й встаёт, раскланивается. Звучат слабые аплодисменты.
Х о л о д о в (вскочив). Да это он! Точно он! (Тырышкину.) Помнишь, я тебе рассказывал? Тимофей-то ещё привёл... (Уходит.)
Т ы р ы ш к и н (вслед). Зачем он тебе? Сто рублей назад взять?
Холодов подходит к Мусортскому, с минуту стоит с ним, разговаривая,
и возвращается на место.
Х о л о д о в. Не признал меня. Не признал. (Залпом выпивает.)
Голос со сцены: «Господа, Лола Чёрная!» Слышатся громкие аплодисменты, крики: «Ло-ла! Ло-ла!» Вступает скрипка. На сцене появляется Л о л а,
поёт «Очи чёрные».
Л о л а. О-чи чёр-ны-е!..
Х л у д о в. Очень чёрные. Чернее ночи. (Выпивает.)
Л о л а. Как люблю я вас...
Х л у д о в (подпевает). Как люблю я вас...
Л о л а. Как боюсь я вас...
Х л у д о в. Нет, не боюсь. (Обращаясь к обоим купцам.) И вы, господа, не бойтесь.
Т ы р ы ш к и н (Хлудову). Да тихо, вы! Дайте послушать.
Х л у д о в. Пардон, месье! (Замолкает.)
Х о л о д о в (Хлудову). Так-то лучше. И ешь, ешь!
Подставляет блюдо с зажаренным целиком поросёнком, втыкает вилку в тушку, поворачивается к сцене.
Романс допет до конца. Со всех сторон кричат «браво!», и громче всех Холодов.
Л о л а (публике). Я люблю вас, господа!
Г о л о с а. И мы тебя любим!
Х л у д о в. Проклятый город!
Выкрики: «Цыганочку, Лола! Цыганочку!» Гитарный перебор отзывается в публике аплодисментами. Лола поёт. Цыгане подтанцовывают. Хлудов встаёт.
Х о л о д о в (хватая его за рукав). Куда!
Х л у д о в (отдёрнув руку). Ту-да.
Качаясь из стороны в сторону, идёт по направлению к сцене.
Т ы р ы ш к и н. Сейчас опять упадёт.
Х о л о д о в. Не-а.
Хлудов входит в круг танцующих и танцует «цыганочку» не хуже цыган,
с какой-то болью во всех движениях, в мимике.
Х о л о д о в (восхищаясь Хлудовым). Молодец! Молодец! (Тырышкину.) А ты сказал: упадёт.
Т ы р ы ш к и н. Это чудо какое-то. Так не бывает. Он же мертвецки пьян!
Х о л о д о в. Вот он — русский. Весь. С потрохами!
Танец кончился. Музыка смолкла.
Л о л а (обнимая Хлудова). Цыган! Цыган! (Целует Хлудова.) Люблю! (Ещё целует.) Люблю!
Х о л о д о в (с завистью в голосе). Счастливчик. Это ж сама Лола Чёрная!
Т ы р ы ш к и н (про Хлудова). Несчастный он... человек.
Х о л о д о в. Несчастный?! Да я бы! Да за поцелуй! Да Лолы Чёрной!..
Т ы р ы ш к и н. Шерше ля фам, мсье Холодов!
Лола усаживает Хлудова за его столик и сама садится туда же.
Щ у к и н - о т е ц (вскочив с бокалом в руке). Господа! Выпьемте за теантер! Весь мир — теантер!
Щ у к и н - с ы н (тянет его за рукав). Папбша, постыдились бы! (Усаживает отца.)
Щ у к и н - о т е ц (вскочив на мгновение). Виват, теантер! (Обливается шампанским, одёрнутый за рукав. В зале смех.)
Х о л о д о в (стоя, с рюмкой в руке). Господа, здоровье Лолы Чёрной!
Слышится грохот отодвигаемых стульев: все, кроме Хлудова, встают.
Г о л о с а. Здоровье Лолы Чёрной!
Л о л а (встав). Спасибо, господа!
Садится под дружный звон бокалов. К Холодову подходит Н е и з в е с т н ы й.
Н е и з в е с т н ы й. Здравствуйте, Савва Тимофеевич!
Х о л о д о в. А, это вы. (Тырышкин глядит на обоих непонимающе.) Давненько (с иронией) не виделись. На этот раз сколько?
Н е и з в е с т н ы й. Пятьсот тысяч.
Х о л о д о в. А те четыреста?
Н е и з в е с т н ы й. Ушли. Все, до копейки.
Х о л о д о в. Как в прорву.
Достаёт бумажник, прячет обратно, потом выписывает Неизвестному чек.
Н е и з в е с т н ы й (вполголоса). Революция требует жертв.
Х о л о д о в (подавая чек). Вот. На пятьсот тысяч.
Н е и з в е с т н ы й. Россия вас не забудет. (Кланяется и уходит.)
Т ы р ы ш к и н (Холодову). А я бы наоборот.
Х о л о д о в. Что наоборот?
Т ы р ы ш к и н. Не жалел бы денег на контрреволюцию.
Х о л о д о в. Действуйте-злодействуйте, господин монархист.
Взвизгивает, оборвав мелодию, скрипка. Голос со сцены: «Господа, попрошу
внимания!»
Х о л о д о в (Тырышкину). Глянь-ка туда: Красильщиков на сцену вскарабкался. (Кричит через залу.) Долой американца! (Смеётся.)
Г о л о с и з з а л а. Пусть говорит.
Т ы р ы ш к и н (Холодову). Пусть. Чего ты?
Х о л о д о в (орет). Долой! (Тырышкину.) Что он сказать-то может? Ничего.
Шум затихает.
К р а с и л ь щ и к о в (со сцены). Господа, продаётся зверинец!
Х о л о д о в (на всю залу). Сам в нём живи! (В зале хохот.)
К р а с и л ь щ и к о в. Совсем недорого...
В ы к р и к. Сколько?
К р а с и л ь щ и к о в. Э-э... Двести тысяч.
Г о л о с (тот же). А сказал: недорого. (Все смеются.)
К р а с и л ь щ и к о в. Красная цена, господа: превосходный зверинец!
Х о л о д о в (в шутку, Тырышкину). Покупай, Афанасий Васильевич...
Т ы р ы ш к и н. На кой ляд он мне?
Х о л о д о в. Татьяне в приданое.
Т ы р ы ш к и н. Шутишь? Шути-шути.
К р а с и л ь щ и к о в. Господа! (Смотрит по сторонам.) Кто берёт?.. Господа, всего-навсего двести тысяч... (Начинает терять надежду на продажу.) Господа... кто берёт?
Б а х р у н и н - 1 - й (с гордостью, с самодовольством). Я! (Поднимается из-за стола и идёт к сцене.)
Х о л о д о в (когда тот обернулся). Ба! Бахрунин! Глазам не верю.
Т ы р ы ш к и н. Не может быть! Он же за рупь удавится.
Х о л о д о в. Он, гляди: волос-то ещё на три добрых драки. (Смеётся.)
Т ы р ы ш к и н (улыбаясь). Шевелюра и правда ничего. Смотри-ка: не торгуется вовсе.
Х о л о д о в. Сейчас заторгуется. (Кричит через залу.) Триста тысяч даю! (Публика оборачивается на его голос.)
Б а х р у н и н (поколебавшись). Триста пятьдесят!
Х о л о д о в. Четыреста тысяч!
Здесь и далее публика реагирует, как на аукционе.
Т ы р ы ш к и н (Холодову). Зачем он тебе, зверинец этот?
Х о л о д о в. А чтоб жиду не достался.
Т ы р ы ш к и н. Резонно.
К р а с и л ь щ и к о в (публике). Господа, может, кто-то даст боль- ше? А?
Б а х р у н и н. Четыреста пятьдесят!
Голос из зала: «Бахрунин! Лучше одумайся, а то завтра удавишься».
Слышится хохот-смех по всей зале.
Т ы р ы ш к и н. Сдавайся, Савва Тимофеевич.
Х о л о д о в. Ещё чего! (Выкрикивает.) Пятьсот тысяч!
К р а с и л ь щ и к о в. Кто больше? (Ждёт.) Господа, кто больше?.. Нет желающих?.. Пятьсот тысяч — раз!.. Пятьсот тысяч —два!.. (Бахрунин не находит места рукам и ногам.) Пятьсот тысяч — три-и...
Х л у д о в (вскочив). Про-о-дано!
С размаху бьёт кулаком по столу. Звеня, падают бутылки, одна разбивается об пол.
Все смеются, Холодов громче всех. Бахрунин срывается с места, падает, запнувшись,
под общий хохот и выбегает вон под свист и улюлюканье. Тырышкин давится от смеха, приговаривая: «Комедь, это комедь!..»
Наконец смех стихает.
Щ у к и н - о т е ц (воспользовавшись замешательством сына, вскочив). Господа! (Поднимает руку с бокалом.) Выпьемте за... а-а-а! (Вопит от боли: это сын нечаянно защемил кожу в рукаве, усаживая папбшу.)
Публика взрывается, взвывает в смехе-стоне. Смеются до слёз, до колик в животе.
Опять смех смолкает. Устанавливается относительная тишина.
Л о л а (выйдя из-за стола, цыганам). Гей, ромалы!
Цыгане начинают играть, Лола — петь («Москву златоглавую»), цыганки —
подтанцовывать. Публика захлёбывается в последнем веселье. Пьют, пьют, пьют.
Холодов и Тырышкин напились до того, что играют на своем столе рюмками
и специями в шахматы.
Х о л о д о в. Тырышкин (поднимает наполненную рюмку), тебе — шах! (Ставит, чокнувшись о рюмку Тырышкина.)
Т ы р ы ш к и н (пьяно). А я делаю рокировку. (Меняет местами свою рюмку и перечницу.)
Певица умолкает. Звучат последние аккорды.
Х о л о д о в. Ещё шах, Тырышкин! (Стукает рюмкой о рюмку, водка проливается.) Это не шах, Тырышкин. Это — мат. Партия! Alles!
Выпивает и бросает опорожнённую рюмку об пол. Звон разлетевшегося в осколки
стекла совпадает с последним аккордом. Музыка обрывается.
Голос-выкрик: «Господа, засыплемте Лолу Чёрную червонцами!»
Все вскакивают, осыпают Лолу ассигнациями — листопад из бумажных денег. Хлудов покачивается на стуле, пьяный до последней степени. Шум, смех, визг.
Г о л о с. Господа, едемте к Джентльмену! Под крыло «Чёрного лебедя». Лола поедет с нами.
Г о л о с а. Едемте! Едемте!
Взвизгивает скрипка. Толпа выкатывается на улицу. Слышны голоса, смех, цокот лошадиных копыт. Последним выходит Тырышкин. Хлудов остаётся.
Шум отдаляется, затихает совсем.
Проходит какое-то время. Вбегает Б а х р у н и н - 1 - й, сам не свой. Видит (с порога) Хлудова, уткнувшегося головой в салат.
Б а х р у н и н (срывающимся голосом). Господа, революция! (Смотрит по сторонам.) Революция (совсем тихо), господа...
В зал врывается ветер, вскидывает разбросанные червонцы, треплет, взметает их, перекатывает по полу.
Читается актёром за сценой под музыку песни «За Доном угрюмым пылают станицы».
Утром они проснутся: кто с лёгкой головой, кто с тяжёлой — и хотя бы на мгновенье лишатся дара речи, ошарашенные известием о революции. Трак не минует и их. А потом...
Братья Красильщиковы благополучно эмигрируют за границу, загодя переведя в Английский банк все свои миллионы, и не увидят гримас революции, ужасов Гражданской войны и террора. Безбедно доживут до старости и умрут своей смертью в Париже.
Бахрунин Аркадий Петрович примкнёт к большевикам и дослужится до министра финансов в Советской России. Будет репрессирован и расстрелян в 1937 году.
Бахрунин Прохор Сергеевич не примет революции и, отказавшись от бегства за границу, умрёт в лагере на Соловках.
Хлудов замёрзнет насмерть в снегу Петровского парка в декабре 1917 года.
Холодов Савва Тимофеевич застрелится едва ли не на второй день после революции, увидев, чем она оборачивается для народа и для России.
Его сын Тимофей, как и сын Щукина, Петр Иванович, погибнет в Крыму, отступая вместе с Добровольческой армией к Севастополю.
Щукин-отец умрёт в 1920 году в Большом театре во время представления оперы «Борис Годунов».
Семья Тырышкиных распадётся в первые дни Гражданской войны. Татьяна умрёт от тифа на каком-то безымянном разъезде. Афанасий Васильевич погибнет в первом же своём бою, поднявшись в штыковую атаку вслед за капеллевцами. Единственное написанное им в тот период стихотворение станет впоследствии гимном Белого движения и любимо народом поныне. Варвара Михайловна чудом доберётся до Константинополя и умрёт там в 1922 году от голода и одиночества.
Трак.